Череп

 Лейтенанта Юрку Смольникова распирало от собственной важности. Еще бы: в органах госбезопасности он всего чуть больше года, а уже серьезнейшее задание. И какое: поиск настоящих врагов- бывших полицаев, карателей и других фашистских приспешников-недобитков, растворившихся на необъятных просторах нашей страны после войны. Юрка уже мысленно рисовал себе внеочередное звание, а то глядишь (почему нет?) медаль или даже орден. Он один из немногих, кто в областное Управление на торжественное собрание 7 ноября прибыл в выглаженной новенькой форме, с одним скромным комсомольским значком, чем сильно выделялся среди коллег-фронтовиков, увешанных разнокалиберными боевыми наградами. На фронт Смольникова не взяли по возрасту и стыдиться ему было нечего, но… Одним словом, за порученное дело лейтенант взялся всерьез.
     Задание было, с одной стороны, очень важное, а с другой- совсем несложное. И не только Юрке его дали- всем ГБ-шным операм, что в райотделах по области служили: агентуру свою сориентировать на людей новых подозрительных, да снабдить фотоальбомчиками с «портретами» наиболее одиозных гадов. Альбомы небольшие, как книжки записные, только пухлые. Ну и, в случае появления кого-нибудь из альбомчика того, инициативу не брать, немедленно доложить и наблюдать, покуда группа на захват не прибудет. Для допросов живыми они нужны, сволочи.
      Агент «Гиря» работал на МГБ без малого семь лет, еще до войны считай начал. В миру Севастьянов Николай, тщедушный, щуплый; с вечно унылым рябым лицом. Вербовал его Юркин предшественник, капитан Веткин. Севастьянов тогда из тюрьмы вышел, три года отсидев за кражу баяна из клуба. В колхоз родной вернулся, выпил вдвоем с матерью-старушкой «с возвращеньицем» (друзей особых нет, некого пригласить больше), да прогуляться по селу пошел. Ну а тут, как на притчу, у правления мотоцикл председательский стоит. Новый, красивый, лакированный. Чего дурень на него взгромоздился, и сам не знает. Ездить он немного умел, до тюрьмы механизатором поработал, технику уважал. Прокатиться вздумал. «По газам» и пыль столбом. Умел бы толком рулить, кто знает, может быть покатался и поставил агрегат обратно. Но Севастьянов, с грехом пополам выехав за околицу, хотел было резко назад повернуть, да и грохнулся больно с мотоциклом вместе. Почему свернуть захотел? Навстречу Веткин ехал на «эмке» служебной: из райцентра в колхоз по делам. Капитана весь район знает и черную его машину тоже. Струхнул Колька, увильнуть думал, да поздно.
       За шиворот его Веткин поднял, встряхнул как следует, и в машину закинул как куклу тряпочную В райотдел приехали, но сначала в правление к председателю по пути заглянув: какую-то справку, для него подготовленную, капитан забрал. -Да, Михеич, на опушке мотоциклет твой валяется, сходи забери. Шут его знает, как там оказался! Пухлый председатель засуетился и быстро выбежал, даже кепку забыл.
      В райотделе усадили Севастьянова на стул, Веткин напротив сел, пачку «Любительских» протянул: -кури! Колька дрожащими пальцами вытащил папиросу. -Ну что, ты понял, как влип, парень? Капитан, ухмыляясь, пускал кольца дыма прямо ему в лицо. -А чего я влип, начальник? Ну еще «трешник» отмотаю, не впервой уже! Да и нету свидетелей у тебя! Кто видел? Севастьянов потихоньку приходил в себя, первый страх исчез. -Да нет, Коля, тут случай другой. За мотоцикл, что ты угнал, свой «трояк» ты получишь, конечно, и свидетелей я найду сколько пожелаешь. Только вот «трояк» тот не один будет: капитан выдвинул ящик стола и вытащил стопку то ли газет, то ли листовок. Почитай! Колька взял верхний лист, начал читать и сразу откинул обратно. -Ты что суешь мне, начальник? Что это? -Это, Коленька, при тебе нашли, разве не так? Агитация-пропаганда антисоветская. Смекаешь? Из лагеря вернувшись, ты сюда привез! С какой целью, Коля? У кого взял? А сейчас представь, как ты за «колючку» возвратишься: родная 162-я в обнимку с десятой частью 58-й! Годков двенадцать нарисуется, как пить дать! И кем ты будешь там? Урки не примут, политические тоже. Не завидую я тебе, Коля! Веткин закурил еще одну.
