Михаил Булгаков, преодоление мифологем

Творчество Михаила Булгакова, преодоление инорасовых, русофобских мифологем

Часть 1

На моей страничке «Проза.РУ», в разделе Галерея Русской Культуры творчеству Михаила Булгакова посвящена работа «Гений Михаила Булгакова Эпоха и Время». Но литературоведческая стезя пророческого творчества Булгакова настолько емкая, многосторонняя и вместе с тем она настолько глубоко провиденциальна, что отразить всю многогранность палитры его творчества в какой то отдельной работе не только сложно, но очевидно и невозможно. Тем более не представляется возможности показать  культурологическое богатство творчества Булгакова в какой то одной статье, либо отразить его феномен в литературной биографии, поэтому я вновь и вновь возвращаюсь в это знаковое литературоведческое поле.

 В сети постоянно появляются статьи о Булгакове, где муссируются разные бытовые перипетии его непростой жизни. Все это так второстепенно, как и абсолютно не существенно, но во многом затмевает значение и Сущность самого творческого расового, социального феномена, нравственно-типологического Великоруского Гения Михаила Афанасьевича Булгакова. В публикациях как обычно подробно разбираются житейские обстоятельства трех браков Булгакова и прочее, прочее, прочее. Муссируются характерные черты и обстоятельства семейной жизни всех трех его жен: - Татьяны Лаппа, Людмилы Белозерской и Елены Нюрнберг. Но здесь явственно проглядывает та характерная ситуация, определяющая творческо биографические моменты бытия Михаила Афанасьевича, кою упускают вышеупомянутые публикаторы.

Таковые общественно знаковые фигуры своей эпохи, как Михаил Афанасьевич Булгаков, всегда и везде находятся под колпаком определенного государственного надзора. Форма этого надзора разная. В нем нет ничего экстраординарного, да и по жизни сами поднадзорные прекрасно знают о нем.
 
Так Татьяна Лаппа была спутницей жизни безвестного, тогда совсем молодого врача Михаила Булгакова. А вот последующие жены Михаила Афанасьевича были явные подсадные утки, сексоты ЧК. Можно предположить, что та же Белозерская, «любившая роскошную жизнь и дорогие наряды», очевидно, имела задачу от красных «органов» вовлечь Булгакова в бытие роскоши и развлечений красной богемы и в государственном смысле тем нивелировать его общественное значение, как и отвлечь Булгакова от великоруской расовой Сути его творчества. Но склонить Булгакова к подобному образу жизни Белозерской не удалось. Внутренняя Сущность творчества Булгакова так и оставалась неведомой органам надзора и форму подобного надзора поменяли. Этим и объясняется третий брак Булгакова в виде «незабвенной» любови типичной ушлой  авантюристки, хищницы Елены Сергеевны Нюрнберг-Шидловской.

Появление Нюренберг-Шидловской, как соперницы в их квартире Белозерскую вроде бы не насторожило и как бы обрадовало. Так появилась эта «семейная подруга», а впоследствии Булгаков и вовсе ушел к Елене Сергеевне. Здесь становится понятным и то, почему высокопоставленный чиновник Шидловский, бесившийся от ревности в начале их романа и грозивший застрелить Булгакова за связь с его женой, потом как то неожиданно резко смирился с ее потерей (естественно здесь сыграли свою роль настоятельные рекомендации «органов»).

Этим браком с Еленой Сергеевной Нюренберг-Шидловской была сменена тактика и форма тотального контроля «органов». От безперспективного бытового воздействия на Булгакова отказались и перешли на методы непосредственного творческого контроля. В итоге Булгаков через сожительство с Еленой Сергеевной Нюрнберг вроде бы добровольно попал под подобный полный творческий и общественный колпак «органов», но взамен он получил ту, так необходимую творцу личную творческую свободу провиденциального самовыражения в форме единственно возможной в то время. А между тем «незабвенная» Елена Сергеевна до того ничем никогда деятельно не занимавшаяся и ничем не интересовавшаяся, кроме своих нарядов и развлечений, вдруг, в 40 лет, взяла на себя все обязанности литературного секретаря. То есть под колпак и контроль «органов» попали: - все творчество, внешние связи и вся корреспондентская переписка Михаила Афанасьевича, как и весь архив писателя. С тех пор Булгаков диктовал ей все свои будущие произведения, так что все рукописи остались в машинописном виде, допускавшем далее любую политическую корректировку. По многочисленным отзывам современников Елена Сергеевна Нюрнберг была тщеславна, капризна,  неискренна и лжива, жестока и безжалостна. После смерти Булгакова она продала архив писателя. В тендеме с приставленным в этот издательский дуэт «заведующим литературной частью» К. Симонова, она зиц-председателем издаст отредактированный красной цензурой роман Булгакова «Мастер и Маргарита».

