Снайпер-инструктор - продолжение

12 -  Полк вышел к границе Восточной Пруссии               
На  восходе  солнца  стало  ещё  холоднее,  на  поблёкшей  траве  белел  иней, пожелтевшие  кроны  деревьев, озарили  утренние  лучи  солнца,  выглядывавшие  из-за  домов  деревни  Шибейки.
Насчёт  Степана  я  с  Винокуровым  так  и  не  поговорил.  Вначале  зашёл  в  штаб  полка, а  потом  хотел  найти  Винокурова.  Но  командир  полка  велел  мне  идти  в  Вирбалис, в  штаб  дивизии,  к  начальнику  особого  отдела  Куликову, разбираться  с  моими  снайперами. Приладышев  сообщил  мне,  что  арестованы,  пять  заблудившихся  снайперов. Приладышев  и  сам  толком  ничего  не  знал,  и  мне  не  мог  объяснить,  какова  ситуация.
-  В  особом  отделе  сам  разберёшься, - сказал  он.
Подходя  к  Вирбалису,  я  достал  из  кармана  часы  и  посмотрел  на  циферблат:  было  восемь  часов  утра. Со  стороны  переднего  края  гремел  бой,  по  всей  протяжённости  фронта. На  просветлевшем  небе  летали  самолёты,  одни  высоко, другие  проносились  совсем  низко. На  некоторых  я  замечал  фашистские  кресты. Идти  пришлось  одному, от  этого  было  жутковато. Перед  городом  меня  остановил  дозор  проверить  документы.  Солдаты  меня  предупредили:
- Будьте,  старшина, осторожны,  в  городе  затаились  вражеские  снайпера, они  уже  многих  наших  солдат  и  офицеров  убили.
Проходя  по  улице, я невольно  отметил, что  город  сильно  пострадал  от  недавних  боёв. Не было ни одного  дома,  без  следов  пуль  и  осколков. Большинство  жителей  оставались  в  своих  домах, поэтому  среди  них  были  многочисленные  жертвы.  Во  время  боя  я  как-то  этого  не  замечал,  а  сейчас  мне  всё  бросалось  в  глаза. Навстречу  мне  тянулись  вереницы  похоронных  процессий из  местных  жителей.  Кого  везли  на  лошадиной  подводе,  а  кого  в  гробу  на  ручной  тачке.  Женщины  оплакивали  своих  близких,  их  плач  слышался  и  на  соседних  улицах.
С помощью  солдат  из  очередного  патруля,  штаб  дивизии  я  нашёл  в  кирпичном  здании,  рядом  с  которым  стояло  несколько  штабных  фургонов  и  легковых автомобилей. Дальше, за углом, расположились танки и другая  бронетехника.
Начальник  особого  отдела,  майор  Куликов, сразу  меня  узнал.
- Сержпинский,  ты  вовремя  появился.  Почему  распускаешь  своих  снайперов?  Их  чуть  не  отправили  под  трибунал  в  двадцать  шестой  дивизии.  Как  они  там  очутились?
Я,  недоумевая,  пожал  плечами,  и  постарался  объяснить:
- Товарищ  гвардии  майор, наверное,  они  заблудились  и  оказались  в  соседней  дивизии.  Ведь  наступление  проходило  очень  стремительно,  тут  не  мудрено  заблудиться.
Майор  был  настроен  решить  эту  проблему  без  трибунала. Мы  сверили  фамилии  снайперов  по  моему  списку,  среди  них  чужаков  не  оказалось. Я  торопился   вернуться  в  полк, хотел выспаться, и достал  свои  карманные  часы, чтоб  посмотреть  время.  Майор  поинтересовался:
-  Что  это  у  тебя  за  часы?  Где  ты  их  взял?
- Да  недавно  нашёл, – ответил  я,  решив  скрыть  их  происхождение.
- Дай  посмотреть, что  тут  написано? – попросил  он,  разглядывая  часы.  Я  пояснил:
- Винокуров  перевёл мне  с  немецкого,  что  написано  «двенадцать  драгоценных  камней».
Майор  с  любопытством  разглядывал  карманные  часы,  и  я  предложил  ему  взять  их  себе. Мне  хотелось задобрить этого  опасного  человека. Он  обрадовался  и  без  колебаний  принял  мой  подарок.  Затем  мы  сходили  с  ним  в  другое  здание  по  соседству,  где  сидели  под  охраной  арестованные  снайпера. Им  вернули  оружие, дали  наставление,  чтобы  больше  не  терялись, и  отпустили  со  мной  в  свой  полк.
