Пашка

                1.
Пашка впервые увидел белый свет аккурат после Дня России – 13 июня. Просто тесно ему стало в маленьком хрупком домике. Да и распиравшее всё больше день за днём любопытство подстегнуло желание выбраться наружу. Сквозь тонкие стенки Пашкиной квартирки очень часто доносились звонкие трели. Пашка знал, вернее чувствовал, что это мама с папой поют ему красивые песни, рассказывая в них об огромном и неизвестном мире. И он решил, что пора бы уже познакомиться поближе и с родителями, и с миром.
И вот в ночь на 13-е июня Пашка начал стучать в этот мир своим маленьким остреньким клювиком. Под заливистые и радостные песни мамы и папы он, наконец, справился со скорлупкой и вывалился на дно гнезда, где уже пищали две его сестры и два брата.
Гнездо стояло на земле в густых зарослях травы, потому что все соловьи устраивают гнёзда прямо на земле, ну, иногда могут расположить его и в кустах, но это редкость. А Пашка, как вы уже догадались, мои дорогие читатели, был птенцом соловья.
Ура, всё семейство в сборе, все детки вылупились, и оба пернатых родителя счастливо звенели трелью до самого рассвета.
Так, в дружной компании, в тепле и сытости пролетели две недели. Пашка и его братья с сёстрами уже немного окрепли и стали потихонечку выбираться из гнезда. Рядом рос пышный куст сирени. Он уже давно отцвёл, но густая листва с невероятной силой манила Пашку. И вот 1 июля юный соловей взмахнул маленькими крылышками и скрылся в зелени сирени. Братья «аплодировали» ему громким писком. Сёстры завистливо промолчали. А Пашка ухватился лапками за тонкую веточку и испуганно смотрел по сторонам – впервые он так далеко отлучился от родного дома. И всё бы ничего, но за Пашкиным полётом следили не только братья – старая трёхцветная кошка растянулась неподалёку на травке и, прищурив зелёные глаза, не моргая смотрела на куст сирени. Она прекрасно видела молодого соловья, который испуганно раскачивался на тонкой ветке. В два прыжка кошка достигла цели – Пашка свалился на землю, и домашняя хищница быстро сцепила его зубами. Бедный Пашка так испугался, а острые зубы так глубоко и больно вонзились в его тельце, что он не мог даже пискнуть. А кошка уже бежала в сторону большого деревенского дома, крепко держа добычу в пасти.
Шестиклассник Виталька в это время мастерил во дворе дома свой видавший виды двухколёсный велосипед. Симба – так звали кошку – рысцой протрусила мимо мальчика, но тот успел заметить жертву в её зубах. Он изловчился, прыгнул за кошкой и схватил её за задние лапы. Пашка уже едва дышал. «Как глупо и печально, - пронеслось в его угасающем сознании, - я ведь даже ещё ни разу не спел свою песню солнышку…» И густая холодная чернота поглотила юного соловья.
Очнулся он от того, что почувствовал, как нечто ласковое и тёплое теребит его пёрышки. Это был утренний лучик июльского солнца. «Вставай! Вставай!» - лучик гладил птенца по спинке, тормошил за хвостик и немного даже слепил глазки сквозь закрытые веки. Пашка пошевелился. Но всё тельце будто пронзали тысячи иголок. Было очень больно, и Пашка еле слышно простонал. Но это ему казалось – простонал, на самом деле едва лишь пискнул. Он сделал ещё одно усилие и открыл глазки. «Мамочки, где я?» – Пашка обвёл взором пространство вокруг себя на сколько это было возможно, но определить своё местоположение так и не смог. «Наверное, я умер,» - с грустью подумал птенец. Но тут же другая мысль, более радостная, пришла в его маленькую головку: «Если бы я умер, откуда бы тогда взяться солнышку?» И он опять закрыл глаза. Ему было совсем худо, сил не было даже просто смотреть на этот мир.
Медленно, очень медленно возвращалась к Пашке жизнь. Но он очень хотел спеть песню восходящему солнышку и поэтому цеплялся за неё, как мог – всеми своими слабенькими худенькими лапками. И солнце видело это, и каждое утро посылало к маленькой птичке своих сыновей – лучики с радостью проникали в окошко, согревали тельце бедняги теплом, вдыхали в него свою энергию и бодряще шептали в ушки добрые слова.
