Незримая сила. Дорога домой

               
               

                Шёл март тысяча девятьсот сорок второго года. Поезд медленно подплывал к новосибирскому вокзалу. Ева облегчённо вздохнула: осталась ещё одна пересадка в Канске, а там недалеко до родной деревеньки. Она перевела взгляд на детей: истощённые от недоедания, уставшие от духоты и вони, с расчёсами от укусов вшей… «Нужно остановиться у тётки Марины, иначе не довезу», – подумала Ева.

 До дома Кирилловых шли медленно и долго. Плечи оттягивал узел с вещами, на одной руке годовалая Валя, другая поддерживает ухватившегося за пальто трёхлетнего Гену. Временами хотелось просто броситься на клочок оттаявшей земли и забыться, но надо идти. Она останавливалась, подхватывала под мышки худенькое тельце сына и несла до тех пор, пока не деревенела рука.
 Вот, наконец, знакомый дом, и у крыльца, застывшая от удивления двоюродная сестра Ольга.
 – Боже! Ты?
 – Что, уже и не признаёшь? – устало улыбнулась Ева – Да не смотри ты так! Живы мы, живы.
 Во двор вышла тётка Марина, взглянув на изнеможённую молодую женщину, она ненадолго замерла, а затем неуверенно протянула к ней руки:
 – Ева!? Да неужто это ты, моя родненькая?
Через минуту она уже прижимала племянницу к груди:
 – Мы ж тебя не чаяли в живых увидеть! Трофим сказывал, что Карелию немцы с финнами захватили…
 Женщины что-то наперебой говорили и спрашивали, а Ева, впервые за десять месяцев бегства от войны, молча слушала, согреваясь теплом их любови.
 Первой спохватилась Ольга:
 – Идёмте в хату, там и поговорим!
 – Погоди, нам пока туда нельзя, – легонько отстранила сестру Ева, – вшивые мы! Нам сначала надо в бане отмыться, пропариться, вещи сдать на санобработку…
 – Всё, всё сделаем! – успокоила её Ольга. – Мы как раз стирать собирались, вода горячая, вот только дровишек подброшу, да бельё вам чистое соберу.
Тётя Марина присела рядом с Евой, и, с жалостью глядя на детей, тяжело вздохнула:
– Что война делает! По- людски гостей надо бы за стол приглашать, а не в баню вшей травить!
«Это не самое страшное, – подумала Ева и взглянула на чистое весеннее небо. – Неужели всё позади?»

Вечером с работы пришёл Трофим, муж Ольги. Последний раз они виделись четыре года назад, когда ей делали операцию на глаза. Время и война оставили свой след: в тёмно-русых волосах появилась седина, глубокие морщинки прорезали лоб, а в глазах поселился отпечаток глубокой усталости. Со слов Оли она знала, что Трофим практически дома не бывает: железная дорога перегружена идущими эшелонами в тыл, с оборудованием и людьми, и на фронт.
– С ленинградцами приехала? Как до нас с детьми добрела? Почему меня на станции не нашла? – сыпал он вопросами, не ожидая ответа.
Потом подошёл к кровати со спящими детьми, молча постоял, сел к столу и с хрипотцой в голосе произнёс:
– А им за что? В чём они провинились?
 – Ничего, среди родных да на молочке окрепнут, – уверенно сказала Ольга.
 – А как же! Родственники у нас хорошие. В тяжёлые времена, когда большевики наш дом-пятистенок отобрали, сколько времени мы у них скрывались. Гриша наш, толстущий был, с рук у Матрёны не слазил, – с улыбкой вспоминала тётка Марина.

 – А как Володя с Васей? – осторожно спросила Ева о сыновьях тёти Марины и Ольги. Так случилось, что парни были почти ровесниками.
 – Воюют оба, – вздохнула Ольга.
 Ева вспомнила как была когда-то свидетелем подготовки мальчишек к школе. Вася попросил Володю решить задачу, а тот с умным видом ответил: «Бог, не теля, видит крутеля, не ленись, племянничек, решай сам.»
 – Дай Бог скоро закончится война, вернутся наши озорники, заживём лучше прежнего, – с надеждой в голосе добавил Трофим.
 В тот момент никто из них и мысли не допускал, что оба парня не вернутся из горнила войны.

 В первых числах апреля Ева засобиралась домой.
 Женщины пробовала уговорить её задержаться:
 – Поживите ещё, после Пасхи сходим в церковь, детей покрестим, да и дорога к тому времени до деревни подсохнет.
Ева с благодарностью посмотрела на родных:
– Спасибо вам за приют и доброту, но не обижайтесь! Я так соскучилась по дому, сил нет терпеть. Помните бабушка Евдя говорила: «Первый день гость – золото, второй день – серебро, а третий день – медь: собирайся да домой едь!».
– Да, мама так говорила,- улыбнулась тётка Марина. - А ты как  была в детстве досужей, такой и осталось. Делай, как сердце подсказывает.
На другой день Трофим посадил Еву с детьми в поезд.

Канск встретил Еву голубизной апрельского неба. На улице лужи, окаймлённые ледяной коркой, тающий снег вдоль дороги, грязь под ногами. Идти с детьми до заезжего двора, где обычно останавливаются односельчане, она не решилась- далеко. С надеждой увидеть знакомых, она зашла в здание вокзала, положила спящую Валю на свободное место, усадила Гену и огляделась. Никого!