Когда  я  вернулся  в  штаб  полка, меня  там  увидел  замполит  майор Котов.  Он  поручил мне провести  политинформацию  во  втором  батальоне.  Здесь  я  узнал,  что  наш  полк  пока  в  резерве,  а  в  бой  пошёл  семнадцатый  полк  нашей  дивизии.
Штаб полка находился  в  деревне  Шибейки,  а  второй  батальон  за  деревней.  Проводить  беседы  послали  не  только  меня,  а  ещё  несколько  офицеров. Замполит  батальона  распределил  нас  по  ротам  и  отдельным  взводам. Для  беседы  мне  дали  две  газеты,  и  свежую  листовку,  выпущенную  час  назад. Рота  солдат   стояла  толпой  рядом  с  землянками,  их  было около восьмидесяти  человек. Мне очень захотелось спать, но я пересилил себя и первым  делом   зачитал  текст  листовки,  стараясь  как  можно  громче.  В  ней  было  написано  следующее:
«18-го  октября  1944 года,  комбаты  Мирза  Мамедов  и  Иван Казаков  со  своими  гвардейцами  из  171-го  полка,  11-й  гвардейской  армии,  первыми  пересекли  границу  Восточной  Пруссии».
(Из  архива мин. Обороны  СССР).
Сегодня  было  двадцатое  число,  и значит,  это  событие  произошло  два дня назад.  Услышав  новость,  солдаты  ликовали.  Они  радостно подбрасывали  вверх  каски  и  кричали,  заглушая  канонаду,  доносившуюся  с  передовой.      
Потом  я  прочитал  некоторые  статьи  из  армейской  газеты  под названием «Боевая  тревога».  Там  говорилось  о  предстоящих  трудностях  по  прорыву  немецкой  обороны  вдоль  границы  с  Восточной  Пруссией.  Оборонительные  укрепления  состояли  из  многорядных  траншей  и  колючей  проволоки.  Все  открытые  места  и  дороги  были  заминированы.  Там,  где  могли  пройти  танки,  в  землю  врыты  бетонные  надолбы,  или  преграждали  путь  глубокие  рвы. В  приграничных  районах  все  дома  в  населённых  пунктах  имели  утолщённые  стены  с  восточной  стороны  и  окна  узкие,  как  бойницы.  Мощные  укрепления  немцы  готовили  по  всей  территории  Восточной  Пруссии  заранее  в  течение  десятков  лет,  а  столица восточной Пруссии Кёнигсберг,  был  неприступной  крепостью. Его  бастионы  строили  не  одно  столетие. Оборону  осуществляла  достаточно  сильная  группировка.
Самое  интересное  из  прочитанного  материала  было  то,  что  ставка  Гитлера,  «волчье  логово»  находилась  за  семьдесят  километров  от  границы,  вблизи  города  Растенбург. Это  обстоятельство  подзадорило  бойцов, они  хотели  поскорей  добраться  до  фюрера  и  расправиться  с  ним. Что  такое  семьдесят  километров – это  же  один  танковый  рывок  и  всё.  За  полсуток  можно  одержать  победу  над  Германией.  У  всех  присутствующих  горели  глаза  от  соблазна  поскорее  закончить  эту  проклятую  войну. Однако  до  вечера  наш  полк  в  бой  не  посылали.
Я после проведённой беседы, ушёл в землянку снайперов и там заснул. Но  солдаты  возбуждённо  разговаривали и мне мешали спать. Измучившись  и  отлежав  бока  на  сучковатых  досках,  я  пошёл  в  штаб  узнать,  что  делать  дальше. В  кирпичном  одноэтажном  доме, с  черепичной  крышей, где  размещался  штаб, было  многолюдно.  Там  я,  наконец- то,  встретил  Винокурова,  рассказал  ему  про  Степана  и  спросил,  при  каких  обстоятельствах  он  погиб. Тот  объяснил,  что  проводили  разведку,  прощупывали  оборону  противника. Немцы заметили разведчиков и обстреляли. Убитых  с  собой  унести ребята  не  смогли.  Забрали  только  раненых.
- Обычная  ситуация  у  разведчиков, - такими  словами, закончил  свои  объяснения  Винокуров.
-  Ты  тоже  там  участвовал? –  возмущённо посмотрел   я  на него.