Все остальные бытовые, биографические подробности и особенности какого либо обсуждения личности Михаила Афанасьевича Булгакова в житейском и творческом плане совершенно не существенны. Существенно в этом плане было и есть совсем иное провиденциальный характер творчества Булгакова.

Русская литература XIX века была идеологически извращена, через славянофильство и ему подобные общественные панславянистские течения, политиканствующей интернационалистской этнорусской «классикой» практически всей творческой интеллигенции XIX-го века: - Тургенева, Гончарова, Лескова и т. д. Над этим этнорусским политическим полем творчества «русских классиков» довлела мрачная тень псевдорусскости Гоголя и А.К. Толстого. Набирал силу иудохристианский пацифистский гнет идеологии  литературного и общественного «пацифистского непротивленчества» Л.Н. Толстого. На общественное сознание Русского Мiра неуклонно надвигалась гибельные газетно-журнальные: - «суворино-чеховщина», «горьковщина» и все творчество «серебренного века русской культуры», больное модернизмом в его неразрывной смеси с либералистикой политического иудаизма. К началу XIX века жестокий кризис политического национализма, в форме «панславянизма», этой идеологии скрытого антиимперского типа, оккупировал общественное мнение «городской интеллигентной» России, сформировавшейся идеологической касты политических иудаистов.

Ф.И. Тютчев первым прозрел вещее родовое пятно проклятия той эпохи. Он показал, что в мировой истории на ее политической арене «объединенной» Европы остались лишь две реальные противоборствующие силы: - Русский расовый Имперский Культурологический Мiръ и интернационалистская мировая Революция.  В статье-письме редактору ведущей мюнхенской газеты Тютчев отмечал: -

«Эти две силы сегодня стоят друг против друга, а завтра, быть может, схватятся между собой. Между ними невозможны никакие соглашения и договоры. Жизнь одной из них обозначает смерть другой».

Он пророчески предсказывал, что: -

 «От исхода борьбы между ними, величайшей борьбы когда либо виденной миром, теперь зависит на века вся политическая и религиозная будущность человечества. Факт такого противостояния  очевиден, однако российская и мировая общественная мысль весьма далека от понимания  его истинного характера и подлинных причин.

 Прежде всего - утверждал Тютчев: - Россия есть Типологическая Культурообразующая Имперская Великоруская держава. А сам государство и культурообазующий Русский Народ является имперским не только и не столько вследствие своих верований, но и в основном благодаря своему (природному «коллективному безсознательному» Русского Имперского Человека и его уникальному природному Дару социальному расовому Типологическому Культурообразующему Великорускому В.М.) Духу».

Сама Революция, прежде всего, есть враг природного проявления любой социальности имперского типа. Либералистика всегда дьявольский противник иерархии сословной, как и  общественной жизни в Духе Великоруской нестяжательной Типологии Культурологических Традиций Бытия Русского Народа.
«Русский расовый Народ является таковым только благодаря той уникальной природной нестяжательной способности к самоотречению и самопожертвованию, которая и составляет его (мироощутительную Основу и расовую типологическую нравственную В.М.) Природу. Антиимперский антирасовый дух (политической иудаистики) есть душа Революции, ее Сущностность и отличительное свойство.

Человеческое «Я» желающее зависеть лишь от самого себя, не признающее и не принимающее другого закона, кроме собственного волеизъявления, одним словом, человеческое «Я», заменяющее собой Бога, конечно же, не является чем-то новым среди людей. Новым здесь становится самовластие человеческого «Я», возведенное в политическое и общественное Право. Право стремящееся овладеть обществом и его общественным мнением. Это и есть единственное «новшество» революции. Это новшество и получило в 1789году имя Великой Французской революции.