     -Чего тебе надо, капитан?- Колька, несмотря на придурковатую внешность, соображал быстро. Понял он, что судьба его решиться может очень скоро и нехорошо: времена на дворе непростые. -Ничего особенного, Николай!- Веткин широко улыбнулся. -На меня работать будешь. Усёк, или разжевать надо? -Стукачком мусорским сделать решил, начальник??? Колька покрылся потом и не на шутку разволновался. В голове проносились жуткие картины: что уголовники делали с «кумовскими», он знал не понаслышке, сам видал как «на ножи ставили». -Да ты что, Коля, объелся чего? Или чекистов от ментов уже не отличаешь? Впрочем, твоя воля, решай сам. Времени у тебя- минута. Веткин подошел к окну и отворил тяжелую створку: -накурили мы с тобой… Колька молчал, опустив голову. Двенадцать может и не дадут, но меньше десятки точно не жди. Десять лет! А ведь он только вышел, даже хмель до конца не выветрился после обмытия. Мать бедная, вряд ли дождется: и так весь срок Колькин у окна просидела, глаза проплакала.
      -Лады, гражданин капитан, договорились. Делать-то что нужно? -Да ничего особенного, Коля,- пожал плечами Веткин. Живи спокойно, на трактор садись, да раз в месяц мне пиши: что видел, что слышал, что люди говорят. Ты тут вырос, всех знаешь. Шпионов искать не заставляю, но колхозных вредителей выявлять вместе станем. Обманывать будешь- накажу. Веткин достал два листа чистой бумаги, пододвинул чернильницу с пером. -Закрепим, Коля, нашу дружбу! Да, подписываться ты будешь «Гиря»- капитан расхохотался. -Ты же вон какой крепыш, вот и будешь «Гирей», не возражаешь? Написал Колька те две бумажки: в одной обязательство о сотрудничестве, а во второй, без числа, признание чистосердечное что листовки по колхозу разбросать хотел. Да уж, крепко влип...   
     Втянулся «Гиря». Даже вроде как нравилось. На работу его, недолго думая, взяли: ну отсидел парень, бывает, оступился. Дряхлый СХТЗ вручили: пахал на нем Севастьянов, боронил поля колхозные, а того чаще под трактором лежал, ремонтируя. Не перерабатывал, но и не отлынивал: план давал и ладно. Исправно сообщения Веткину писал: кто там, чего. Особенно про председателя с кассиром колхозным- не любил их Колька. Бывало, для красного словца, даже привирал малость. Капитан его не беспокоил по пустякам, раз в месяц приезжал в колхоз по делам, и с Колькой встречался в месте условленном. Иногда даже «Гире» бутылочку «подгонял» или махорки пару пачек, если в сообщении сведения интересные. Нормально короче, жить можно.
      На войну Кольку не взяли: тракторист, стало быть «бронь». Он и не просился- чего там забыл? А мужиков-то в колхозе осталось совсем мало, кривые да хромые. Тут «Гиря» и расцвел: девки, что Севастьянова за версту обходили, стали вдруг вокруг него тереться, да в гости зазывать. Хорошо Кольке стало; если бы в колхозе не ишачить, вообще красота, а так устаешь как собака- домой еле приползаешь. Но на девок Колька время находить всегда успевал, ходок.   
     Веткина же перевели в СМЕРШ только в марте 45-го. Уж как он просился на фронт с первых дней, сколько рапортов писал, сколько бумаги перевел! Толковый опер, он здесь полезней, считали в Управлении. А тут войне конец, пускай пороха понюхает: воюй, капитан, но сначала дела передай как положено. Тут как раз только зачислили Юрку Смольникова- с десятилеткой за плечами, заочно на юрфак поступать собрался. Хороший парень, биография-происхождение что надо, вот ему и сдай дела.
     Юрка в городе вырос, но к службе в райотделе отнесся понимающе: с самых низов надо начинать, это правильно. Работа вроде интересная, но большей частью бумажная: справки, донесения, отчеты… Район небольшой: сам райцентр да пять сёл, а так деревушки одни. Три колхоза, два совхоза. События тут происходили редко, да и то, в основном по милицейской части. Смольников порой скучал даже.