А вечерами до слуха соловья долетал незнакомый человеческий голос:
- Никак не оклемаешься, бедненький? Ты борись, не сдавайся, мы справимся…
Через три дня Пашка, наконец, более уверенно открыл глазки и попытался встать. Лапки не слушались – дрожали и подкашивались – и Пашка снова и снова валился на бок. Теперь он понял, что попал в дом к человеку и сейчас сидел в большой просторной коробке. Рядом стояла крышечка от банки, наполненная чистой водой. Да, пить Пашке хотелось очень. Он кое-как, вставая и падая, продвигаясь буквально по миллиметру, добрался до поилки и с небывалым наслаждением опустил в воду клювик. Кажется, вместе с «живой водой» к Пашке вернулись хоть какие-то силы. Он уже более твёрдо встал на ноги. Хотя ещё и пошатывался из стороны в сторону – как пьяный.
В комнату вошёл мальчик. Увидев стоящего в коробке пернатого друга, он так обрадовался, что запрыгал на месте и закричал:
- Пашка! Пашка! Ты живой! Ты оклемался!
Так, собственно, Пашка и стал Пашкой, но это неважно. Важнее было то, что смерть отступила, и с каждым днём птенцу становилось всё лучше и лучше. Виталик по такому случаю принёс откуда-то большую просторную клетку:
- Вот, Пашка, новый домик для тебя! С новосельем!
Пашка перекочевал из коробки в клетку. В «новом доме» было всё: поилка, кормушка (да не одна, а целых две!), всякие палочки-перекладинки, лесенки и даже зеркальце (чтобы Пашка видел, какой он красивый). Каждое утро Виталик гонял на своём железном коне на птичий рынок за кормом для маленького питомца, покупал на сэкономленные в течение учебного года денежки муравьиные коконы, мучных червей и, если попадались, личинки мух. Делился с пернатым другом варёным куриным яичком, что мама давала на завтрак, творогом. Давал ему морковку и специальные минеральные добавки, которые тоже покупал – в зоомагазине. И птенец окреп, стал резво прыгать по клетке и даже помаленьку начинал проявлять вокальные данные.
К концу июля Пашка превратился в красивую грациозную птицу с выразительными чёрными глазками. На своих длинных ножках он легко взбирался по всем перекладинкам. А как он пел! Это был настоящий виртуоз певческого искусства. Если большинство его собратьев исполняют стандартную песенку из 4-5 колен (разных видов щёлканья и свиста), то в чарующих песнях Пашки можно было выделить их более 15! К тому же он с неподражаемым мастерством мог делать перестановку этих колен в каждое своё новое исполнение.
Но Виталькину маму эти концерты приводили в бешенство. Она, только заслышав нежные трели, вбегала в комнату сына и закрывала клетку простынёй. Под покрывалом Пашка замолкал.
- Ну зачем ты так, мама? – возмущался Виталик, - Он ведь так красиво поёт!
- Я за день столько песен наслушаюсь, - раздражённо отвечала мама, - что уши вянут, а тут ещё и дома этот певец треклятый орёт! А я устала, я тишину послушать хочу! Выпускай его на волю или отдай кому-нибудь!
На этом дверь резким хлопком закрывалась. Виталик со вздохом приоткрывал «занавес» и печально говорил:
- Ничего она не понимает в музыке…
А мальчик музыку любил. Он сам выучился играть на гитаре и часто вечером, когда мама уже засыпала, тихонько пел грустные песенки, большинство из которых сам и сочинил. И Пашка внимательно слушал его, а потом, под утро, если Виталик забывал накрыть клетку, соловей начинал исполнять свои серенады. И снова в комнату врывалась не вовремя разбуженная мама, снова орала и на сына, и на птаху, грозилась выкинуть соловья вместе с клеткой, Виталик лихорадочно натягивал на клетку простынь, и мама, хлопнув дверью исчезала в своей спальне.
Но однажды, где-то в середине августа, Пашка исчез. Вместе с клеткой. Проснувшись утром, Виталик просто не увидел ни птицу, ни её обитель. Холодный пот покрыл лоб мальчика. Он решил, что мама привела в исполнение свои угрозы и выкинула «певца» на улицу.
- Мама! – истошно закричал парнишка, - Мама! Где Пашка?!
Мама развешивала на улице постиранное бельё и не обращала никакого внимания на истеричные вопли сына.
- Мама! – Виталик схватил мать за руку, - Куда ты дела Пашку?!
В глазах подростка блестели слёзы.
- На «птичку» отнесла, - как ни в чём не бывало, спокойно ответила женщина.
- На какую «птичку»? – Виталик аж задохнулся от возмущения, - Ты с ума сошла, мама? Это же мой друг? Как ты могла?
Парень захлёбывался в рыданиях, но мама вместо сочувствия и сожаления, перетянула сына по спине мокрым полотенцем:
- Ты как с матерью разговариваешь? Вообще страх потерял?!
Но Виталик даже не почувствовал удара и то, что его футболка промокла. Он бежал в сторону птичьего рынка.