-  Нет, разведку   проводило  одно  отделение,  из  десяти  человек.
- Зачем  же  так  людьми  рисковать,  лезть  на  рожон?
- А  как  по-другому  узнаешь,  какие  силы  у  противника? – оправдываясь, громко произнёс Сергей. – Это  не  нами  придумано,  такой  метод  и  немцы  применяют.
Я  вспомнил  про  перебежчиков  и  поинтересовался:
- Как  ведут  себя  мои  немцы?  Чем  занимаются?
- Пока  мы  к  ним  присматриваемся,  обучают  нас  немецкому  языку,  да  игре  на  губных  гармошках, – улыбаясь,  сказал  Винокуров. - Хорошо  играют  черти,  приходи,  как-нибудь,  послушай.   
После  разговора  с  Сергеем,  я  хотел  поговорить  с  командиром  полка,  но  ему  было  не  до  меня – проводил  совещание  с  командирами  батальонов. Неожиданно  прибежал  радист с сообщением о том,  что  семнадцатый  полк  прорвал  оборону  противника  и  перешёл  государственную  границу.  Тут  же  принесли  приказ  от  командующего    восьмого  корпуса  Завадовского: «Бросить все силы дивизии на закрепление успеха». Приладышев  прервал  совещание, и я понял, что надо идти  готовить  к  выступлению  снайперов.
«После  овладения  городом  Кибартай, наступление  8-го  гвардейского стрелкового корпуса  стало  развиваться  более  успешно. Части  его  5-й  гвардейской  стрелковой  дивизии  уже  в  15  часов  пересекли  государственную  границу  СССР, на  участке  пограничных  столбов  № 111 – 114  и  вышли  к  укреплённым  позициям  на  линии  Эжеркемен – Ромейкен». (Из  архива  МО  СССР. Ф. 358.  оп. 5916, д.697, л. 96).      
На автомашинах  двадцать  первый  полк  направился  в  сторону  далеко громыхавшего  боя.  Часов  теперь  у  меня  не  было,  и  пришлось  спросить  у  моего  помощника  сержанта  Салова,  сколько  времени. От  него  я  узнал,  что  всего  17 часов. А  казалось,  что  уже  поздний вечер.
Двигался  наш  полк  побатальонно,  тремя  параллельными  колоннами. В  хвосте  тянулись  отдельные  роты  и  взводы, вместе  со  штабными  машинами.
Впереди, перед колонной,  гремели  взрывы  от  фашистских  снарядов, которые  подняли  облако  дыма  и  пыли. После  этого поступил приказ покинуть машины, и дальше солдаты пошли пешком. Грозная  стена  взрывов преградила  нам  путь. Но  передовые  отряды,  замедлив  движение,  всё  же  вошли  в  эту  чёрную от дыма  и  подброшенной  земли, стену. Я  удивился,  что  не  испытываю  страха,  ведь  мы  идём  навстречу  смерти.  У  моих  товарищей,  лица  тоже  были  спокойные,  будто  мы  на  учениях,  а  не  в  бою. Всем  вместе,  скопом,  и  умирать  не  так  страшно. Однако  когда  снаряды  начали  рваться  в  двадцати  шагах  от  нас, часто  и  густо, все  залегли. Вокруг  бушевал  нарастающий грохот,  комья  земли  сыпались  сверху  на  головы,  стуча  по  каскам.  Одного  снайпера  ранило  осколком  в  ягодицу,  в  мягкое  место, и  он  отчаянно  охал,  сдерживаясь  от  крика.  Звали  санитаров,  но  они  сами  были  прижаты  к  земле.  Наши  голоса  тонули  в  грохоте.  Вряд  ли  нас  слышали.  И тут охватил меня страх, сверлящий  всё нутро. Хотелось вгрызаться в землю, чтобы спрятаться.
 
Советские солдаты окапываются под свист пуль. Фото из семейного архива.
