Глава 20 - Пм

             Раиса учится в 9-ом классе 131-ой школы. Эта школа только что открыта, она самая знаменитая в городе и приняла ребят, тяготеющих к точным наукам.
             1 сентября подружка, взволнованная, прибегает ко мне.
             - Ты знаешь! В нашем классе учится Сухуми! – радостно смеясь, сообщает она мне.
             - Это невозможно! – удивляюсь я.
             - Правда, правда! – уверяет Раиса.
             На следующий день Раиса, увидев Эдика в классе, бросает ему:
             - Привет, Сухуми!
             - Откуда ты знаешь? – удивляется Эдик.
             - Пойдём сегодня после уроков со мной, тогда узнаешь, откуда… - загадочно говорит Раиса и приводит его ко мне домой.
             С тех пор Эдик нередко после уроков заглядывает ко мне. Иногда он просит позвать Раису – и они обсуждают что-то школьное, интересное для обоих.
              После передышки у меня в гостях Эдик отправляется в свой дальний район города. Меня удивляет его героизм – каждый день он ездит тремя транспортами в школу, а после уроков идёт в музыкальную.
               Транспорт настолько переполнен в эти часы-пик, что ему приходится зачастую ехать на подножке троллейбуса и трамвая. Но менять школу на более близкую к дому он не хочет. Ведь его школа – самая лучшая. Так он считает! После школы он без экзаменов попадёт на физфак университета. Такой эксперимент впервые в городе. А, может быть, и в стране.
              Эдик рассказывает мне о своей любви к ядерной физике, о том, что он будет выдающимся учёным. Я посмеиваюсь, но он не обижается, а рассказывает мне о тех невероятных открытиях в этой науке, которые ещё предстоит сделать. И он тоже будет иметь к этому отношение!
            У меня дома много книг и журналов, которые выписывает папа. Такие журналы, как «Знание – сила» или «Наука и жизнь» его очень интересуют, как и моего отца-инженера. На письменном столе в пластмассовом стакане у меня стоят авторучки. В том числе и знаменитое золотое перо - Паркер. Здесь же Эдик видит самшитовый нож для разрезания книг. Он так и призывает к бою. Эдик не выдерживает и хватает его, занося надо мной, размахивается, обняв меня за талию и зарычав низким угрожающим голосом:
              - Молилась ли ты на ночь, Дездемона? Молись!
              Я изгибаюсь, отклонившись, чтобы увернуться от кинжала.
              Эдик вдруг замирает, взглянув на меня с изумлением…
              На столе у меня лежит альбом для рисования, привлекающий неожиданно его внимание.
             - Что это? – спрашивает он и начинает листать.
             На первой странице он видит героев оперы «Ромео и Джульетта», нарисованных моей рукой – в старательно воспроизведённых костюмах.
             - Ух ты! – говорит Эдик.
             - Я люблю ходить в оперный театр. И потом рисую то, что увидела. Особенно тех артистов, которые мне понравились.  Вот здесь Ромео – Нияз Даутов. Он самый лучший тенор нашего театра. А Джульетта – Баранникова. Они оба очень красивые.
             - А это кто? – спрашивает Эдик о других героях.
             - Это из «Травиаты» - Альфред. Тоже Даутов. Видишь, он сидит на скамейке и в руках у него ракетка. Он играет в теннис.
             На следующей странице изображено что-то балетное.
             - Это балет?
             - Да. Это «Бахчисарайский фонтан».  Хан Гирей – Нарыков, Зарема – Калашникова… А здесь «Лебединое озеро». Принц – Ревдар Садыков. Лебедь – Гертруда Баширова.
             - Интересно! – равнодушно замечает Эдик.
             - Хочешь послушать пластинки? Мне удалось достать «Вокруг света» и «От мелодии к мелодии».
             Но Эдик почти не реагирует на ту музыку, которая так волнует меня, с которой связаны мои воспоминания о нашем путешествии на пароходе.

             Осень после «Серго Орджоникидзе» становится очень плодотворной для меня. Её иронично именует мой поэтический гуру Лидия Панфиловна Шмелёва «Болдинской осенью». Я часто пишу стихи – и все они посвящены моим летним переживаниям…

            *  *  *
Ах, какое над Волгой зарево!
Нестерпимо горит небосвод!
Пусть тогда ни о чем не сказали мы:
время вылечит – все заживет!

И не нужно тревожить прошлое.
О несбывшемся ты забудь!
Мы припомним с тобой хорошее,
отправляясь в обратный путь...

И пускай голубая осока,
что топорщится в зеркале вод,
заблудившихся ранит глубоко...
Время вылечит – всё заживет!