Здесь надо отметить, что отвергая Бога, революция предлагает такое человеческое «Я». Первое это поставить во главу угла собственные убеждения и принципы вместо прозрения своего Предназначения в Мiре Народов, как воли Творца. В дальнейшем полагая подчинить все эти общественные убеждения народа иной воле (человеконенавистнической политической иудаистики В.М.), навязываемой группой лиц, выдвинувшихся в результате политической борьбы. На самом деле методология и Суть политической борьбы настолько примитивна, что объяснять совсем нечего. Это попытка разделить общество на классы или «клубы» по интересам, выступающих от имени Народа и разбить цельную жизнь общества на части».

 Без прозрения того, что все основные мысли либералов крайне примитивны и низменны, Мы с Вами никогда не поймем до конца их примитивной, но крайне действенной материалистически, Сути колониальных рабовладельческих методов паразитизма на ином. Идеологически они направлены на сугубую материалистику бытия «брюха» природно лишенной дара самодеятельности черни, дегенеративным политиканствующим духом либералистики оторванной от своей Семьи, Рода и Народного Тела. И это естественно приносит те, свои разрушительные результаты внесения Хаоса в социальную Жизнь народов мира. Эта геополитическая позиция Тютчева, его работы «Россия и Революция», была представлена российской интеллигенцией в общественном сознании обычной журналистской полемикой дипломатии. Анализировать феномен взглядов Тютчева не стали ни в России, ни в Европе, и на Западе в целом, как и ее по той же традиции впоследствии просто замолчали в советской и «демократической» России.

А Тютчев за подобную геополитическую позицию был отозван российским МИДом из Мюнхена и более к заграничной дипломатической работе не привлекался. Примерно таковую геополитическую позицию в своем регионе Османской Империи занимал и Константин Николаевич Леонтьев. Таковым геополитическим взглядам покровительствовав глава российской дипломатии граф Игнатьев. Вся вышеперечисленная троица  поочередно была убрана с дипломатической сцены России. А сменившие Игнатьева новые главы МИД граф Уваров, Д Толстой и все последующие фактически обозначили и утвердили государственный имперский курс гибельной интернационалистской теократии, с интернационалистской теократической государствообразующей триадой: - «Православие, Самодержавие, Народность». При подобном политическом, интернационалистском курсе Россия закономерно покатилась к антирасовым, русофобским революциям века XX-го.

Великоруские расовые прозрения в XIX веке коснулись и интернационалистской инстуционалистики государственной Церкви. А.С. Хомяков в ту же эпоху расово великоруски выразил гибельность институциализма тогдашней «русской» Церкви греко-римского обряда (в то смутное для Церкви время  ее синодоидальное управление являлось положительным моментом) и отразил Сущность великоруского природного мироощущения Русской Веры в своих «Философических тетрадях». Великоруская расовая хозяйственно-государственная мысль начала возрождаться в трудах В.А. Кокорева и Д.С. Менделеева.

Подобную гибельность либеральной антикультурологии для общественного сознания России прочувствовали каждый по своему: - А.С. Хомяков, К.Н. Леонтьев и Н.Я. Данилевский. Леонтьев провидчески, вслед за Гоголем, сжег свою эпопею прозападного романа «Река Времени». Он прочувствовал, что литературная форма «роман», в общественном смысле, по своей сокровенной Сути, есть русофобского бытописательство.

Можно констатировать, что ответить на это массовое западническое идеологическое направление охватившее российское творчество, своим русским по духу провидческим творчеством, достойно расово пытался возродить лишь Всеволод Крестовский (1839-1895).  Русская провидческая литература была возвращена на свой расовый путь творчеством Всеволода Крестовского,  но либеризованное панславянизмом «общественное мнение» России, в лице русофобствующей интеллигенции, как бы «не заметило» его пророческого творчества.

Жизненный путь Всеволода Владимировича Крестовского типичен для  государственного деятеля великоруского имперского духа. Сын уланского офицера из старинного дворянского рода. Сначала была учеба в 1-й Санкт-Петербургской гимназии (1850—1857). Она продолжилась на юридическом факультете Санкт-Петербургского университета (1857—1861). В 1868 году Всеволод Крестовский вступил юнкером в 14-й уланский Ямбургский полк и в 1869 году был произведён в офицеры.