Линия  взрывов  продвинулась  дальше, в  наш  тыл, тогда все  подняли  головы  и  осмотрелись. Раненого  ребята  перевязали  сами. В  других  подразделениях   тоже  появились  раненые,  и  даже  убитые.  Над  раненым  снайпером  Санька  подшучивал:
- Представь,  парень, если  бы  тебе  снарядом  яйцо  оторвало,  чем  бы  ты  женился?… Тебе  ещё  повезло,  что  в  зад  не  пуля  попала,  а  осколок.  Иначе  подумали  бы  врачи,  что  ты  убегал  с  поля  боя, и  не  стали бы лечить.      Раненому  солдату,  сейчас  было  не  до  шуток.  Сморщив  лицо  от  боли,  он  страдальчески  улыбнулся:
- Тебе  хорошо  шутить, не  тебя  же  ранило…
- У  меня  тоже  было  ранение, хуже  твоего… Больше  месяца  в  госпитале  провалялся, -  с  достоинством,  сообщил  Санька.
По  колонне  передали  приказ:  «Продолжать  движение!»
Я  поднял  своих  бойцов  и  мы,  отряхиваясь  от  грязи,  пошли  дальше. Раненых  санитары  собирали  в  подъехавший  грузовик.
На  помощь  семнадцатому  полку  мы  подошли  ещё  засветло. И  надо  сказать - вовремя. Полк  нёс  большие  потери  от  непрерывного  миномётного  и  артиллерийского  обстрела. Командир  дивизии  по  радио  вызвал  авиацию, которая  подавила  огневые  точки  противника,  и  взрывы  прекратились. Семнадцатый  полк отвели  в  тыл для  отдыха. На  ночлег  мы  остановились опять в бывших  немецких  окопах  и  блиндажах.  Через  километр, проходила их следующая  линия  обороны.
13 - В атаку ведёт генерал Галицкий
Утром,  19-го  октября,  наши  батальоны  после короткого отдыха, вновь пошли  в  наступление. Мне  было  приказано  беречь  снайперов,  и  мой  взвод  находился  возле  командного  пункта,  вместе  с  разведротой.  Солдаты  с  интересом  разглядывали  всё  вокруг,  ведь  мы  уже  на  немецкой  земле. Ничего  нового  здесь  не  заметили:  такие  же  кусты,  всё  тот  же  суглинок  на  краю  траншеи,  и  берёзка  ни  чем  не  отличается  от  нашей. Впереди  за  окопами, в которых мы находились,  раскинулось  просторное  поле, по  бокам  окаймлённое  полезащитными лесными полосами. В конце поля, на  возвышенности,  примерно  за  километр,  стояли  несколько  деревянных  домов, либо  сараев  немецкого  хутора.  Оттуда  поле хорошо немцами простреливалось из пулемётов и  миномётов.   Но,  не  смотря  на  это, наши батальоны  пошли  в  атаку, при  поддержке  танков. Первые  два  танка посреди поля подорвались на минах, а  остальные  стали отступать.  Я наблюдал  это  из  траншеи  вместе  со  снайперами. Ребята  болели  за  своих бурно, словно  на  футболе. Они, видимо, забыли, что это не спортивная игра, а смертельная схватка. Я сильно нервничал, стараясь это не показывать товарищам.  Вернувшиеся к нам в траншею  пехотинцы, принесли  с  собой  раненых  и  матерились, из-за  того, что  начальство  бездарно  руководит  боем. Они  возмущались  отсутствием   артподготовки. Погода  испортилась, и поэтому  на  авиацию  не  приходилось  рассчитывать. Бой  шёл  везде:  как  с  левого, так  и  с  правого  фланга. Возможно, артиллерии  на  всех  не  хватало. Рядом со снайперами в траншее находилась группа разведчиков. Они подшучивали над перепуганными солдатами, вернувшимися с поля боя. Наиболее острый на язык разведчик спрашивал бойца:
- Ну как, служивый, с тобой конфуз не приключился? В штанах сухо?
- Сухо, – буркнул обиженно солдат и, помолчав, попросил. – Скрути-ка мне цигарку, а то руки мои трясутся.
Через  полчаса  командиры  вновь повели батальоны в атаку, подгоняя  струсивших  солдат  угрозами  расстрела  на  месте.  Глядя  на  это,  волнение  ещё сильнее охватило меня, отчего спина взмокла, хотя было по-осеннему прохладно.
Я  спустился  по  ступенькам  в  блиндаж  командного  пункта,  чтобы  успокоиться и узнать,  какие  будут  распоряжения.  Народу  там  было  много, присесть  негде.  Приладышев  смотрел  в  стереотрубу,  торчавшую  высоко  над  блиндажом,  наблюдал  за  действиями  батальонов. Связисты  тянули  провода  телефонов  вслед  за  наступающими батальонами, поэтому  Приладышев  мог  держать  связь  с  их  командирами.   
