Глава 22. Возвращение Муны

18+


Звезда Лейтена. Планета Гуриасс, Хилликийское королевство. 35 день Поры Ледяного Камня 2174 г. Эры Великого Пророка (18 февраля 2342 г.)




В спальне герцогини Клааты Жю Нейрелнад было тихо… Свечи в высоком кованном канделябре, поставленном для безопасности в корыто с водой, излучали неяркий траурный свет. После смерти своих близких, после их похорон в спальне герцогини всегда присутствовало ночное освещение. Это стало законом через четыре дня после печальной церемонии, когда поседевшей от горя аристократке привиделись призраки покойных мужа и двух сыновей. Хоронили сразу троих. А вот несчастную Клаату болезнь обошла стороной, хотя она находилась бок о бок со своими родными.

Неяркий сонный живой свет от мерцающего пламени свечей выхватывал из темноты застывший на столе в окружении корзиночек с живыми цветами, покрытый пылью, фотографический портрет счастливой и молодой когда-то женщины рядом с любимым мужем и двумя красавцами-сыновьями. Фотография была в черной траурной рамке. Что пережила несчастная герцогиня в те черные дни, и представить страшно. Нет ничего страшнее, чем видеть, как угасают на глазах твои любимые, в то время, как ты остаешься живой и здоровой!

В ту страшную пору вымерла почти пятая часть имения. Кладбище на околице увеличилось вдвое. Надо отдать должное герцогине, - даже находясь в состоянии, близком к коллапсу, она распорядилась хоронить умерших крестьян за свой счет. Правда, общалась она в тот момент в основном истерическими криками.

Сама герцогиня, ставшая теперь единственной наследницей огромного хозяйства, постарела за одну пору лет на десять, ее черные волнистые волосы стали седыми. Герцогиня от горя исхудала, превратившись в морщинистую высохшую тетку с абсолютно несносным характером. И она уже несколько раз в одиночестве умоляла Бога в своих молитвах забрать ее к родным. Одно время бедная женщина была близка к тому, чтобы наложить на себя руки. Единственное, что ее остановило, - то, что самоубийство отправит ее в ад, и она навсегда будет разлучена со своей семьей ДАЖЕ после смерти.

Впрочем, совсем недавно в ее доме появился новый жилец – белокожий малыш-куалиец Яро. Он был совсем больным, страдая от плохой крови, и тот, кому она заказала похищение малыша из детского медицинского центра на Земле, привез ей какие-то лекарства. Но герцогиня была убеждена, - это из-за того, что малыш был лишен материнского молока. Она наняла самых лучших кормилиц, с самыми лучшими рекомендациями. И действительно свершилось чудо, - от кормления грудным молоком ребенок вроде как стал выздоравливать, прибавлять в весе, и постепенно превратился в румяного, веселого и даже немного упитанного маленького господина. Герцогиня приказала кормить малыша грудным молоком и дальше, сочетая грудное вскармливание с переходом на твердую пищу. Сама горькая вдова души не чаяла в «звездном младенце», сочиняя для своих подруг и родни самые разные небылицы о крушении куалийского корабля в месте, известном только одной Клаате Жю Нейрелнад. И открылась она только в алоне графини Жю Сет.

И с появлением нового сына (Клаата усыновила его юридически, безо всяких разговоров) несчастная женщина вроде как стала оттаивать от своего горя и потихоньку ожила. И даже стала гораздо мягче со своими слугами. Седая, исхудавшая аристократка с черными морщинистыми глазами-ямами вновь стала шутить и смеяться. И стала посещать сборища скучающих дворянок в салоне Жю Сет. Сама она в оргиях не участвовала – берегла честь умершего мужа, хотя обстановка царившая в таких гнездах разврата была для нее не в диковинку.

Сейчас будущий аристократ тихо-мирно сопел в своей кроватке, облаченный в самые лучшие и дорогие одежды, о которых девять десятых малышей Гуриасси даже мечтать не могли.

И никто не видел, как в ночной тишине над особняком Жю Нейрелнаде на высоте около мили бесшумно завис небольшой рыбообразный куалийский десантный корабль.

Пламя свечей в спальне герцогини дрогнуло…. В тихой безмолвной спальне вдруг появился яркий сверкающий шар. Поднялся ветер, затрепетали гардины на окне, порыв воздуха сдул бумаги со стола. Почти все свечи разом погасли.

Герцогиня проснулась от треска энергетических разрядов и с ужасом увидела все расширяющийся и растущий шарообразный вихрь света. Она схватила на руки ребенка и попятилась спиной к двери, свободной рукой молнируясь и шепотом призывая Господа Бога. Герцогиня хотела позвать на помощь, но ужас сковал ее и передавил голосовые связки, и она могла только жалобно сипеть:

- Господи! Спаси, Господи!

Из вихря света вышли два человеческих силуэта в черной облегающей одежде-оболочке, мужской и женский. Лиц пришельцев не было видно, они были скрыты за черной оболочкой. Было понятно только, что это высокие, атлетического безупречного сложения люди, похожие на цирковых акробатов. Оба существа направились к онемевшей от ужаса герцогине. В руках незваных гостей появились предметы, очень похожие на оружие.

- Отдайте ребенка! – потребовал мужчина, протягивая руку к герцогине.

- Нет! Не отдам! – Жю Нерелнад вытаращила глаза и прижала к себе ребенка. – Это мой сын!

- Это не ваш сын, - сказала женщина. – Вы выкрали его из лечебницы на Земле. Земные дети – не игрушка для разжиревших туземных аристократов!

- Не отдам! – Неведомые силы вдруг переполнили худую изможденную женщину, она была готова сражаться за приемыша, как самка ящера за свою кладку, хоть с пришельцами, хоть с самим дьяволом. – У него нет родителей! Он умирал в приюте один, от него отказалась родная мать! Я все знаю! У него нет другой матери, кроме меня! Хотите вернуть его в приют, чтобы он там умер?! Я люблю его, я ему мама настоящая! Не отдам, жизнью клянусь!

- Мы все равно заберем его, - предупредил мужчина. – Отдайте добровольно, иначе мы начнем сжигать ваши поля. Вы лишитесь всех своих доходов.

А маленький Яро тем временем проснулся и расплакался, недовольный, что взрослые нарушили его сон. На крик младенца в спальню герцогини вбежали няня и кормилица. И … так же застыли в ужасе перед ураганом света.

- Сжигайте! – согласилась Нерелнаде. – Берите все, что хотите! Деньги, драгоценности, картины… Но Яро я вам не отдам!

Мужчина поднял руку и Жю Нейрелнаде со своими служанками оказались прижаты к стенке неведомой силой. Кричащий младенец выскользнул из рук обезумевшей графини и в луче света поплыл к женскому силуэту. Попав к ней в руки, малыш немного успокоился, но тут же разразился диким криком и даже стал вырываться прочь.

- Яро! – завопила Жю Нейрелнаде, протягивая к малышу руки и падая на колени. – Не отбирайте! Прошу вас! Не отбирайте последнего моего мальчика! Вы же люди, вы же знаете, что такое сострадание! Прошу вас, НЕ ОТБИРАЙТЕ! ВСЕ ЗАБЕРИТЕ, МЕНЯ УБЕЙТЕ, ТОЛЬКО НЕ ОТБИРАЙТЕ!

От страшных переживаний, от крика малыша, герцогиня упала без чувств. А мужской и женский силуэты направились к воронке света. Ситуацию спасла кормилица, дородная женщина лет тридцати в простой крестьянской одежде:

- Господа! Дайте хоть малыша покормить на дорогу! Он, если его не покормить, криком кричать будет весь день! Пожалуйста!

Мужчина с женщиной переглянулись. Похищенный землянин кричал столько громко и жалобно, что исчезнуть в огненной сфере они не решились. Да и сами пришельцы засомневались... Жалобный вопль несчастной герцогини, у которой отбирали последнего ребенка, надрывный крик мальчика тронули их сердца. Совсем не похожа была исстрадавшаяся осиротевшая вдова на довольную жизнью богатую тетку, выписавшую из-за границы дорогую живую игрушку.

Повышенная сила тяготения исчезла… Смелая женщина-кормилица в простом крестьянском одеянии осторожно подошла к инопланетянке, взяла плачущего Ярослава-Яро на руки, попросила няню расстегнуть ей корсет и обнажила свою большую грудь. Уже довольно крупный годовалый мальчик с жадностью вцепился в сосок. Стало тихо…

- У меня у самой недавно малыша Бог прибрал, - пояснила, будто оправдываясь, крестьянка-кормилица. – А молока, как назло, хоть ковшами собирай! Вот я и нанялась к Ее Светлости. На все, конечно, воля ваша, господа, но вы посудите сами, - разве можно у матери ребенка отбирать, хоть и у приемной? По нему у вас кто плачет, по сироте-то? А мы его уже как своего полюбили… Господом вас прошу. Не отнимайте ребенка у госпожи нашей! Ох, как вгрызается-то, чисто зверь!

