Таинственное исчезновение

     Пётр Аркадьевич шёл на работу и думал, что вот, директор обещал добавить зарплату, а сам всё не добавляет.
     Пётр Аркадьевич получал меньше минималки. Но куда было деваться, он был бедный больной старик, и где и кому сейчас нужны мужчины 59 лет с давно отмершей специальностью: «учитель русского языка»?
     Пётр Аркадьевич шёл мимо бывшего завода «Химволокно». Обширная, размером с Люксембург, территория, была отвоевана лесом назад; вернулись звери и птицы, и что делалось по ночам в этом Йеллоустоне, не знали даже бомжи.
     Дорожка вдоль бетонного забора, обсаженная когда-то деревцами, превратилась в тоннель-колодец из-за сплетённых над головой ветвей.
     Тоннель не зарастал, потому что тут ходили многие, не желавшие тратиться на маршрутку.
     Пётр Аркадьевич тоже ходил, экономя десятку. Много или мало, но это были полбуханки «селянского» плюс три коробка спичек, и на дороге они не валялись.
     Этим июльским утром в тоннеле было пусто. На работу ходили на семь, а сейчас было полшестого. Пётр Аркадьевич работал сторожем и любил приходить заранее, чтобы почесать язык со сменщиком Мишей, оригинальным философом и мыслителем.
     Впереди Петра Аркадьевича шла только одна бабка, старушка лет восьмидесяти трёх, точнее не шла, а тащилась, переваливаясь на коротких кривых ногах и тянула за собой «кравчучку», целый сундук на колёсиках.
     «Да-а, - подумал Пётр Аркадьевич, - тут не знаешь, как до шестидесяти дожить, а тут вот, пожалуйста.»
     Вдруг бабка исчезла.
     Пётр Аркадьевич заморгал и всмотрелся – старухи не было.
     Он протёр глаза – то же самое.
     Пётр Аркадьевич просунул голову сквозь зелёную стену и огляделся – старушки не было, только, скрипя, пролетел «крук» - так в их местах назывался ворон.
     Пётр Аркадьевич подался назад, поглядел в оба конца – пусто.
     Он как-то не привык встречаться в жизни с необъяснимыми фактами; не верил ни в какие явления, а когда слышал по телевизору, как кто-то опять засёк летающую тарелочку инопланетян, только хмыкал и говорил: «Брех-ня…»
     Но здесь необъяснимый факт оставался фактом – он лично видел: была старуха с тележкой – и не стало. Он как раз смотрел на неё и думал: «И куда тебя, старая, несёт, с утра пораньше?»
     Пётр Аркадьевич двинулся вперёд, по направлению к кусту дикой груши, где пропала старуха и, не доходя, остановился. Узкая дорожка асфальта, взломанного корнями, низкий свод над головой – всё было как обычно.
     «Брехня», - подумал Пётр Аркадьевич и шагнул…
     У него потемнело в мозгу, а потом прояснилось, но это было привычно – Пётр Аркадьевич был старый сердечник; кровь неохотно струилась по узким каналам его тела, не достигая отдалённых частей мозга и больших пальцев на ногах, отчего они мёрзли даже летом. Но, видно, сегодня на Солнце была буря, потому что Пётр Аркадьевич не мог вспомнить, как долго был в состоянии помрачения, как миновал аллею-тоннель и очутился на совершенно другой дороге.
     Ноги его ступали по дорожке из разноцветных плиточек, а деревья по бокам странно напоминали пальмы в Ялте.
     Пётр Аркадьевич в который раз протёр глаза и пощупал пульс: 70. Такого пульса у него не было уже лет пятнадцать, а был гораздо меньший – 50, а то и сорок ударов в минуту, и называлось это неприятными словами: «брадикардия, опасная для жизни».
     Новое открытие удивило его: воздух пах. Обычно в промзоне тяжко воняло очистными сооружениями, или угарным дымом с фабрики «Изоват», или мясокомбинатом, но в любом случае чем-то крайне неприятным, навевающим забытые слова: «первый список вредности». А сейчас пахло как ранним утром в Адлере, когда, бывало, выйдешь на балкон санатория «Солнечный Лоо», закуришь и вдохнёшь такое, чёрт его знает, какое, совершенно южное и эдемское!
     Пётр Аркадьевич, почувствовав легкость в руке, посмотрел и увидел, что посеял тормозок. Потом посмотрел вниз и содрогнулся – вместо калош на синтепоне, в которых он ходил на работу, на нём были чужие сандалеты, а военные пятнистые шаровары кто-то снял с него и надел белые брюки.
     Пётр Аркадьевич опустил голову пониже, как кошка, лижущая себе грудь и обнаружил, что на нём не его рубаха цвета хаки, а розовая с кружевным жабо, распахнутая до пупа. На груди его, выпуклой и коричневой, колосился чёрный густой волос. Пётр Аркадьевич схватился за лицо, потом поводил руками по голове, как будто отряхивал перхоть. Не оставалось никаких сомнений – у него съехала крыша, или разбил инсульт, либо он вообще «крякнул» - на лице росли усы, а на голове была львиная грива вместо его редкого полубобрика.
     Пётр Аркадьевич в отчаяньи вгляделся вдаль – сомневаться не приходилось, вдали действительно зеленело море, а по нему плыло нечто, напоминающее испанский галеон.
     Пётр Аркадьевич вспомнил о работе, мучительно застонал, посмотрел на часы – часов не было – сошел с дороги и сел в травку, отливающую синевой.
     Он оглянулся на шум и неожиданно увидел, что к нему кто-то спешит, зовя его и серебристо смеясь.
     Он сразу узнал покойную мать.
     - Не бойся, Петушок! – сказала мать, юная и свежая как Анжелина Джоли. – Это параллельный мир! Ступай за мной – тебя ждёт наш папа!..
     Пётр Аркадьевич вскочил с голубой травы и побежал назад по дорожке, и бежал до тех пор, пока по лицу не захлестали ветки и он, споткнувшись о бугристый асфальт, не упал и не увидел в просвет звёзды и Большую Медведицу.
     Что с ним стало потом, как он оправдывался перед женой и руководством за свою недельную отлучку, неизвестно, и тем более неизвестны судьба и местопребывание безымянной старушки с сундуком на колесиках.


         2018 г.