            Г Л А З А

Холодные и гордые,
они презреньем плавили.
И глубина их черная
меня пылать заставила.

С тех пор в ветра упорные
и сквозь метели снежные
глаза мне снятся черные,
покорные и нежные...

                *  *  *               
Мне грустно оттого, что у откоса
неразделимы Волга и Ока.
А нас с тобою разделяет осень,
ну, а соединяют - облака...

Мне грустно оттого, что так устало
ты смотришь вдаль, не опуская глаз.
Мне грустно, что я верить перестала,
едва успев поверить в первый раз...

Ты не смотри так пристально и долго -
далекой пристани не увидать тебе.
Между тобой и мной - межою Волга,
а, может, - голубым мостом к судьбе?

Ты не смотри упрямыми глазами:
прилежна память, только - коротка.
Сквозь осени желтеющее пламя
лиловые промчатся облака...

                *  *  *
Мне не нужно пылкости и страсти,
чтобы сердце рвАлось из груди.
Ты скажи мне что-нибудь на счастье,
взглядом обожги и уходи...

Слово тихое растопит радость,
а от взгляда взгляду тяжело...
Только больше ничего не надо -
уходи, пока не рассвело!

Если возвратиться ненадолго
приведется, может быть, сюда –
снова взглядом обожги – и только...
Без руки, без слова, без следа..
.            
                *  *  *
Опять я здесь.
                Все те же облака
плывут, качая крыльями упругими.
И к ним с надеждою безлистная тоска
корявые заламывает руки...

Пускай,
              что нам казалось на века,
ушло, размытое осенними дождями...
Но голос слышу твой издалека,
как птичий крик, повисший над полями.

                *  *  *
Среди вешних ветров, среди осыпей снега,
вспомнишь, вспомнишь ли дни -
                семицветные радуги?
Может, было то горе?..
                А, может, радость,
отзвучавшая эхом,
                отлетевшая смехом,
августовской развеянная прохладой?..

Или вдруг отрезвленный однажды
                прозреньем,
отчужденный разлукой,
                подавленный прозой,
ты забудешь,
              как ночи в нас сыпали звездами –
или памяти прошлого с новым изменишь?

           А потом мне почему-то захотелось наградить героя моей детской влюблённости синими глазами…

                *  *  *
На тебя мне трудно наглядеться:
взгляд твой переполнен синевой!
Я хочу перед прощаньем с детством
окунуться в счастье с головой!

Не таи мелькнувшую улыбку,
видишь: я печали не таю.
Я запомню грацию, и гибкость,
и отвагу юную твою!

...А потом через года и дали
суждено мне с горечью понять,
как мы много друг о друге знали,
как нам мало довелось узнать!..

             Но этого мне кажется недостаточно, и я решаю написать роман. Мне хочется изобразить моих друзей и подружек – и я решаюсь перенести действие в некое прошлое, чтобы никто не мог догадаться, о ком речь в этой книжке. Называю её «Каравелла «Белая лилия», или Необыкновенные приключения современных людей в далёком прошлом».
              Все мои герои охвачены пылкими любовными чувствами, как и положено в романе. Моё дружеское расположение выражается в том, что Фариде я уступаю Лёню. Она ведь влюблена в него, не так ли? Имя у него в романе Артур Диккенс… Ничего себе – дала фамилию известного английского писателя! А Эдика я поручаю заботам моей другой подружки – одноклассницы Люды. Он в романе – некто вроде Паганеля, который вечно попадает в нелепые ситуации и приключения. К тому же книжный герой – пианист. По имени Эдмон Дантес.
                Почему Эдмон Дантес? Ну, Эдмон – это понятно, созвучие Эд-Эд. Но отчего возник Дантес – не знаю. Впрочем, отчего Дюма наделил своего героя такой фамилией – он ведь, наверняка, знал историю дуэли Пушкина? А Эдмон Дантес в романе Дюма – положительный герой. Как это можно сочетать с тем, что Дюма первый стал переводить Пушкина на французский! И Пушкин вообще его коллега! Он и кровью своей негритянской – родственник Дюма.
            Меня, Людку и Раиску увлекает это занятие – сочинение романа. Придумываем сюжет мы втроём. К нам присоединяется Фаридка. А записываю – я. Вместе с Людкой мы разыскиваем рисунки для романа. Кое-что я рисую сама, а что-то приходится заимствовать из журнала «Советский экран».

            «Эх, ты – писательница!.. – усмехается закадровый голос. – Эдик – вот кто станет настоящим писателем! И полвека будет дружить с твоим любимым поэтом Евтушенко. И будет писать о нём, и будет описывать свои приключения».