В качестве прикомандированного правительством к штабу действующей армии штаб-офицера, принимал участие в русско-турецкой войне 1877—1878, где по своей инициативе лично участвовал в боевых действиях. В 1880—1881 годах военный секретарь при начальнике Тихоокеанской эскадры, а с 1882 года чиновник особых поручений при туркестанском генерал-губернаторе М. Г. Черняеве. В 1884 году был причислен к Министерству внутренних дел. Генерал тайной полиции. В отставке с 1892 года до конца жизниКрестовский редактор издания «Варшавский дневник». Умер в Варшаве, был похоронен в Санкт-Петербурге на Никольском кладбище Александро-Невской лавры, затем советскими гробокопателями был перезахоронен на Литераторских мостках Волкова кладбища.

Богатый жизненный опыт и природный дар геосоциального изследователя-провидца Всеволодом Крестовским был литературно отражен в дилогии «Кровавый пуф: Хроника о новом смутном времени Государства Российского».
 
В последний период жизни Всеволод Крестовский продуктивно занимался «польским» и «еврейским» вопросами и естественно связанной с ними проблемой взаимоотношения этнонациональных культур народностей России в условиях господства идеологии либералистического интернационализма, теократического духа ветхозаветной библеистики. Чтобы лучше освоить  межнациональную расовую имперскую проблематику и ее антипод проблематику интернационалистскую, Крестовский тесно общался с равинатом  синагог и священнослужителями польских костелов. Он в оригинале штудировал Талмуд и Тору, эти своеобразные «евангелия» еврейской социальной мистики, как и их ветхозаветные каббалистические толки в границах интернациональной идеологии политической иудаистики. Богатый жизненный опыт и природный дар геосоциального изследователя-провидца Всеволодом Крестовским был литературно отражен в дилогии «Кровавый пуф: Хроника о новом смутном времени Государства Российского».

Служебные жизненные коллизии дали Крестовскому возможность совокупного  провидческого глубокого проникновения в «еврейский» вопрос, и такого же глубокого проникновения в дух и проблематику взаимоотношения разных российских народностей тогдашней России. Большую роль в формировании мировоззрения Крестовского сыграли натурные наблюдение жизни черты оседлости. Наблюдения за организацией продовольственного снабжения русских войск Новороссии и роль в нем еврейского элемента. Писатель обобщил этот обширный материал  в трилогии, трех больших романов: - «Тьма Египетская», «Тамара Бендавид» и «Торжество Ваала» под общим названием последнего.

Трилогия печаталась в «Русском вестнике» (третий том остался незаконченным). Крестовский дал в ней самое яркое и правдивое в русской художественной литературе описание преступлений всех инорасовых либералов открытых и скрытых русско и имперско ненавистников. Этой россиянской, мстительной иудохазарской публики, прячущейся за любой национальной и религиозной личиной социальности, жившей тотальным расхищением крестьянских и земских русских средств спекуляциями и прививавших в русской земской школе крестьянским детям враждебное отношение к Монархии, Царю и вообще к системе Великоруской Государственности.

Тип россиянского, как и любого иного либерала, практически всегда  двойственен. Так для себя и своего семейства и своего клана он может быть традиционалистом, но в расовом социуме среды народов он непримиримый, мстительный и коварный  расист. Его человеконенавистническая цель поработить расовые созидательные народы и беспредельно паразитировать на их ресурсах жизнеобеспечения. Он начисто лишен великого имперского чувства Общинности, как и по дикарски его презирает, и ненавидит это великое природное чувство и всеми имеющимися у него силами изкореняет его в духе расовых народов. В этом плане и смысле либерализм, это прежде всего и только, врожденная психопатология души и дегенеративного духа.

Крестовский оставил огромное публицистическое наследие русской мысли, но при всем этом практически не был «замечен и отмечен» литературной критикой, ее господствующим либеральным общественным мнением той России, как и всех иных ее «консервативных» сил. Разгадка подобного феномена забвения мыслителя и его огромного природного великоруского дара проста как хозяйственное мыло. Подобное мировоззрение «не соответствовало либеральному духу той эпохи». Провидческая проза В. Крестовского оказалась практически не востребованной общественной мыслью России конца XIX-го и начала XX-го века. Так и по сей день этот огромный провидческий талант находится в практическом забвении общественного мнения, и советской и «демократической»  России.

