Три глотка

            Когда настенные часы подсказывают моим котам, что уже семь утра, приходится-таки больше не притворяться спящим, открыть глаза и видеть пару, а то, и все четыре усатые физиономии поперек себя шире, кряхтя выползти из кровати и брести следом за ними на кухню, нет, вовсе не для того, чтобы срочно сварить кофе, а, прежде всего – накормить этих обжор, спросонья пытаясь вспомнить, не перепутать, что именно кто из них и в какой комнате в это время суток готов съесть, и только после этого возвращаться на кухню, вливать в итальянскую кофеварку согретую воду, засыпать молотый ещё пару дней назад порошок, сесть на балконе и затянуться первой сигаретой. Нет, мысли еще блуждают в дебрях подсознания, ты пока не чувствуешь ни аромата, ни вкуса, ничего, кроме назойливого утреннего солнца. Лишь фрагменты памяти как фотографии в ванночке с проявителем в старые времена, начинают проступать, становиться четче, выразительней. Главное – вылавливать самое ценное, приятное. И чашечка кофе невольно подсказывает тему.
            Кофе. Но какого он, оно рода? Конечно, если следовать безупречным правилам русского языка, среднего, как и всё, что оканчивается на «о» и «е». Ох уж эти рудименты – «кофей», «кофий», «кофейный напиток», никак не забудем. Хорошо, пусть будет мужского, оставим.
            День в Сербии, Черногории всегда начинается с чашечки кофе и рюмочки ракии, иначе – как откроются глаза? Но этот напиток, из пережаренных, измельченных в пыль зерен, с добавлением сахара, дабы спастись от присущей горечи, сваренный в джезве, что в Турции, что в Греции, Албании, на севере Африки, что в иных странах вокруг и около, так трудно назвать словом эспрессо. Но что делать? Человек ко всему привыкает.
            Лидером потребления, конечно же, является Финляндия, где подобно заядлым курильщикам, которые прикуривают новую сигарету от прежней, не успев толком допить одну чашку, тут же переходят к следующей из капельной кофеварки и «съедают» в среднем по восемнадцать килограммов «паулика», «президента» и «юхлы», на одну душу, включая стариков и детей в год, сохраняя во рту приятное послевкусие аскорбиновой кислоты, в отличие от той же Франции, где ограничиваются только утренним, сильно разбавленным молоком латте с круасаном, чашкой эспрессо  с газетой в кафе и перед дижестивом после вечернего обеда, вписываясь в два килограмма на душу населения.
            Но о чем говорит этот экскурс, да и моя чашка? Да ни о чем, по крайней мере ни слова о настоящем эспрессо в заведениях спешелти-кофе, расползшихся от Москвы на Маяковке, до самых до окраин Белграда, Батуми, Еревана, Афин, Лиссабона, Нью-Йорка, да Бог весть куда, где я был и не был, но куда добрались наши русскоговорящие бариста, и не только они. Белые стерильные кофейни, в которых на вопрос: «чем меня удивит ваш эспрессо?», - получаешь памятку, в которой подробно описан весь путь этой ягоды от фермера до чашки, с указанием на какой высоте рос, в какой год собран, при каком солнышке, кто ферментировал, обжаривал, сколько и при какой температуре, в какой кофе-машине приготовлен. Берешь в руки чашку и стакан холодной воды. Нет, кофе не для болтовни с соседом, как во времена первой волны кофеен в начале двадцатого, не повод вспомнить о круасане или пирожном, это трехактовый концерт, который готовишься, затаив дыхание, прослушать.  Колумбия двухсот сорока  часовой ферминтации, Йемен на высоте 3350 метров, Кения мытой обработки, натуральная Эфиопия одноразовой ферментации, Бразилия, Сальвадор, каждый расскажет свою историю и о зернах, и о бариста.
            Промываешь рот водой, ложкой горизонтальным движением от себя по поверхности сдвигаешь пенку – крема, в ней резкие горьковатые ноты, прослушав шепот носа, делаешь первый полнотелый глоток. Вступление. Литавры, ударные, мощный орган. Вкус насыщенный, яркий, с вероятными цветочными, фруктовыми оттенками, абрикос, маракуйя. Не останавливайся. Выступление кофе длится от тридцати, до ста двадцати секунд, дальше – занавес, смерть. Во втором глотке агрессивность снизится, литавры смолкнут. Сладковатое скрипичное соло с медовыми отголосками, возможными цитрусом и манго. Наконец, - третий глоток, финал, дивный цветочный и фруктовый сад, вступает весь оркестр, вкусовые рецепторы от кончика языка до горла и даже легких аплодируют. Послевкусие длится и длится, продолжает с тобой говорить, нашептывает нежности, вдохновляет творить, ну, или хотя бы вытворять, если, конечно, не убьёшь его глотком воды.
            И тут ты обнаруживаешь себя на балконе с опустошенной чашкой, ползешь на кухню, нет, вовсе не для того, чтобы вновь сварить в неаполитанской кофеварке этот пережаренный итальянский кофе неизвестного происхождения, который можно пить только в форме капучино, забив горечь сливками и придав хоть какой-то вкус сахаром, но без всякого удовольствия, нет, ты просто завариваешь ароматный китайский улунский чай, тегуаньинь, «железную бодхисаттву», ну, чтобы всё же, проснуться. Но это сюжет для другого рассказа.
01.08.24