Глава 11 - Пм
Подруга матери Эдика сошла в Ростове. С ней сошла и учительница английского с сыном.
Эдик и Лёня обсуждают женщин – я случайно слышу их «взрослый» разговор, мне совестно, но я не могу оторваться от… неужели от подслушивания? А, наплевать – они меня не замечают. Впрочем, девочки делают то же самое наедине друг с другом – обсуждают мальчиков. Если бы они только слышали как!
Лёня усиленно восхищается тридцатилетней дамой, той самой, что сошла в Ростове, куратором его нового друга. Она не забывала в ресторане зорким глазом следить за меню Эдика – а вдруг ещё, не дай Бог, закажет вино вместо положенного ему компота? Лёня называет её «женщиной в полном смысле этого слова». Что может вкладывать в эту пышную фразу 15-летний мальчик? Хотя дама, действительно, эффектная – статная, не без приятственной полноты.
Друзья беседуют и о нас, пионерках. Лёня оправдывается перед товарищем за своё внимание ко мне. Посмеивается надо мной. Да как он смеет! Говорит, что вот Фарида – та вырастет в красавицу. (Я тоже так думаю. Мне кажется, что она похожа на актрису Ольгу Бган).
Про меня Лёня говорит небрежно, даже боясь упоминать имя: «Правда, эта… умная».
«Не верь ему, Эдик! Не верь… он просто смущается, что я в пионерском возрасте. Но ведь Джульетта – моя ровесница, хоть и не пионерка... И Ромео столько же лет, сколько вам с Лёней!», - говорю я молча про себя.
* * *
По утрам мы посещаем общественную умывальню с туалетом. Несколько невзрачных кранов над раковинами предлагают только холодную воду. Мы с трудом терпим. Но что делать?
В мужской умывальне вообще выключена вода – и стриженый почти наголо сантехник с банальной фамилией Сидоров возится что-то починяя. Вокруг него на кафельном полу собираются лужи. Мальчики осторожно обходят их.
- Папенька ваш послал, велел наладить… - поясняет он Лёне.
- Кто-кто? – переспрашивает Лёня.
- Агния Барто, - неожиданно чётко отвечает сантехник.
- Интеллигент, однако, - ехидно замечает Эдик.
Мальчики смеются, а Лёня добавляет:
- Только учтите, интеллигент Сидоров, что на скользком полу количество культурных людей резко сокращается.
* * *
Утром перед завтраком мы с Фаридой стучимся в каюту к нашим друзьям. Эдик открывает дверь – Лёня ещё валяется в постели, но тут же садится, как только видит наши насмешливые физиономии в дверном проёме.
- Лёня, с тех пор как вы живёте с Эдиком в одной каюте, ты утром еле глаза продираешь … Вы, небось, болтаете ночи напролёт… Ты по ночам вообще-то высыпаешься? – деловито справляюсь я.
- …куда высыпаюсь? – обалдело спрашивает Лёня.
- Мальчики… по утрам вас не добудишься… А кто рано встаёт, тому бог даёт! – бодро наставляет Фарида.
- А кто поздно встаёт, тому бог уже всё дал! – открывая один глаз, лениво откликается Лёня.
Вижу у них под столом пустую бутылку портвейна «Три семёрки», беру её за горлышко и произношу с чувством:
- Видела Рязанова…
трезвого, не пьяного…
- Трезвого? Не пьяного?
Значит, не Рязанова!
Лёнька хохочет.
- Мальчики, а давайте чай пить! – с энтузиазмом говорит Фарида.
- Нет, давайте пить, что пили! – возражает Лёня.
Ещё один взрыв хохота.
- Предлагаю тост за дам! – говорит Эдик.
- Почему за дам, Эдик? – недоумевает Фарида.
- Потому что «не дам» дурное словосочетание!
Эдик дует в пустую бутылку, и та неожиданно отзывается почти пароходным гудком. Ловко! И как он это делает?..
* * *
Дедушка любит играть в домино. И здесь, на пароходе, он находит желающих сразиться с ним. Они и не предполагают, что в этой игре тоже можно быть асом. Дедушка вальяжно расположился в плетёном кресле в полосатой атласной пижаме и соломенной шляпе, спасающей его от солнца. Перед ним листок бумаги, где он аккуратно записывает ходы своим писарским изысканным почерком.
Когда игра закончена, дедушка, довольный, забирает листок к себе в каюту. Я вижу напротив фамилии проигравшего изображение козла – с длинными рогами, проказливой мордочкой и лохматой бородкой.
- Дедушка, кто это нарисовал? – интересуюсь я.
- Я, - спокойно отвечает дедушка.
Ахаю – так мне нравится его козёл.
- У дедушки родной брат был художником, - поясняет бабушка.
И я понимаю, что и дедушку бог не обделил талантом.
А в музыкальном салоне наши мальчики тоже играют. В шахматы.
Эдик рассказывает, как он увлекался шахматами, ходил в шахматный кружок, не спал ночами – снились комбинации фигур на доске… Его товарищ, который был вовсе не способнее Эдика, стал-таки настоящим шахматистом, а нашему другу пришлось бросить шахматы. Он понял, что, в сущности, не хочет посвящать свою жизнь этой игре.
Я тоже когда-то пробовала играть в шахматы. Мне было 5 лет, и отец научил меня замысловатым ходам. Как только я их запомнила! А потом, удовлетворившись своим знанием, перестала интересоваться этой игрой – и совсем забыла.
Мы с Фаридой внимательно наблюдаем за турниром наших товарищей.
- Интересно! Среди шахматистов встречались и евреи, и грузины, и армяне, и русские… а вот цыган что-то никогда не встречала! – удивлённо замечает Фарида.
- Цыгане в шахматы, похоже, не игра-а-ают. .. – задумчиво протягивает Эдик. – Они играют в карты.
- Это потому, что цыганский шахматист считает партию проигранной, если он потерял обоих коней, – неожиданно изрекает Лёня.
Эдик не смеётся. Он всегда произносит «Ха!». Как будто экономит смех. Бережёт его на будущее.
Игра закончилась выигрышем Эдика – это его не удивило, но он не демонстрирует торжества.
- Ладно, ребята. В конце концов, победила дружба. Вы ведь друзья? – дружелюбно примиряюще говорю я.
- Из двух друзей один всегда раб другого, - цитирует по-печорински разочарованно Лёня.
- Неужели всё так безнадёжно? – усмехаюсь я.
- Я не согласен с классиком. Друг – это другой я, – внезапно рождает афоризм Эдик.
Свидетельство о публикации №224073101649