Записи для себя. Июль 2024

Записи для себя. Июль 2024.
                ***
Почему происходящее сейчас в Америке так напоминает развал СССР? Дело во многом в том, что вообще все происходящее на Земном Шаре происходит после Просвещения, после того как массы, переваренные системой образования, приняли ценности, а главное мифологию проекта Просвещения. Эта мифология сегодня покоится на двух колоннах: марксизме и фрейдизме. Почему фрейдизм и марксизм покорили массы? Потому что и та и другая мифология наукообразны, они очень похожи на науку, веселым сходством обезьяны с человеком. Методология марксизма и фрейдизма не имеют с экспериментальной наукой ровно ничего общего. И то и другое учение не удовлетворяют попперовскому критерию фальсификации: опровергнуты они никак быть не могут. Как мы помним, учение Маркса всесильно, потому что оно верно. Ну, а ГУЛАГ, в качестве крайней доказательной меры, быстро убедит несогласных. Но именно наукообразие этих лжеучений определили их невероятный успех в массах, ибо с младых ногтей школа приучает нас думать, что «научное» синоним «хорошего». Но дело не только в том, что марксизм и фрейдизм издали похожи на науку. Дело в том, что у масс был запрос на новую мифологию, массы хотели новой мифологии, массы без мифологии жить не могут. В том числе интеллигентные массы. Это - очень важно. Марксизм и фрейдизм составляют костяк свежеслепленной мифологии. В 1914 году, интеллигентные массы поддержали войну, позже они поддержат Гитлера. Сегодня они страстно полюбили ХАМАС. Эта тема, тема мифологического интеллигентского сознания, глубоко разработана в лекциях Александра Моисеевича Пятигорского. Вернемся к исходной точке наших рассуждений: почему происходящее сейчас в Америке так напоминает развал СССР?  А потому что игроки те же, и главный игрок – массы полуобразованных, оглупленных школьным и университетским образованием недорослей. Любопытны последствия наступления марксизма и фрейдизма. Марксизм, поставивший на экономику, оказался для нее губительным; голод, нищета и дефицит следуют по пятам марксистских режимов. Фрейд поставил на либидо, и всюду где фрейдизм восторжествовал, любовь измельчена в труху. Воистину, отупляющее действие марксизма и фрейдизма – бесподобны. Чем отличаются марксизм и фрейдизм от старых, добрых мифологий. Они поразительно пошлы и мелки, дно в двух вершках. Греческая мифология, скажем, породила поразительной глубины архетипические рассказы. Но от марксистов и фрейдистов ничего кроме «отнять и поделить» и «ты = невротик, марш на кушетку», вы не дождетесь. Истинная беда в том, что проекту Просвещения противостоит фундаментализм, предлагающий вернуться туда, куда вернуться нельзя, ибо в одну и ту же реку нельзя войти дважды, и ты не тот, и вода другая.               
***
Очень часто приходится слышать: среди ортодоксальных евреев ничуть не меньше проходимцев, нежели в среднем по Израилю. Харедим, ортодоксы отнюдь не моральнее остальных израильтян. В этом стоит разобраться подробнее. 1. Среди верующих бесспорно есть жулики. А как же? Люди, как люди. А вот сколько их на тысячу населения мне неведомо. Я просто этого не знаю. Но, когда я в Бней Браке дважды, в силу своей безбрежной рассеянности, оставлял бумажник на прилавке магазина, за мной неслись, потрясая пейсами, продавцы, уговаривая забрать свои шекели и документы. И когда я сидел с мамой в больнице, я получал бесконечные пейсатые, горячие порции от «Эзер-ле-Цийон». Но, это, конечно, очень поверхностный взгляд на вещи. 2. Очевидно, что религиозный проходимец заметнее светской особи, он на виду, в него тычут мозолистым, светским пальцем: кипу напялил, а сам-то…. Но и это внешняя сторона дела. 3. Более глубокое рассмотрение проблемы приводит к пониманию того, что вне системы нравственных координат, ценностей сама постановка проблемы выглядит совершенно абсурдной, лишенной смысла. Что, впрочем, верно и для любой иной проблемы, будь то научной, или же житейской. Где он, метр, позволяющий замерить нравственность? Как он выглядит, моралеметр?  С точки зрения светской, соблюдение Субботы не есть моральная ценность. Но с точки зрения ортодоксальной, соблюдение Субботы представляет собою именно нравственную ценность. И изучение Торы – нравственная ценность. Вообще, приверженность традиции, есть с нашей точки зрения именно нравственная ценность. В светской системе координат, это не так. Поэтому сам спор о том, моральнее ли ортодоксы, или напротив зловреднее остальных израильтян, попросту лишен смысла. Без договора о реперных точках, системах отчета, этот спор абсурден, туп. Но вечен, как вечны тупость и злоба.
