Любовь, любовь, любовь, одиночество

«Любовь, любовь, любовь, одиночество»
автор В.С. Найпол
(перевод с английского языка)

Около девяти часов утра около дома мисс Хилтон остановились катафалк и автомобиль. Из машины вышли мужчина и женщина. Оба были среднего возраста и одеты в черное. Пока мужчина что-то шептал двум мужчинам в катафалке, женщина плакала сдержанно и респектабельно.
Поэтому я полагаю, что мисс Хилтон получила самые быстрые и самые частные похороны на улице Мигель. Это было совсем не похоже на похороны другой старой вдовы, мисс Рико, социального работника, которая жила в более опрятной части улицы. На тех похоронах я насчитал семьдесят девять автомобилей и велосипед.
Мужчина и женщина вернулись в полдень, и во дворе был костер. Матрацы, подушки, простыни и одеяла покойной были сожжены.
Затем все окна серого деревянного дома были распахнуты, чего я никогда раньше не видел.
В конце недели на манговом дереве была прибита табличка: ПРОДАЕТСЯ.
Никто на улице не знал мисс Хилтон. Пока она была жива, главные ворота её дома всегда были заперты на замок, и никто никогда не видел, как она уходила или кто-то входил к ней. Так что даже если бы вы захотели, вы не смогли бы её пожалеть и сказать, что вам не хватает мисс Хилтон.
Когда я думаю о её доме, я вижу только два цвета. Серый и зеленый. Зеленый цвет мангового дерева, серый цвет дома и серый цвет высокого оцинкованного железного забора, который не давал вам добраться до плодов манго.
Если вдруг крикетный мяч случайно падал во двор мисс Хилтон, вы никогда его не получали обратно.
Когда умерла мисс Хилтон, был не сезон плодов манго. Но нам удалось вернуть около десяти или двенадцати наших крикетных мячей.



Мы были готовы невзлюбить новых жильцов ещё до того, как они приехали. Думаю, мы немного волновались. У нас уже был один сосед, который постоянно жаловался на нас в полицию. Он жаловался, что мы играем в крикет на тротуаре; а если мы не играли в крикет, он жаловался, что мы всё равно слишком шумим.
Сержант Чарльз приходил и говорил: «Парни, меня прислал наш начальник. Этот ваш проклятый сосед снова ему звонил. Отнеситесь к этому немного проще».