Насмешкой и фактически издевательством над социальным творчеством Крестовского стала «демократическая» кино и телепостановка в духе «мыльной оперы» его произведения «Петербургские трущобы». То же самое касается «комедийной» экранизации «Собачье сердце» Булгакова, здесь типичным компилятором итальянской кинопостановки, выступил советский кинорежиссер Бортко, создавший типичную «интересную советскую киношку».  То же касается и глубокого размышления Пушкина «Как Царь Петр арапа женил», с экранизацией советского кинофильма в форме легкого водевиля и т. д. Я вынужден был написать работу «Наш Пушкин» в защиту от советско-демократического опошления его личности. В защиту величественной роли «солнца русской поэзии», в культуре и значения его культурологической роли, в дополнение лингвистики Ломоносова, в формировании литературного Русского Языка и его стилей. 

 Почему традиция замалчивания великоруской расовой мысли возникла в то время, когда «марксизм-ленинизм» и «демократия» в Имперской России бродили «призраками»?

Современные призывы считать русскими людьми всех русскоязычных, уже не подданных Всероссийского Императора, а граждан России говорящих на русском языке возникли не на пустом месте, это была осознанная политическая акция со времен Императора Николая Первого. Помните исторический эпизод диалога маркиза Кюстрина и Императора Николая Павловича: -

Однажды на придворном балу император Николай I спросил французского маркиза Астольфа де Кюстина, гостившего в ту пору в России:

- Маркиз, как вы думаете, много ли русских в этом зале?

- Все, кроме меня и иностранных послов, ваше величество!

- Вы ошибаетесь. Вот этот мой приближенный - поляк, вот немец. Вон стоят два генерала - они грузины. Этот придворный - татарин, вот финн, а там крещеный еврей.

- Тогда где же русские? - спросил Кюстин.

- А вот все вместе они и есть русские...

И нет никакой разницы между «вот все вместе они и есть русские», «созданием невиданной в истории общности «советский народ» и сегодняшним «национальным» перлом «многонационального российского народа». Все эти социальные штампы во все эпохи в своем духе космополитизма политической иудаистики и антигосударственном смысле, однотипно «демократически» социально  разрушительны.   Тот же XX-й век своим «серебренным периодом русской культуры», этой интернационалистской  субкультуры идеологии псевдорусской либералистики, усугубил антимонархические, республиканско-революционные настроения в России. Провидческие мысли Всеволода Владимировича Крестовского опрокидывали безвозвратно напрочь и навзничь царившие в российском обществе XIX века главные догмы того времени, русофобские идеологию «панславянизма» и материалистику идеологического, космополитического лозунга «Москва – Третий Рим». А исключительно на них идеологически обосновывался и сооружался псевдорусскими социальными пророками жупел псевдогосударственности России, «могучий государственный колосс на глиняных ногах». И в итоге Россия, Русский Мiръ, попала в большевистский колониальный плен красных рабовладельцев.
 
Эта социальная либеральная Химера наглядно показала, что в теократически ветхозаветном облике, как и в идеологическом плену красной идеологии в его социальной политической форме  «многонационального федерализма», она закономерно оказалась именно «колоссом на глиняных ногах». Русская История дважды наглядно показала псевдогосударственность этого политическо-идеологического «колосса на глиняных ногах». Так было в 1917году и в «перестроечных» 1985-1993 годах. В Феврале 1917 года хватило смещения «верными слугами» Всероссийского Императора с упразднением монархической системы Великоруской Культурологии, «удерживающей» ее веками. И это же продолжилось в ничтожном сопротивлении народа «октябрьским» оккупантам, международным мировым революционерам.  А в «перестройку» 1985-1993 годов подобному краху псевдогосударственности «федеративного ссср» оказалось достаточно всего лишь объявления о подписании «федеративными лидерами» бюрократической бумажки Беловежского сговора (кою живьем никто никогда не видел по сей день).

