Цепные псы самодержавия. Глава 22

                Часть вторая
 
                Штаб -ротмистр Грабовский

                Глава двадцать вторая

     - Васенька, беда! Беда, Васенька! У Николаши сильный жар! - нужно за доктором посылать! - вбежала в кабинет мужа Наталья Николаевна.
 
- Опять?! - тяжело вздохнул тот, - сейчас Петьку на тарантайке пошлю. Думаю, что через часа два он привезёт доктора, - Василий Григорьевич Грабовский встал из удобного кресла и вышел.
 
 Десятилетний Николай - младший сын Грабовских- болел постоянно. Слабое состояние его здоровья не позволяло отдать его в хорошую Харьковскую гимназию. Мальчика учили многочисленные домашние преподаватели, которых за приличную плату нанимал его отец.
 
Платить Василию Григорьевичу было чем. Он являлся одним из богатейших землевладельцев Харьковской губернии. На его землях выращивали пшеницу, овёс и табак. После выхода в отставку подполковник-кирасир очень активно занялся сельским хозяйством, и у него это получалось очень хорошо. Кроме этого он купил прекрасных кобыл и жеребцов на государственном  Беловодском конном заводе для организации своего дела. Была у него такая мечта: основать конный завод, который стал бы самым престижным на всём российском юге.
 
 Десятки тысяч десятин земли ему перешли по наследству от отца, который унаследовал их от своих предков.
 
 У супругов Грабовских было двое сыновей: старший Григорий и младший Николай.
 Старший Григорий 1858 года рождения, в возрасте 10 лет был отдан в Петровскую Полтавскую гимназию, чтобы после её окончания поступить в военное училище и сделать блестящую карьеру офицера. Физически крепкий и развитый мальчик очень радовал своих родителей: неплохо  учился и был на хорошем счету у начальства.

 Младший Николай 1861 года рождения, очень болезненный, неуклюжий и воспитывался матерью, а также многочисленными гувернёрами и учителями.
 
К 18 годам Григорий превратился в юношу красавца, не очень высокого, но крепкого с хорошими знаниями военного дела, который уже был прекрасным кавалерийским наездником.
 
- Гриша, пойдёт по моим стопам - будет офицером, как я, мой отец, мой дед и мой прадед! Обязательно кто-то из Грабовских служил Отечеству на полях брани, не жалея живота своего! - пафосно заявлял Василий Григорьевич всем своим родственникам, друзьям и знакомым.

 После окончания военной гимназии Григорий поступил в Николаевское кавалерийское училище.
 
Отец был преисполнен гордостью за своего сына.
 
Когда Григорий в чине корнета закончил училище, пришло время думать  Грабовским и о младшем Николае, очень умном, но физически слабом юноше.
 
Он захотел учиться в Императорском Новороссийском университете в Одессе.
 - Похвально, что у Николая есть желание учиться, а не дурака валять! Не военное,  к большому моему сожалению, учебное заведение, но всё же... - с разочарованием сказал Василий Григорьевич своей супруге, - лишь бы от болезни какой-нибудь не умер.
 
 
  На младшего сына было больно смотреть. Высокий, очень худой, сутулый, с частыми приступами головной боли и, почти всегда с простудой.
 Мать его очень любила и жалела. Кто же был виноват, что он родился таким?
 
Николай поступил на историко-филологический факультет Императорского Новороссийского университета.
 
 Ему сняли квартиру, состоящую из трёх комнат, которая находилась недалеко от бывшего Ришельевского лицея, который преобразовали в 1865 году в Императорский Новороссийский университет, по улице Екатериненской. Наняли приходящую прислугу.
 
Отец каждый месяц высылал Николаю 100 рублей.

 - Для гражданского человека, особенно студента, вполне хватит! Даже с избытком! У него же нет никаких полковых трат! Да и нужного офицерского уровня поддерживать не нужно, - объяснил  Василий Григорьевич своей жене.
 
- Да, Вася, конечно! - не перечила ему супруга.
 
Григорию отец ежемесячно высылал как минимум 250 рублей.
 - Я сам служил и хорошо знаю, что офицер, особенно кавалерист, всегда нуждается в деньгах. Если бы Григорий служил в одном из гвардейских полков, то он бы и в 500 рублей в месяц «не вмещался». Хотя гвардия - это чрезвычайно престижно!
 