     Веткин, перед уходом на фронт, познакомил Юрку со «штыками» своими районными, и с «Гирей» в том числе. Неприятный тип, конечно, но выбирать не приходится. К тому же «Гиря» порой интересные сведения давал: один раз даже самого Крохалева, многолетнего начальника МТС, разоблачил в 42-м: тот ухитрялся новые запчасти к комбайнам и тракторам припрятывать и перепродавать, а старые, списанные, тайком в сарайке своей «шаманил» и обратно ставил. Недолго потом техника ходила, ломалась быстро, но что поделать: Крохалев руками разводил- брак прислали, не иначе! Доказали вину, обыск в сарайчике провели, много чего нашли. Уехал Крохалев надолго в края северные, а «Гире» тогда Веткин аж пол-ящика водки выставил. Любил «Гиря» это дело: пьяным редко был, но выпившим каждый вечер. Одним словом, нормально с «Гирей» у Юрки пошло. Виделся с ним так же, раз в месяц (а то и того реже), писульки «Гирины» в отделе потом перечитывал да в дело подшивал. Чередом своим все, до дня того субботнего. 
       Апрель на дворе. Почти год без войны. Возвращаются и возвращаются солдаты в края родные. И не только солдаты: всякий люд по Союзу движется в поездах и на попутках: кому жить негде, кто работу ищет, а кто скрывается от возмездия справедливого: без малого десятая часть страны под немцем была, а населения так почти половина. Не хватало фашистов на всех, помогали им- наши же, советские граждане. Кто из страха, кто за еду, а кто и с радостью! 
       Вокруг главного колхозного села, где жил «Гиря», налеплено деревушек крохотных: дворов по двадцать, а то и меньше. Иногда просто домишки одинокие встречаются- народ в здешних краях не шибко общительный, многим нравилось на выселках обитать, от глаз людских подальше. Работали в большинстве на колхоз, но далеко не все: кто охотой-рыбалкой промышлял, кто пасеку держал, кто портняжил да шкуры выделывал. После войны много домов тех пустовать стало- народ на войну поуходил или в город на заводы. Опустели деревушки, на домах бывало дощечка приколочена- мол, дом свободный, заходи и живи. Продать? Кому он нужен, чего зря людей смешить. Не дворец чай, обычная избёнка рядов в пятнадцать.
      Сошло половодье, подсохла землица: пахать надо. «Гиря» работал на удивление хорошо (по пахоте за зиму соскучился), бывало по пять гектаров осиливал за смену. Мог бы и больше, но старенький трактор вечно капризничал. Вот и сейчас, в очередной раз, зачихал-зачихал да заглох. «Гиря», матерясь, разложил под мотором фуфайку, достал немудреный инструмент и улегся. Видит из-под трактора: совсем рядом идет кто-то через поле. Размашисто так, уверенно, сапожищи здоровенные. Мимо идет, а к трактору даже подходить не стал, в лес ушел, чем «Гирю» удивил: обычно помощь предлагают или просто поговорить-покурить. Пригляделся: человек незнакомый, высокий, волосы с проседью, правое ухо вроде как надорвано и шрам рядом с ухом. Руки в карманах, с собой нет ничего: живет где-то поблизости, что ли? «Гиря» задумался: все-таки видел он этого длинного, но где? Память у «Гири» цепкая, не успел пропить. И тут он вспомнил. А вспомнив, покрылся потом холодным.
       Долговязого этого «Гиря» в альбомчике приметил, который ему Юрка Смольников вручил с наказом беречь от взглядов посторонних. Кто он, «Гиря» не знал, но ищут его чекисты, ох как ищут. Покуда трактор чинил, мыслей много в голове пролетело. Подшаманил вроде, пропахал еще пару десятин, и в колхоз. Соврал председателю, что живот скрутило, мочи нет (притворяться умел), отпросился отлежаться денек, зато потом двойную норму выдам, не беспокойтесь! И на почту сразу- телефона в колхозе два всего: у председателя и в отделении почтовом. -Гражданин лейтенант, дело очень срочное, приезжайте прямо сейчас, домой ко мне!
      Юрка повесил трубку. Интересно получается: агентам строго-настрого запрещено звонить в райотдел, только в самых особых случаях. Видимо как раз случай тот?- думал он, спешно переодеваясь в «гражданскую» одежду: форма тут ни к чему. Машину брать тоже не стал, сел верхом на коня. Час пути и уже стук в окно. -Пойдемте в баньку, не надо мамку пугать,- зашептал выглянувший «Гиря».