Весь рынок этот умещался в двух торговых рядах. По концам каждого ряда обычно продавали крупный скот – коз, телят, баранов. А в середине располагались продавцы домашних (кур, уток, индеек) и экзотических (попугаев, канареек) птиц. Виталик несколько раз прошёл ряды из края в край. Клетки с Пашкой не было. Он подошёл к продавцам:
- Скажите, пожалуйста, клетку с соловьём кто-нибудь видел?
Продавцы, как один, пожимали плечами. И вдруг один дедок поманил Виталика к себе:
- Слышь, парень, видел я твоего соловья. Вон ту тётку с козой видишь (дед показал рукой на стоявшую в конце ряда упитанную женщину средних лет)? У неё проси.
Виталик бросился к тётке:
- Пашка, соловей мой, у Вас?
- Был соловей, - утвердительно кивнула женщина, - да сплыл.
Она как-то скрипуче засмеялась. А Виталика окатило ледяным холодом.
- Как сплыл? Куда? – слова застревали в горле. Он начинал понимать, что пернатый друг утерян безвозвратно.
- Да не знаю я, - голос продавщицы вдруг как-то стал более мягким, ласковым, - подошёл высокий мужчина лет 37-ми, сказал, что давно хотел показать сыну живого соловья, да, мол, где их взять на севере-то? Они там не водятся. И купил. Вместе с клеткой купил. За дорого взял, даже не торговался.
И увидев градом льющиеся слёзы парня, виновато добавила:
- Да разве ж я знала, что вот так…
Она хотела ещё что-то добавить, но только горько махнула рукой.

                2.
А Пашка в это время мчался на быстрой фуре в сторону далёкого Севера, о котором не знал ничего, кроме того, что там очень холодно, и лета не бывает – это ему однажды Виталька рассказывал. «Эх, Виталька, как же так? Как я без тебя буду?» - печально думал соловей. Его пугала и тревожила неизвестность. Он не понял, чем не угодил в доме Виталика и за что его так безжалостно выставили вон.
Новый хозяин особо не заботился о пропитании птицы – давал ему семечки и хлебные крошки. Пашка клевал, а что ему оставалось? Не умирать же с голоду! Но песен не пел. Молчал всю дорогу.
Несколько раз машина останавливалась: водитель – не робот, отдохнуть ведь надо , покушать, да и поспать чуток.
Через пару дней, промчавшись мимо памятного знака «Мурманск – город-герой», водитель радостно воскликнул:
- Ну наконец-то, дома! Сейчас, дорогой, сейчас я познакомлю тебя с Германом. Это сын мой, в пятый класс пойдёт осенью!
Но Пашка не разделял оптимизма нового хозяина. Он грустил и не только по Витальке, но и по своей малой Родине – по сиреневым кустам, голубому небу и тёплому солнцу. А в Мурманске лето короткое, дождливое и прохладное. Когда мужчина вынес клетку из кабины фуры, Пашка не на шутку продрог – после жаркой погоды, стоявшей в это время в Курской области, где, собственно, Пашка и появился на свет, здешние +14 показались довольно освежающими.
- Гера! – крикнул с порога дальнобойщик – Герман! Смотри, кого я привёз!
Из комнаты навстречу папе выбежал светловолосый голубоглазый мальчуган.
- Папка! Папка приехал! – закричал он пронзительным звонким голоском. Он так был рад приезду папы, что даже сразу и не увидел клетку у него в руках.
Мужчина поставил клетку на пол и подхватил мальчонку на руки.
- Ух, ты, хулиган, соскучился? Я тоже очень скучал по вам с мамой. Ну ничего, до следующего рейса есть пару недель. Хочешь, к бабушке в Питер сгоняем?
- Хочу! Хочу! Хочу!
В коридоре появилась молодая красивая женщина в домашнем платье. Она ласково поцеловала мужа в щёку, и тут взгляд её упал на клетку:
- Ой, Кирилл, а это кто?
Теперь уже и Гера увидел гостя.
- Папа! Папа! Кто это?
- Это соловей! Я же обещал тебе привезти живого соловья!
- А он поёт в клетке-то? – сомнительно спросила мама.
- Не знаю, - Кирилл пожал плечами, - я не слышал.
Он был очень рад своему возвращению в родной дом, и вопрос о том, поёт ли соловей в неволе, в данный момент его интересовал меньше всего.
А соловей не пел. Гера с мамой перевернули весь интернет в поисках информации. Все сайты, как один, утверждали: поёт. А он не пел.
- Да что с ним не так? – в отчаянии злился мальчик.
- Может быть, он болеет? – предположила мама – Или у него адаптация? Может, привыкнуть к нам должен сначала, а потом уже петь?
