Наша военка в семидесятые...

        Эту историю я начал писать в мирное время, считая её продолжением рассказа о студенческих годах. Первой частью стал эпизод, когда мы отправились на производственную практику в чудесный город Харьков, где находился могучий авиазавод. И рассказ «Дело было в Харькове» получился одновременно и веселым, и грустным, впрочем, как и всё, что происходит в нашей жизни.
        По горячим следам я тут же взялся за новую историю о том, как мы ездили в военные лагеря, которая случилась ровно через год после харьковской практики. Казалось, что у меня выйдет очередной исполненный юмором рассказ, а тут война... И не с кем-нибудь, а с теми, кто всегда был с тобой как бы «в одном окопе». Ведь армия в мое юношеское время была общей. И я свою историю оставил «пылиться» на рабочем столе ноутбука: стоит ли травить себе душу рассказом о тех, кто, не исключено, сейчас по другую сторону баррикад?

        Пролетели три года. Как мне вдруг пришло в голову: а зачем моему рассказу, пусть даже всего лишь небольшой части из него, плесневеть у меня в закромах, если это наша прошлая память, не имеющая отношения к сегодняшнему дню? И, что самое важное, друзья начали уходить по последней дороге, так почему же я лишаю их возможности вернуться в добрые времена, порадовавшись хотя бы напоследок и почувствовать себя молодым...
        И я решил: нужно публиковать. А будет ли продолжение рассказа – решу позже. Как сердце подскажет. Засим прилагаю свой рассказ.


        Наша "военка" в семидесятые...

        Эту историю я бы мог начать с шутки. Даже не с шутки, а с обычного газетного штампа об армейской жизни. Понятное дело, что подобная газета, да с обилием избитых выражений по любой публикуемой теме, не претендовала бы на такую степень популярности, чтобы ее раскупали в киосках еще до обеда.

      «Три года мы «стойко» несли тяготы военной службы...» - вспоминал укрытый сединами выпускник института инженеров гражданской авиации, расположившись в кругу своих наследников...»

      Конечно, это звучит смешно. Если к нам, студентам-авиаторам, эту фразу и можно было бы применить, то с большой степенью натяжки.

      Полвека назад студенты ВУЗов военную подготовку проходили на военных кафедрах и подавляющее большинство на действительную военную службу не призывались. А студентов-авиаторов в армию не брали, как сейчас выражаются, «по умолчанию». Если только сам не пожелаешь…
      Военная кафедра в нашем могучем полувоенном институте существовала. Мы, начиная со второго курса, каждый вторник бегали в наш «пентагон» на построение.

       Как это происходило – необходимо обязательно отобразить, ибо это процесс творческий. Иногда граничивший с гротеском. Накануне, в понедельник вечером, все судорожно носились по общежитию и пытались «обустроить» перед «военкой» свой внешний вид. Кто не успел подстричься, тот хотя бы подбривал шею, создавая видимость «опрятности», так «полюбляемой» нашими отцами-командирами.

       Отглаживались брюки и на них наводились стрелочки. Свежие рубашки также подвергались воздействию утюга. Кто опаздывал «освежить» рубашку и спохватывался в последний момент, тех выручала рубашка из нейлона, у которой можно на скорую руку вымыть обыкновенным мылом только воротник, быстро высушить и она будет выглядеть, будто из магазина...
       Впрочем, можно и не сушить: такая рубашка на тебе высохнет за полчаса. Добежал до военки – и ты уже как огурчик.

       «Сухой, сухой, как лист!» - когда-то шутил известный комик.

       Пережив построение, мы, толпясь в дверях, проникали в «пентагон» и занимали свои аудитории. И начиналось самое каверзное, что может происходить с молодыми людьми: монотонные начитки материала нас повергали в сон.
       А спать нельзя! Надо что-то писать и показывать свою обеспокоенность состоянием политической обстановки в мире. Раз показываем, значит, будем «учиться военному делу настоящим образом». Это уже из дедушки Ленина, по заветам которого мы тогда жили.

       Так продолжалось из одного семестра до следующего целых три полноценных курса, пока, наконец-то, не забрезжил конец «военки». На четвертом курсе нам предстояло отправиться в лагеря при военных авиационных частях, провести там месяц полевой жизни, а потом сдать государственный экзамен и расстаться с «пентагоном» навсегда.
       По крайней мере, до тех пор, когда тебе по собственной инициативе не захочется пойти на воинскую службу. Или, не дай бог, Родина призовет на защиту священных рубежей, когда очередной супостат решит проверить на вшивость наш героический народ. Но и в одном, и в другом случае ты пойдешь служить, имея на плечах погоны с двумя лейтенантскими звездочками.