Однажды днём, когда я вернулся из школы, Хэт сказал: «Эти вот мужчина и женщина. Она очень красивая, но он-то чертовски уродлив, парень. Они оба похожи на португальцев».
Я не видел много из того, что там у них в доме происходило. Главные ворота были открыты, но окна были закрыты, как и всегда.
Я слышал лишь сердитый лай собаки.
Одно мы решили довольно быстро. Кем бы ни были эти люди, они никогда не будут звонить в полицию и говорить, что мы шумим и мешаем им спать.
В одну ночь из дома доносилось много шума. Радио студии «Trinidad Radio » орало на полную мощность до полуночи, пока не прекратилась передача. Собака лаяла, мужчина что-то кричал. Но я совсем не слышал женского голоса.
На следующее утро наступила полная тишина.
Я, прежде чем пойти в школу, подождал, пока не увидел женщину.
Бойи сказал: «Знаешь, Хэт, мне кажется, что я где-то видел эту женщину. Точно. Я видел её, когда развозил молоко по Мукурапо ».
Эта женщина не вписывалась в компанию женщин на нашей улице Мигель. Она для них была слишком хорошо одета. Она была слишком хороша собой и слишком утонченная, и было забавно видеть, как она пыталась толкаться в очереди с другими женщинами в магазине Мэри, желая также получить такие дефицитные вещи, как мука и рис.
Я подумал, что Бойи прав. Было легче представить эту женщину, носящуюся в шортах в саду одного из богатых домов Мукурапо, с суетящимся на заднем плане слугой в униформе, чем в этом месте.
После первых нескольких дней я начал чаще видеть того мужчину. Он был высоким и худым. Лицо его было уродливым и покрыто розовыми пятнами.
Хэт сказал: «Боже, да он отпетый пьяница, помяни мое слово».
Мне потребовалось некоторое время, чтобы понять, что высокий мужчина был пьян практически всё время. От него исходил тошнотворный запах плохого рома, и я боялся его. Всякий раз, когда я его видел, то переходил на другую сторону улицы.
Если его жена, или кто бы она ни была, одевалась лучше, чем любая женщина на улице, то он одевался хуже, чем любой из нас. Он был даже грязнее Джорджа.
Он, казалось, никогда не делал никакой работы.
Я спросил Хэта: «Как такая красивая женщина могла связаться с таким мужчиной?»
Хэт сказал: «Парень, ты не поймешь. Если я скажу тебе, ты мне не поверишь».
Затем я увидел собаку.
Эта собака была большой, ростом с козла, и злой, как дикий буйвол. У неё была такая же худая морда, как лицо её хозяина. Я часто видел их вместе.
Хэт сказал: «Если эта собака когда-нибудь убежит, у неё будут большие проблемы здесь, на этой улице».
Несколько дней спустя Хэт сказал: «Знаешь, парень, меня вот что  поразило. Я не видел, чтобы эти люди вообще привозили какую-либо мебель. Похоже, у них есть только это орущее радио».
Эддоус сказал: «Им нужно много разных вещей, которые я вполне мог бы им продать».
Я думал о мужчине, собаке и женщине в том доме, и мне было жаль и страшно за эту женщину. Мне она нравилась ещё также за то, как она пыталась сделать вид, что у неё все в порядке, пыталась сделать вид, что она просто ещё одна женщина на улице, не замечающая ничего странного.
Затем начались избиения.
Женщина выбегала из дома с криками. Мы слышали ужасный лай собаки, и слышали, как мужчина кричал, ругался и использовал такую грубую речь, что мы все были шокированы.
Хэт сказал более крупным, чем он, мужчинам: «Может сходим и посмотрим, что там происходит?»
Эдвард и Эддоус только рассмеялись.
Я спросил: «А что там происходит, Хэт?»
Хэт в ответ лишь усмехнулся.
И ответил: «Ты слишком мал, чтобы это знать, мальчик. Подожди, пока не наденешь длинные штаны».
Я почему-то подумал о плохом.
В один из таких дней женщина вела себя так, будто внезапно потеряла всякий стыд. Она бежала с криками по улице, крича: «Помогите мне! Помогите мне! Он убьет меня, если поймает!»
А однажды ворвалась к нам домой.
Она не извинилась за то, что пришла столь неожиданно или что-то в этом роде. Она выглядела слишком напуганной, чтобы даже плакать.
Я никогда не видел, чтобы моя мать так стремилась помочь кому-либо. Она подала женщине чай и печенье. Женщина всхлипывая сказала: «Не могу понять, что нашло на Тони в эти дни. Но это только по ночам он такой, знаете. По утрам он очень добрый. А вот, около полудня с ним что-то происходит, и он тогда просто сходит с ума!»
Сначала моя мать была чрезмерно изысканна с женщиной, выплевывая все свои причудливые слова и причудливое произношение, произнося «comfortable » как «cum-fought-able» и обещая, что всё будет хорошо наступающей ночью. Обычно моя мать называла мужчин презрительно «мужик», но с этой женщиной она начала говорить о мужских привычках и о нас, приводя в пример моего покойного отца.
Она сказала: «Единственное, что было не так с отцом этого мальчика, это то, что у нас всё было наоборот. Всякий раз, когда я заходила в комнату, где он был, он убегал с криком — понимаете, убегал с криком!»
После того, как женщина пришла к нам три или четыре раза, моя мать вернулась в свое обычное состояние и начала обращаться с женщиной, как будто она была такая же, как соседка Лора или как миссис Бхакчу.
Моя мать спросила: «Скажите-ка мне, миссис Херейра, почему вы не оставите этого никчемного человека?»
Миссис Херейра ответила: «Глупо говорить это вам или кому-либо ещё, но мне нравится Тони. Я люблю его».
Моя мать сказала: «Это чертовски забавный вид любви».
Миссис Херейра начала говорить о Тони, так, будто он был маленьким мальчиком, который ей нравился.
Она сказала: «У него много хороших качеств, знаете ли. У него на самом деле доброе сердце».
Моя мать возразила: «Я не знаю насчет сердца, но я знаю, что ему нужна хорошая затрещина, чтобы он понял смысл этой жизни. Как вы можете позволить этому человеку так вас позорить?»
Миссис Херейра сказала: «Нет, я знаю Тони. Я ухаживала за ним, когда он болел. Это всё война, знаете ли. Он был моряком, и его корабль дважды торпедировали».
Моя мать сказала: «Жаль, что они не сделали этого в третий раз».
«Вы не должны так говорить!», — сказала миссис Херейра.
Моя мать сказала: «Послушайте, я просто говорю то, что думаю, слышите. Вы ведь приходите сюда просить у меня совета?»
«Я не просила у вас совета».
«Вы приходите сюда просить у меня помощи, а я просто пытаюсь помочь вам. Вот и всё.»
«Мне не нужна ваша помощь или совет», — гордо произнесла миссис Херейра.
Моя мать оставалась спокойной. Она сказала: «Ладно, тогда возвращайтесь к этому великому человеку. Знаете, это моя вина, что я вмешиваюсь в дела белых людей. Знаете, как поётся в калипсо “Edward The VIII ”:
‘Только любовь, любовь, любовь / Заставляет короля Эдуарда покинуть трон’.
Ну, и позвольте мне сказать вам вот что. Вы не король Эдуард, понимаете ли. Возвращайтесь к своей великой любви».
Миссис Херейра направилась к двери, повторяя несколько раз: «Надеюсь, я больше никогда сюда не вернусь! Никогда!».
Но на следующий вечер она вернулась.
Однажды моя мать сказала: «Послушайте, миссис Херейра, все боятся этой вашей собаки. Она слишком дикая, чтобы находиться в таком месте, среди людей».
Миссис Херейра вздохнула: «Это не моя собака. Это собака Тони, и даже я не могу к ней прикоснуться».


