Самый дорогой человечек в моей жизни мама

 

           29 июля 2024 года ушла из жизни на 88-ом году мой самый дорогой человечек – моя мама Лена.
           В 2006 году я потерял папу, в 2015 году – брата. Боль утрат не улеглась, как ушла и мама. 31 июля мы её похоронили. Я, стоя у могилы,  последний раз смотрел на её прекрасное, пусть и мёртвое лицо, которое вдохновляло меня   на литературное творчество. Повести, рассказы и мемуары я до этого писал с радостью на глазах, но сегодняшние мемуары  пишу со слезами на глазах. Пусть же они станут прозаическим памятником моей любимой маме.
        У моей бабушки Евдокии родилось пятеро детей: Стёпа (1929 г.), Федя (1930 г.), Лена (1936 г.), Катя (1938 г.), Гриша (1938 г.). Но только моя мама Лена, родившаяся 8 января 1936 года, выжила и прожила до 87 лет, остальные четверо умерли в детстве, не успев даже пойти в школу.
         Войну и немецкую оккупацию мама встретила в возрасте пяти с половиной лет. Немцы вошли в украинское село Туркеновка (ныне Малиновка), что под легендарным Гуляйполем Запорожской области, а вышли ровно через два года в сентябре 1943 года. К счастью, вошли и вышли без боя, со слов мамы. Но испытала она страшное: уходя, немцы стали сгонять сельчан в школу, понятно, не для проведения школьных занятий. Туркеновцы остались жить благодаря стремительному наступлению на село одного из советских танковых батальонов, немцы бой не приняли и «без задних ног» ушли из села. «Выходит, мама, меня с братом могло и не быть?»- спросил я её однажды. «Нет, Петя, твоя бабушка была очень верующим человеком, ежедневно читала молитвы». «Что ты хочешь этим сказать, мама?» - не унимался я. От неё впервые  услышал то, о чём потом много раз слышал от других, что немцы в той страшной войне не все были «фашистами с головы до ног», были и обычные солдаты, насильно мобилизованные.
               Отступая с Волги и войдя в мамино село, немцы расселились по домам. Не явился исключением и наш старенькой саманный дом. К удивлению мамы, немцы не выгнали их с мамой на улицу, как это делали их «коллеги» в некоторых других  сельских домах, а переселили в подсобное помещение. Мама запомнила немецкого офицера и пару солдат. Но одного из них она запомнила на всю жизнь. Он зашёл в первый же день к ним и стал детям давать шоколадку, чего они с роду не видели. Они не брали, думая, что шоколадка отравлена. Немец не понимал по-русски, но догадался, заулыбался, откусил кусочек шоколадки и положил себе в рот. Только после этого дети шоколадку взяли, съели и остались живы. Тогда моя мама не поняла, почему он так поступил. Поняла  позже. Прошло несколько дней, тот «добрый» немец вбежал  к ним в помещение и на ломанном русском языке сказал: «Мама, мама, в школу не ходи, я вас спрячу». Но когда на околице села послышался гул советских танков, немец снова к ним вбежал: «Мама, мама, ваши входят в село, никуда не ходи». Мама моя,  вспоминая этот случай, рассказывала, что её мама потом очень жалела, что не записала его фамилию и имя. Если бы она это сделала, я бы обязательно съездил в ГДР и разыскал его, если Бог сохранил ему жизнь, если погиб, то разыскал бы его родственников. Это был антифашист, показывая фото своих детей, он все повторял: «Война – это плохо».
         Немцы ушли из села,  дети пошли в школу. Тут мама снова заплакала. Я не понял, ведь надо радоваться, как ни как, «первый раз в первый класс». Походить в школу ей пришлось не очень долго. В один прекрасный зимний день дети идут в школу, а на её месте пожарище. Видимо, истопник уснул, а полено выпало из печки. Маме эту школу было ещё жаль и потому, что в ней обучалась её мама. Новую школу построили в селе только в 1967 году, в год юбилея Великого Октября. До этого  мама и я учились в разрозненных зданиях, приспособленных для школьных занятий.
           Училась мама хорошо. Помню моя первая учительница Наталья Тихоновна мне сразу же сказала: «Учись, Петя, так, как твоя мама. Она у меня была прилежной ученицей». Я слово сдержал.
            Была мама и октябрёнком, и пионером, и комсомолкой.  Но ей запомнился именно комсомол. Нет, не потому, что по возрасту она, комсомолка, была старше октябрёнка. Просто наглая хрюшка «съела» её комсомольский билет, который нечаянно выпал из кармана, когда она, помогая маме, кормила домашних животных.