Зазвонил  полевой  телефон.  Телефонист,  веснушчатый  парень,  передал  трубку  командиру  полка. Тот  молча  слушал, но  потом  закричал  в  трубку:
-  Повтори,  что  ты  сказал! Что?  Убит  Озеров? Принимай  командование  батальоном!
Я  видел, как покраснела лысина у Приладышева, и не  верил  своим  ушам:   «Неужели  тот  самый  Озеров,  с  которым  мы  сдружились?»
Затем  позвонили  из  других  двух  батальонов,  там  тоже  были  убиты  командиры. Из  разговора Приладышева  по  телефону  я  понял, что  гитлеровцы  перешли в  контратаку, а  наши  опять  отступают. Встревоженные  обострившейся  ситуацией, офицеры  вышли  из  блиндажа. Я  последовал наверх  за ними и спросил  подполковника,  что  делать  снайперам.
- Пусть  остаются  на  месте, -  взволнованно  сказал  он,
На  поле в это  время, вдалеке от нас, красноармейцы перебежками  отступали. Стояла  интенсивная  стрельба,  страшно  было  из  траншей  высовываться, а  там,  на  поле  ещё  хуже. Наших  солдат преследовали  тоже  перебежками гитлеровцы. Их  фигурки  издалека  казались  маленькими,  и  не  уязвимыми.  Вокруг  них  вздымались  взрывы,  но  они  продолжали бежать,  падали  и  снова  бежали.
Из  нашего тыла  хлопали  выстрелы  миномётов,  мины  со  свистом  отправлялись  на  поле,  и  там  подымали  вверх густые  столбы  земли   и  дыма,  прикрывали  отступающих.
Вскоре наши  солдаты  достигли  спасительных  траншей,  преследовавшие  их немцы,  начали  лёжа  окапываться   на  небольшом  расстоянии  от  нас. Всем снайперам   было  приказано  вести  истребительный  огонь  по  противнику.  Где-то близко  шумно  тарахтели  моторами танки. Я не  понимал, чьи  танки, но  вот  из  лесополосы  выскочили  немецкие, с крестами. Они   на   ходу  стреляли  из  своих  орудий  по  нашим  траншеям.  Сначала  снаряды  падали  не  точно,  но потом  взрывались  совсем  рядом, посыпая  нас  комьями земли и осколками. После каждого близкого разрыва, казалось, что следующий снаряд попадёт именно в меня.   Я,  как и  другие, сел  на  дно  не  глубокой  траншеи  и зажал  уши. Солдаты, сидевшие рядом, при каждом взрыве наклонялись, закрывая руками лицо, а затем, после взрыва, смущённо улыбаясь, виновато глядели друг на друга.
Положение  становилось  критическим.  Связист  из  блиндажа  сообщил,  что  нет  связи  со  штабом  дивизии,  Приладышев  срочно  послал  связного  с  просьбой  о  подкреплении. В  течение  часа,  с  помощью гранат и  артиллерии  эту  атаку  с  большим трудом  мы отбили.  Связисты  восстановили  связь,  и командиру полка  позвонили,  что  к  нам  едет  генерал  армии   Галицкий. Я в это время был рядом и слышал, как замполит Котов удивлённо сказал  командиру полка:
- Зачем он едет?  Лучше бы подкрепление прислал…   
Немцы  на  поле продолжали окапываться, а  на правом фланге, за лесополосой усиливалась стрельба. Что там происходило - из-за деревьев  было не видно. Я немного успокоился и стал вместе со своими снайперами стрелять по гитлеровцам. Пули с их стороны свистели над головой и ударяли по брустверу.
Приехал Галицкий с командиром  дивизии  полковником Волковым,  на  трофейной  машине. Одет  он  был  в  коричневую  кожаную  куртку,  без  погон  и  знаков  различия.  Волков  тоже был без  погон,  но  в  своей  форме, в офицерской  шинели и галифе. Галицкий  приказал  всем  до  выгреба  приготовиться к атаке. Из тыла по не глубоким ходам сообщения, пригибаясь, прибывали солдаты. Среди них я узнал повара, пришла и санинструктор Светлана. Это были люди из отдельных взводов и рот. В передовых траншеях и окопах  стало  тесно.
