Пелагея

Часть 1

Дорога шла круто вниз, Настенька и Пелагея подходили к деревне, до нее оставалось идти совсем немного, вон и крыши домов уже видны: утопают в зелени раскидистых деревьев. Девчушке даже казалось, что она слышит крики петухов, или кочетов, как называли их в этой местности.
— Подожди, Настюша, устала я шибко, давай отдохнем чуть-чуть, — обратилась Пелагея к девочке.
Настя согласно кивнула белоснежной головушкой и присела на пыльной обочине. Девочка очень хотела есть, но молчала об этом. Хлеба у них не было, последний кусок съели вчера, а есть тушенку посреди дороги было не с руки.
«Потерплю, не впервой», — решила девчушка, а вслух спросила:
— А чего ты не садишься?
Пелагея посмотрела на девочку долгим взглядом и ничего не ответила.
Настенька все поняла и поругала себя за глупый вопрос. Как же сядет Пелагея на землю? Как потом подниматься будет, хоть и худая она, а Настя еще худее — не поднять ей ее с земли. Девочка проворно вскочила:
— И я не буду сидеть, коль ты не…
Но не договорила, Пелагея посмотрела на нее строго и коротко бросила:
— Сядь и отдохни.
Потом чуток подумала и более миролюбиво добавила:
— Это только так кажется, что близко. Еще километра два нам идти.
Девочка послушно присела снова. Пелагея скрутила цыгарку, закурила, задумчиво глядя на родную деревню. Своей родной она считала Высокое, хотя родилась в Пахомово.
Здесь, в Высоком, она стала женщиной и матерью, здесь познала настоящую любовь и женскую дружбу. Валя, свекровь, была старше Пелагеи лишь на шестнадцать лет, но  стали они настоящими подругами. Все делили пополам: и тяжелую крестьянскую работу, и горе, и радость.

Она не знала, что ожидает ее в деревне. На мужа она получила похоронку несколько месяцев назад, его матери, Валентине, написала после этого письмо, но ответа так и не получила. Жива ли? Как пережила смерть сына? Мужа-то своего, отца Егора, она давно схоронила: еще в первую мировую сложил головушку. 

Ногу Пелагея потеряла незадолго до победы: разбомбило госпиталь, в который она привезла раненых. Неизвестно сколько пролежала бы она еще в яме, заваленная обломками, если бы не Настенька. Это она ее нашла и позвала деда Федота. Вместе они достали Пелагею из ямы, на женщину было страшно смотреть: грязная, окровавленная, от правой ноги осталось лишь месиво, которое жутко воняло.
Пелагея тихонько постанывала. Как услышала ее Настя?! Загадка.

Девочка бродила по развалинам и искала что-нибудь пригодное для жизни. После взрыва можно было разжиться металлической чашкой или кружкой, чудом уцелевшими от бомбежки. А в самый первый день Настя даже нашла несколько простынок, шинельку и почти целое одеяло! Правда, порванные и совсем грязные, но это не беда. Можно же постирать. И вдруг вот такая находка! Женщина! Живая! Стонет.

Всех последних живых и раненых из разбомбленного госпиталя еще вчера увезли. Да и госпиталем это строение назвать было трудно. Обычная изба.
— Куды ж ее? — спросил сам у себя дед Федот. — Помреть ишть! Эх, и ногу ейную ужо не спасти. А не отрезать ежели, так и саму не уберечь. Ты вот што, Наська, сиди-ка с ей рядом, а я  чичас телегу подгоню. Мы с тобой бабу енту в Гурзовку отвезем. Там госпиталь тожа есть. Давеча Гордей рассказывал.
— В Гурзовку? — переспросила Настя.
Дед кивнул. Настенька покачала головой:
— Далеко! Доедет ли? — с сомнением покосилась она на Пелагею, та была без сознания.
— Спробуем! — твердо сказал дед. — Не бросать жа яе помирать. Живая ишть. Глянь, у гимнастерке она. Ох, горе.
Дед покачал головой, и они с Настей принялись за дело.