Мы начали презирать Тони.
Хэт как-то сказал: «Это хорошо, когда мужик время от времени бьет свою женщину, но этот мужик просто устроил из этого спорт, парни».
А еще все презирали также Тони за то, что он не мог нормально переносить выпивку.
Люди находили его спящим в самых разных местах, мертвецки пьяным.
Тони делал несколько попыток подружиться с нами, заставляя нас чувствовать себя неуютно больше, чем когда-либо.
Обычно он говорил нам: «Привет, парни!».
И это, казалось, был весь разговор, который он мог вести. И когда Хэт и другие мужчины пытались поговорить с ним, по доброте душевной, я чувствовал, что Тони на самом деле их не слушал.
Он вставал и уходил от нас внезапно, не говоря ни слова, когда кто-то был на середине предложения.
Хэт сказал: «Это хорошо. Я чувствую, что если я буду смотреть на него достаточно долго, меня вырвет. Видите, какая грязная штука иногда бывает эта белая кожа?»
По правде говоря, у Тони была отвратительная кожа. Она была желто-розово-белой, с коричневыми и черными пятнами. А кожа над его левым глазом имела сырой розовый вид обожженной плоти.
Однако, странная вещь, которую я заметил, заключалась в том, что если вы просто смотрели на руки Тони и видели, какие они тонкие и морщинистые, вы чувствовали к нему жалость, а не отвращение.
Но я смотрел на его руки только когда был с Хэтом и остальными.
Я полагаю, что и миссис Херейра тоже видела только его руки.
Хэт сказал: «Интересно, как долго он продержится...».


Миссис Херейра, очевидно, полагала, что это продлится достаточно долго.
В конце концов, они с моей матерью стали хорошими подругами, и я слышал, как миссис Херейра рассказывала о своих планах. Однажды она сказала, что хочет купить мебель, и, по-моему, она её купила.
Но большую часть времени она говорила о Тони; и по тому, как она говорила, любой поверил бы, что Тони был просто обычным человеком.
Она сказала: «Тони думает уехать из Тринидада. Мы могли бы открыть отель на Барбадосе».
Или: «Как только Тони поправится, мы отправимся в долгий круиз».
И снова: «Тони, на самом деле, очень дисциплинированный человек, уверяю вас. У него действительно большая сила воли. Мы будем в порядке, когда он снова наберется сил».