      Смольников молча его выслушал, потом попросил еще раз пересказать, в деталях мельчайших. Если «Гирю» глаза не обманули, это же каратель Богуш, бывший харьковский пожарник, помогавший немцам с самого начала оккупации. Поначалу в полицаях рядовых по городу ходил, но быстро выслужился и зачислен в шуцманшафт, в составе которого проводил облавы на партизан. Целая рота была у Богуша в подчинении! Немцы его на допросы любили приглашать: самим пачкаться неприятно, зато Богуш расстарается- немногие выдерживали. И женщин-детей по селам сгонял на работы в Рейх, и людей непокорных расстреливал. Из пистолета предпочитал, так интересней. Две награды у Богуша от немцев: «За заслуги» и «За храбрость»: кому попало вручать не станут. Давно его ищут.
      -Да ты точно уверен, что это он? Юрка с «Гирей» разглядывали фотографию. -Похож, очень похож, гражданин лейтенант. Только видел я его снизу, под трактором лежал; шагах в пятнадцати он прошел, в мою сторону не посмотрел даже. А чтобы уверен- так нет, не разглядывал я его, мельком только. -Есть рядом жилище какое? -Есть, гражданин лейтенант: деревенька одна. Люди там большей частью новые, с эвакуации, никого не знаю.
       Соображать быстро надо. Для начала выяснить, не ошибся ли «Гиря». А если не ошибся, где того карателя искать? Деревушка хоть и небольшая, а все равно- не станешь же ее оцеплять, это сколько людей надо? То, что длинный в деревне, Юрка был уверен: без мешка с харчами много не натопаешь, здесь он.
      -Мы так поступим: завтра в сельпо купишь водки бутылок пять, да тушенки пару банок (у Юрки больше не было с собой денег). И в деревню ту шагай. По дворам походи: тебя от колхоза отрядили бригаду сколотить, коровник строить. Если кто тебя признает- ничего страшного: трактор в ремонте, вот покуда делают, председатель поручил людишек найти. Твоя задача: убедиться, что это он, и дом запомнить. А с председателем я поговорю, не волнуйся, не потеряют тебя.
     Так и поступил «Гиря». Правда, вечерком, после Юркиного ухода, выпил как следует: дело-то серьезное, страшновато. Ну а то, что он справится, «Гиря» не сомневался- ничего сложного, это не на тракторе пахать! Водки вон сколько, и лейтенант еще подбросит после задания! Купил все что надо, даже на папиросы осталось. В рюкзачок сложил да пошагал в ту деревушку- верст семь, недалеко.
      Прошел «Гиря» пять домов. В двух никого нет, в остальных «Гирю» внимательно выслушали: два одиноких инвалида и тетка с кучей ребятишек. Расспросили про оплату, куда приходить, если надумают. Проинструктированный «Гиря» все как надо рассказывал: мол, как председатель материалы добудет в районе, сразу и надо начинать. И он тогда оповестит немедленно, может и заедет, если подводу дадут. А пока только согласие ваше- бригада наготове должна быть.
     Павло Богуш (по новому паспорту Павел Богатырев: немцы при отступлении с собой не взяли, но документ справили, и на том спасибо) поселился в деревушке не случайно. Здесь раньше тетка жила одного полицая, с которым он вроде как «скорешился» еще в Харькове. Тетка из «раскулаченных», после ссылки вернулась, но в родной дом заселиться ей не дали, определили избу старую. Так и жила, своим огородом да самогонку гнала на ягодах. Не любила она власть Советскую, но никак это не высказывала- ученая уже. Тихо жила одним словом. Богуш тогда подробно адрес узнал- вдруг пригодится? И пригодилось: полицая того партизаны застрелили при облаве очередной, но Богуш смекнул, что тетка его прогнать не должна, спрячет на первое время. Особенно если он про племянника расскажет.
      Только померла тетка еще в 44-м, пустовал дом. Приехал Богуш, нашел избенку и поселился. Жители угрюмые, молчаливые, никто с разговорами не лезет. Власти никакой: ни милиции, ни другой «совдепии». Сибирь, одним словом, глухомань. Рядом колхозная усадьба, своей жизнью живет. У Богуша кроме паспорта справка о тяжелой контузии- это на случай расспросов всяких, но так и не потребовалась. «Выдохнул» каратель, расслабился. В село изредка ходил: жрать-то надо, да курева купить. А того чаще просил нелюдимую соседку, бабку Антонину, еды принести. Денег давал щедро- у немцев зря служба не прошла, еще лет на пять хватит. Что дальше делать, Богуш пока не знал. Год как скитается, на одном месте подолгу не останавливался- опасно. А тут ему понравилось- месяц уже живет. Видно будет.