- У нас приказ… - пояснил мужчина, опустившийся на одно колено возле герцогини, приводя ее в чувство.

Придя в сознание, бедная герцогиня увидела, как ее малыш кушает. Это немного успокоило ее. Она с ненавистью посмотрела на застывших в нерешительности пришельцев, быстро вскочила на ноги и воскликнула:

- Изверги! Нелюди! Не отдам моего малыша! Мой он, слышите, мой! У вас-то тоже родители от больных детей отказываются!

- Это не так. Родители малыша погибли в космической катастрофе, - пояснил мужчина. – Его готовили к операции. А вы его чуть не убили! Он вообще уже должен был умереть без специальных препаратов!

- Да где же, барин? – возразила кормилица, терпя боль от зубиков малыша. – Вы поглядите: здоровенький, веселый, румяный. Кушает-то за двоих!

Действительно, малыш был не похож на бледного, вялого младенца, которого десантники видели на стереозаписях. Перед ними был румяный, довольно крупный, здоровый малыш, который смешно сучил ручками и косил глазом на своих соотечественников.

- У нас в этом возрасте уже не кормят ребенка грудью, - возразила женщина-пришелец. – Вы давали ему лекарства?

- Никаких лекарств! – возразила герцогиня. – Я запретила! Они бы убили Яро! В них там электричество плавает, они светятся и искрятся! У малыша в таком возрасте одно лекарство – материнское молоко! Послушайте, вы, холопы своего начальства! Возьмите меня с собой! Я поговорю с тем, кто послал вас! Если сомневаетесь в моей любви к Яро, если думаете, что я просто решила поиграться с ним, - испытайте меня! Огнем, лучами света, адским пламенем, и вы поймете, что для меня значит этот мальчик! Ради моего малыша любую пытку приму!

- Хорошо, - согласился мужчина. – Вы пойдете с нами. И эти женщины тоже, - указал он на кормилицу и испуганную няню.

- Ой, да куда мне на небо-то? – испугалась крестьянка, передавая наевшегося мальчика на руки герцогине.

- Оларе, не рассуждай! – Клаата Жю Нейрелнаде была готова прожечь ее взглядом. – Я бы могла кормить, тебя бы не нанимала! Награжу тебя потом, как скажешь! Волю тебе дам, только сейчас не бросай нас с Яро!

- Собирайтесь! – приказал мужчина, стоя у грани уже не такого страшного светового шара…



Как оказывается трудно быть госпожой и рабовладелицей! Уже к середине дня Татьяна Синицына прокляла все на свете и была готова выписать своей iklite свободу прямо сейчас на месте, только чтобы этот кошмар закончился!

Утром Татьяна дисциплинированно встала еще до восхода солнца, чтобы воспользовавшись свободным временем слетать (съездить, сходить) с Селине в магазин в Сетт за покупками. За покупками для Селине, - после происшествия в деревне матери одну девушку Таня отпускать боялась.

Татьяна встала, когда стрелки на часах показывали еще девять гуриассийских часов. Она сделала зарядку, успела прорешать один из тестов по астромеханике в Сети, написать список предполагаемых покупок и решила на скорую руку перекусить тем, что водится в холодильнике на кухне. Она пыталась разбудить Селине, нашедшей ночью пристанище в постели Тани, но та только отмахнулась:

- Ай, хозяйка, дайте поспать! Рано еще…

- Селине, мы сегодня в магазин собирались тебе за покупками, - сказала Таня. – Я тебя вчера предупреждала, что встаем рано.

После совместного омовения в душе несколько дней назад Таня немного отрезвела и блокировала все попытки со стороны Селине стать еще и любовной служанкой. Это заставляло Селину переживать и нервничать, - почему хозяйка так холодна с ней? Впрочем, засыпали они в разных постелях, а просыпались в одной, как правило, в обнимку.

Татьяна ловила себя на мысли, что немного увлечена своей юной рабыней, - наверное, сам дух хилликийского традиционного общества повлиял и на нее, нормальную земную девушку. Здесь считалось не то, чтобы абсолютно нормальным, но вполне допустимым, когда одна особа женского пола влюблялась в другую. Корни этого явления, по-видимому, были скрыты где-то в седой дохилликианской старине, в языческих верованиях. Таня пока не установила, имеет ли нуакшийская религия Южных островов что-то общее с дохилликианскими верованиями жителей материка, или они развивались параллельно.

Так или иначе, Татьяна не считала для себя катастрофой заняться любовью с девушкой или женщиной разок-другой. Она вообще была открыта к разным экспериментам и втайне считала брак и супружескую верность устаревшими понятиями, хотя и не страдала каким-то сексуальным голодом. Идеалом нового коммунистического мира она считала открытые брачные отношения, - когда муж и жена живут вместе, поддерживают друг друга по-товарищески, но иногда получают новые впечатления на стороне, причем, не таясь, не обманывая вторую половину, а в открытую, тоже по-товарищески. С Селине останавливало ее другое, - такие отношения были бы неравноправными, да и девушка была слишком неразвитой в психологическом плане, - вчерашний ребенок, хотя ей и пришлось повзрослеть слишком рано. Таня кипела гневом, когда представляла всех этих графинь, герцогинь и герцогов, графов и баронов, тянущих свои грязные похотливые ручонки к юным девочкам. Ох, с каким бы удовольствием она бы поставила бы их к стенке, как старые коммунисты прошлых эпох ставили к стенке угнетателей народа!

Короче, девушку сначала воспитать, как личность, на ноги поставить, предоставить свободу, да хоть бы грамоте научить! А пока бедная Селине не знает иной жизни, кроме как прислуживать и быть постельной принадлежностью для старых распутников. Не станет ли она, Синицына, такой же растлительницей, как старый хозяин-педофил? Кстати, как странно ухмылялась Жю Сет, когда рассказала о том, что старый хозяин Селине погиб в результате террористического акта, совершенного анархистами. Как будто подполковник лично знала этих анархистов, или… Загадочная все же женщина Стелла Жю Сет! И очень красивая, надо признать! Интересно, чем она тут раньше занималась?

И уж совсем неуютно стала себя чувствовать Таня, когда ее приемная матушка Моане скандалила с ней и напоминала о боге и приличиях. Она была жутко консервативной, как и подобает религиозной служительнице, а Тане наоборот хотелось новизны, перемен в обществе и самых неожиданных впечатлений. Хотелось революции, - во всех смыслах. Хотелось идти в авангарде восставшего народа, хотелось ворваться в горящее помещичье имение с бластером и красным флагом, хотелось закрыть от вражеской пули товарища… да хоть ту же Селине! И пусть грянет буря, пусть завертит она этот косный помещичий мирок! А если в списке революций грянет и сексуальная, - Таня совсем не против.

Но насчет революции в хилликианском обществе – это задача на дальнюю перспективу, а вот в магазин ехать надо сейчас. Опять дела насущные… А тут появилась новая проблема. В последние пару дней поднять Селине рано утром было задачей просто непосильной, хоть звездный крейсер на орбиту выводи!

Таня вздрогнула, когда вспомнила, как ее будила по тревоге Жю Сет. У Синицыной появилось искушение гаркнуть на ухо юной негритянке русское «Подъем!», но Таня, конечно, преодолела соблазн. Все же девочка достаточно настрадалась, вон, несколько дней назад вообще пережила покушение на свою личную сексуальную неприкосновенность! Поэтому молодая москвичка махнула рукой и направилась добывать пропитание сама. Кухарка Илзе, колдующая над кастрюлями за плитой даже удивилась:

- А почему ваша iklite не приготовит вам завтрак? Или мне бы сказали, барышня, я бы вас покормила.

- Что я, совсем безрукая что ли? – удивилась Синицына. – А Селине вчера очень устала и никак встать не может.

- Как это? – пришла очередь удивляться уже Илзе. – Госпожа уже на ногах встала и хлопочет, а рабыня спит? Как такое бывает?

- Товарищ Илзе, мой статус – вынужденная уступка существующей в вашем обществе иерархической структуре. – Таня говорила с набитым ртом, насыщаясь бутербродами с какой-то зеленоватой соленой биомассой, похожей по вкусу на лососевую икру. – Я не эксплуататор, а Селине, - мой младший товарищ! И моя задача – не мучить ее непосильной физической работой, а помочь стать полноправным членом социума. А потом я ее освобожу, и я этого не скрываю.