 100 рублей Николаю вполне хватало. Он хорошо питался. Имел пять костюмов, дюжину сорочек, почти десяток пар туфлей и ботинок. Ещё два пальто. Студенческая форма за свой счёт... На книги, основную его страсть, денег уже не было. Здесь выручала мать. Наталья Николаевна два раза в году приезжала в Одессу, чтобы навестить сына. Отцу ведь всегда было некогда.
 
Николай очень радовался приездам матери. Они вместе ходили в академический русский драматический театр, здание которого было построено на месте бывших хлебных складов. Наталье Михайловне очень нравилась  оперная труппа Городского театра, которая давала концерты в драматическом театре, после того  как сгорело их здание.
 
 Мать с сыном обязательно посещали все Одесские книжные магазины, где Наталья Михайловна обязательно оплачивала все покупки Николаши. Иногда они добирались и до будок на Греческом базаре. Николай просто обожал эти места. Здесь по низким ценам продавались уже принадлежавшие раньше кому-то книги. Выбор здесь был колоссальный и на многих языках. Николаша прекрасно владел французским, немецким,  немного говорил по-английски. В Одессе у него возникло желание выучить греческий язык.
 
После отъезда матери, у Николая в доме оставалась высокая стопка купленных вместе с нею книг и две, а иногда и больше,  сторублёвых банкнот.
 
Сам Грабовский младший посещал родовое поместье только на летних каникулах и находился там не более двух недель. Ездил на лошадях, тесно общался с конюхами, кучерами, плотниками . Ему нравилось «хождение в народ». Хотелось понять как и чем живёт простой люд. Ведь Николай с первых месяцев своей учёбы в университете начал писать статьи, рассказы, сатирические миниатюры и посылал их во все газеты и журналы не только Юга России, но даже в Москву и Санкт-Петербург. Подписывал он свои работы различными псевдонимами. Иногда   его рассказы или статьи помещали в какой-нибудь небольшой газете, и тогда Николай получал от редакции 1 рубль, а иногда даже 3! Младший Грабовский невероятно этим гордился, но никому никогда не рассказывал. Даже матери, которой доверял очень многое из своей личной жизни.

 Николай именовал отца не иначе, как «папенька». Маму называл только «мамочкой».
 
С отцом был всегда вежлив, выполнял все его приказы. Терпеливо слушал наставления и никогда не перечил. Этому научила его Наталья Михайловна.
 
Николай, ещё с первых дней учёбы в университете, понял, что нужно поддерживать ровные отношения со всеми товарищами по факультету, а также с преподавателями. Это тоже была школа матери. Благодаря этому Грабовского уважали абсолютно все! Он всегда занимал деньги бедным студентам, которые материально жили очень тяжело. Часто прощал им долги.
 
С приходом лета на городских пляжах устанавливали платные купальни - деревянные кабинки на сваях, которые тянулись вдоль берега.

 Мужчины купались в костюмах, закрывавших даже руки и ноги. Дамы обязаны были купаться в специальных платьях и обуви.
 
Николай не понимал, как это можно наслаждаться морской водой, находясь в купальне! Ведь её пространство было чуть больше платяного шкафа!

 Грабовский с друзьями начинали купальный сезон уже в начале мая, а заканчивали в середине, а иногда, даже, в конце сентября. Купались, естественно не на пляжах  Ланжерона или Аркадии, а в диких и безлюдных местах. Здесь они плавали и ныряли абсолютно голыми, не боясь быть увиденными.
 
Эти морские «ванны» шли на пользу Николаю. Через год он практически перестал болеть простудой. У него уже крайне редко кружилась голова. Физически он стал очень крепким молодым человеком с хорошо развитыми мышцами рук и ног. Увы море не смогло сделать из него красавца! Высокий, сутулый, с длинным хищным носом огромным кадыком, жёлтыми, как у собаки глазами, он не привлекал внимания женщин.
 
Как ни странно у Николая была любовница. Гречанка Мария, невысокая коренастая женщина с горбатым носом, невероятно большой грудью, широкими бровями, у которой не наблюдалось даже подобие талии.
 
Мария была замужем за моряком, который почти десять месяцев в году проводил в море. Ей же, страстной тридцатилетней женщине, всегда хотелось молодых и очень молодых мужчин. Николай являлся для Марии идеальным мужчиной. Не скупой: всегда дарил  ей недорогие подарки, умел скрывать их интимные отношения и был неутомимым в постели.
 