           Школа тогда была семилетней, при мне – восьмилетней, а последнее время – одиннадцатилетней. После школы она пошла к своему отцу, который возвратившись с фронта без одной царапины, благодаря бабушкиным молитвам, предал их, перебравшись к другой женщине. Пошла она просить денег, чтобы поступить в Запорожский  техникум. Но горе-отец ответил: «Переходи жить к нам, получишь деньги».  Какая же это дочь предаст мать?! И мама вступила в колхоз дояркой. Во время работы, их несколько человек правление колхоза направило в Вологду на заготовку для села древесины. Там мама показала себя весьма трудолюбивым человеком, в отличие от других, что по  окончании командировки её уговаривали остаться в леспромхозе. Отказалась по понятной причине: её мама отказалась покидать родное село.
        В  1955 году мама вышла замуж за Алексея Панасейко, прожили они с ним до 2006 года, когда он ушёл из жизни. В браке родился я в 1956 году, мой брат Федя - в 1958 году. Я часто спрашивал: «Мама, со мной понятно, прекрасное православное имя, но почему Федя, а не Павел, ведь двух апостолов звали Петр и Павел». Отвечала: «А ты сам не догадываешься?». Как же мне было не догадаться: на таком имени для внука настояла наша бабушка, похоронившая в своё время среди своих детей и Федю.
          В октябре  1967 года умирает её мама, а моя любимая бабушка. В то время я ходил уже в четвёртый класс, но не начальной школы. На нас поставили эксперимент: начальную  школу сократили на один класс,  у нас появился классный руководитель. Мне до окончания нашей восьмилетней школы оставалось больше четырёх лет. Но ещё при жизни бабушки, по её совету, мама стала думать, куда уехать из села, что мы, её дети, не оказались как их родители в колхозе и получили бы в будущем хорошее образование. Для начала, в 1969 году, они с папой вышли из колхоза. Как выходили можно написать целую драматическую повесть. Ибо вступить в колхоз было легко, а выйти не так просто. Нужно решение общего собрания колхозников. Мама на собрание не пошла, надеясь на председателя колхоза Рекотова В.Ф., который считал маму одной из лучших доярок, награждённой медалью за доблестный труд. Как потом рассказывал отец, председательствующий поставил вопрос о их с мамой выходе из колхоза на голосование. Ни одна рука «За» не поднялась. Вмешался председатель колхоза, сидевший в президиуме и попросивший переголосовать. Он первым поднял руку и … их с колхоза отпустили. Когда об этом случае я рассказал во время сдачи экзамена по «Колхозному праву» на юридическом факультете Куйбышевского государственного университета и сравнил колхозное право с крепостным, он сказал: «Да, перегибы в колхозном строительстве были». «Какие перегибы, - возразил я, - мои родители, работая в колхозе, не имели паспортов, словно они не были гражданами СССР». Возразить мне преподаватель не смог и поставил за экзамен «Отлично»».
           По выходу из колхоза мама получила долгожданный паспорт, как и папа. Помнится, я всё шутил: «Мама, береги паспорт, чтобы его тоже не съела наша свинья». До сих пор я помню её улыбку после этих моих слов. Мама устроилась на работу в больницу соседнего села, расположенного в семи километрах от нашего. Отец устроился электриком на местную подстанцию, но работал не долго. Мама «приказала» ему ехать по «белу свету» и искать место для переезда. Исколесил он немало дорог: украинские Бердянск, Запорожье, российские Реутов и Тольятти и так далее. Но вернулся обратно. На «разведку» в Тольятти поехала  мама, смотревшая не один раз по телевизору рекламу о строящемся  на берегу Великой русской реки Волги Волжского автомобильного завода. Это было весной 1970 года. Рассказ о поездке забыть не могу. Как она решилась на неё, не знаю. Видимо, участь детей была для нее превыше.  Завод ещё на полную мощность  не заработал. В апреле того года выпустили первые автомобили «Жигули». Работала только первая  линия конвейера из трёх. Для работников завода, приезжающих со всех концов Советского Союза, с 31 октября 1967 года начали строить новый Автозаводский район, но тогда это  просто Автоград. Побывав в отделе кадров ВАЗа, мама поняла, что отец, скорей всего  в нём и не был, возможно,  не нашёл, ибо отдел кадров находился не при заводе как сейчас, а в другом районе города. Автоград же строили в голой степи, где я ещё застал пасущихся коров из какого-то близлежащего совхоза. В отделе кадров ей сказали: «Одних женщин не принимаем, сначала – мужчин, потом – их вторые половинки. Пусть муж приезжает  на работу, её для всех хватит. Потом и вас возьмём, отказать не имеем права». Обрадованная мама вернулась и заявила отцу:  «Езжай и устраивайся на работу, а я с детьми приеду позже». В тот же день 1970 года отец умчался в Тольятти, выполняя «приказ» мамы. Мы к нему приехали 22 августа 1971 года. Сначала жили на частной квартире, потом, с 5 марта 1972 года переехали в коммунальную квартиру в Автоград на троих хозяев, у нас они получили название «малосемейка».