- Ох, балуете вы ее! – покачала головой Илзе. – Нет, меня моя госпожа Стелла тоже не неволит сильно, но чтобы хозяйка моя ходила по кухне, пока я сплю… Ой, Пророк! Барышня! Вы что кушаете-то?!

- Я не знаю, масло какое-то в холодильнике стояло… В принципе, вкусно. Я вообще к еде не требовательна, я не барыня какая-то…

- Оно и видно, барышня! – Илзе в испуге закусила указательный палец на кулачке. – Это же guffo, простите, охлажденные выделения … ну того большого зеленого зверя, что в коровнике. Мы ими двери и ружья смазываем заместо машинного масла! Вы бы хоть спросили!

После этого откровения бледно-зеленый оттенок приобрело уже лицо юной куалийки. Прислушавшись к прекрасным порывам души, поднимающимся по пищеварительному тракту с первой космической скоростью, Синицына с низкого старта через гиперпространство галопом рванула до ближайшего туалета.

Илзе с суровым лицом потушила плиту, чтобы завтрак не сбежал, и решила навести порядок по заветам покойной матушки Рамлы, Покой ей Небесный! Молодая кухарка взяла пол-литровую кружку воды и не поленилась подняться в комнату, где Селине все еще парила в царстве сладких снов и грез.

В отличие от доброй и сочувствующей Тани у Илзе было средство для быстрого возвращения избалованных рабынь в реальность, универсальный первый межпространственный переместитель под названием «Вода ледяная колодезная только что с мороза». И вообще в доме должен был порядок! А когда холопка в теплой постельке дрыхнет, а ее добрая хозяйка черствый хлеб с дверной смазкой ест, - это непорядок! Илзе с пренебрежением посмотрела на безмятежную спящую темнокожую девушку, скорбно вздохнула и разом вылила содержимое кружки Селине за шиворот. Раздался громкий пронзительный визг…

То, что не смогла сделать за полчаса Синицына за пять секунд сделала Илзе. Универсальным межпространственным переместителем арсенал Стеллиной наложницы не ограничивался. У нее еще имелся универсальный стабилизатор для вернувшихся в реальность – сложенное вдвое кухонное мокрое полотенце. После того, как Селине с визгом вскочила от быстро растекающейся по шее и спине жидкой морозной свежести, Илзе стабилизировала ее в пространстве контрольными ударами полотенцем, с размаху по шее, чтобы быстрее в режим входила:

- Ах ты лежебока проклятая, блудница хинханская! Спит, как госпожа, пока молодая барышня не знает, что ей покушать! А ну быстро ноги в руки и на кухню, госпоже завтрак готовить!

- Ненормальная! Ты чего раскомандовалась, ты такая же холопка, как и я! – закричала обиженная Селине. – У меня своя госпожа есть! Я ей на тебя нажалуюсь! Она мне сама потчевать разрешила!

- Ты, я смотрю, как в постель к барышне пролезла, так себя госпожой возомнила! Скажу Ее Светлости, она из тебя враз дурь выбьет! И матушке Моане расскажу, как ее дочь ранним утром чуть не потравилась, пока ее служанка в господской постели валяется! А ну, бегом, отрыжка ты языческая, пока я кочергой тебя вдоль спины не угостила! Барышня твоя блаженная, добрая, а ты этим и пользуешься! Ничего, получишь от Ее Светлости госпожи Стеллы плеткой по «бабочкиным крыльям*», собакой визжать будешь, да ровно ракета по дому летать!

В общем, когда молодая страдалица-москвичка с лицом цвета брони сгоревшего гуэннохоррского танка под закатным красным солнцем вернулась на кухню, там уже вовсю трудилась маленькая Селина:

- Что вы, госпожа, меня не разбудили? Зачем сами-то? Я бы вам все мигом сделала!

- Тебя, пожалуй, добудишься! – мрачно сказала Татьяна.

- Будить надо уметь, барышня! – Довольная Илзе поднесла Тане стакан ароматного фруктового компота. – Вот, испейте! С прошлого урожая, чтобы нечистый вкус из ротика удалить!. Я графинчик в холодильную машину поставлю, если захотите, - пейте смело! А ты не води жалом, Селине, не для тебя поставлено, а для молодой госпожи!

- Я тоже хочу! – жалобно проблеяла как овечка Селине. – Госпожа, разрешите мне отведать! Ну хоть полстаканчика?!

- Конечно-конечно, - ответила добрая Таня. – Спасибо, Эльза, мы сами себя обслужим! Ох, как вспомню…

- Балуете вы свою рабыню, - фыркнула Илзе. – Не мое дело, но с рабами строгость нужна, прежде всего!

- Как вы можете так говорить? – удивилась Татьяна. – Ведь я формально для вас – представитель угнетающего класса? Вы против меня солидаризироваться должны друг с дружкой, а вы, наоборот, между собой собачитесь! Вот поэтому вами всякие бездельники и правят, потому что нет среди вас солидарности.

- Не то ли грезится мне неподобное, не то вы меня к бунту призываете против госпожи Стеллы, да и против самой себя? – удивилась Илзе. – Так если прислуга бунтовать начнет, весь дом кувырком пойдет! Да и мне ли против хозяйки бунт затевать? Она меня из лап грязного злодея выкупила, лаской и любовью наградила, как к человеку отнеслась, а я ей черной неблагодарностью отплачу? Она меня замуж выдать обещала! Так и сказала восьмицу назад ночью: «Считай себя уже замужней женщиной, платье себе шей»! Только вот раньше я ее любимицей была, а теперь она в спаленку этих двух болтушек зовет, блондинку с негритянкой, а те не столько работают, сколько болтаются без дела!

- Вы были любимицей тети? – У Тани глаза округлились, она знала, какое второе значение имеет в хилликийском языке слово «любимица» в применении к прислуге. – Вот дает, товарищ подполковник! Товарищ Илзе, между нами… А сколько у нее «любимиц» было?

- Вот простите меня, не могу я за спиной у госпожи о ней сплетничать! – покраснела Илзе. – Да уж при мне девушек десять сменилось. У госпожи часто любимицы меняются… Что же, на все воля ее! Зато, честь ей и хвала, она старых любимиц не забывает. Подарки дарит, заступается перед мужьями и родней, замуж помогает выйти, богатое приданое дает! И волю дает! Да такую госпожу поискать по всему свету, не найдешь! А уж скольким она бабам родить помогла, сколько детишек в мир приняла, сколько от болезней всяких вылечила! У нас в графстве людей умирает меньше всех, это даже сама королева сказала! Меня вот от чахотки вылечила, когда от старого барина меня выкупила. А когда «черный мор» по королевству прошел, многих детей матери уже заранее по церквам отпевали, потому что им жить день-два оставалось, все в черных язвах! А госпожа Стелла всех «с земли» подняла! По всем графствам сотни да тысячи умирали, а в нашем только двадцать человек Бог прибрал! У остальных панихиды, а у нас свадьбы играли! Нет, я свою хозяйку ни на кого не променяю! Если только на мужа!

- А моя госпожа еще лучше будет! – с вызовом и даже нахально заявила Селине. – Ее уже сейчас люди святой называют!

- И поэтому ты так со святой обращаешься? – скептически скривила губу Илзе. – Тогда тебя надо на костре сжечь, как еретичку! Ах, да, я же забыла, что ты не нашей веры!

- Так, товарищи, прекратить демагогию! – остановила бессмысленный спор Синицына. – Спасибо, я поела!

В этот момент на кухню зашла Моане. Скользнув раздраженным взглядом по Тане и сидящей рядом с ней Селине, она развернулась и тут же молча вышла вон, хорошенько хлопнув дверью.

- Мама! – позвала ее Таня, но никакого ответа не последовало.

Татьяна вскочила из-за стола, чувствуя за собой какую-то неведомую вину. Но Моане не обернулась на ее зов. Она молча, склонив голову, прошла по коридору прочь от дочери.

- Мама! – Таня догнала ее и преградила ей дорогу. – Что происходит? Почему ты так холодна со мной? Что я сделала?

- Не хочу мешать вам … с вашей язычницей, - бросила в ответ Моане, задрав носик. – Позвольте пройти! Я там лишняя!

- Вот и вы заговорили со мной, как Синицына-старшая, - мрачно процедила Татьяна. – Только за то, что я поступила не так, как вы хотели… Понятно… Похоже, я всех устраиваю только, когда я удобная, маленькая дурочка. Ясно, спасибо, маменька! И вообще, что-то я тут загостилась… Пора на службу, однозначно!

- Тьяне! – окликнула ее мигом растаявшвя Моане. – Не уходите! Я очень переживаю за вас и плачу каждую ночь!

- Мама, я уже взрослая женщина! Ну что ты терзаешься? – Таня аккуратно взяла низенькую священницу за руки. – Понимаешь, я взяла на себя обязательства помочь этой девушке. Ну, пойми пожалуйста!