———
———

Всю дорогу Пелагея стонала, Настенька смачивала ее губы краешком своей косынки, политым водой, и приговаривала:
— Потерпи, тетечка, потерпи, миленькая! Только не умирай, сейчас приедем, тебя доктора обязательно вылечат. Потерпи…

В госпитале Пелагею уложили на носилки и унесли в операционную.
— Ну што, Наська, давай домой, девка! Ишть молодцы мы с тобою! Довязли живой!
Да только Настя не поехала с дедом назад, осталась в госпитале.
— Ты езжай, деда, а я с ней останусь. Мне все равно, где быть: там или здесь.
Это правда, Настеньке было абсолютно безразлично, где жить. Отец ушел на фронт в первые дни войны. От него не пришло ни одного письма, но и похоронки тоже не было. Мать в сорок четвертом ушла в лес к партизанам, оставив Настеньку на бабку Матрену, которая доводилась Настенькиной матери теткой. Да только бабка вскорости умерла прямо на огороде.

Оставшись совсем одна, Настя не знала, как жить дальше, и пошла в лес, долго бродила, но дошла до партизанского отряда, и там ее ждала ужасная новость. Ее мама погибла на задании. Девочка слезно просила командира отряда оставить ее в лесу:
— Дяденька, я все умею делать, только разрешите мне с вами. Никого нет у меня, одна я. Как же жить мне?
Командир нахмурился, смахнул слезу, но сказал свое твердое «нет».
— Возвращайся в деревню, как-нибудь проживешь. Нельзя тебе с нами. Малая ты совсем. А у нас тут лихо, почитай, каждый день бродит.

Настя вернулась домой и стала жить одна: сажала огород, ходила в лес за ягодой, таскала воду с реки, стирала. Соседка, тетка Василина, давала сала, дед Федот ловил рыбу и подкармливал девчонку. Они с бабкой звали ее к себе, но Настя отказывалась. Девчушка стала совсем взрослой, эдакой мудрой старушкой. Правда, говорила мало, только по необходимости.

Пелагее ногу ампутировали, женщина долго не приходила в себя, Настенька все время была рядом с ней, хотя сначала доктор не разрешил ей остаться и выгнал из палаты.
Настя послушно вышла из госпиталя и села прямо на землю около входа. Доктор увидел ее несколько часов спустя. Он удивился, вышел и спросил у девчушки:
— Ты зачем здесь сидишь? Почему не ушла?
Настенька пожала плечами и ответила:
— Далеко, не дойду.
— Зайди, — коротко бросил доктор, — дам распоряжение, чтобы накормили и одежду выдали.
Настеньку одели как настоящую санитарку и хорошо покормили. Она обратилась к пожилой медсестре с вопросом:
— Как доктора кличут?
— Сергей Иваныч! А тебе зачем?
Но девочка не ответила и отправилась на поиски врача. Нашла она его быстро, госпиталь был небольшой, располагался в старой барской усадьбе.
Сергей Иваныч сидел в маленькой комнатенке и перебирал  какие-то бумаги.
Настенька осторожно постучалась и сразу приоткрыла дверь:
— Можно к вам?
— Входи! — пригласил доктор. — Ух ты, какая стала! Настоящая сестричка. Ну как? Покормили тебя?
Девочка кивнула.
— Сергей Иваныч, — начала она несмело. — А можно мне около моей тетеньки побыть?
— Она тебе кто будет?
— Никто, я ее не знаю. И как звать тоже не знаю. Можно?
Доктор снял очки, протер их.
— Вообще-то нельзя, не положено.
Настенька хотела что-то возразить, но врач не дал:
— Но ты же в белом халате.
Настя кивнула:
— И в косынке.
Она улыбнулась и потуже затянула два белых хвостика платочка.
— А потому можно. Там даже есть одна свободная кровать, иди ляг, поспи. Устала, поди, сидеть-то весь день?
— А она жить-то будет?
— Конечно. Только ноги у нее нет теперь.
— Я поняла.
Доктор погладил девочку по косынке и подумал: «Как же так сложилась жизнь, как же мы взрослые допустили, что маленькие девочки понимают то, чего иногда не понимают даже взрослые? Этой малышке надо бы учиться и в куклы играть после школы. Думать о нарядах, и о том, как бы стянуть со стола еще одну конфету или печеньку».
И вдруг после этой мысли о сладком доктор вздрогнул.
— Настя, а ты когда шоколад ела последний раз?