 Николай закончил третий курс и в июле поехал к родителям.
 
Отца он нашёл в приподнятом настроении: Григория недавно произвели в поручики. Гордый Василий Григорьевич не уставал рассказывать об этом своим домочадцам, соседям и даже всем многочисленным работникам  своего имения.
 
Николай, как всегда провёл дома, две недели. Купался в пруду, ездил на самом смирном, уже старом, жеребце «Алмазе», читал книги в отцовской библиотеке.
 
Затем вернулся в Одессу. Ничего не менялось... Вдруг, в начале октября, пришла телеграмма от отца. «Бросай всё тчк Срочно приезжай тчк»
 
 Никаких объяснений, никаких подробностей...
 
 Пока Николай добирался домой, он только и думал о том, что произошло. Заболела мамочка? Что-то случилось с папенькой? Может бы произошло что-то с Григорием? Колотилось сердце... Не хотелось ни есть, ни пить... Только домой!
 
 Мама была жива и здорова, только с красными от слёз глазами. Отец был тоже здоров. Высокий, с животиком, с недельной щетиной на щеках, что на него было не похоже.
 
- Сын, я тебя вызвал для решения самого кардинального вопроса в жизни нашей семьи. - Без всяких предисловий, сразу же начал Василий Григорьевич. - Месяц назад Григорий неудачно упал с коня и повредил себе правую ногу. Мы с матерью думали, что обойдётся. Увы, не обошлось... Нога поломана в трёх местах. Врачи сказали, что Григорий, как минимум, год проведёт в гипсе. К сожалению, самое главное, что он останется инвалидом. Правая нога будет значительно короче левой.
 
Николай от ужаса закрыл своё лицо ладонями. Мать тихо заплакала.

 Отец выдержал паузу. Вытер носовым платком покрасневшие глаза. Его большой кадык заходил вниз и вверх...
 
- Все мои предки были военными и всегда служили России. Это не только наша семейная традиция, но и наша гордость. До того, как несчастье произошло с Григорием, он являлся продолжателем  дела вот их, - Василий Григорьевич повернулся к многочисленным портретам  прадедов и дедов,  висевших на стенах просторной гостиной.
 
Опять наступила пауза. Мамочка уже не плакала, а только отрешённо смотрела на мужа и сына.
 
- Николай, теперь ты являешься продолжателем традиций Грабовских! - напыщенно изрёк отец.
 
- Папенька, что я должен сделать? - тихо спросил Николай, чувствуя как замирает от ужасного предчувствия его сердце.
 
- Стать офицером Российской императорской армии и служить до выхода в отставку по выслуге лет, - пояснил отец.
 
- Папенька, так я учусь в университете! Я ничего не понимаю в военном деле! И я сугубо гражданский человек, не офицер! - принялся размахивать руками Николай.
 
- Значит будешь офицером! Тебя научат! - строго, ледяным тоном, произнёс Василий Григорьевич. - Ты - Грабовский или кто вообще?
 
- Грабовский, - еле слышно прошептал Николай.

 - Я в этом никогда не сомневался! Грабовский значит защитник  нашего государя и России! Я уже всё продумал. - Василий Григорьевич наставительно поднял указательный палец правой руки вверх.
 
- Вася, так расскажи! Не молчи! - раздался тихий голос Натальи Николаевны.

 - Слушайте! Николай один год будет служить вольноопределяющимся. Затем сдаст экзамен на офицерский чин. Ничего сложного в этом нет, и другого пути не существует, - объяснил Василий Григорьевич.
 
- Нижним чином! - прошептал Николай и едва слышно повторил, - нижним чином... - У него стала кружиться голова.
 
- Естественно, что начнёшь свою службу не юнкером, а вольноопределяющимся! Что в этом страшного или плохого? - отец начал возмущаться.
 
Для того, чтобы не превращать тяжёлый для Николая разговор в семейный скандал, он тяжко вздохнул и, стараясь унять противную дрожь в теле,  сильно заикаясь, произнёс:
 
- По-по-понятно, па-па-папенька! Я - буду оф-оф-офицером, как ты.
 
Через неделю Николай с отцом выехали в Гатчину, где дислоцировался Лейб-гвардии Кирасирский Её Величества полк, которой в обиходе просто именовался Гатчинские Синие Кирасиры.
 