- Я не хочу понимать, что моя неокрепшая дочь добровольно находится в лапах дьявола! – возразила Моане. – Дьявол является к неокрепшим душам не в виде страшного чудовища, а под личиной скромной сиротки и начинает искушать, распалять душу, пока не ввергнет ее в пучину порока!

- Но ведь это ваша национальная культура, не моя!

- НЕТ! Это языческая богопротивная культура, в которой нет ничего полезного для души, а только дикость и разврат! – яростно возразила Моане. – Даже ваша атеистическая куалийская культура, созданная машинами ближе к Замыслу Божьему, чем противная Богу языческая дикость! Даже ваши машины с их рационализмом более хилликиане, чем разнузданные язычники, не знающие никакой чистоты и целомудренности, а только похоть и невежество!

- Вот я и хочу, чтобы у нее появилась дисциплина и … Знаешь, по поводу целомудренности я бы не стала говорить. – ответила Таня. – Как еще ей было выживать?

- А мне плевать на нее! – воскликнула Моане. – Мне есть дело, только до тебя, и я за тебя на любую крайность пойду, понятно!

Это был первый раз, когда Моане назвала свою дочь на «ты», как чернокровку.

- Мама?! – изумилась Синицына. – Ты меня на «ты» назвала?!

- Простите, дочь моя… Просто я очень нервничаю, - смутилась Моане.

Она была уверена, что оскорбила Тьяне, и ей было очень неловко. Но Таню, к изумлению баронессы, это очень обрадовало:

- Ну, наконец-то! А то все на «вы», да на «вы», как на службе! Мам, ты меня любишь?

- Очень, дочь моя! – Моане прижалась к своей высокой дочери. – И я пожертвую всем, чтобы защитить тебя от Нечистого! Я удивлена, что ты рада, что я обращаюсь к тебе, как к простолюдинке.

- Так это же означает то, что мы стали с тобой родными людьми! У нас так, по крайней мере. А обращение на «вы» это официально-деловое, на службе.

- Родными? – У Моане сразу навернулись слезы на глазах. – Я счастлива, что у меня есть такая славная девочка! Но молю тебя, берегись соблазнов! Берегись дьявольских силков, которые Лукавый расставляет для легковерных девушек. Божий Закон – это не просто какая-то прихоть безумных стариков, это закон жизни! Нет ни одного человека, который бы не понял, что Божье слово – Истина, хотя порой и бывало уже поздно! Не ступайте на кривую дорожку, иначе я буду очень много плакать!

- Хорошо, мама! – Таня нагнулась и чмокнула в щеку взволнованную Моане. – Я поняла тебя. Губами целовать матушек тоже нельзя, а я целую!

- Это другое! – возразила Моане. – Если в вашей культуре это принято, и ваши помыслы чисты, это не является грехом. Грехом является намеренное введение неокрепшей чистой души в соблазн и похоть!

- Ладно, разберемся! – подытожила Таня. – Все, мама, мы скоро! Куплю что-нибудь Селине, а то ей надеть нечего!

Моане с тревогой и болью в сердце посмотрела, как ее дочь, светлая Тьяне взяла за руку язычницу-негритянку и побежала с ней собираться.

«Настало время решительных действий!» - подумала Моане. – «Пусть Бог и люди осудят меня, пусть Тьяне не простит меня, но я спасу ее от этой похотливой распутницы! Судьбу Жю Сет она не повторит! И мою раннюю юность тоже! Когда она сама станет матерью – она поймет меня!»

Татьяна легкомысленно пропустила мимо ушей грозное предупреждение Моане о готовности на крайность. Для Моане сейчас юная негритянка была главной угрозой дочери. А за фасадом верующей, доброй и иногда трогательно-беспомощной в современном мире отсталой Моане скрывалась волевая, сильная и в некоторой степени беспощадная женщина, готовая защищать свои идеалы, своих родных и близких любой ценой. Даже если для этого придется переступить через жизнь и смерть!


Таня наивно думала, что неприятности сегодняшнего дня закончились. Увы! Они еще даже и не начинались!

Во-первых, найти в Сетте магазин или салон, где можно было бы приобрести одежду для простого трудящегося человека, оказалось невозможно. Были несколько салонов модного платья (целых три), были швеи, которые шили дома на заказ, но на работу над одним, самым простеньким платьишком, требовалась целая восьмица. А в магазинах готового платья Таню и Селине обслуживать … отказались. Причина – они не шили для рабынь, только для свободных. И входить рабыне или рабу в магазин было нельзя, вплоть до угрозы вызова полиции или вывертывания костей местными грузчиками. Это было возмутительно! Напрасно Таня пыталась соблазнить деньгами жесткосердных портных и продавцов, даже это не помогало. А швейки также категорически отказывались шить платье для рабыни, даже за двойные деньги.

- Я женщина свободная, буду еще невольниц обшивать?! Да меня все мои подруги на смех поднимут!

Только сейчас Синицына узнала, как решается вопрос одежды и обуви для людей самого низкого сословия. Да практически никак... Кто-то донашивал старье от других рабов, кому-то, у кого водились хоть какие-то деньги, шили сами же женщины рабского происхождения, из самой худшей ткани, самого грубого и дешевого материала. Или можно было приобрести одежду на базаре. Там обычно находилось платье на каждого... Ну а самым везучим любимцам и любимицам в господских домах иногда перепадала милость в виде господского платья, так сказать, с барского плеча. К тому же простые люди из-за своей бедности, даже свободные, редко одевались в магазинах. Обычно покупалась необходимая ткань, на том же базаре, подешевле, а потом рукастые женщины шили одежду сами. Или латали старую до бесконечности… Таня только теперь совершенно другими глазами осмотрелась по улицам и увидела, сколько вокруг оборванцев и бродяг. Служанки в доме Жю Сет, одетые в относительно новенькие форменные платья (а, бывало, получающие от барыни вещи в качестве подарков) были счастливицами. И Татьяна только сейчас по-настоящему поняла, что женщина в хилликийской простой семье была не только женой и матерью, но еще и портнихой, швеей, кухаркой, домашней знахаркой, повитухой, воспитательницей, психологом и еще черт-те знает кем… А мужчина был работником не только на работе (если была), но и дома и мог плотничать, чинить примитивную технику, чистить отхожие места, крыть крыши, рубить дрова, чинить печи и прочищать трубы и много чего еще. Или, если есть деньги и знакомства, мог привести в дом мастера, который тоже работает не за спасибо. Вот почему хилликийцы старались жить большими семьями, вот почему так ревностно оберегали свои кровные связи и старались завести новые. Чем больше родни, тем больше шансов на помощь в трудный час. А браки детей организовывались в основном не по любви, а по степени достатка мужа (и умелых рук жены).

Виной всему была неразвитость доиндустриального мира, голод, болезни и откровенная нищета. По этой же причине молодыми женами нередко становились девочки четырнадцати – пятнадцати лет (а, случалось, и моложе), и поэтому они рожали много детей. Во-первых, их согласия никто особо и не спрашивал, а во-вторых, все равно половина, скорее всего, не доживет до совершеннолетия. Поэтому рожали «с запасом»… Поэтому женщины в тридцать пять здесь выглядели пожилыми женщинами-бабушками без малейшего лоска и красоты, а люди, дожившие до пятидесяти считались глубокими стариками. По крайне мере так было в сельской местности… У богачей уровень жизни был гораздо выше, но и там браки детей в основном организовывались родителями, и любовь молодых, а также их психологическая совместимость, была на последнем месте.

И это был мужской мир… Всеми правами здесь обладали мужчины, а женщина была лишь ограниченным в правах приложением к мужу, брату или отцу. Конечно, были властные хозяйки, державшие в руках и мужа, и детей, и все хозяйство, как например, та же княгиня Жю Карри, но даже дворянка в любой момент могла, по сути, остаться на улице, если муж захочет его выгнать. Конечно, дворянское общество не даст ему поступить с женой совсем уж жестоко, но при одном условии – если честь жены не опорочена. А добыть за определенные деньги «доказательства», бросающие пятна на честь женщины, не было совсем уж безнадежным делом. Вот потому так и пеклись женщины о своей репутации, а отцы и братья строго стерегли честь своих сестер и дочерей, и были готовы отстаивать ее с оружием в руках и идти до конца вплоть до крайних мер. Но несчастную, которая опорочила семью и об этом стало известно, ждала страшная участь. В лучшем случае, ее отправляли в глухую провинцию или ссылали в монастырь, в худшем …

Беседуя со служанками в доме Стеллы, Таня, похоже, нашла ответ и на долго занимавший ее вопрос, - почему в хилликийском обществе так развиты однополые женские сексуальные отношения? Причин тому было несколько, и все они были просты, как антигравитатор.