Недавно чуть было не осуществилась третья подобная смена нынешней формации власти в рамках политической конструкции ее государственности «многонационального российского народа», Нашего с Вами современного американизированного псевдогосударства, с непонятным мутным будущим  его жизнестойкости в форме колониальной либералистики, как и его исторической Судьбы. Им стал безпрепятственный военный марш из Ростова на Москву пятитысячной боевой колоны ЧВК «Вагнер». Он неминуемо закончился бы падением этой власти, политическая псевдоэлита коей уже вовсю разбегалась из РФ в разные стороны. Его смогли остановить лишь перед самой Москвой временным политическим самоубийственным сговором с Пригожиным и вскоре «отступников», лидеров политического и военного руководства ЧВК «Вагнер» сгубила «игра гранатами в полете самолета».

То что создание и деятельность ЧВК «Вагнер» и Пригожина лично поддерживали кремлевские небожители не вызывает сомнения. Я думаю, что сам Пригожин ясно представлял себе ничтожность реалий «исполнительной власти» РФ, во главе с «гарантом конституции». Он ведь скорее всего хотел лишь подтолкнуть саму эту «исполнительную власть» к решительным действиям обретения реалий суверенности  в обстановке СВО. Но эта попытка провалилась.   

Пример ВОВ, как всенародная победа «советского народа» здесь не показателен. ВОВ и ужасы разрухи и оккупации пришлись в основном на исконную территорию проживания Русского Мiра. И тогда в ощущении очередного нашествия ига оккупантов русский народ поднялся  на защиту своего Русского Мiра. А интервенты, либерал-большевики, хозяева «ссср», по своей паразитической колониальной привычке, интернационально красят Нашу с Вами Русскую Победу в их красный интернационалистский цвет.

Это все тот же плен идеологического господства интернационалистики от идеологии политического иудаизма мировых революционеров. Сегодня он пребывает в виде идеологии «марксизма-ленинизма», в коем она, в его «демократической» разновидности и осуществляется и по сей день. Вот на это новое «смутное время» и приходиться период провидческой творческой жизнедеятельности Михаила Булгакова.

Конечно же, Булгаков всем своим великоруским духом ощущал все то гибельное антигосударственное наследие псевдогосударственности либералистики и «федеративного» политического национализма Русского Мiра XVIII-XIX веков в предшествующий ему период. Он ощущал в лицах глубокий кризис российской литературной мысли и видел дьявольскую ритуальную Суть красной колониальной каббалистики этой власти большевиков. Можно лишь предполагать ставил ли он перед собой внутреннюю задачу возродить русский дух в литературе, публично и заикаться об этом было нельзя. Очевидно, его творчески вел дух великоруского «коллективного безсознательного», в этом плане он и создавал свои пророческие шедевры. Величие великоруского духа Михаила Афанасьевича показывает то, что политически он не красил своих идеологических оппонентов в черный цвет, либо слепо преклонялся перед предшествовавшими ему Русскими Титанами. Булгаков своим Гением смог по великоруски синкретизировать все пророчества великоруской культурологической мысли. Он показал, комплексно, расово, все то природное прорицательное, что частично содержалось у тех и иных великовуских прозрениях предыдущей русской мысли.

К примеру, тот же Хомяков видел порочность церковной институционалистики и догматов обрядности иудохристианской Церкви, но прозрел лишь условного «русского христа». Булгаков не остановился на этом. Он показал не только ложность Основ иудохристианства, но и разрушительную порочность явления «мировой религии», как таковой.

Михаил Булгаков литературно подвел итог классики социального наднационального великоруского вопроса. Он показал, что в конечном итоге идеология интернационалистики ереси политического иудаизма в любом ее «национальном» и интернациональном обличии, есть все тот же антисоциальный революционный процесс разрушения жизни народов мира и ее колонизации. Показал и гибельный воцарившийся глобальный характер главного «демократического» лозунга большевизма «кто был ничем, тот станет всем», как превращения всевозможного криминального босячества и инорасового антигосударственного элемента в своих верных служек и общественную элиту для «построения общества нового типа» с «невиданной ранее в истории общностью – советский народ».  Там в итоге человеконенавистники, либерал-организаторы этой рукотворной террористической вакханалии, спрятавшись за рядами своей многочисленной охраны, будут с садистским наслаждением наблюдать, как разделенный их гнусной красной пропагандой расовый имперский народ, с террористическим изтреблением своих расовых лидеров, идеологически превращенный в чернь и понукаемый их социальными лозунгами, рвет чубы друг у друга. А в гибридных, «мирных» и «горячих» Гражданских Войнах, идеологически разжигаемых теми же либералами, грабит и убивает своих близких.