Над светлой рекой1

 
Если вам придется ехать поездом от Перми в сторону Свердловска, не торопитесь углубляться в недочитанную книгу: дорога здесь идет вдоль пологого берега неспешной речки с мягким уральским именем Сылва, неширокой в этих местах, с водой прозрачной и парной к середине лета, и из окна вагона вы можете увидеть плавное движение мохнатых подводных трав, игру желтых солнечных пятен на близком песчаном дне и — как нежданную сказку — опрокинутые отражения белых скал, окруженные зеленью хвойного леса.

Я не знаю, есть ли официальное имя у этого трехутесного массива, но в народе его называют Ермаком: согласно преданию, здесь останавливался с отрядом удалой покоритель Сибири перед тем, как перевалить Урал-Камень. Место это чрезвычайно популярно среди туристов, особенно среди начинающих альпинистов — теплые, ноздреватые камни Ермака словно нарочно созданы для тренировок. И если вам повезло и вы проезжаете в погожий воскресный день, вы обязательно заметите на белом фоне известняковых башен празднично-яркие рубашки скалолазов.

… Лет пятнадцать назад эти скалы над рекой стали свидетелем событий, которые заставили меня о многом задуматься.

Учился я тогда на физика-теоретика и благодаря рабоче-крестьянскому воспитанию твердо знал, что человек сам кузнец своего счастья. Сейчас-то я понимаю, что лозунг этот трактовался мною слишком прагматично, но пятнадцать лет назад я был молод, честолюб, и верил, что именно меня ждут великие открытия. Свободное время я делил между университетской читалкой и тренировками в альпинистской секции и к третьему курсу, единственный на факультете, добился прав свободного посещения лекций. Такое привилегированное положение плюс «причастность к спорту смелых» создавали у меня ощущение собственной исключительности. Я был очень собой доволен, и если чего мне не хватало, так это успеха у женской половины общества.

Надо сказать, что особых усилий в этом направлении я не прилагал, хотя существовал и конкретный объект, привлекавший мое внимание. Звали ее Нонна. Она была самая красивая на нашем курсе и увлекалась общественной работой. Вокруг Нонны всегда вились парни, а я глядел на нее только издали. На такую девушку нужно тратить много времени и нервов, говорил я себе, сейчас не до того, впереди еще вся жизнь, главное — выйти на старт с хорошим ускорением. С точностью до года у меня было расписано, когда я стану кандидатом, доктором и членкором, а остальное приложится: не Нонна, так другая, еще красивее.

В то лето, о котором идет речь, я, по обыкновению собирался ехать в горы. С этим было все в порядке: путевка в альплагерь лежала у меня в кармане. Но предварительно нужно было отбыть месяц на общественно полезных работах, чтобы не лишиться стипендии.

Направление на работу выдавали в комитете комсомола — занималась этим как раз Нонна. Но когда я пришел, оставались только места на стройке. Я уже работал на стройке прошлым летом. Бригадир учил меня забивать шурупы молотком — для скорости, и мы с ним не поладили. В результате я получил испорченное настроение и восемь рублей заработка.

На стройку мне не хотелось.

В это время подошел мой однокурсник Колпаков и предложил поработать с ним в жэковском детском клубе — его напарник в последний момент передумал. Я плохо знал тогда Колпакова, как, собственно, и остальных своих товарищей по курсу, слышал только, что он занимается самбо, да видел его один раз с гитарой. Группа, в которой Колпаков учился, имела педагогический уклон, и его ждало, незавидное, на мой взгляд, будущее школьного учителя.

-Дети там, правда, шустрые… - добавил Колпаков, рассеянно глядя в окно. - Наверное, зря я тебе предлагаю.

Нонна смотрела на меня большими насмешливыми глазами.

-А что с ними нужно делать, с этими детьми? - спросил я.

-Да ничего особенного. Вывезем их за город… Палатки, костер, речка… Много ли пацанам надо? Все лучше, чем фонари бить на улицах.

Тут я и вспомнил про скалы Ермака: если вывезти мальчишек туда, то заодно я смогу славно потренироваться перед лагерем. И я согласился.

… Три дня пролетели в суматохе: на мне лежало получение в прокате туристского снаряжения, а Колпаков взял на себя продукты и ребят. Уже в поезде он отвел меня в тамбур и сказал:

Слушай, старик! Давай ты будешь Командир, а я Комиссар. Пацанам будет интересно — вроде как по-военному, да и для авторитета. Не по имени же отчеству их заставлять к нам обращаться?
 