Во-первых, на особенности менталитета хилликийцев действительно повлияла дохилликианская мифология. Основой Мироздания в старые времена считалась Любовь… Просто любовь, без строгой половой дифференциации которой выделялось до десяти видов, из которых на чувственное, сексуальное влечение приходилось четыре. У мужчин прославлялась грубая сила, маскулиность, инстинкт завоевателя, в то время как уделом женщин была именно чувственная любовь с разными оттенками страсти. Богинь любви было несколько, и одну из них звали Гуриасси. Да-да, не Гуриасс, как именовалась планета в земных справочниках, а именно Гуриасси, мать-планета, женщина… Богини они свободно вступали в отношения не только с человеческими мужчинами и богами, но и с женщинами, и друг с другом. Именно тогда появилась идея, что любовь двух женщин имеет наиболее высокое, небесное начало, в то время, как любовь мужчины к женщины – грубая, земная, плотская любовь, право завоевателя. Многие девушки, подражая богиням любви, искали любовных связей с себе подобными, чтобы на небе после смерти быть вместе.

Интересно, что параллельно на Южных островах среди язычников-нуакшийцев развивался культ богини Ирады и сформировалось матриархальное общество, которым управляли жрицы. И жрицы практиковали создание лесбийских семей-ячеек, где старшие милфы обучали «наукам» молоденьких девушек. Татьяна тут же вспомнила о нуакшийских корнях подполковника Жю Сет и про себя сказала:

-Ё-моё! Хорошая у меня все-таки наставница! С изюминкой!

Хилликианская Божья Церковь и Святая Инквизиция огнем и мечом уничтожала, искореняла старые верования, а «любимиц богини Гуриасси» подвергали пыткам, ссылали в монастыри и жгли на кострах, как ведьм. Но языческие пережитки все же сохранились, причем на двух социальных полюсах, независимо друг от друга – у аристократии и в крестьянстве. И там, и там женское население находилось под жестким контролем во имя «чести», - в крестьянстве на глазах общины, у дворянства на виду многочисленных светских сообществ. Абсолютно нормальные, здоровые проявления естественной сексуальности жестко подавлялись, а за нарушение «законов чести» строго карали, - вплоть до убийства для того, чтобы «смыть позор». Участь «порченных» девушек, то есть уличенных в добрачных отношениях с мужчинами, была как правило, незавидной. Причем, «порченной» в глазах общины можно было стать за вполне невинный поступок, - за один поцелуй понравившегося юноши или даже за тайную встречу подальше от людских глаз. Поэтому на «правильные» свидания заневестившаяся девушка нередко ходила в сопровождении старших родственниц, которые шли на почтительном расстоянии от парочки влюбленных и как спортивные арбитры фиксировали, чтобы все было в рамках правил.

Став женой мужчины, подчас нелюбимого или которого она вообще до свадьбы видела раза два-три, женщина оставалась под контролем родственников и общины (или Света). И любой «шаг влево, шаг вправо» фиксировался добровольными наблюдателями за чужой личной жизнью и жестоко карался, в то время, как походы мужчин на сторону осуждались не так сильно. Единственной отдушиной для женщины становились подружки (или родственницы) или женская прислуга, если семья была обеспеченная. Именно к ним женщина, у которой в семейной жизни не ладилось, спешила за утешением. И иногда «утешение» заходило слишком далеко. Причем, блокируя возможные связи с привлекательными мужчинами, общество обычно смотрело сквозь пальцы на «дружеские посиделки» (и полежалки) девушек и женщин. Ну что же женщину совсем в башни запереть, не звери же? Дошло до того, что ревновать женщину к прислуге или молодой подружке у мужчин-дворян считалось дурным тоном. Главное, чтобы не с мужчиной…

Влияли на положение дел и природные факторы… Во-первых жаркий для этой планеты субтропический климат, а в жарких климатических поясах развитие девочек начиналось быстрее. Во-вторых, если на Земле самыми распространенными растениями были высшие (цветковые), и они же были основными пищевыми культуры (злаки), то здесь, скажем так, цветковые делили первенство с голосеменными и современными хвощевыми и папоротниковыми, иногда разраставшихся до размеров полноценных деревьев. Найти красивый цветок на гуриассийских полях даже летом было не таким уж простым делом. Именно поэтому Селине, желая угодить Татьяне, дарила ей именно цветы, которые нашла в одном потаенном месте на лугу под снегом. И большой ценностью пользовались приправы и местные пряности. Одна из них, - adellesim была дико популярна и у богатеев, и у простого люда, и считалась уже практически национальным достоянием. Ее использовали все, от мала до велика, как соль на Земле, разве что кроме грудных младенцев. Считалось, что она обладает антисептическими свойствами, убивает вредных микробов, сохраняет пищу от порчи, а кто-то говорил, что она может даже спасти от яда. Так или иначе, национальную приправу ели со всем, что только можно употребить в пищу, продавали за границу вагонами, а производилась она из толченых листьев со спорами одного местного папоротникового и содержала большое количество эстерогенов. Один из земных биологов, Сингх Атами, астроботаник из Стаффордского университета, вполне серьезно предположил, что своей чувственностью, эмоциональностью и повышенной фертильностью гуриассийские женщины обязаны именно своему рациону. А как быть женщине с повышенным либидо, когда ей отсекают возможность к нормальной любви? Правильно, развивать ненормальную... Смех смехом, но кровь гуриассийских женщин действительно отличались повышенным содержанием эстерогенов и других гормонов примерно в 1,3-1,5 раз относительно уровня гормонов у земных женщин, причем никаких последствий для гуриассиек это не имело. Нормальной температурой тела для гуриассийца считался показатель в 37,3-37,5 градусов Цельсия, нормальным пульсом были 80-90 ударов в минуту, а половозрелой гуриассийская девочка становилась уже в 11-12 лет. Повышенная эмоциональность, взрывной темперамент, взрывной характер, речь, будто очередь из пулемета, - на все это Таня насмотрелась, являясь членом экипажа у двух гуриассиек. Даже у трех, считая Ули.

Наконец, были и социальные причины. Гуриассийки находились под постоянным гнетом мужчин, церкви, государства и родственников, в состоянии хронического стресса.  Люди жили в грязных замусоренных серых городах или в деревнях, которые по впечатлению Тани походили на пещерные стойбища каменного века. Они плохо питались, их жизненные ресурсы расходовались с катастрофической быстротой, а такая обстановка не слишком-то способствует психическому здоровью. И даже исцеляющие силы природы тут не помогут. Наконец, многие несчастные женщины, особенно из нижних сословий, сносили побои, издевательства, сексуальные посягательства и насилие, как норму жизни. А травмированная психика - благодатная почва для развития различных душевных заболеваний и патологий, в том числе и в сексуальной сфере.

За всеми этими размышлениями они прилетели на базар на окраине уже Киллибура. А вот тут настало время сносить испытания уже Таниной психике.

Она не знала, что значит старое слово «базар», а слово «рынок» на Земле уже давно употреблялось только в виртуальном смысле, как термин из экономики. Так вот, Синицына узрела, что есть базар настоящий. Огромная территория, ограниченная разваливающейся оградой из камня и дерева, застроенная будками, магазинчиками и просто навесами, под которыми валяется различный товар разной степени сохранности, прочности и вонючести. Огромное количество народу, в основном, маргинального вида, все кричат друг на друга, толкаются, хватают друг друга за руки, за ноги, чуть ли не дерутся! Кругом грязь, вонь, отвратительный запах гниения… Рев и ржание различных сельскохозяйственных животных, под ногами горы мусора и нечистот, смешанных с грязью… Первое желание, которое возникло у Татьяны – эвакуировать отсюда людей и животных, привести крейсер с орбиты и комбинированным залпом сжечь к чертовой матери эту зону экологического бедствия!

Аборигены впервые в своей жизни увидели чистенькую небесную барышню, которая вместе со своей служанкой опускается с неба на волшебной летающей площадке. Таня, следуя советам прислуги, надела длинное платье монашеского вида (что одобрила Моане), чтобы не дразнить местное общественное мнение.

Синицына, повинуясь инстинкту, включила объемное силовое поле и не пожалела, - как только она приземлилась, на нее с криком и гиканьем накинулись все торговцы в радиусе мили, предлагая ей купить самый разнообразный товар, который Таня без перчаток химзащиты и в руки бы не взяла.

Пригвоздив аэроплатформу под защитным полем, Таня стала продвигаться к небольшому магазинчику с вывеской «Одежда, мужская, женская, детская, готовые платья и костюмы». Она крепко держала за руку испуганную Селине, хотя сама была готова молиться и молнироваться, - настолько страшна была обезумевшая толпа оборванцев. Спасибо техническому прогрессу, изобретшему силовые поля!