 – Вы тоже присядьте, – убрала свои вещи со скамьи  женщина лет пятидесяти.
 – Сидеть-то некогда, надо попутчиков искать, чтоб до деревни  добраться,- озабоченно промолвила Ева. - Сейчас передохну, да на заезжий двор пойдём.
 – Как ж вы с двумя детьми и вещами в такое распутье?
 – А ничего, бывало и хуже, – ответила Ева, и тут ей пришла неожиданная мысль. – А вы не смогли бы присмотреть за малышами, пока я к знакомым за санками сбегаю?
 – Чего ж не присмотреть? Присмотрю, – согласилась женщина.

Предупредив Гену, что ненадолго отлучится, она направилась к выходу.
 – Гражданка, вы на кого детей бросили? – остановил её у выхода строгий окрик милиционера.
 – Я ненадолго, – начала Ева и тут же радостно воскликнула:
– Володя? Ты что, меня не узнал? Ева я, на Гетоева соседями были.
 – Ева? – удивился тот. – Кто ж тебя скелетину признает? Ты же в Карелию уехала! А Василий где?
 – Он на фронте, а нас до Котельнич эвакуировали, теперь вот  домой еду. Мне к Гамзюковым нужно сбегать за саночками. 
 – Всё понятно, беги, только долго не задерживайся, мне скоро смену сдавать.

Без вещей и детей Ева быстро дошла до бывших односельчан.
Увидев её на пороге, тётка Ульяна всплеснула руками:
– Глазам своим не верю! Ева! Митька ваш сказывал, что весточки от тебя давно нет.
– А когда вы его видели?
– Так здесь он, на заезжем дворе, с обозом вчера приехал, беги, а то не успеешь.
Забыв об усталости, Ева поспешила к заезжему дому.
Братишка запрягал лошадь, когда услышал за спиной знакомый голос:
– Митька!
Он резко повернулся и из его рук выскользнула в грязь оглобля:
– Евка? Ева!
–Да приди ты в себя, – рассмеялась сестра, – Здороваться-то будешь?
Два родных человечка обнялись, а проходившие мимо люди с улыбкой радовались их встрече.

Задерживаться в городе они не стали, нужно было до темноты успеть доехать до Устьянска, там жил их двоюродный брат Ануфрий Степанович Железняков. Укутов потеплее детишек, они отправились в путь.
 – Как там Нухрей, жена его Агриппина,  дети? – поинтересовалась Ева.
 – Ты ж ничего не знаешь, – Митя нахмурил брови, – Нухрей и дядька Иван, муж тётки Ганны пропали без вести, от Ивана Железнякова, двоюродного брата, тоже вестей нет, а в деревне…. 
Ева молча слушали неутешительные новости о родных и односельчанах и только крепче прижимала к себе детей.


Переночевали, как и планировали у Агриппины, а утром поехали дальше. За день нужно было проехать больше пятидесяти километров. Погреться и перекусить останавливались у знакомых в Абане и Самойловке.
 Как же хорошо дышится на родной сторонке! Ева жадно всматривалась в знакомые поля и перелески и всё поторапливала Митю:
    – Подстегни немного кобылу, еле плетётся!
Младший брат в ответ только тихонько посмеивался:
      – А как же, не хватало чтоб вас ветром с саней сдуло.

Позади остались Молокановка, Парфёновка и вот в окружении берёз – Шаро-Лермонтово!
 На крылечко с радостными криками выбежала Маруся, а следом за ней показалась мама – Матрёна Савастеевна. Первые минуты объятий, слёз, бессвязных фраз и удивлённый возглас сестрёнки:
      – Батюшки, что ж вы такие худые!
Матрёна Савастеевна смахнула с лица слёзы и, с плохо скрываемой тревогой в голосе, пригласила всех в дом. 
Весть о приезде Евы быстро разнеслась по деревне. Первыми пришли дед Савастей с бабой Химой, затем дядька Костик с женой Ниной, потом Железняковы, Новиковы, Полонские, Атроховы… До вечера в хате побывали почти все шаровцы.

 Позже всех зашла двоюродная сестра Полина Цветкова, дочь дядьки Фёдора. 
      – Мой Свирид тоже воюет, – рассказывала она. –   Всё чудил, на одном месте сроду не усидит. В Неверу нас с сынами перевёз, вроде и жильё в бараке дали и зарплата хорошая, а надолго опять не задержались.
      – А что случилось? – поинтересовалась Ева.
      – Так я его чуть там не похоронила. Пришёл на обед домой, а тут дождь начался. Молния в дом попала.  Я от стола к кровати отлетела, а он ближе к окну сидел, так на пол и упал навзничь. Гляжу, не дышит, закричала. Сбежались соседи, вынесли во двор, в землю закопали. Ожил! Вот и надумал после этого домой вернуться, перед самой войной.  Сначала в Покровку хотели, там же его брат Митька живёт и две сестры, а потом здесь избушку купили, и слава Богу, – она вздохнула. – Как бы я с детьми одна мыкалась?

Первую ночь дома Ева так и не смогла уснуть. Перед глазами всплывали картины последних месяцев эвакуации, новости о погибших родственниках и знакомых, тревога за Василия и детей.
Ранним утром тихо заскрипели половицы. Слышно было как мать укладывает в печь дрова, ломает лучинки, чиркает спичкой. Ева улыбнулась: скоро язычки пламени осветят сумрак хаты и станет тепло и уютно, как в детстве.
В окно тихо постучала веточка берёзы. Надо вставать. Сегодня начинается новая жизнь в глубоком тылу среди родных и близких.