Тони продолжал вести себя так, будто не знал обо всех этих своих планах. И никак не мог успокоиться. Наоборот, становился всё более диким и неприятным.
Хэт сказал: «Он ведёт себя как некоторые из представителей некультурных людей из, как бы, элиты. Спит пьяный в туалете! Словно забыл, что туалеты нужны для определенной цели!»
И это было ещё не всё. Тони, казалось, развил необычайную неприязнь к человеческой расе. Одного его взгляда на совершенно незнакомого человека было достаточно, чтобы Тони начал неприлично ругаться.
Хэт сказал: «Нам нужно что-то сделать с Тони».
Я был там в тот вечер, когда его избили.
Долгое время после этого Хэт думал о том избиении.
Это было на самом деле ужасно. Хэт и остальные не злились. И сам Тони не злился. Он был никаким. Он не пытался ответить ударами на удары. И полученные удары, казалось, не произвели на него никакого впечатления. Он не выглядел испуганным. Он не плакал. Он не умолял. Он безмолвно стоял и принимал эти удары, как неизбежное зло.
Он не был храбрецом.
Хэт сказал: «Наверное, он просто слишком пьян сейчас».
В конце концов Хэт разозлился на себя. И примирительно сказал: «Хватит, парни. Мы не должны больше этого делать. У этого человека нет никаких чувств, вот и всё».
И по тому, как говорила с моей матерью миссис Херейра, было ясно, что она не знала, что произошло.
Хэт сказал: «В любом случае, это всё же сможет ему помочь. Будем надеяться».


Все эти недели лишь один вопрос всегда был главным в наших умах. Как такая женщина, как миссис Херейра, могла связаться с Тони?
Хэт сказал, что догадывается. Но он хотел узнать, кто такая эта миссис Херейра, да и мы все тоже были заинтригованы. Даже моя мать вслух задавалась этим вопросом.
У Бойи появилась идея, которой он поделился с нами.
Он вдруг сказал: «Хэт, ты знаешь, какие объявления люди публикуют, когда их жены или мужья бросают их?»
Хэт сказал: «Бойи, а ты знаешь, что ты, чертовски быстро, становишься слишком большим парнем? Как, черт возьми, такой маленький мальчик, как ты, знает о таких вещах?»
Бойи воспринял это как комплимент.
Хэт спросил: «Откуда ты вообще знаешь, что миссис Херейра бросила своего мужа? Откуда ты знаешь, что она не замужем за Тони?»
Бойи быстро ответил: «Говорю тебе, Хэт. Я видел эту женщину в Мукурапо, когда развозил молоко. Даю слово!»
Хэт возразил: «Белые люди не делают таких вещей, не размещают подобную рекламу о себе в газете или где там ещё.»
Эддоус задумчиво произнёс: «Ты не знаешь, о чем говоришь, Хэт. Как много таких белых людей ты знаешь?»
В конце концов Хэт пообещал прочитать какую-либо газету более внимательно.

Затем начались большие проблемы.
Однажды миссис Херейра выбежала из дома с криками: «Он сходит с ума! Он сходит с ума, я говорю вам. На этот раз он точно меня убьет!»
Она рассказала моей матери: «Тони схватил нож и погнался за мной. Он всё время говорил: «Я убью тебя, я убью тебя!». И говорил это очень тихо».
«Вы сделали ему что-нибудь плохое?» — спросила её моя мать.
Миссис Херейра покачала отрицательно головой.
И ответила: «Это первый раз, когда он угрожал убить меня. И, знаете, он был очень серьезен, скажу я вам!».
До этого миссис Херейра не плакала, но теперь она словно сломалась и вдруг заплакала, как девчонка.
Сквозь слёзы она причитала: «Тони забыл всё, что я для него сделала! Он забыл, как я заботилась о нём, когда он болел. Скажите мне, вы думаете, это правильно? Я сделала для него всё. Всё! Я отказалась от всего. От денег и семьи. Всё бросила ради него! Скажите мне, разве это правильно, что он так со мной обращается?! О, Боже! Ну что я сделала, чтобы заслужить всё это?»
И так она плакала и говорила, говорила и плакала.
Мы оставили её на какое-то время в покое.
Затем моя мать произнесла: «Тони выглядит как человек, который может легко убить, легко! Не чувствуя, что он действительно убивает. Вы хотите лечь спать у нас здесь сегодня ночью? Вы можете спать на кровати моего сына. Он поспит на полу».