На счастье девушек, в магазине одежды царила почти идеальные покой и чистота, а у хозяйки не было сословных предрассудков. Прикидывая, какую сумму она сдерет с залетной куалийки, она выгнала всех местных посетителей, позвала охрану – здоровенных мужиков с дубьем и ружьями, которые окружили магазин, а то зеваки просто выдавили бы своей массой высокие стеклянные окна. Любезно предложила Тане присесть и спросила, чего изволит высокая госпожа? «Высокая госпожа» хотела лишь одеть-обуть свою iklite и убраться поскорее из этого ада.

Но быстрее не получилось… Дальше настал черед Селине испытывать нервы своей хозяйки. Опьяненная роскошью и количеством товара (для шестнадцатилетней деревенской девушки-язычницы и эти недорогие вещи были роскошью) юная невольница принялась сгребать в кучу все, что ей более-менее подходило по размеру.

Тане пришлась не по душе такая мещанская жадность до вещей, но она понимала, что Селине выросла в обстановке крайней бедности, и была рада одеть-обуть ее по-человечески. А Селине была просто счастлива:

- Я обожаю вас, моя добрая госпожа! Я ваша рабыня навек!

- Давай только не очень долго, хорошо? – попросила ее польщенная Синицына. – Самое необходимое.

- Конечно, моя Ihenna! Я буквально несколько минуточек..!


… Через пару часочков с половинкою «добрая госпожа» не выдержала, взревела на Селине ящером и поставила жесткий ультиматум: либо они сейчас отправляются домой, либо она улетает одна, а Селине со своими двумя сумками вещей может добираться сама, когда ей будет угодно. Юная служанка, впервые увидев гнев своей «повелительницы души и тела», враз торопливо засобиралась на выход, понимая, что халява закончилась. А Синицына с тоской прикинула, во что ей обойдется сегодняшний шоппинг. Из этих двух сумок панталончиков, чулочек, туфелек, платьев, бусиков, сережек и сапожек она не купила себе ничего.

Как прогрессивное дитя двадцать четвертого века Синицына просто не понимала этой тяги к украшательству, этого мещанского допотопного вещизма. Ее гардероб с учетом нижнего белья уместился бы в небольшом чемоданчике высотой до колена. Для Тани одежда была сугубо утилитарным предметом, служившим для защиты от погодных условий, ну и выполнявшей эстетическую функцию. Она просто не понимала, зачем человеку десяток платьев из этой грубой, примитивной ткани, которая к тому же не регулируется, не очищает сама себя, не вентилируется и не сохнет. И еще постоянно нужно докупать новые размеры! Слова «стиль» и «мода» были для нее архаизмом старых буржуазных времен, от которых современное общество должно избавиться. А чтобы примерять один наряд за другим, потом откладывать в сторону, потом снова надевать и сравнивать с другим, - ну бред же?!

Хозяйка магазина была чрезвычайно любезна, улыбалась и с удовольствием содрала с Тани двойную цену за каждую вещь. Уже потом, дома, Стелла Жю Сет, узнав о похождениях Синицыной и о размере потраченной суммы, покрутит пальцем у виска и скажет, что на эти деньги тридцать недорогих платьев можно было бы купить, и им бы еще все это с поклонами до транспорта донесли бы. И запретила впредь Синицыной делать покупки без присутствия опытной местной жительницы. Глядя на свой отощавший кошелек, Синицына чувствовала настолько смертельную усталость, что, вернувшись домой, она заявила, что отправляется спать. ОДНА. Ни о каком запланированном занятии по грамматике с Селине не могло идти и речи. И когда Таня в полной тишине легла на постель и закрыла уши мягкой подушкой, крик и ор озверелой толпы с базара не оставлял ее. Помог только специальный стимулятор психологической разгрузки.

А довольная и счастливая Селине все примеряла новые наряды. Она была полностью счастлива. Госпожа Тьяне ей, фактически, целое приданое собрала за один раз!

Не то, чтобы юная негритянка была движима только корыстными мотивами… Она действительно любила свою госпожу и, наверное, если нужно было бы, она бы пожертвовала за нее жизнью, как и положено личной рабыне. Но если госпожа добрая и платит за твой каприз, этим же надо пользоваться! От барского подарка какая же дура откажется?! Тем более что молодая хозяйка даже ничего не потребовала взамен. С той же любовью, с которой Селине отдала бы последнюю каплю крови для госпожи, она бы потратила и последний грош из Таниного кошелька. Таков сельский менталитет крепостной рабыни, ничего не поделаешь…



А вот Стелле Жю Сет в это время было не до нарядов. Ее утро началось гораздо раньше, чем у Синицыной. Сегодня утром пришло сообщение от торжествующей Мораитис. Даже не сообщение – фото. Спящий полуобнаженный генерал Благой и рядом с ним – улыбающаяся во все тридцать два зуба молодая гречанка. И комментарий Мораитис: «Похоже, у нас будет ребеночек!» Это была безусловная победа гречанки над ней, многоопытной Стеллой Жю Сет. Битву за Благого она проиграла.

Обматерив про себя Мораитис и смирившись с неизбежным, Стелла позвала с собой Тимофеева (чтобы не болтал дома с девками) и направилась в Киллибур, в посольство. Помня о секретности, она ни слова не сказала про обнаруженные бомбы ни послу, ни О-Коннелу. Теперь Стелла не доверяла никому... А с темнокожим замом по безопасности она обсудила третьи вопросы и гаджет, который отправила на экспертизу в посольство. Этот ноут купила по ее просьбе торговка вином, которая не отдала своего сына даже за миллион ипси. Но она упомянула, что покупательницей является графиня Жю Сет. Про аппарат, отправленный на «Жемчужина Янцзы» она также не упомянула.

- Гаджет как гаджет, ничего примечательного, - развел руками О-Коннел. – Качество, правда, не дай бог… Но при этой дешевизне и для местных сгодится. Не такие уж они знатоки техники… Кстати, наши сотрудники тоже купили контрольные образцы, там качество сборки немного лучше, на уровне Европы.

- В них используются искусственные нейроны и диски памяти по принципу человеческого мозга? – спросил Тимофеев.

- Совершенно верно, – кивнул О-Коннел. – Сейчас Федерация обсуждает, можно ли разрешить ввоз техники, созданной с использованием запрета на биотехнологии. «Глобал Кибердайнз» прикрывается тем, что они не на территории Федерации, поэтому на них запрет не действует. У них уже было несколько процессов с представителями Генеральной прокуратуры ООН... Ни один из федеральных суперсоюзов запретов на ввоз пока не ввел, хотя такая тема поднималась и в Индостане, и в Южноамериканских штатах, да и у вас в СССР…

- Мне сообщили из Центра, что на Марсе шестнадцатого был убит Вронски, - печально сказала Жю Сет – Вырок как будто следит за нами и зачищает концы, опережая нас в каждом деле на шаг. Просто шахматная доска какая-то… Как будто играешь с гроссмейстером или с машиной, которая все твои ходы знает наперед!

- Ваш салон дал какие-то результаты? – спросил темнокожий ирландец.

- Так себе… - покрутила кистью с растопыренными пальцами графиня. – Ничего определенного. Кроме того, что какой-то тип вывозит детей с Земли.

- И ваши действия?

- Собираюсь встретиться с ним, - ответила Стелла,делая грустные глаза. – Дата пока не определена. Этот тип тоже страхуется.

- Мой Центр рекомендует этого не делать, - почти приказал О-Коннел. – Отправьте кого-нибудь из своих представителей. Для крупной дворянки это будет допустимо.

- Он не станет встречаться ни с кем, кроме непосредственного заказчика, - возразила Жю Сет. – Мои подружки по салону уже об этом предупредили.

- Хорошо… Но работайте с подстраховкой… Да, тут на Земле новая волна гнева, связанная с Гуриасси.

- Что, еще один подпольный притон накрыли? – спросила Жю Сет. – Не в Москве случайно?

В этот момент раздался почтительный стук в дверь и на пороге возник один из сотрудников О-Коннела. Он жестом показал, что ему нужно передать Стелле громадный букет местных темно-красных цветов, похожих на большие мальвы. О-Коннел и Тимофеев с удивлением немо вопрошали даму – от кого это? А весьма довольная в этот момент выпрямилась, улыбнулась, поправила прическу и ангельским голоском извинилась перед советником по безопасности за невольное отвлечение.