 Я почти вплотную стоял возле командиров. Меня любопытные снайпера, подталкивая друг друга сзади, прижали к майору Котову. Всем хотелось посмотреть на Галицкого - командующего одиннадцатой гвардейской  армией. Лица людей были испуганы, но в глазах светилось любопытство. Котов  обратился к командующему:
- Кузьма Никитович, может, поставите бойцам задачу?  Скажете пару слов для поднятия духа…   
- Негде тут митинг устраивать, - с иронией сказал генерал,- не встать ли  мне на край траншеи и речь толкнуть?  Лучше передайте по цепи, что в бой поведёт Галицкий. Наша задача захватить хутор, расположенный на  выгодной  возвышенности.
Генерал немного помолчал и тихо добавил, оправдываясь перед Котовым: - Верховный главнокомандующий сам звонил мне, и высказал своё  недовольство, что мы срываем график наступления.
После этих слов Галицкий присел на корточки и закурил трофейную сигарету. Я видел, как его руки мелко дрожали. Я тоже был в большом мандраже, во рту пересохло и стучало в висках. Я  готов был достойно принять смерть, но не всё так просто, инстинкт самосохранения вызывал страх перед опасностью. Приладышев и командир дивизии Волков внешне держались спокойно. Но вот у Волкова на скулах заходили желваки, когда Галицкий докурил сигарету и приподнялся. Дождавшись  подхода  трёх  наших  танков, с  развёрнутым  знаменем  полка  мы  пошли  в  атаку,  с  Галицким  впереди, С разных сторон слышались команды, подгоняющие бойцов. Особенно часто кричали:
- Коммунисты вперёд!
Я  остро ощутил в нагрудном кармане кандидатский партбилет, и выскочил  из  траншеи  сразу  вслед  за  Приладышевым, невольно прячась за его спину. Фашисты открыли шквальный огонь из автоматов и ручных пулемётов.  За  мной  бежали  мои  снайпера. Увидев полтора тысячную толпу красноармейцев, немецкая  пехота сразу же  бросилась  наутёк. Несколько  «тигров»  спрятались  в  лесополосе  и  открыли  огонь  из  орудий,  подбив  наши  танки, которые  вспыхнули, словно  были  облиты  керосином. Чёрный дым повалил  в  нашу  сторону, прикрывая дымовой завесой.  Галицкий  дал  команду  залечь, другие командиры  повторили  его команду, и  я  упал на колючую щетину скошенной пшеницы. Вражеские танки, тем временем, поливали нас сильным  пулемётным  огнём. Следом  за  нами  артиллеристы лошадьми  тащили  несколько  пушек. Между  ними  и  немецкими  танками  завязалась артиллерийская  дуэль. Над  головами солдат, с вихрем проносились  снаряды. В  результате, «тигры»  горели,   и  у  нас  осталась  только  одна  пушка. Среди  красноармейцев уже были убитые и раненые.  Раненые  кричали, просили о помощи.
Из  хутора,  стреляли  пулемёты, но  Галицкий поднял  нас  в  атаку.  Очень  страшно  бежать  под  шквальным  огнём. Пули, обжигая  горячим  воздухом, свистели  вокруг. Хотелось  упасть  и  вжаться  в  землю, но было  стыдно сделать это,  если  такой  человек,  как  командующий  одиннадцатой  гвардейской  армией,  продолжает  бежать  вперёд  во  весь  рост.  Наши  миномёты  открыли  стрельбу  по  хутору,  но  пулемёты  продолжали   валить  гвардейцев.  Рядом  со  мной  падали  мои  товарищи. Я  видел, как  упал  командир  полка  Приладышев, казавшийся  мне  неуязвимым, затем  командир  дивизии  Волков,  а Галицкий  продолжал  бежать, даже не оглядываясь на  нас. Я  не  чувствовал  ног, и  только думал  о  том,  как ударит  меня  сейчас  пуля  прямо  в  сердце, и я провалюсь  в  бездонную  темноту  смерти. Но  к  моему  удивлению, я  добежал  до  хутора  без единой царапины. Пулемёты  перестали  стрелять, но  на  флангах  продолжался  бой. В  хуторе  немцы, не  успевшие  сбежать,  сдавались  в  плен, а мы  осматривали  разбитые  минами деревянные строения  и  обнаружили, что  бетонные  доты  были  вмонтированы  в  два деревянных сарая. Это  их  маскировало  от  артиллерии  и  самолётов. В  зарослях  сада  стоял  кирпичный  жилой  дом. Его окна были узкие, как бойницы, а стены  метровой толщины.