     Сидит на корточках Богуш-Богатырев, полный рот гвоздей, машет топориком, крыльцо покосившееся подправляет. -Эй, хозяин! Дома штоль? Отвори, разговор есть! Богуш похолодел: впервые за месяц кто-то в его калитку постучал. Смолчать? Так видно, что он тут, гвозди заколачивает. Бежать? Если «гэбня», то в калитку стучать не стали бы. -Сейчас!- хриплым басом крикнул он и, отряхнувшись, пошел открывать, незаметно нащупав «вальтер» под рубахой. Достанет быстро, если надо: двух-трех положит; соплякам в погонах у него еще поучиться.
     Богуш удивленно уставился на «Гирю». Тот, после вчерашнего, да после инвалидов этих (с которыми употребил для конспирации- лейтенант велел), уже прилично пошатывался. -Чего надо? «Гиря» присмотрелся мутными глазами: вроде он это, каратель немецкий. Разве что на фотокарточке с одним шрамом, а на деле еще два добавилось. Только вблизи и признаешь. А может и не он? Рассказал «Гиря» про коровник. А закончив,  выпить предложил, обсудить. -Проходи в дом. Богуш про себя ухмыльнулся: измельчала советская власть, бригадиры у нее- заморыши и алкаши… Уселись за клеенчатый стол, «Гиря» бутылку выудил с тушенкой. Богуш краюху хлеба положил и пару луковиц, стаканы поставил. Зачем в дом позвал? Так выведать у малахольного все что знает- про колхоз, про район, про людей. Вон пьяненький какой да болтливый.
      Выпили-закусили. Потом еще по одной. «Гиря» уже кое-как держится, но про колхоз внятно рассказывает: про председателя, про себя- мол, не смотри что невзрачный, руки-то золотые! Про коровник тот, что построить надо. Не спеша выпили бутылку; достал «Гиря» еще одну, последнюю: да уж, хорошо гульнул сегодня, а главное- по делу, на задании важном. Всегда бы так! Смотрит на него Богуш с презрением и завистью: не надо этому сморчку прятаться ни от кого; пей себе да гуляй, бригадир хренов. Сам с непривычки захмелел: почти год «ни капли», пока по Союзу мотался, по норам прятался.   
      Развезло «Гирю», давно помногу не пил. И вдруг какой-то приступ храбрости и отваги нахлынул. Внезапно и стремительно. Никогда он не был так решителен и смел, как в эту минуту: одним словом, решил наш «Гиря» разоблачить карателя немецкого. Здесь и сейчас!
      Налили. Выпил «Гиря», встал, кулаком по столу стукнул. -Ну что, иуда, думал не найдем тебя??? Никакой я не колхозный бригадир, а капитан МГБ! («Гирю» уже понесло). Собирайся, тварь, поедем в отдел! Он хотел еще что-то сказать обличительное, но ноги подвели, подкосились: рухнул «Гиря» на пол и захрапел сразу.
      Богуш как прикипел к стулу. Нашли-таки! Что делать? Мужичка этого явно хватятся к вечеру; далеко ему не уйти, разве что в тайгу. Сколько он там протянет? Два-три дня? Потом все равно к людям выходить, а там ждать везде будут. Налил полный стакан, опрокинул, закурил. Не простят ему ничего, расстреляют. А перед тем на допросах измотают-измучают. Такого удовольствия он им не доставит!
     Допил из горлышка остатки, вытащил «вальтер», поднес ствол к храпящей «Гириной» голове, взвел курок… Нет, пускай живет- чем у «советов» больше таких убогих, тем лучше. Направил себе в висок- совсем страшно, не сгибается палец, не хочет на спуск нажимать. Огляделся Богуш: крюк кованый в потолке, видимо люльку когда-то цепляли. Отодвинул стол, веревку узлом завязал и на шею накинул. Только перед этим документы в печку, а «вальтер» в бурьян подальше, чтобы не достался никому.
     Очнулся «Гиря» от того, что водой ледяной облили из ведра. Сел, захлопал глазами, ничего не соображает. Голова гудит, раскалывается. В комнате люди в форме: один пишет что-то за столом, двое из петли знакомца нового вытаскивают. И гражданин лейтенант с ведром пустым: он это «Гирю» в чувство привел.