Ох, как расцвела, торжествовала в этот момент Стелла, физически ощущая идущие от Тимофеева флюиды ревности и растерянности. Вот его симпатичное лицо стало, как у ребенка, у которого отобрали конфетку. Вот и хорошо! Пусть видит, что у знойной графини и без него поклонников хватает! Поменьше будет со своими девками тараканиться, тем более при ней, при госпоже ЖЮ Сет! Стелла демонстративно взяла из цветов карточку, улыбнулась, подняла брови и язычком коснулась уголка рта. Конечно же эти цветы были от Лихтермана! И ремарочка: «Надеюсь на вашу милость, Госпожа!»

- Простите, я вынужденно оборвала вас? – улыбнулась графиня О-КОннелу. Так это из Москвы? – Она сначала проигнорировала сообщение-вопрос от Тимофеева: «От кого цветы?». Потом не сдержалась и ответила: «У меня хватает поклонников, Василий! И поклонниц тоже!»

- Именно, - сказал резидент ЦРУ. – Позавчера в московское отделение полиции в хилликийской колонии обратилась семейная пара дворян со своей няней. Они рассказали, что тридцать три года назад их няня стала жертвой насильственных действий со стороны некоей Муны Жю Стакхлис, дочери герцога Жю Стакхлис. В результате этих действий была насильно разделена семья, а мать и дочь были распроданы в разные имения. Причем, дочери было меньше года… Вот, ознакомьтесь с материалом…

Жю Сет и Тимофеев посмотрели видео, присланное с Земли капитаном КГБ Макаровым. Жалобные крики и злобное шипение злодейки огласили зал посольства… К видео прилагались и фотоматериалы-модели разыскиваемых лиц.

- Это пока не горит, я знаю, что у вас полно дел, - сказал О-Коннел. – Но обратите внимание в перспективе… Вы не знаете никакой Муны Жю Стакхлис?

- Жю Стакхлис… Это знатная столичная фамилия, но я что-то никакой Муны так не помню… Тридцать три года назад, еще бы век назад… Спохватились! Стоп! Фирне! Это же Фирне, мать Селине! Вот это судьба! А Муна… Черт его знает, никакой Муны я не знаю, но в то же время… В то же время это имя я где-то встречала…

- Мразь конченая эта ваша Муна, - вынес вердикт Василий Тимофеев. – Но если разыскиваемые лица найдены, нужно сообщить об этом в Москву!

- Мне говорила эта Фирне про эту историю, - ответила Стелла. – Некоторые аристократы по своей распущенности могут вполне сравниться с нацистами Болхиа. Даже, я бы сказала, нацисты посимпатичнее будут.

Стелла вдруг стала вспоминать историю семилетней давности, когда юная Силве только появилась в ее доме. Вспомнила, как они ездили в гимназию по поводу буллинга Силве… Вспомнила про препирательства с одной из учениц, чей батюшка был дворянином Первой Степени… И тут Стелле стало нехорошо:

- О, господи! Ой, господи! Не может быть! Господин советник, нам срочно надо домой! Тимофеев, боевая тревога! По коням! Возьми мои цветы!

- Что-то случилось? – почти одновременно спросили О-Коннел и Тимофеев.

- Да! Муна в нашем доме! Селине в опасности..! Моане, ответьте мне! Дьявол, не отвечает! Изуми! Таня! Кто-нибудь..!


… Довольная и счастливая Селине в новых нарядах чуть ли не танцевала в своей комнатке. Вот матушка будет рада, когда она ей покажется! Чисто принцесса! ОЙ! А маменьке ничего не купили! А просить госпожу уже просто нагло, - она и так ей столько обновок накупила! Золото, а не госпожа! И чего она одна спит? Почему ее любовь не принимает?! Другая хозяйка бы сама потребовала, - иди мол, в мои покои, благодари за милость! А Тьяне ни словом не упрекнула ее, а разгневалась лишь из-за времени, на наряды потраченное. Недаром говорят – святая! А как она целуется! Счастливая Селине вышла в особенно красивом розовом платьице в коридор, - пусть другие служанки обзавидуются!

Селине «повезло». Первая, кто ее увидел, была ворчливая Илзе, по какой-то надобности забредшая на второй этаж.

- Селине! Ступай в амбар срочно, яиц набери! – скомандовала Илзе, презрительно окинув модницу с головы до ног. – Ишь, бездельница, вырядилась!

- Я не твоя служанка, а госпожи Тьяне! – заупрямилась Селине. – Я только ее приказы исполняю!

- Ты в доме госпожи Стеллы живешь, графини Сеттской, - резонно напомнила ей Илзе. – И твоя барышня здесь только гостья. И к тому же она кадетка, а госпожа графиня моя – целая полковничиха! Ну и кто главней? Я вот пожалуюсь на тебя Ее Светлости, она тебя так высечет, что сидеть не сможешь! И барышня твоя ничего возразить не сможет против старшего чина! А уж сечет госпожа Стелла – не дай бог! Кнутом и плеткой орудует, как божий слуга кадилом! Так что не пойдешь – готовь шкуру свою к трепке!

Делать нечего… Показав вредной Илзе язык, когда та отвернулась, накинула свой старый полушубочек, платочек, и отправилась на двор к птичнику.

С холода ее встретило тепло птичника, запах прокисшей соломы и птичьих нечистот, недовольный птичий клекот… Здесь же валялась старая соломенная корзинка. Селине оглянулась в поиске трофеев, как вдруг ей показалось, что позади кто-то стоит. Очень неприятное ощущение…

Она оглянулась… Никого не было… Прислушалась – вроде тишина.

- Это, кто здесь? – топнула ножкой девушка. – А ну, выходи! Я госпоже Тьяне скажу. Или еще выше – госпоже Изу-Ми!

Угрозы были тщетны… Тьяне спала без задних ног, а длинноглазая Изу-Ми куда-то уехала. Грозить Стеллой Селина не решилась, ибо сама ее боялась.

Вроде никого… Показалось… Да и кто посмеет личную холопку барышни тронуть?

Селине отвернулась и подошла к кладке яиц. И вдруг ее с быстротой хищника схватила какая-то сильная рука, зажала ей рот, чтобы жертва не вскрикнула. Чуть живая от ужаса Селине только пискнуть успела. Тут же ее шеи коснулось строгое предупреждение - острое дуговидное лезвие серпа.

- Пикнешь – голову отрежу! – прошипел из-за спины злющий женский голос.

Селине была настолько парализована страхом, что даже слова сказать не могла. А неизвестная злодейка, зажимая ей рот и не отнимая серпа от шеи, за шиворот потащила ее за шиворот к деревянной балке, придавила к ней. Острый серп больно надрезал кожу на шее, из-под лезвия поползла струйка крови. Селине расплакалась, чувствуя, что настает ее последний час. Но позвать на помощь не решалась, а то страшная дьяволица зарежет!

Сильная женская рука сдавила ей горло серпом так, что четь не сломала ей трахею. Правда, нападавшая сейчас немного наклонила инструмент, чтобы не перерезать ей горло сразу.

А потом Селине с ужасом почувствовала, как ее руки привязывают веревкой к балке, а рот стянули обрывком мешковины. Она застонала от ужаса, но сильная рука снова сдавила ей горло.

Из-за балки, из-за спины вышла сама святая мать Моане с серпом в руке. Злющими глазами она жгла насквозь несчастную Селине. Моане снова приставила лезвие серпа к шее юной негритянки, абсолютно равнодушная к стонам и слезам жертвы:

- Вот и пробил твой час, дьявольское отродье! – злобно сказала матушка госпожи Тьяне. – Думала, мою дочь с пути совратить, да в свои бесовские игрища втянуть, да научить ее над Богом глумиться? Не выйдет! Я за свою Тьяне, за Господнее мне утешение, горло перегрызу! Хоть тебе, хоть самому дьяволу! Проклятое ведьминское семя! Нужно было твою мамашу тогда в бочке утопить, когда она еще младенцем была, тогда бы и ты не родилась!

Селине застонала, замотала головой, будто пытаясь попросить о милости, сказать, что она ни в чем не виновата. Она не верила, что хилликианская священнослужительница, которая должна проповедовать добро и любовь, способна убить ее. Да и за что? За то, что она любит ее дочь?! Ведь богиня Ирада сама сказала, что для любви нет преград! А она после старого барина просто не могла смотреть на мужчин и тем более, влюбиться в кого-нибудь из них. Что же она виновата, что влюбилась в небесную девушку? Но, видно, хилликианский бог более кровожаден и жесток.

А Моане, глядя безумными глазами на бедную пленницу, посмотрела в сторону небес, осенила себя Молнией и низко поклонилась:

- Прости меня, Господи! Не ради кровожадности я это делаю! А для того, чтобы оградить честные юные души от дьявольского развратного учения! Чтобы спасти свою Тьяне! Ты не дал мне моих детей за грехи мои, но послал мне Силве и Тьяне! Чтобы защитить свою глупенькую Тьяне, я, исстрадавшаяся мать, готова на все!