           Мама всегда была вежливым человеком, никогда ни с кем не ругалась, находила компромиссы. Вот несколько примеров.
          Поселившись на частной квартире, мама понесла наши с братом документы в ближайшую среднюю школу номер 9. Директриса  заявила: «Вы не первая, беда нам с этими школьниками-украинцами, приходится отчислять за неуспеваемость, родители увозят их обратно на Украину. Рядом открыли новую среднюю школу номер 28, обратитесь туда, там коллектив ещё не сложился, а у нас классы из коренных тольяттинцев». Мама уходить не стала, а попросила: «Пожалуйста, посмотрите документы моих учеников: семиклассника и восьмиклассника, если они вас не устроят, я пойду в двадцать восьмую школу». Директриса медленно листала и читала документы, а мама про себя читала молитву, которую ей передала по наследству её мама. И случилось чудо. Директриса вызвала  завуча:  «Оформляй этих двух ребят,  возьмём». И не пожалела. Мы с братом считались прилежными учениками, возможно потому, что обучаясь в чисто украинской сельской школе, русский язык нам нравился больше украинского. Я часто вспоминаю, как однажды в сельском клубе не смог досмотреть до конца  фильм «Их зналы тилькы в облыччя», если бы он был как «Их знали только в лицо», я бы его пошёл смотреть   повторно.
          5 марта отцу на заводе выделили две комнаты в коммунальной квартире, мы переехали туда. Мама   пошла к директрисе девятой школы забирать наши документы. Та снова вызвала завуча. Вдвоём они стали уговаривать маму документы не забирать и дать возможность детям закончить эту школу. Тем более что  событие происходило среди учебного года. Мама несколько минут подумала и ответила «Нет!». Ездить в школу ещё более двух лет в переполненных автобусах туда и обратно, тем более во вторую школьную смену, она посчитала недопустимым. За что я ей благодарен. Обучение продолжил в тридцать пятой школе. Красота: вышел из подъезда дома, прошёл под аркой соседнего дома и … я уже в школе. Но была тут и вторая сторона медали. В девятой школе за полгода обучения я не получил ни одной тройки, здесь же их нахватал сполна. Не случайно. Школа открылась первого сентября 1971 года, а я в неё попал только в марте следующего года. Грубо говоря, это был не коллектив учителей и учащихся, а  сборище из близлежащих переполненных школ. А кого убирают со школы при необходимости, мы все прекрасно знаем. Имелись в классе и «отпетые» хулиганы-одноклассники, к счастью, они меня не трогали, как своего украинского земляка, но и были учителя, которым я никогда бы не выдал диплом педагога.
           Шло родительское собрание, на котором присутствовала   мама. Отец никогда в школу не ходил, имея 4 класса образования. Помешала война. Под конец собрания, когда наш классный руководитель, уважаемая мной Антонина Михайловна Кальбова подводила итоги, поднимается с места учительница русского языка и, обращаясь к моей маме в присутствии остальных мам и пап,  заявляет: «Вчера писали сочинение, ваш сын написал на «три с минусом», но я бы ему поставила «двойку с двумя минусами». Все присутствующие заахали и заохали. Но мама, не потеряв самообладания, поднимается и говорит: «Я  извиняюсь, не знаю, что там у вас случилось, но поднимите ведомости из девятой школы  и посмотрите его оценки по вашему предмету. Там по русскому языку стоят одни «пятёрки». Мама спорить не стала, поступила умно. Когда по окончании восьмого класса я написал выпускное сочинение на «четыре», как и сдал на «четыре»  устный экзамен по русскому языку,  учительница  извинилась перед мамой:  «Простите, я в вашем сыне ошиблась». Я же подумал: «За такие ошибки надо гнать таких педагогов из школы».
           Когда я, поступая на юрфак университета, написал вступительное сочинение и сдал  устные экзамены по русскому языку и литературе на «четвёрку», мама сказала: «Жаль, что об этом не знает твоя бывшая учительница». К сожалению, она не знает, что из всего класса я один поступил и окончил госуниверситет, единственный тогда в  области, остальные, правда не все, поступили в наш местный Политехнический институт. Не знает она и того, что я единственный из класса стал писателем-любителем. Мои повести, рассказы, мемуары и статьи охотно публикуют не только на сайтах интернета, но и в коллективных сборниках некоторых издательств. А на моей станице на литературном портале «Проза.ру» количество читателей за девять лет приближается к 200 000.