Я не возражал. Колпаков — педагог, ему виднее, как с этим народом обходиться. Мое дело — компанию составить, для справку от деканата получить.

В первый вечер мы долго сидели  костра: дров наши питомцы натащили столько, что казакам Ермака Тимофеевича хватило бы, наверное, на неделю. Мальчишки пели.

Гитару привез Коля, малый лет пятнадцати, невероятно рыжий и тощий, с самодельным латунным крестиком на узкой груди. Он в основном и иглал, но иногда гитару лениво перехватывал Ромка, акселерат с огромным перстнем на правой руке и тяжелым взглядом. Эти двое были самыми старшими в нашей команде. Ромка имел два привода за хулиганство, а Толян стоял на учете в детской комнате милиции за бродяжничество: отчим крепко пил и колотил его чем попадя. Все это мне вполголоса рассказывал Колпаков, пока ребята «бацали» очередную: «… в одном кармане — бутылка рома, в другом кармане — кольт!..»

-А что это за херувимчик? - спросил я, показывая на белокурого мальчугана, который сидел у самого костра и завороженно смотрел на огонь глазами цвета бирюзы.

-Это Ленчик. Двенадцать лет. Три квартирные кражи.

Спрашивать про остальных мне расхотелось.

… Еще в городе Колпаков предложил устроить нечто вроде спортивного лагеря: он будет давать уроки самбо, а я — учить пацанов скалолазанию. Это чтобы они от безделья не начали искать себе другие развлечения. Первые два дня у нас ушли на хозяйственные заботы, и на ряд воспитательных акций — этим занимался Комиссар — а на третье утро я повел ребят на скалы. Меня и самого здорово тянуло полазить, потому что в этом году я тренировался в основном в спортзале.
 
Сначала я усадил ребят в внизу, в тени деревьев, и завел Колпакова на вершину по тропинке. Там я надежно закрепил веревку, застраховал Комиссара репшнуром, дал ему рукавицы и показал, как «выдавать» и «выбирать»: наука нехитрая. После этого я сбежал вниз. К моему облегчению, мальчишки сидели там, где я их оставил.

Первым делом я объяснил, что категорически запрещается: лазить без страховки, использовать в качестве опоры колени, бросать вниз камни и другие предметы.

Эту короткую, но, как я считал, обязательную лекцию аудитория выслушала без особого энтузиазма. Ромка в упор смотрел на меня своим нахальным прищуром, от которого становилось не по себе. Толян мурлыкал под нос, Ленчик гонял по щепке какую-то букашку, остальные с интересом за ней наблюдали.
 
Ладно, подумал я, погляжу на вас на скале.

Маршрут был простой, с массой «трамвайных ручек» и удобных мест для отдыха. Я на каждом шагу останавливался и показывал, куда ставлю ногу и за что берусь рукой. Я знал, что ребятам снизу кажется, что тут и делать нечего, но был уверен, что половина из них маршрута не осилит, и их придется спускать вниз. Так оно и получилось. А вот долговязый хулиган Ромка меня удивил: он взбежал наверх лихим небрежным скоком, презрительно обогнав петлю страховочной веревки, которую Комиссар не успевал за ним выбирать.

Спустился он тем же путем, по которому поднимался, очень довольный собой, и процедил, выщелкивая веревку из карабина:
 
-Придумали еще страховку! Я тут без всякой страховки в любом месте залезу!

Пацаны смотрели на него с восхищением, а я подумал, что не ровен час этот герой действительно куда-нибудь полезет, а потом ходи собирай его молодые кости.

-Это самый легкий маршрут, - сказал я. - Сейчас покажу посложнее… Нервных прошу отвернуться.

Я окликнул Комиссара и попросил перебросить веревку на несколько метров правее. Стена в это месте была почти гладкая и местами нависала. Этот маршрут пользовали для соревнований, и не каждому даже из тренированных ребят удавалось его пройти.

Сначала я прошел сам. Но я ничего не объяснял и нигде не задерживался: мне хотелось, чтобы парень прочувствовал, что такое настоящая скала, и поубавил свою спесь. Я был уверен, что он не пройдет.

Ромка пошел уверенно и легко. Я невольно залюбовался его движениями.
Пацаны тоже смотрели во все глаза, задрав кверху не загорелые городские физиономии.