       Вот отсюда я и начну свою историю. Летнюю сессию после четвертого курса мы сдали, на удивление, легко и без пересдач. Но в головах билась одна единственная мысль-вопрос:

       «Куда нас запрут и как там служба пойдет?»

       Что ни говори, а ощущение лотереи присутствовало. Разбирало любопытство, а что нам выпадет?
       Наконец, нас собрали в большой аудитории «пентагона» и сообщили точку на карте, где будет проходить наша стажировка. Кроме того мы узнали, что там не будем одиноки. С нами отправятся «служить» еще одна группа слонов, но с другого потока, да еще радисты и автоматчики. "Автоматчики" это студенты факультета автоматики и вычислительной техники, а не бравые ребята с огнестрельным оружием на изготовку. Жить будем в палатках, которые сами и установим.
      Таким образом, в сосновом лесочке будут стоять в ряд четыре больших брезентовых шатра. Учитывая, что на дворе июль, то это отличное времяпрепровождение для любого молодого человека.
 
      Думаю, что у подавляющего большинства студентов из других групп время лагерных сборов отложилось в памяти именно таким: замечательный период жизни…
       Но только не в нашей группе.
       Пардон, уже не в группе, а во взводе. На период лагерей нас всех перекрестили: группы во взводы, студентов в рядовые. Армия все-таки.
 
       Продолжим. Значит, на инструктаже, где собрались все четыре группы, которые командировались на воинские сборы, нам стало понятно, что нашу двенадцатую группу в лагерях ожидает какая-то каверза. Это стало ясным после переклички.

      Главный служака военной кафедры и отличник в деле «печатать шаг» майор Лазарчук (его в разговорах студенты называли фамильярно – Паша Лазарчук) устроил перекличку всего личного состава, показательно именуя тех ребят, кто не служил – рядовой.

      - Рядовой Петров! или рядовой Петренко! – а вызываемый должен был, соответственно, встать и отчетливо ответить:
      - Я!

      Обычное дело, но никто из нас не глумился, а громко и скромно исполнял уставной ритуал. Однако среди студентов присутствовали и такие, кто до института отслужил срочную и имел военный билет, в котором стояло солдатское звание. Естественно, какое выслужил.
      Геноссе Рамиз и Кузык-Исмаил дослужились до сержантов, а командир нашей группы, некто Гриша, которого за глаза иногда называли «Сандаль», даже стал старшиной.
       Да, придется напомнить или просто сообщить тем, кто не знал, что в нашем гафовском институте не было старост групп. А были командиры. Гражданская авиация – «это вам не здесь». Она вышла из военной авиации, оттого и сильна традициями от служивых.

      И вот очередь вставать и представляться доходит до нашего взвода. Мы в порядке нумерации групп оказались самыми последними. Все выполняют команды правильно, разве что кое-кто вместо «Я!» выкрикивал «Есть!». Но таких неразумных подчеркнуто вежливо поправляли и перекличка продолжалась.
      Наконец, называют нашего командира.

      - Старшина такой-то!

      Раздается грохот отодвигаемого стула и, вытянувшись в струнку и приподняв подбородок, Сандаль образцово-показательно проревел:

      - Я!!!

       В шоке были не только студенты, оторопевшие от его рвения. Даже майор Лазарчук на миг стушевался, а потом, выдержав не предусмотренную паузу и откашлявшись, вымолвил:

      - Садитесь…

      Для нас это был знак: надо крепиться... Сандаль отыграется за все свои обиды, которые у него к нам накопились и которые он так долго носил в себе.
      Хотя, надо признаться, что предчувствие от надвигающейся «засады» в лагерях у меня присутствовало давно.

      Гриша парень был непростой. Родился он в небольшом поселке на Урале. Отслужив армию в войсках особого назначения или по-другому – ракетных, и получив высшее солдатское звание старшины, он уверовал в свою избранность. Но, судя по всему, знаний у него было  маловато. Мягко говоря. Помогло подготовительное отделение при институте. Он там проучился полгода и был зачислен на механический факультет.
       Этот факт ему добавил спесивости: мало того, что он пришел в институт после не абы какой армии (как он подчеркивал – войска ОС, то есть особо секретные), где был первым среди солдатиков, так он успел и в институте стать человеком бывалым.

       Не удивительно, что Григория деканат без колебаний назначил командиром группы. Но одновременно со спесивостью у него развивался комплекс неполноценности: в науках-то он был полный ноль.