Миссис Херейра не слушала.
Моя мать встряхнула её и повторила своё предложение.
Миссис Херейра ответила, всхлипывая: «Я уже в порядке теперь, правда. Я вернусь и спокойно поговорю с Тони. Я думаю, что я сделала что-то, что оскорбило его. Я должна вернуться и выяснить, что это было».
«Ну, я тогда сдаюсь», ответила моя мать. «Думаю, вы заходите слишком далеко в этой своей любви, слышите меня?».
Короче, миссис Херейра вернулась к себе домой. Мы с мамой долго ждали, ожидая криков.
Но ничего не услышали.
А на следующее утро миссис Херейра была сдержанной и утонченной, как всегда.

Но, постепенно, день за днем можно было видеть, как она теряет свою свежесть и красоту. Лицо её покрылось морщинами. Глаза покраснели и опухли, а темные пятна под ними были уродливо некрасивы.
Хэт вдруг вскочил и сказал: «Я так и знал! Я так и знал! Я знал это уже давно!»
Он показал нам колонку «Личное» в газетном разделе объявлений. Семь человек решили уйти от своих супругов. Мы проследили за пальцем Хэта и прочитали:
«Я, Генри Хьюберт Кристиани, заявляю, что моя жена, Анджела Мэри Кристиани, больше не находится под моей опекой и защитой, и я не несу ответственности за любые её долги или долги, взятые ею на себя без моего участия».
Бойи сказал: «Вот видите: это та самая женщина!»
Эддоус сказал: «Да, Кристиани. Доктор, молодец. Знаю его очень хорошо. Раньше я собирал мусор у его дома».
Хэт сказал: «Теперь я спрашиваю вас, парни: Почему, вот почему эта женщина захотела уйти от такого мужчины к этому Тони?»
Эддоус ответил: «Да, я знаю Кристиани, знаю его хорошо. У него большой, хороший дом, хорошая машина. Полно денег, знаете ли. Я давно его знаю. Знаю ещё его с тех времен, когда я работал в Мукурапо».

Примерно через полчаса новость распространилась по улице Мигеля.
Моя мать сказала, глядя в глаза миссис Херейра: «Лучше вызывайте полицию, пока не поздно!»
Миссис Херейра возразила: «Нет, нет. Что вы! Только не полицию».
Моя мать сердито воскликнула: «Мне так кажется, что вы боитесь полиции больше, чем Тони?!»
Миссис Херейра ответила: «Ведь это будет скандал! Такой скандал!»
«Скандал, черт возьми!» — вскричала моя мать. «Ваша жизнь в беде, а вы думаете о скандале! Как будто этот человек и так недостаточно вас опозорил!».
И добавила: «Почему бы вам не вернуться к вашему мужу?»
Она произнесла это так, словно ожидала, что миссис Херейра подпрыгнет от удивления.
Но миссис Херейра осталась невозмутимой.
И лишь ответила: «Я ничего к моему мужу уже не чувствую. И ещё, я просто не могу выносить этот его чистый докторский запах! Он душит меня.»

Тони совсем одичал.
Он сидел на крыльце с бутылкой дешевого рома в руке. Собака была с ним.
Казалось, он полностью потерял связь с миром. И был лишен всяких чувств. Было достаточно сложно представить, чтобы миссис Херейра или миссис Кристиани были влюблены в него. Но было также невозможно представить, чтобы он был влюблен в кого-то.
Я подумал, что теперь он стал больше похож на животное, такое же как эта его собака.


Однажды утром к нам пришла миссис Херейра и необычно спокойным голосом произнесла: «Я решила уйти от Тони».
Она была невозмутимо спокойна, но я увидел, как моя мать заволновалась
и воскликнула: «А что теперь будет?»
Миссис Херейра сказала: «Ничего. Вчера вечером он натравил свою собаку на меня. Он выглядел так, будто не знал, что делает. Он не смеялся или что-то в этом роде. Я думаю, он сходит с ума, и если я не уйду, я думаю, он убьет меня».
Моя мать спросила: «К кому вы возвращаетесь?»
«К мужу».
«Даже после того, что он напечатал о вас в газете?»
Миссис Херейра воскликнула: «Генри как мальчишка, и знаете, он думает, что может испугать меня. Но если я вернусь сегодня, он будет рад моему возвращению!»
И сказав это, она выглядела по-другому, более жестко, что ли.
Моя мать задумчиво ответила: «Не будьте так уверены. Он знает Тони?»
Миссис Херейра рассмеялась каким-то безумным смехом. «Тони был другом Генри, а не моим. Генри однажды привел его домой. Тони был болен, очень болен. Генри был таким человеком, знаете ли. Я никогда не встречала человека, который любил бы делать добрые дела так же, как Генри. Он был за добрые дела и гигиену».
Моя мать тихо сказала: «Знаете, миссис Херейра, я бы очень хотела, чтобы вы были как я. Если бы кто-то выдал вас замуж, когда вам было пятнадцать, мы бы не слышали всей этой ерунды, понимаете? Не поднимали бы всей этой чертовой суеты вокруг вашего сердца и любви и всего этого бреда».
Миссис Херейра начала вдруг плакать.
Моя мать утешающе произнесла: «Послушайте, я не хотела, чтобы вы так плакали. Мне искренне  жаль».
Миссис Херейра всхлипнула: «Нет, это не вы, и не ваши слова меня растрогали! Нет, это не вы».
Моя мать выглядела опечаленной. Мы молча смотрели, как миссис Херейра плачет.
Миссис Херейра всхлипывая, сказала: «Я оставила Тони еды примерно на неделю».
Моя мать ответила и довольно резко: «Тони большой мальчик. Вы не должны более беспокоиться о нём».