 Кузьма Никитович, отдышавшись, оглядел  гвардейцев, толпившихся  вокруг.  Их  количество  сильно убавилось. Он присел  на  бревно  возле  немецкого  колодца, и  устало  сказал:
- Мы понесли большие потери,  но  надо  было выполнять  приказ  верховного  главнокомандующего… Спасибо,  братцы  за  пролитую  кровь,  за  службу  Родине.  В  ближайшие  дни  все  получат  награды  по  заслугам.
Он  тяжело  встал,  пошатываясь,  и  спросил:
- Где  командир  дивизии  и  командир  вашего  полка?
Я  стоял  рядом   и  ответил:
- Они  там,  на  поле… Я  видел,  как  они  падали.
 Галицкий посмотрел  на  меня,  и  мне  показалось, что  он  меня  узнал. Затем он  повернулся  к замполиту Котову:
- Товарищ  майор, принимайте  на  себя  командование  полком. Срочно организуйте  помощь  раненым. После  короткого  отдыха,  продолжайте  наступление  в  сторону города  Гумбинена.
Потом  он  сел  в  подъехавшую  машину  и  отбыл  в  обратном  направлении.  Котов оставил  роту  бойцов  на  хуторе, а  остальных     повёл  назад  на  поле,  собирать  раненых  и  оказывать  им  помощь.  На  поле  уже  находились  санитары  нашего  санитарного  взвода,  под  руководством  санинструктора  Светланы. Всё  поле  было густо  завалено  убитыми  и  ранеными.  Стоял  сплошной  стон. Такое же количество убитых и раненых я видел в дальнейшем только при штурме Кёнигсберга. Подбитые танки  продолжали  дымить. Среди  наших  бойцов на поле  лежали  и  немецкие  солдаты. Котов  велел  им  тоже оказать  необходимую  помощь. Подъехали  санитарные  машины  и  лошадиные  повозки  для   раненых. Среди  шума  голосов  выделился  пронзительный девичий  крик. Это  санинструктор  Светлана  нашла  убитого  капитана  Озерова. Они  любили друг друга,  и  большинство  знали  об  этом. Солдаты  со  слезами  на  глазах  смотрели  на  эту  душераздирающую сцену. Среди  лежавших бойцов,  я  обнаружил  знаменосца. Он  был  ранен  в  ногу  и  еле  сдерживал  стон,  скрипел  зубами. Я  перевязал  его  и  позвал  брата  близнеца, который оказался неподалёку  со  знаменем. По  полю среди бойцов прошёлся  слух, что Волков и Приладышев не убиты, а   ранены. Всех это обрадовало. В  моём  снайперском взводе потери  были  тоже  большие.  Остались  невредимыми    шестнадцать  человек. Среди  погибших  оказались  Родион  и  Виктор. Мне  даже  не  верилось, ведь  ещё  позавчера  мы  разговаривали  с  ними  по  душам, и  Родион  был  уверен, что  с  ним  ничего  не  случится. «Да,  Витя  прав, все  мы  погибнем,  но  в  разное  время», - подумал я, и  стал  мечтать  об отдыхе, отгоняя мысли о смерти. Когда  работу по оказанию помощи раненым  закончили, и их увезли в тыл, полк  расположился  на  отдых   в  лесополосе, на краю поля, политого кровью боевых товарищей. Похоронная  команда  уже  рыла  могилы  для  них, рядом  у  перелеска.
На флангах справа и слева, тоже бой затих. Но эту относительную тишину нарушали рыдания солдат и санитарок. Особенно  выделялся один солдат. Он громко орал, как сумасшедший, визгливым, звонким голосом. Его долго приводили  в чувство, били по щекам, поили водкой, а санитары давали нюхать нашатырь.      Облака поднялись повыше, сквозь них иногда выглядывало солнце. Погода стала лётной, и через некоторое время над нами пролетели советские  самолёты бомбить позиции гитлеровцев. По краю поля, объезжая убитых, двигалась колонна наших танков. Ближайшая задача перед одиннадцатой  гвардейской армией, как говорил Галицкий - это штурм крупных городов Шталлупенен и Гумбиннена. Оба эти города находились на железной дороге,  идущей через границу из Литвы в сторону Кёнигсберга. До Шталлупенена, к  концу дня, оставалось всего пять километров, а до Гумбиннена, по железной  дороге, более двадцати километров.

   Продолжение следует....