       И когда в первый день знакомства он увидел бывших школьников, поступивших в КИИГА после сдачи настоящих, а не призрачных, как это происходило на подготовительном отделении, вступительных экзаменов и выдержавших немалый конкурс, то физиономия у него была очень неприветливая.

       «ИнженерА... Да у них молоко на губах не обсохло... Они еще жизни не видели, а туда же – на инженерОв пришли учиться…» – уверен, он думал именно так.
       Да, чего уж там,  не только думал, но иногда и вслух произносил.

       С другой стороны, тему дедовщины никто и никогда не отменял. А у Гриши она в его солдафонской душе засела крепко и проросла буйным цветом. Армию он обожал и считал, что именно в армии установился самый правильный жизненный порядок. И тут судьба отдает ему на расправу тех самых сопляков, которые за спиной смеялись над ним и прилепили такое неблагозвучное прозвище, как «Сандаль». Хотя это «погоняло» в группе использовали не все, но у части народу оно было в ходу.
       Уверен, что слухи об обидной кличке до Григория каким-то образом дошли и, разумеется, его не порадовали. И он затаил в душе очередную обиду…

       Если подумать об этом персонаже отвлеченно, то могу сказать, что у него были все признаки театрального злодея. Ему нравилась та сторона армейской службы, когда в уставах подчеркивается «беспрекословное выполнение приказов и подчинение своим командирам». Именно, что без малейших возражений!
       Но в студенческой жизни применить армейский устав непросто. И вдруг – приятная неожиданность: лагеря!..

       «Ужо я им покажу…» - злорадствовал Сандаль.

       Так вот подробнее о злодее, как о главном действующем лице в нашей лагерной истории.
Имея крепкую и натренированную фигуру, тем удивительнее было ощущать, как Григорий при встрече в знак приветствия жмет руку. А никак! Ты будто сжимал своей рукой не ладонь бывалого парня, а варежку из ваты. Говорят, что подобная черта характеризует человека не в самой хорошей степени. Трудно сказать – так ли это. Но я знаю наверняка, что здороваться подобным образом неприлично.

       Главной его особенностью было то, что Сандаль никого не любил. Его можно было определенно назвать образцовым шовинистом. Все африканцы и темнокожие соотечественники для него были черножопые. Армяне для него были «арами»... Уроженцы Средней Азии – чурки... Поляки – пшеки, кубинцы – папуасы... И это при том, что в нашей группе училось четверо парней из Кубы.
       Но прямо в лицо Григорий никому из перечисленных обидных названий, конечно же, не говорил. Он только то и мог, как смотреть, не моргая, на всех нелюбимых однокашников своими бесцветными прозрачными глазами навыкате, сжимая бескровные губы в узкую полоску.


       В общем, злодействовал помаленьку наш Сандаль, но мы не теряли присутствия духа и продолжали радоваться жизни, несмотря на козни от командира. С другой стороны, надо честно сказать, что при этом Григорий не был уж таким шекспировским злодеем, чтобы мы его угнетение чувствовали ежечасно. Возможно, я за давностью лет или для отображения полной картины о своем герое где-то сгущаю краски.
       Повторюсь, но скажу, что в целом он был парнем простодушным, хотя имел некие принципы, которые сложно сочетались с жизнью в крупном городе. От этого он поначалу тушевался, злился на окружающих и напитывался ядом.

       К тому же, он имел и собственные слабости. Как любой диктатор, Григорий был падок на лесть. И тот, кто умел подобрать ключик к бесхитростной душе командира, тому многое сходило с рук.
       Впрочем, это старая и банальная история. Все мы в жизни сталкивались с подобной ситуацией. А разве мы сами порой не грешили этим недостатком? Пусть неосознанно, но разве не поддавались лестным уверениям подчиненных в своей собственной исключительности? Положа руку на сердце? Человек существо слабое, грешки водятся у каждого…

       В первых числах июля мы рано утром на рейсовой электричке отправились "на место службы". Вспомнилась поездка годичной давности на практику в Харьков. Тогда в вагоне мы весело проводили время: настроение было хоть куда. Но дорога в Харьков заняла целую ночь. А сейчас нам пришлось протрястись в электричке чуть больше двух часов. Естественно, «дисциплину мы не хулиганили»… Даже в мыслях не держали!
      По вагону, играя желваками, прохаживался грозный Сандаль и зыркал на нас пронзительным взглядом. Позже мы поняли причину его не самого лучшего настроения.

      Григорий был сильно уязвлен.

      Окончание в http://proza.ru/2024/08/03/774