Когда Тони вдруг обнаружил, что она его бросила, он завыл как собака и рыдал громко, словно ребенок.
Потом он запил по-черному. Он стал напиваться не как это обычно у него было: просто дошло до того, что ром заменил ему и еду и питьё, и лишь ром поддерживал его.
Он совсем забыл о собаке, и она выла и скулила от голода несколько дней.
Тони, будучи пьяным, плакал и шатался от дома к дому, разыскивая миссис Херейру.
А когда один раз, в таком состоянии, вернулся, то выместил свою злобу на собаке. Мы слышали, как собака рычала и визжала от боли.
В конце концов даже собака взбесилась.
Как-то ей удалось освободиться, и она бросилась на Тони.
Тони был потрясен и пришел в себя.
Собака выбежала из дома, а Тони побежал за ней. Пробежав немного он присел и свистнул. Собака остановилась, навострила уши и обернулась, чтобы посмотреть на него. Было забавно видеть, как этот пьяный сумасшедший улыбался и свистел своей собаке, пытаясь вернуть её.
Собака стояла неподвижно, уставившись на Тони.
Хвост несколько раз повилял, а затем упал.
Тони встал и пошел к собаке. Собака же развернулась и побежала прочь.
Позже мы увидели Тони раскинувшимся на матрасе в одной из комнат. Комната была совершенно пуста. Ничего, кроме матраса, пустых бутылок из-под рома и окурков.
Он был пьян и спал, и лицо его было странно отрешённым.
Тонкие, морщинистые руки выглядели такими хрупкими и усталыми.
 
Вскоре, к манговому дереву была прибита новая табличка «ПРОДАЕТСЯ». Дом купил мужчина, в семье которого  было пятеро маленьких детей.
Время от времени Тони приходил к дому, что пугало новых жильцов.
Он требовал у них денег, рома, и ещё у него была привычка просить радио. Он говорил: «У вас там, в комнате, радио моей Анджелы. Я беру за него арендную плату, знаете ли. Два доллара в месяц. Дайте мне два доллара сейчас».
Новый владелец был невысоким, худощавым человеком, и он боялся Тони. Правда, он никогда не отвечал на эти слова Тони.
Тони смотрел на нас пристально, смеялся и говорил: «Вы ведь знаете о радио моей Анджелы, а, ребята? Вы знаете о её радио? Ну, во что играет со мной этот человек?»
Хэт сказал: «Кто мне скажет, почему в этом мире вообще есть такие люди, как Тони?!»
Через два или три месяца Тони перестал приходить на улицу Мигеля.

Как-то, спустя много лет, я встретил Тони.
Я как раз ехал в Ариму , и прямо возле карьера в Лавентиле  увидел его за рулем грузовика.
Он курил сигарету.
Это и его тонкие руки — всё, что я помню с этой встречи.
А однажды, воскресным утром, проезжая  через Карнейдж , я проехал мимо дома Кристиани, дома, которого я долгое время избегал.

Миссис Кристиани, или миссис Херейра, была в шортах. Она сидела в саду, в просторном шезлонге с ручками для опоры локтей, и читала газету. Через открытые двери дома я видел слугу в форме, накрывающего на стол для обеда.
В гараже стояла машина, новая, большая, черная машина.