           Это, что касается школ. Но в коммунальной квартире мама показала себя тоже с лучшей стороны. Когда одна семья выехала, получив расширенную  жилплощадь, к нам заехала другая семья. До мамы дошли слухи, что это не совсем обычная семья. В прежней коммунальной квартире они ругались и дрались с жильцами, их всех расселили. И что вы думаете, мама сумела сделать так, что  у нас они жили «тише воды, ниже травы». Я ей после этого говорил: «Надо было идти учиться в педагогический техникум». Она при этом заплакала: «Ты же знаешь, что я не могла пойти учиться в техникум по вине  непутёвого отца». Я очень сожалел, что невольно затронул её «больное место».
          Мама работала на заводе 20 лет до самой пенсии. Работала в цехе окраски кузовов.  Я часто бывал в этом цехе, но долго там находится не мог, просто задыхался от запаха краски. Мама же выдержала. За что получила медаль «Ветеран труда». И увеличенную пенсию.
         В 2000 году заболел мой отец болезнью Паркинсона. Умер  в 2006 году. Я все эти годы работал, и днём все тяготы ухода за отцом легли на маму. Это, конечно, здорово, подкосило её здоровье. Но  она ещё год (2007-й) продержалась. Мы делали ремонт на даче, чтобы её на следующий год продать. Так вот, мама тогда ещё свободно поднималась по лестнице и красила рамы окон на втором этаже. Беда случилась неожиданно, в августе 2008 года. Мы с мамой по приглашению её старшего внука Жени поехали в ЗАГС Центрального района, где шло его бракосочетание с Лианой. Вначале ничто не предвещало беды. Фотографировались. Но под конец процесса маме стало плохо. «Петя, увези меня домой, мне очень плохо», - дрожащим голосом попросила она меня.  Взглянув на её лицо, вопросов задавать не стал, мы быстро поехали домой. Измерил давление, оно оказалось ниже нормы, это при этом, что, работая,  стояла на учёте у врача с гипертонией, пила до 2008 года таблетки от повышенного давления. Кроме пониженного давления я заметил, что у неё маленько затряслась правая рука. Тогда я не знал, что причиной этого стала начальная стадия болезни Паркинсона. Как у отца. Приглашенный невролог, к моему несчастью, подтвердил наличие у мамы этой неизлечимой болезни.  С этой болезнью он прожил шесть лет, мама – шестнадцать. Когда в 2012 году я купил ноутбук, стал интересоваться болезнью Паркинсона. Оказалось, она имеет пять стадий, растянувшиеся на прожитые мамой шестнадцать лет. С третьей стадией я уже начал осуществлять за мамой уход. Но самой страшной  для мамы и  меня стала последняя  стадия, которая пришлась, как я и боялся, на високосный 2024 год. Описывать её страдания нет сил, скажу только, что ухаживал за ней я до последнего дня из последних сил. Я её не оставил, хотя она несколько раз, жалея меня, просила отправить  в дом инвалидов. Я выдержал, наверное, не только из-за любви к маме, но и потому, что после смерти моего брата мне оказывала бескорыстную помощь по уходу за мамой его вдова Наташа.  А всю тяжесть процедуры похорон взял на себя её сын, а мой племянник Лёша. За что им обоим от меня низкий поклон.
           На Украине мама родилась, выросла и жила до тридцатипятилетнего возраста. Потом жила в России. Не передать её радости, когда Запорожская область перешла в Россию. Вот только огорчало то, что наши с ней родные места Малиновка, Гуляйполе и Запорожье до сих пор находятся под оккупацией украинских нацистов. Каждый вечер перед сном мама меня спрашивала: «Петя, что там в интернете пишут, Малиновку нашу освободили?» Приходилось каждый раз её огорчать. Рано-поздно, конечно, освободят, в этом нет сомнения. Жаль только, что мама не дождалась. А так хотела дождаться. У неё там оставалась кума, больше никто из знакомых и родственников её не интересовал, ибо они ранее все умерли.
          В заключение хочу прояснить, что вынудило меня написать эти мемуары о моей мамочке в день её похорон 31 июля. Их я бы написал обязательно, но чуть позже.  При её жизни  уже писал и публиковал мемуары о ней, но она не велела никому их  давать при жизни. Наверное потому, что была очень скромным человеком. Короче, кто находился в такой ситуации меня поймёт. Нет «повести печальнее на свете», чем похороны той, которая подарила тебе жизнь. Мама умерла вечером 29 июля. Ни 29-го, ни 30-го числа я в буквальном смысле слова не находил себе места. Но, проснувшись рано утром 31 июля,  вспомнил о своём любимом писателе Александре Герцене, написавшего «Былое и думы». Он начал писать их в эмиграции после страшных для него событий: смерть жены, гибель при кораблекрушении мамы и сына. Я последовал его примеру,   и на одном дыхании написал мемуары о самом дорогом человеке на свете, моей маме. Увы, писать на этот раз пришлось в прошедшем времени. Что из этого получилось, судить читателям.

31 июля 2024 года