Командир полка генерал-майор  Лермонтов  Александр Михайлович, будучи ещё корнетом, начинал  свою службу с Грабовским Василием Григорьевичем, поэтому немедленно удовлетворил просьбу приятеля своей молодости.
 
- Я беру твоего замечательного сына, Василий Григорьевич, но окончательное решение зависит от постановления общего собрания офицеров полка. Ты же прекрасно знаешь, что полк гвардейский, и в нём соблюдаются все традиции, - предупредил Лермонтов.
 
- Я всё понимаю, ваше превосходительство! -  Грабовский-старший разговаривал с генералом очень уважительно, - поэтому подождём постановления офицеров полка. Прошу  Вас, чтобы вы рассказали господам офицерам обо мне, нашем дворянском роде и огромном желании моего сына стать кавалерийским офицером и  служить нашему императору и России.
 
- Конечно! Я знаю, как нужно представить кандидатуру Николая! - ответил Лермонтов.
 
 Общее собрание офицеров Лейб-гвардии Кирасирского Её Величества полка было назначено на субботу, и Грабовским нужно было ждать ещё четыре дня.
 
 Василий Григорьевич снял удобный домик недалеко от Егерской слободы вместе с прислугой.
 
Все эти дни Николай с отцом гуляли по берегу озера, где высился очень красивый  дворец, построенный императором Павлом, и по тихим, ухоженным улочкам Гатчины.
 
Старший Грабовский был сосредоточен и говорил мало. В основном это были наставления для сына. Он пояснял кто такой вольноопределяющийся. Его обязанности, отношения к нижним чинам и офицерам.
 
- Ты, Николай, парень умный. Военные науки преодолеешь. Меня беспокоит твоя верховая езда. Ты же не умеешь, вообще не умеешь, ездить верхом, - отец тяжело вздохнул.
 
- Папенька, как это не умею? - удивился Николай, - я на «Алмазе» все окрестности объездил. Ни разу не упал, - похвастался он.

 В ответ отец вновь вздохнул.
 
В субботу все офицеры Лейб-гвардии Кирасирского Её Величества полка на своём общем собрании разрешили Грабовскому Николаю Васильевичу поступить на службу вольноопределяющимся в их полк.
 
- Я так и знал! - радостно обнял Василий Григорьевич сына, - поздравляю тебя! В понедельник ты пройдёшь освидетельствование у военного врача и останешься в полку, а я возвращаюсь домой. Сразу же поеду в Одессу, где заберу все нужные документы в университете. Их тебе вышлю вместе с  учебниками по конно-сапёрному делу, артиллерии, топографии..- у старшего Грабовского от невероятного возбуждения, которое его охватило, ходил вверх и вниз огромный кадык, кустистые брови шевелились, чуть впалые щёки стали приобрели розовый цвет.
 
- Хорошо, папенька! Спасибо, папенька! - отвечал Николай, у которого было на душе грустно и пусто.
 
В двадцать один год начинать военную службу нижним чином - это не клубничное варенье, не мёд! После трёхлетней успешной учебы в университете Николай знал, что его ждёт ад.
 
-Сын, обмундирование, питание ты должен будешь оплачивать из своего кармана. Согласно правилам ты, как вольноопределяющийся, имеешь право проживать на частной квартире, а не в казарме. Деньги я тебе буду высылать каждый месяц. Рублей так 150... Думаю, что будет достаточно! Если не будет хватать, то немедленно телеграфируй! - продолжал объяснять отец.
 
Начальник полковой учебной команды штаб-ротмистр Чугуев сразу же потребовал, чтобы Николай заказал себе на собственные средства полное обмундирование у полкового портного с условием, чтобы оно ничем не отличалось от казённого солдатского.
 
Через три дня оно было готово. После того, как Грабовский надел это солдатское обмундирование, между ним и офицерами образовалась бездонная социальная пропасть.

Теперь Николай не имел права просто разговаривать и держать себя свободно с людьми одетыми в офицерские мундиры. Для Грабовского это было унизительно, ведь он и они принадлежали к дворянскому сословию.

 Естественно, что Николай воспользовался единственной привилегией вольноопределяющегося: жить на частной квартире, а не в казарме. Он снял небольшие, но довольно уютные две комнаты в большом доме, расположенном в пятистах шагах от места размещения полка, также Грабовский нанял приходящую раз в два дня прислугу.
 
