New soldiers

Новобранцев было много, человек десять. Шумные, как все новички, они расположились в гостинной. Синильги не должно было здесь быть; она редко участвовала в групповых задачах, и никогда не работала в составе неслаженных групп; они слишком фонили. Но Кардинал решил взять её с собой, а хамоватый Баст, с которым Синильга каким-то чудом сдружилась, спихнул ей «по дружбе» кухню на те пару дней, пока они будут находиться на базе. Затем вся бригада должна была отправиться на слаживание за город. Задача Кардинала состояла в том, чтобы проинструктировать вновь прибывших, подготовив их к неожиданным поворотам будущей службы. Он преподавал теорию вместе с Бастом, здоровенным детиной из седьмого отдела, одним из своих бывших учеников. Первый день Синильга незаметно мелькала среди  увлечённых лиц, погружённая в упорядочивание кухни. Пока никто не обращал на неё внимания, она чувствовала себя почти терпимо.

Этим утром она стояла за дверью комнаты. И, чтобы добраться до кухни, ей нужно было преодолеть шумный, галдящий возбуждёнными голосами сбор. Новобранцы приближались к своему первому самостоятельному боевому заданию. Они уже чувствовали себя единой командой, которой не хватает лишь общего врага, чтобы радостно изорвать его в клочья. Они заразились жаждой действий. Стремлением к победе, способным изменить многое, если не давать ему остыть. Замерев у двери, девушка напряжённо вслушивалась. Она не любила этот этап, в котором люди превращаются в свору псов, живущую одним лишь азартом. Вот голос Баста. Вот кто-то из учеников. Синильга хотела услышать Кардинала. Кардинал молчал. Шагнуть за порог без прикрытия знакогомого тембра было сложно.

Она не хотела неожиданно появляться на виду, как любое дикое животное не хочет показываться перед человеком, будь-то охотник или просто прохожий. Словно ручная белка, Синильга признавала только своих. А орехи брала только из рук Стрелка. «Наверное, ты не до конца понимаешь, насколько мне психологически сложно среди чужих людей, которые пришли с тобой. Я перестаю понимать, кто я. Ты можешь сколько угодно говорить мне, что я свободна, ничего не выйдет. Я свободна внутри себя. Свободна в мире. Но я не могу это совмещать с людьми. Или разграничивать? Я даже не понимаю, что мне надо сделать, чтобы всё это как-то упорядочить», - мысли текли потоково, грозясь увлечь в безвременье. Чтобы этого не произошло, она вслух отсчитывала секунды. Время бежало катастрофически быстро. Синильга не успевала за ним, то и дело сбиваясь со счёта.
 
Определив промежуток, когда нужно будет решиться, она принялась ловить подходящий момент. На какой-то из нейтральных фраз, девушка аккуратно вынырнула из комнаты и, проскользнув мимо Кардинала, наконец-то достигла цели. Не так и сложно. Нужно было разве что отбить жестом или взглядом свой выход. Понятно, что опущенные в пол глаза и ощущение школьника, прогуливающего урок на виду у взрослых, были ошибкой. Впрочем, кто мог заметить? Новобранцы – это она знала из собственного опыта – меньше всего смотрят по сторонам, отслеживая только своих учителей. Всё же... демонстрировать неадекватное поведение не хотелось.

Преодолев несуществовавший, выстроенный одним воображением барьер, она огляделась и отступила на шаг.  В кухне всё было готово. Сука Баст сделал всё сам!

Подойдя к окну, Синильга принялась сосредоточенно разглядывать желтеющий листик шелковицы. Мокрый от дождя, простой, естественный, он махал ей своей ладошкой равномерно и ободряюще. Мысли постепенно пришли в норму и стали похожи на движения веера в руке зрелой уже кокетки. В такт листу. Умение приходить в себя было лучшим из её умений. Все внешние удары с молниеносной скоростью переносились внутрь, а там, в зависимости от ситуации, либо уничтожались, либо становились в очередь на уничтожение. Внешняя сторона дела должна была выглядеть безупречно, что бы ни происходило. Боль делает тебя слабым, но в твоих силах сделать её незаметной для окружающих. А о настоящей боли она, к тому времени, знала всё.

Дорезав немного хлеба, девушка собрала со стола несколько немытых чашек – вот, в общем-то всё, что осталось сделать. Полоская посуду в тёплой воде, она с жестокой прямотой рассматривала себя со стороны, оценивая бесполезность своих придуманных подвигов. Да, и свою собственную бесполезность тоже. Затем, чтобы как-то отвлечься, она принялась подбирать образы: «Я следак из убойного отдела. Пришёл утром на работу и узнал, что меня отстранили...»

Вошедший в кухню Кардинал прервал её только начавшую разворачиваться в голове историю:
- А на обед мы тебя с собой не возьмём.

Ей нечего было делать вместе с новобранцами в столовой, но акцент был лишним. Привычка шарахаться, как шалая лошадь от самых простых и таких понятных ситуаций грозила вернуться на привычное место. Она жёстко ударила себя изнутри, точно пестиком в ступку, и попыталась растереть чёрные горошины эмоций. Не справилась. Жёстко выругалась и поглядела Кардиналу в глаза:
- Я не собиралась с Вами, ни на обед, ни на ужин. Если ты ещё раз долбанёшь меня этим, я отвечу.
Синильга тут же пожалела, что злость на себя плеснулась ему в лицо. Но он был занят работой, и не смог до конца оценить уровень психоатаки, хотя случай был не из лёгких, и самостоятельно она пока не справлялась. С другой стороны, пока и не путалась.
- Иди работай. Извини, нервы шалят. Не в строю, - выговорила она.
- Да бросай всё это. Кому ты тут накрываешь? Люди через 10 минут уезжают на обед. Тебе что нечем заняться?
- Дружище, отвали. Давай не сейчас. Ты меня не услышал? Если ты продолжишь, я отвечу!
...

Вновь подойдя к окну, она взглянула на знакомый шелковичный листик. Очень нежный. «Нет» всегда стояло в условии задачи. Зачем было каждый раз озвучивать? Листок ронял прозрачные слёзы. Вновь начинался дождь…

После того, как дом опустел, Синильга закончила убирать, сгрызла яблоко и вернулась в свою комнату. Она забралась в кровать, включила ноут и ласково произнесла:
- Поговори со мной.

Машина приветливо загудела и, сообразив что хочет сказать, принялась петь песню. О любви и о грусти. О радости. Песни, часто случается, пишутся сразу обо всём.