Глава 8 - Пм

             Саратов… Всезнайка Эдик ещё на пароходе объяснил, что название города происходит от татарского «Сары-тау» – «Жёлтая гора». Наверное, в справочнике прочитал. Я смотрела-смотрела – и никакой жёлтой горы не обнаружила.
             Когда я сказала об этом Эдику, тот на секунду задумался и тут же предположил: мол, была жёлтая глиняная гора, но её за несколько веков срыли – пошла на глиняные горшки. Мы посмеялись, пришлось с ним согласиться.
             Мне лично Саратов напомнил южные города с их особенной, волнующей сердце атмосферой. Здесь и солнце, и деревья, и ровное ласковое тепло. Знаменитый парк «Липки», весь в липах и сиренях, с его эстрадой-раковиной и соседним разноцветным храмом «Утоли мои печали», похожим на всплывший со дна речного былинный град Китеж.
            Парк сторожит строгий в круглых очках Николай Гаврилович Чернышевский, чьим фантастическим романом я увлеклась позже, в старших классах. Мне очень нравились взаимоотношения героев, проживание каждого на своей половине квартиры и встречи, и чаепития только на нейтральной территории. Роман «Что делать?»… - мечты о будущем, где угаданы и грядущие стеклянные дома, и кондоминиумы.

                *  *  *

            Я гуляю по набережной и встречаю Эдика. Мы идём к нашему пароходу, величественно возвышающемуся над водной гладью и прижатому одним боком к пристани, и вдруг видим Лёню.
            Ловкий и ладный, в модных красных плавках, не замечая нас, он пытается взобраться по тросу, висящему над Волгой, на пристань. Дважды чуть не срывается. Я внутренне ахаю и говорю Эдику:
             - …Не заберётся! Руки о трос исцарапает!
             - Заберётся! – уверен Эдик. – Я-то забирался уже… утром ещё… легко. И он залезет.
             - Спорим, что не заберётся? Сухуми, а давай, кто проиграет, пишет другому стихи!
             - Давай! Только не зови меня Сухуми, а то обзову Толстуми – тогда будешь знать!
             Эдик смотрит на меня торжествующе, когда Лёня уже на пристани.
             - Я выиграл! Пиши… - говорит он насмешливо.
            Спорщик и не предполагает, что я рада его выигрышу даже больше, чем он сам.
            На пароходе в  любимом салоне я орудую карандашом и вывожу на клочке бумаги:

Прошедших дней мне не вернуть –
мне остается лишь одно:
в воспоминаньях потонуть,
смотря в туманное окно.

Я не дождусь тебя, весна.
Осенних дней не перечесть.
Я остаюсь совсем одна –
И где-то ты на свете есть…

Далекий, радужный, немой,
глухой к слезам, глухой к мольбе,
вернись, вернись ко мне с весной,
я так тоскую по тебе…
………………………….
            - Написала бы уж короче «глухонемой»! – хохочет Лёнька.
            - Здорово! Как ты сочиняешь! – говорит восхищённо Фарида.
            Эдик приготовился сказать тоже что-то язвительное, но в этот момент грянул громкий нестройный хор, заставивший нас выйти на палубу и присоединиться к глазеющим:

Огней так много золоты-ы-ых
на улицах Саратова-а-а!
Парней так много холосты-ы-ых,
а я люблю женатова-а-а!..

             Это туристы возвращаются с экскурсии на наш ковчег.

                *  *  *

              На пароходе едет ещё один мальчишка – крупный увалень, которого мы тут же награждаем прозвищем Батуми.
              В Саратове он решил искупаться. Полез в воду, явно намереваясь доплыть до буйка. Меня насмешили его широкие семейные трусы, а более всего тщетные попытки изображать из себя спортивного парня. Я не верила, что он дотянет до буйка. Эдик снисходительно предположил, что дотянет:
               - Жирных вода держит! – уверяет он.
               Мы опять поспорили на стихи.
               На сей раз выиграла я, потому что Батуми, задыхаясь, повернул обратно, не доплыв до желанной цели.
               - Ну, теперь пиши ты! – усмехнулась я, указав пальцем на Эдика.
               Он на удивление спокойно согласился.
               «Да неужели сможет? - подумала я. – Где уж ему… матерщиннику…».
                Вздохнула, вырвала из тетради листок, достала карандаш и протянула проигравшему – пиши!
                Эдик не стал откладывать дело в долгий ящик – и на свет явились стихи, посвящённые мне:

Мой друг, ты помнишь наши встречи,
когда дружили мы с тобой?
И как в весенний тихий вечер
я провожал тебя домой.

Тогда любил твои я губы
и запах нежный от волос.
теперь же ты другому люба –
твоих я не увижу кос.
………………………..
Любить тебя всегда я буду,
вот и сейчас пишу любя
и никогда не позабуду
тебя, любимая моя!

            Изумлению моему не было предела. И этот легкомысленный мальчишка может писать стихи! Не только я, оказывается!
            Лёнька одобрительно смеётся. При этом он презрительно называет Батуми февральским.
            - Да что ты! Почему февральский? В феврале родилось много выдающихся людей. Шаляпин, например… И мой поэтический наставник поэтесса Шмелёва… - недоумеваю я.
           Но Лёня не удостаивает меня объяснением.

                *  *  *
               
          Валя жалуется, что у неё болит горло.
          Лёня сочувственно замечает:
         - Самое лучшее средство от всех болезней – это простая вода! Две капли на стакан спирта.
         - Ну, что ты его слушаешь, Валя! Он, как всегда, хохмит! К врачу надо сходить. Вон она идёт, кстати,  –  говорит Фарида.
         По коридору идёт корабельный врач. Она ещё молодая, у неё красивый макияж, подвитые волосы и белый халат. Лёня оглядывается и смотрит ей вслед.
         - Женщины-медики всегда пользуются успехом у мужчин. Наверное, им подсознательно нравится  невинный цвет медицинского халата… - иронически  замечает Эдик.
         - Я думаю, дело в другом. Мужчины подсознательно полагают, что у медичек  всегда есть спирт… - мечтательно произносит  Лёня.
        - Господи… какая тоска… спирт!.. – вздыхаю я.
        - Да просто дело в том, что в России главный показатель здоровья – можно пить или нельзя пить! – добавляет Лёня.
       - А недосягаемое счастье – это любимая женщина-собутыльник! – присовокупляет Эдик. – Например, как Пат в «Трёх товарищах» Ремарка.
          Я удивилась, услышав название незнакомого произведения. Я читала «На западном фронте без перемен», и этот роман мне очень понравился своей мужественной правдой.
          - Ну, ты даёшь, Эдди! – засмеялся Лёня. – Это Роберт её подпаивает ромом и портвейном. Ага, «Порто-ронко». А Пат не собутыльница, нет, она – порядочная девушка.