Теперь каждый день, ранним утром, в темноте, Николай бежал в полк. Надев жёлтую тужурку из верблюжьего сукна с чёрным воротником, он, вместе с другими солдатами строем, направлялись в конюшню, где при свете мощных керосиновых ламп производили уборку, чистку лошадей и их кормление.
 
После этого, также строем, возвращались в казарму, где солдаты пили чай. Все вольноопределяющиеся, а их  было всего пять человек, приглашались вахмистром в его отдельную комнату. Пили чай с бутербродами, которые ими были принесены из дома. Вахмистр, с большим аппетитом поглощал бутерброды и учил господ дворян уму-разуму.

 После чая, в казарме, под руководством унтер-офицеров изучали винтовку и правила стрельбы из неё.

 Ровно в восемь часов вся учебная команда сидела за партами в классе. Приходил штаб-ротмистр Чугуев, и начинались занятия по топографии или изучению Уставов.
 
С 10 до 12 часов в полковом манеже производилась езда учебной команды.
 
Затем следовал перерыв на обед. Солдаты шли в столовую, а вольноопределяющиеся направлялись в отдельную изолированную комнату в офицерском собрании, которая имела вход с улицы. Здесь они обедали за свой счёт.
 
Потом следовал так называемый «мёртвый час». Солдаты спали в казарме, а вольноопределяющиеся  занимались своими делами. Грабовский, например, всегда имел с собой учебник по артиллерии, или топографии, или конно-сапёрному делу.
 
Затем, уже до самого позднего вечера, занимались гимнастикой, фехтованием, строевой подготовкой, верховой ездой, стрельбой в тире.
 
На всех этих занятиях всю учебную команду муштровали, закаливали, вырабатывая подлинную кирасирскую выправку.
 
Возвращался Грабовский домой уже глубоким вечером разбитым и усталым до такой степени, что хотел немедленно отправиться в постель. Вместо этого он всегда более часа уделял изучению какого-либо учебника, который прислал ему отец.
 
И так  происходило изо дня в день. Многие месяцы.
 
Тяжелее всего Грабовскому давалась верховая езда в манеже. Здесь штаб-ротмистр Чугуев учил солдат учебной команды не только уверенно держаться в седле, но и особой манере езды, которая свойственна  Синим Кирасирам.

 Самое неприятное было в том,что Чугуев очень не любил всех вольноопределяющихся. В них он видел представителей непонятного и чужого ему штатского мира.
 
Штаб-ротмистр Чугуев внушал Николаю настоящий панический ужас.
 
Сначала все солдаты учебной команды, в том числе вольноопределяющиеся, ездили совсем без стремян для того, чтобы получить правильную уставную посадку. Езда строевой рысью, да ещё и без стремян, была очень утомительной. Ведь держаться в седле приходилось только лишь усилиями колен, которыми нужно было крепко сжимать круп коня.
 
Когда же слышалась команды Чугуева «Встать на сёдла!», то у Грабовского внутри всё «обрывалось».
 
Все становились на сёдла, сильно качавшиеся под ногами и начинали балансировать руками, чтобы поддерживать равновесие. Чугуев выходил на середину манежа и щёлкал бичом. Лошади резко ускоряли шаг, а солдаты падали в опилки. В это время Чугуев вовсю потешался, но, почему-то только, над вольноопределяющимися:

 - Эх, господа! Эх, господа! Какой позор! Какой стыд!

 Ещё хуже чувствовал себя Грабовский во время  верховой езды при полной боевой амуниции: с винтовкой и шашкой.
 
Очень часто Чугуев бил бичом не по крупу лошадей, а по телам вольноопределяющихся.
 
- Щёлк! Щёлк! Прошу прощения, господин вольноопределяющийся! Кажется я вместо лошади слегка ударил бичом по вашему изнеженному телу, - с сарказмом смеялся штаб-ротмистр.
 
Грабовскому очень часто приходилось падать, но благодаря удаче, всегда без ущерба для здоровья. У некоторых солдат случались и увечья. Бывали случаи, когда после падения с лошади, солдата приходилось отправлять в полковой лазарет.
 