Завершив молитву, Моане взяла серп и решительно сделала шаг к Селине. Девочка пыталась кричать, вырываться, распутать веревки, стянувшие ее запястья, но все тщетно. Она поняла, что обречена.

Моане, словно хищник зажала ей рот ладонью и приставила к горлу серп. В глазах ее читалась лютая ненависть, на какую только способен живой человек:

- Молись своим языческим богам, несчастная! Дни твои сочтены! Во имя Господа и Пророка!

Селина почувствовала, как острый серп все сильнее вгрызается в кожу на горле. Бедная девушка обмочилась от ужаса. Она попыталась закричать, но тряпка надежно стянула ей рот, и получился только сдавленный хрип. Селине даже плжакать перестала… Она закрыла глаза, обреченно ожидая, когда придет смерть…

…Стелла и Василий Тимофеев чуть ли не на ховерцикле влетели в сам дом, жаль дверь была очень узкая. Тимофеев бросился смотреть по комнатам первого этажа, Жю Сет бегом бросилась на кухню в надежде отыскать там Моане, Илзе, Таню, Селине, хоть кого-нибудь…

От Илзе и Клонто Стелла узнала, что Моане вышла в парк еще с час назад, да так и не вернулась. Она же попросила послать кого-нибудь за яйцами, так как хотела вечером печь пирог. Илзе и отправила болтавшуюся без дела Селине, с полчаса назад. Да так до сих пор эта тунеядка и не вернулась!

Не слыша больше ничего, графиня бегом метнулась к крыльцу, по-ковбойски вскочила в седло ховера:

- Василий, найди Таню и Моане! Осмотри все помещения! Я на скотном дворе посмотрю!

Стелла нажала акселератор и «Планета», взвизгнув, сорвалась с места в сторону хозяйственных построек. Положение было хуже некуда… Синицына спала мертвым сном (так сказала Землада, ответив на звонок по Сети), Моане не было, Селине не было, Сайто была в Сетте по делам. И, похоже, Селине они уже живой не увидят.

«Опоздала!» - кляла себя Стелла Жю Сет, боясь даже представить, какие будут последствия.

Как молния она пролетела милю с небольшим. Вот и птичник… Вынув на всякий случай бластер, графиня бурей ворвалась в бревенчатое строение.

А там на куче сена у деревянной балке сидела Моане с растерянными, полными слез, глазами. Она обнимала и гладила по голове ревущую в голос Селине, которая уткнулась ей в грудь и, задыхаясь от рыданий, только и приговаривала:

- Не виновата я ни в чем, барыня! Простите меня, госпожа Моане! Не виновата я ни в чем!

А рядом валялись изодранные веревки, лоскуты из мешковины, стальной серп... Стелла с замиранием сердца увидела на лезвии сельскохозяйственного орудия полоски крови.

Моане машинально гладила по голове юную язычницу, твердя одно и тоже:

- Я не смогла… Стелла, я не смогла… Не могу я погубить живую душу, хоть и грешницу! Господи, что же я сотворить хотела?! Девочка-то эта ни в чем не виновата! Какой грех чуть на душу не взяла! Пророк Хилликий, моли бога о нас!

Где-то что-то загрохотало… Или снег обрушился, или вся округа услышала, какой огромный камень свалился сейчас с души Стеллы. Ноги ее подогнулась от усталости, и она, чуть не упав, опустилась на деревянную кадушку, трижды перекрестившись по православному обычаю.

- Слава Богу! Селине, быстро иди сюда! Ты ранена?

Стелла буквально рывком за руку подняла на ноги рыдающую Селине, которая от страха дрожала, как лист на ветру. Жю Сет быстро осмотрела ее рану, залепила ее пластырем, а потом уставилась своими глазищами-парализаторами прямо в глаза Селине, гипнотизируя ее. Селине быстро впала в транс, перестала плакать.

- Здесь ничего не было, ты поняла, Селине? – продиктовала девушке Стелла. – Ты пошла за яйцами, но поскользнулась на ледяной корке и упала на серп, валяющийся на земле. Ты поранилась, но на твое счастье рядом оказалась мать Моане. Она тебя и спасла. Проснись!

- Госпожа Стелла? – с недоумением оглянулась вокруг Селине. – А что случилось? Я ничего не помню! Почему мне так страшно?

- У тебя был резкий скачок давления из-за меняющейся погоды, - ответила Стелла и еще раз повторила версию произошедшего.

- Правда? – испугалась бедная девочка. – Спасибо, госпожа Стелла. Спасибо, святая мать!

- Пожалуйста, пусть она уйдет! – простонала рыдающая Моане, закрывая глаза руками.

- Я тебе уже корзинку набрала. – Стелла протянула негритянке корзину с яйцами, которую неизвестно откуда взяла. – Беги домой, Илзе ждет. И разбуди Таню, находись пока при ней.

- Хорошо… - промолвила испуганная Селине, вытирая слезы.

Когда Моане и Стелла остались одни, графиня быстро схватила с земли серп, протерла его особым составом, стерла кровь, а особенно тщательно обработала рукоять, чтобы стереть отпечатки пальцев своей названной сестрицы. Повесив символ крестьянского труда на гвоздь, Стелла вернулась к Моане. Пораженная священница так и сидела на куче сена, приговаривая.

- Я не смогла… Стелла, я чуть не убила ее!

- Ты не только ее чуть не убила! – зло сказала графиня-чекистка. – Ты целую семью уничтожила, уголовница чертова! Господи, мало мне Вырока! Ориентировка с Земли пришла!

- Что? Я не знаю, что это такое, - пролепетала Моане. – Выражайтесь яснее!

- С удовольствием! – зло процедила Жю Сет.

И, не удержавшись, вмазала Моане звонкую пощечину:

– Так достаточно ясно?! Или обращаться к вам «Госпожа Муна»?! Муна, дочь Гаррау Жю Стакхлиса!

Моане ахнула, отшатнулась, схватилась за больное место и с болью с мольбой посмотрела на Стеллу. В ее глазая и безо всякой телепатии читался немой вопрос: «Почему?!»

- Убила бы гадину! – разразилась гневной бранью Стелла. – Сама бы собственной персоной запрограммировала бы на самоуничтожение! Ты кем себя возомнилв здесь? Вершительницей судеб?! Господом Богом?! Одного ребенка в бочку, другого серпом зарезать из-за того, что мужик не дал! А если у меня сейчас башню снесет, и я тебе разум сотру к хренам, без суда и следствия?! Будешь сидеть тут, слюни пускать и на губе тренькать! Я и за меньшие вещи людей ликвидировала!

- Что вы такое говорите? – пролепетала в ужасе Моане. – Кого я бочке топила?

- Забыла?! – закричала Стелла. – Фирне, дочь рабыни Мире! Во дворе, ночью, при свете факелов!Которая тогда младенцем была!

Она показала Моане запись мнемограммы няни Мире, присланную с Земли.

- Спрашиваю, как офицер госбезопасности! Узнаете ли вы кого-либо на этой записи, ГРАЖДАНКА МОАНЕ?

- Откуда у вас это?! – Лицо Моане перекосило от ужаса и стыда, лицо вспыхнуло огнем. – Господи! Неужели ты мне не простил мой грех?! Неужели я мало наказана за это?!

- Мало! Прокурор добавит! – Злющая Стелла, нервно закуривая свою вечную «Яву».

- Откуда у вас ЭТО?!

- Оттуда! – Стелла показала пальцем в небо. – Как говорят куалийцы: «Никто не забыт и ничто не забыто!» У Мире оказались добрые и порядочные хозяева, которые привели ее в полицию, а дальше на основании ее воспоминаний был составлен сей занятный фильм! С вами в главной роли!

- Мире? Так она еще жива?

- А вас это не устраивает?

Воцарилось молчание. Моане, сидя на соломе, в полной прострации смотрела снизу вверх на Стеллу, которую она когда-то изобличала в грехах с кафедры священницы. А Стелла Жю Сет, Черная Ведьма, яростно втягивала дым из сигареты, и в глаза ее читались усталость и разочарование.

- Помогите мне, Стелла! Спасите меня от позора! – взмолилась Моане. – Я уже давно не такая! Вся моя жизнь перевернулась с того дня! Посмотрите в мой разум, если не верите мне! Помогите мне искупить этот грех! Я перед вами, как на исповеди!

- Давайте-ка, грешница, еще раз опишите мне тот день! Расскажите мне об обстоятельствах этого дела, и что вас заставило поступить так?! И с подробностями, пожалуйста! Госпожа Муна! А потом я вам покажу, какое послание вам жители Земли отправили! Если захотите, конечно...


ПОЯСНЕНИЯ И РАСШИФРОВКИ - *

«Крылья бабочки» - здесь: преддверие женских половых органов