     Повезло «Гире». Вспомнил он весь вечер в подробностях. Только умолчал о том, что карателя того на чистую воду вывел. Сидели, мол, выпивали и все тут. За жизнь разговаривали, за коровник, что построить нужно. Перебрал малость, это же не преступление? А что хозяин в петлю полез, так я при чем? Контуженный он, сам говорил за столом, может умом тронулся? Поверили «Гире», отпустили- иди работай, дел в колхозе много.
      И все же- Богуш это или нет? Начальник райотдела УМГБ, что тоже приехал на место, разглядывал посиневшее лицо лежащего трупа, сверял с фотографией. Сходство есть, но слишком неполное! Шрам на лице? У этого целых три, а у Богуша один. Да и мужика без шрамов сейчас поискать: большинство с отметинами фронтовыми. Других примет нет, кроме одной: по информации в ориентировке, настоящий Богуш зубы лечил в Виннице у немецкого дантиста- фашисты с собой привезли. Карателю тогда вроде поощрения выписали- на зубы он всегда жаловался. Ну и поставил дантист две пломбы из материалов немецких, качественных. Открыл начальник ему рот, посмотрел морщась: ничего не понятно. Зубы и зубы, желтые прокуренные. Экспертиза нужна.
     Руководство областного Управления было категоричным: экспертизу провести возможно скорее. Только тут специалистов таких нет, это на Лубянке смогут. Одним словом, отделили голову от туловища и выварили в кипятке, пока один белый череп не остался, а тело закопали в лесочке у той деревушки. Спецпочта, пломбы сургучные, сопровождение; укатил череп в столицу.
     По тем временам быстро в Москве установили что он это- каратель Богуш, никаких сомнений. В шифровке сообщили, месяца не прошло. Наградили как положено, в соответствии с должностями: начальнику Управления орден; райотдельского в звании повысили, а Юрке Смольникову грамоту. И про «Гирю» не забыли- выделили Юрке денег на памятный подарок агенту. Аккурат на три бутылки водки и хватило, а «Гире» и не надо больше ничего. Пожурила Лубянка немного: живым Богуш куда бы интересней был. Ну да ладно, одной мразью меньше, уже хорошо.
     Восемь лет минуло. Вот и вывеска у «конторы» поменялась: сейчас именуется КГБ, непривычно пока. Событий всяких-разных в мире: тут и война холодная, и Вьетнам полыхает, и космос покорять надумали. Даже товарища Сталина недавно развенчали на съезде! В Управлении люди новые: кто из начальников при Абакумове и Берии работал, на пенсию отправлены; опера «подросли», в других местах служат. Про дело Богуша и не помнит уже никто. Юрку Смольникова куда-то перевели в южную республику, а «Гиря» наш помер в 52-м: пьяным на рыбалке из лодки вывалился и утонул.
      -Спасибо, Оленька. Чайку с лимончиком сделай, пожалуйста!- генерал рассматривал обшитый посылочный ящик с лаконичными надписями: «Начальнику УКГБ» и «Вещдок». Посылка прибыла из Центра фельдсвязью и только что принесена секретаршей. Не припомнит он подобной корреспонденции- одни пакеты, максимум бандероли. Увесистый! Генерал щёлкнул охотничьим ножом, вспорол ткань, ковырнул крышку. Так, опилки, а в них… Вот это новость: на него из ящика пустыми глазницами таращился череп. Тот самый, немецкого карателя Богуша.
      Немало времени ушло выяснить, что это за «вещдок» такой. Не ошиблась ли Москва? Кое-как на свои места все стало. Только куда девать-то его, череп этот? Захоронить? Глупо. Выбросить? Не по-людски как-то, хоть и предательский. Одним словом, вручил его генерал начальнику следственного отдела- по твоей части, вот и принимай.
     Что дальше? Да ничего, собственно. В кабинете следствия череп Богушевский простоял на сейфе лет сорок. Несколько поколений чекистов фуражки на него вешали, подставка удобная. Порой сигарету в зубы вставят или шарфом обмотают- люди веселые. И на допросах-беседах дисциплинировал: с опаской косились посетители кабинета на тот череп: жутковато. А в 90-е уже, когда не то что вывеска в «конторе», власть в стране сменилась- прибыла с проверкой комиссия одна московская. Упросили подарить и уехали с «презентом», не откажешь. Где он сейчас, в каком кабинете о временах далеких напоминает, нам уже не известно.