По субботам все занятия заканчивались в 12.00 часов дня. Чугуев выдавал увольнительные билеты всем, у кого в течение недели не было никаких замечаний.
 Можно было ехать в Санкт-Петербург. Грабовский, никогда не бывавший в столице, мечтал увидеть этот город. Однако после первого же увольнения,  желание посещать Питер у него исчезло.
 
Все улицы Санкт-Петербурга кишели офицерами всех родов войск. Каждому нужно было отдать честь. Это делалось особым манером. При виде офицера Грабовский должен был ещё за несколько шагов перестать размахивать руками и начинать маршировать, как на параде: левой рукой придерживая ножны своего палаша. За два шага до офицера, он должен был резким движением повернуть голову в его сторону, взглянуть ему в глаза, одновременно приложить вытянутые пальцы в белой перчатке к головному убору, а затем с силой опустить руку вниз.
 
Грабовский ездил в Питер только один раз в месяц. Как правило, это было воскресенье. Утром он выезжал в столицу на первом поезде в вагоне третьего класса, который ему был положен, как нижнему чину. Возвращался в Гатчину Николай  восьмичасовым вечерним поездом.
 
 Мчалось время...  Неумолимо приближалась пора сдачи экзаменов на офицерский чин. Однако к ним допускались только те вольноопределяющиеся, кто получил в полку чин унтер-офицера.
 
Грабовский вместе с другими вольноопределяющимися  подал специальный рапорт Чугуеву по команде с  прошением принять у него экзамены на чин унтер-офицера.
 
В конце февраля Николай успешно сдал экзамены и стал младшим унтер-офицером.
 
 Экзамены на офицерский чин были назначены на начало мая. Сдавать их нужно было в Николаевском кавалерийском училище.

 В этом училище была принята 12 балльная система. В гвардию можно было выйти только в том случае, если испытуемый получил по результатам всех экзаменов средний балл не ниже 9. Если ниже 9 баллов, то только в армию.Отметка в 6 баллов по какому-либо предмету считалась неудовлетворительной.
 
 Экзамены по тактике, конно-сапёрному делу, артиллерии, закону божьему, военной-истории, топографии Грабовский сдал очень хорошо. Верховую езду - с большим трудом.
 
 Средний балл 8! Так оценила его знания и умения экзаменационная комиссия Николаевского кавалерийского училища.
 
Николай был уверен, что его отец будет очень огорчён тем обстоятельством, что он не сможет служить в гвардии. Вышло совсем наоборот: Василий Григорьевич остался очень доволен. Его сын стал корнетом! Офицером-кавалеристом!
 
Служить корнета Грабовского Николая Васильевича отправили в 21 драгунский Белорусский  Его Императорского Высочества Великого князя  Михаила Николаевича в город Владимир-Волынский.

 Этот древний город Киевской  Руси до 1795 года входил в состав Речи Посполитой, а после третьего раздела Польши стал уездным центром Волынской губернии.
 
 Последняя перепись населения, проведённая в 1861 году, во Владимире - Волынском, насчитала  6122 жителя иудейского вероисповедания, 1788 православной веры и  723 католика.
 В городе насчитывалось семь синагог как каменных, так и деревянных. Православные - Кафедральный собор Рождества Христова и Храм Святого Николая, а также один католический костёл Святых Иоакима и Анны.

 Значительная часть города занимало еврейское кладбище. Старое, которое начиналось от улицы Завальской, тянулось вдоль Флюшной и упиралось в улицу Ковельскую.

 От старого уже продолжалось новое еврейское кладбище, открытое в конце 18 века. Заканчивалось оно у домов по улице Дубниковской.
 
Евреи владели 27 магазинами и 2 городскими аптеками.
 
С 1861 года во Владимире-Волынском открылась смешанная двухгодичная русскоязычная школа.
 
Город издревле славился своими гончарными промыслами. Также во Владимире-Волынском находилась небольшая табачная фабрика, завод по изготовлению труб, где работали 33 человека.
 
 Город был известен своими ярмарками, которые проходили четыре раза в год.
 На центральной площади в тёмное время суток на столбах горела дюжина керосиновых фонарей.
   Мостовых, мощённых булыжником, во Владимире-Волынском не было. Только узкие тротуары в три доски.
 
21-й  драгунский Белорусский полк располагался в старых каменных, давно уже обветшавших казармах.

 Ходили разговоры о том, что в следующем году начнут строительство трёхэтажных  из красного кирпича и удобных флигелей для офицеров и их семей.