Глава 10 - Кск

      Улетали утром из Быкова. На вокзале было томительно, зябко, электричка до аэропорта отходила через четверть часа. Мы послонялись возле здания, напоминавшего своим верхом легендарную башню Сююмбеки, в вокзальном буфете выпили по бутылочке «Фанты» - прощальная московская роскошь – и пошли на перрон.
      В вагоне сели к окну и стали уныло смотреть, как утренняя Москва отодвигается от нас – гигантский многоярусный ковчег.
      Рядом со мной сел кряжистый мужчина в коричневой куртке «аляска», скинул с плеча рюкзак, вытащил «Советский спорт» и с наслаждением развернул его. Я скосил глаз на страницу с фотографиями, глянул выше и удивленно узнал в сидевшем рядом одноклассника Мишу Портнова.
      - Мишка! - я толкнул его локтем в бок.
      Он вздрогнул, откачнулся и вскинул голову. В школе он был вратарем футбольной команды и забиякой. Обычно толчок в бок не сулил ничего утешительного толкнувшему. Секунду он смотрел на меня, моргая белыми, как и в детстве, ресницами, а потом гаркнул:
      - Здорово, старик! – и стиснул в железных своих лапах, точно мяч в воротах.
      Мы не встречались после школы, он уехал учиться в Москву, да и остался здесь, женившись на однокурснице-москвичке. (Детей двое, жена одна, в футбол все еще играет за свой НИИ, что они в институте «И» - до сих пор не знает, а сейчас едет на дачу и, как жаль, что выходит на следующей остановке, а то он никого из наших не видит, и вообще жаль, что юности не вернуть, но про меня он все же слышал, будто я стал артистом, что ж, артисты тоже люди...). Все это он выпалил разом, на одном дыхании, и я подумал, что таким реактивным он не был и на футбольном поле – должно быть, это столичная жизнь научила его говорить с такой высокой удельной плотностью информации.
      Я со смехом ответил, что и сам иногда думаю, будто я артист, а недавно попробовал стать и кинозвездой, но не успел дойти до семейного положения, как поезд подошел к дачной станции Мишки, и он вылетел на платформу, успев кинуть мне клочок газеты «Советский спорт», где рядом с обрывком фразы «...сразу три мировых рекорда» был записан его домашний телефон.
      Мишкина платформа осталась позади, снова замелькал чахлый подмосковный пейзаж с индустриальными вкраплениями. Я ехал и думал о том, как мы далеки друг от друга и разобщены, мы, любившие друг друга или просто терпевшие. Мы вместе учились, порою ели вместе, играли, бродили по улицам, целовались, дрались, спорили, спали, радовались и ссорились, огорчались и прощали. Мы вмещались в один эшелон, который назывался – Время, и ехали в нем все вместе, но постепенно оказались в разных вагонах, а кто-то уже и сошел на своей, единственно ему предназначенной станции. Кто-то воображает себя проводником, кто-то – машинистом или начальником поездной бригады, но в этом составе нет ни машинистов, ни проводников, как нет, впрочем, и никаких начальников. Просто кто-то едет в мягком, кто-то в жестком, с плацкартой и без, и даже без билета, хотя, в сущности, и это не имеет значения. А, главное, никто не знает, куда и зачем идет этот странный поезд, и проносятся мимо станции, поля, деревья, чьи-то домики, сады, дороги, по которым пылят неизвестно для чего грузовики...