Пушкин в Поденных записях Кауфмана Самойлова 2

(из серии Эпитомы пушкинистики)

Часть 2

Выписки из  ТОМа 2

У Пушкина: «Лучше опала, чем презрение»

У Ю. Любимова говорили о спектакле «Десять скверных анекдотов из жизни Пушкина»38. Это только очередное озорство. Мыслить глубоко он не хочет, характер ставить не умеет. Он талантливо и ярко видит движение. Его спектакли — зрительные. Все же я, вероятно, возьмусь за Пушкина, несмотря на противодействие Гали. К театру тянет. Именно движение, свет, цвет
и нравятся.

Замысел «Повести о Московском сражении». Московское сражение — победа русского идеализма. Подспудное  содержание этого  идеализма,  при  всей  неприглядности  мирной действительности,  — ощущение  громадного, вселенского  потенциала  русской  культуры  и  русского  гения. Особенность нашей истории в том, что деспотизм не может задавить гения. Это суть Пушкина, Достоевского и Толстого. Русский Атлас держит на плечах весь груз русского деспотизма. И надежда в нем не иссякает. Истинную русскую культуру ничто не свернет с вселенского пути.

Записки Л. Чуковской об А. А. Ахматовой. Замечательная проза. Жаль, что у Пушкина не было своей Л. К.

Сказал речь в Музее Пушкина в честь  137-й годовщины его смерти. О том, что Пушкин — образец способа мыслить  и  характера для  современного  цивилизованного  русского человека;  что при  Пушкине не было бы распри славянофилов-западников; что честь выше совести.

Макашин не согласен с точкой зрения Ахматовой на Н. Н. Пушкину. Он, может, и прав. Но картина, которую рисуют Коростылев или Доризо, — верх пошлости

В  мире  гораздо  больше  людей  с  идеями,  чем  с  мыслями. Идей и у дурака с избытком. Мысли же бывают только у избранных умов вроде Пушкина, Герцена, Ларошфуко, Стендаля.

Приходил западник Уно Лахт. Удивлялся, что русские так медленно развиваются, что за сто
пятьдесят лет не могут перешагнуть через Пушкина.

Дочитал «Живаго». На похоронах доктора потекли слезы, как когда читал о смерти Пушкина у Вересаева.

Мы слишком поспешно судим об отношениях Пушкина с Натальей Николаевной, и о ней как о личности. Мы ничего не знаем (или мало) о нравственной стороне этих отношений  потому  что  это  явление  развивающееся,  а  для  развития  было слишком мало времени.
Пушкин  успел  полюбить  Н.  Н,  как  физическое  существо, а она и этого в Пушкине полюбить не успела. Катаклизм с Дантесом мог быть поворотным пунктом их отношений, за ним следовал бы новый период, где возможны три варианта:
1)  . Н. Н. развивается в духовное существо и становится ипостасью Пушкина или чем-то самостоятельным;
2)  .  Н. Н. перерастает Пушкина духовно и духовно порывает с ним (самый невероятный вариант);
3)  . Н. Н. не развивается и Пушкин уходит от нее, разлюбив ее физическое существо.
Мы  бессознательно разрабатываем  один  из трех вариантов (чаще  всего  в  нашем  литературоведении,  кроме  Ахматовой)  — первый, и неправомерно переносим гипотезу в реальный период отношений Пушкина и Н. Н.

Наталья Николаевна не любит Пушкина как мужчину. Зачем искать тому опровержения, когда есть потрясающее стихотворение,  где она «делит поневоле».  Полюбить же в Пушкине гения не успела или не могла. Поэтому есть драма отношения Пушкина к Н. Н., но не наоборот. Там все ясно. И никакой вины на Н. Н. нет, даже если она переспала с Дантесом. Чтобы драма разрешилась, просто мало было времени. Скорей всего он бы ее разлюбил. Убийца  Дантес.  Он  не  имел  права  стрелять,  даже  если  не знал, что Пушкин гений. А у нее  и  внутри  все  в  порядке.  Она  полюбила  в Ланском и мужчину и генерала. И была хорошей женщиной.
Христианство  надо  сперва  воспринять,  а  потом  принять. У нас чаще всего  наоборот:  принимают,  а до восприятия ум не доходит.
Краткость времени  не дала  Н.  Н.  стать жертвой  Пушкина. Она была обречена.

Пушкин заплатил жизнью за то, что в угоду своей страсти женился на Н. Н., не заставив ее полюбить себя, т. е. преступил высший человеческий закон. Скажут — тогда все так поступали. На то он и Пушкин, чтобы ответить за всех.

Почему свобода — право человека? Кто и за что дал ему такое право? Свобода — обязанность человека.

Наши почвенники пытаются доказать величие языка наличием диалектов. В то время как истинная русская культура Пушкина старалась  избавиться  от диалектного  своеволия  и  создать русский язык великих понятий.

Как и в XIX веке, после падения пушкинского стиха, упавшая культура порождает некрасовскую школу, так и здесь являются «в чем мать родила»
Постоянно происходит диффузия прозы и поэзии.  Пушкин назвал «Онегина» романом, Гоголь «Мертвые души» — поэмой.Некрасов вводит прозу в поэзию, Тургенев — поэзию в прозу.

В  России было пять истинных умов.  Пушкин — ум эстетический,  Герцен — гражданский, Достоевский — духовный, Толстой — нравственный и Ленин — ум политический.

Н. С. Хрущев заменил азиатский деспотизм российским своеволием. Это все же не так жестоко.

Разница между пушкинской плеядой и «позднепушкинской плеядой».  Истинной плеяде Пушкин — мешал.  Свидетельство тому Вяземский с его умом и судьбой. Они — завидовали и судили и имели на это право. То, что они увидели за Пушкиным, за светским шаркуном, мелким дворянчиком, стремящимся в большой свет, достоинство (Вяземского) знака плеяды.  Мы
Пушкину не завидуем и с ним не тягаемся

Соотношения между понятиями — великий писатель, гениальный писатель и классик.
Великий  —  это  мера  мировоззрения,  концепции  мира, влияния на формирование типа человека своего времени и времен последующих.
Гений  — мера дарования,  то есть способности  первозданно передавать впечатление от мира.
Классик —  мера литературного  совершенства.  Видимо,  великий должен включать в себя и гениальность и совершенство.
Но, возможно, что и не всегда. В Вольтере, к примеру, нет гениальности.
Великий — Толстой, гениальный — Тютчев или Есенин, классик — Языков, А. К. Толстой, Гумилев.
Грани, однако, размыты.  Классик может быть порой гениален, а гений велик.
Есть еще писатели субстанциональные. Это зачинатели великих литератур — Данте, Сервантес, Рабле, Шекспир, Пушкин.