***
Итак, разговор о нравственности вполне бессмыслен вне и помимо натягивания координатной сетки, фиксации системы отсчета, относительно которой те или иные поступки предстают нравственными или порочными. Религиозный еврей, бегущий натощак в шесть утра в синагогу трясти бородой в течении часа, с точки зрения светского еврея попросту понапрасну тратит время.  Религиозный человек не в силах понять, как его сосед часами пялится в экран, глядя на то, как двадцать два тупых балбеса гоняют мяч. Здесь важно заметить следующее: с вольтеровских времен светская мораль очень развилась, окрепла и обзавелась своими святыми. Для нас с Вами вполне понятно, если я скажу, что светскими святыми были Чехов и Сахаров. Поговорим о Чехове. Марк Алданов пишет «нет двух мнений и относительно красоты его морального облика». В самом деле: тысячи бесплатно принятых больных, бесконечная возня с бездарными начинающими литераторами, помощь бестолковым, пьющим и сварливым родственникам, устройство библиотеки в Таганроге, поездка на Сахалин... Невозможно понять, как все это вместила короткая жизнь больного Чехова. Но после книги Дональда Рейфилда нам вполне очевидно, что Чехов был именно светский святой, и «тараканил» (по его собственному выражению) все женское, что попадалось, как бы это поизящнее выразиться, под его крепкую докторскую руку. Так что светский мир успел породить и своих святых и свою нравственность. Я не буду эту нравственность формализовывать, но своя моральная сетка есть и у людей вполне себе светских. Без и помимо этой сетки существование общества – невозможно. А там, где есть эта система реперных точек, там есть и святые. Андрей Дмитриевич Сахаров был именно светским святым.
Беда Израиля в том, что обе эти моральные координатные сетки: религиозная и светская напялены на очень маленькую страну, в которой жесткое трение между религиозным и светским населением неизбежно. В Америке можно забраться в Монси или Спринг Велли, и знать не знать, и не ведать о том, что происходит за забором. В Израиле это совершенно невозможно. При этом обе стороны: светская и религиозная, твердо, непреложно, абсолютно, непререкаемо убеждены в том, что именно они избранный народ, проживающий в свете, а остальные погружены в кромешный мрак и непроницаемую тьмутараканскую тьму. Религиозные евреи убеждены, что их светские соседи, par excellence, наркоманы, развратники и, в лучшем случае, скотоложцы. А светские, в свою очередь, твердо знают, что пейсатые - мракобесы, тунеядцы и паразиты. И все эта злоба сконцентрирована на очень скромной израильской площадке. Признаюсь, мне от этого смрада взаимной ненависти бывает тяжело дышать.   
Реальность, на самом деле, очень сложна, и есть громадная серая зона, в которой светская и религиозная части населения страны трутся друг о друга. Взаимопроникновение и взаимное влияние неизбежны. И все-таки это взаимное влияние очень слабо, и вот почему: дело в разности, несоизмеримости временных масштабов, в которых обретаются светская и религиозная части населения Израиля. Для еврея Моисеева Закона – масштаб времени – тысячелетие, светские евреи с трудом выдерживают общение с собственными родителями. Эта разница временных масштабов более всего затрудняет общение и понимание. Для ортодоксального еврея верно: мой дедушка-цадик делал так, и я ему наследую, сохраняя в мельчайших деталях его образ жизни и поведение. Светский израильтянин скажет: мой дремучий дедушка поступал таким образом, поэтому я никогда так себя вести не буду.    
Примечательно, что алия из СССР породила и светских, и религиозных святых. Для меня бесспорным светским святым был и остается Александр Владимирович Воронель. Вполне традиционными ортодоксальными святыми являются Рав Зильбер (я имел незаслуженное счастие его знать) и Иосиф Менделевич.  Борьба между светскими и религиозными святыми может погубить страну. Паруса зла, как любил повторять Мераб Мамардашвили, охотно надувает энергия истины, энергия видения истины. Печально, что от гражданской войны нас упорно спасают арабские соседи. Без них мы сожрали бы друг друга живьем. Это очень огорчало Рава Штейнзальца, и он говорил: отчего бы нам самим не поднять планку взаимопонимания повыше? Не получается.
***
Оставаясь вполне равнодушным к поэзии и поэтике Маяковского (навяз в зубах со школьной скамьи) я регулярно перечитываю «Воскресение Маяковского» Юрия Карабчиевского. Эта уникальная книга полна точнейших наблюдений о сущности и смысле поэзии, поэтического творчества. В этом смысле, я могу ее сравнить лишь с лучшими книгами о поэтике Михаила Леоновича Гаспарова. 
Что же есть поэзия? «Обратимся, прежде всего, к очевидному: поэзия занимается внутренней сутью явлений. Внешние качества людей и предметов, легко обнаружимые поверхностные признаки используются ею лишь как средство и способ для постижения тайного и скрытого. Однако здесь существенна одна деталь. Внешнее не есть конечная цель, но оно и не препятствие постижению внутреннего. Здесь неуместны геометрические аналогии, потому что внутреннее как предмет поэзии не содержится внутри внешнего, а пронизывает его и взаимодействует с ним. Поэтическое постижение — не анатомическое вскрытие, оно происходит не за счет разрушения оболочки, а за счет активного с ней взаимодействия. Великое значение поэтического образа, если можно о нем говорить обобщенно, в том именно и состоит, что с его помощью мы постигаем скрытую суть природы, людей и событий, никак не нарушая их естественной целостности, не внедряясь, не ломая, не убивая. Так живет поэзия, так живут поэты». Продлим эту замечательную мысль: всякое подлинное познание (физическое, химическое, биологическое, художественное) занято раскрытием внутренней сути вещей. Это раскрытие происходит через разглядывание вещей через оптику платоновских идей.  Именно этим заняты наука и искусства. Но что мы узнали о процессе познания в ХХ веке? Квантовая механика нас научила тому, что, не нарушая  естественной целостности вещей, не внедряясь, не ломая, не убивая, познание невозможно. Думаю, что оно невозможно, не только в науке, но и в искусстве.