Через три дня семья собралась ехать в Санкт-Петербург, в гости к бабушке Германа, папиной маме, Клавдии Петровне. Пашку решили взять с собой, потому что оставлять его было не на кого.
Но и в городе на Неве соловей не спешил радовать людей своими виртуозными песнями. Так, попискивал слегка и всё.
- Ну чего тебе не хватает! – Гера постоянно вертелся у клетки.
- Действительно, - печально вздыхала мама Геры, Аля.
- Тоскует он, - мудрая бабушка точно определила Пашкино состояние, - по дому своему тоскует. Не будет он петь в неволе, да ещё в чужой стороне.
 - Здесь тепло, смотри – вон солнышко светит, - не унимался Гера, - такое же, как у тебя дома!
«Такое, да не то», - печально вздыхал Пашка, - «И небо такое, и облака такие, но не мои…»
Гера с мамой специально для Пашки купили маленькую переноску и на все прогулки брали птицу с собой. Но ни набережная Невы, ни великолепные Питерские мосты, ни Екатерининский дворец, что блистает своей величественной красотой в бывшем Царском селе, а ныне городе Пушкине, ни Васильевский остров не вернули пернатому вдохновение. Да, он с любопытством разглядывал всё, куда его привозили, попискивал периодически, но петь не хотел. Да какие могут быть песни, когда душа от тоски разрывается!
Но однажды чудо всё же случилось. В тот день по настоянию Клавдии Петровны вся семья, включая Пашку, отправилась на прогулку в Петергоф. Этот уникальный и прекраснейший музей-заповедник, расположенный на южном берегу Финского залива, был создан Великим Петром как загородная резиденция, по красоте своей не уступающая французскому Версалю. И сегодня Петергоф поражает всех без исключения своей роскошью и размахом.
Исключением не стал и Пашка. Он настолько впечатлился великолепными фонтанами, сверкающими в лучах солнца мириадами брызг, что сам того не замечая, начал весело посвистывать. А когда увидел, как Гера с руки кормит орешками белочку, спустившуюся с вековой сосны, то разошёлся не на шутку.
- Смотрите, смотрите, - папа Кирилл, державший в это время в своих руках переноску, поднял её повыше, чтобы всем хорошо было видно, а главное – слышно славную песню курского соловья.
Всю ночь, до рассвета, Пашка выводил свои рулады. Все, кроме Геры (он устал от такой насыщенной прогулки и теперь спал крепким ребячьим сном), до рассвета не сомкнули глаз – слушали своего маленького певца. Но как тот ни старался, столько грусти и печали было в его пении, что Клавдия Петровна невольно перекрестилась и сказала Кириллу:
- Не бери грех на душу, верни соловья туда, откуда взял – тоскует он, не слышите, что ли? Он не поёт – плачет горькими слезами. Верни, сынок, а то горе в дом накликаешь.
Кирилл только вздохнул в ответ – легко сказать «верни».
Погостив недельку у бабушки, Герина семья засобиралась домой.
- А с птицей-то что надумали делать? - не унималась бабушка.
- На следующей неделе у меня командировка в Майкоп, отвезу его туда, - сказал мужчина.
- Домой ему надо, - покачала головой пожилая женщина, - откуда взял, туда бы и отвезти не мешало.
- Ну, в принципе, могу через Курск проехать… Ладно, мам, разберёмся!

                3.
К несчастью, папа Герин не смог поехать в Майкоп – после поездки в Санкт-Петербург свалился с температурой под 40. И по указанному маршруту – а это почти три с половиной тысячи километров – поехал его напарник – молодой парень лет 25 по имени Рома.
И конечно же, Рома, хоть и взял с собой клетку, и пообещал доставить птицу в Курскую область, напрочь об этом забыл. Он с первых же метров пути врубил погромче музыку, а потом в Оленегорске подхватил для большей радости своего давнего друга Игорька, такого же молодого и беспечного парня, и пернатый бедолага напрочь вылетел из его головы. Благо хоть воды в поилке хватило на весь путь, потому как кормить своего подопечного Роману было недосуг.
Уже в Майкопе, остановившись на ночлег в гостинице и выгружая свои личные вещи, парень наткнулся на клетку (она всю дорогу была завешена старой Роминой рубашкой). Игорь ушёл вперёд, чтобы выяснить, есть ли в отеле свободные номера, и не увидел «секретного груза» Ромы.
- Бог мой! – спохватился парень, - Про тебя-то я и забыл совсем! Куда ж теперь тебя девать-то?
Рома поставил клетку на ближайшую лавочку и его вдруг осенило – он открыл дверцу, дав соловью возможность выбраться на волю:
- Тут тепло, ничего, не пропадёшь! А и пропадёшь, никто плакать не будет. Ну же, лети!
Мужчина тряхнул клетку так, что Пашка свалился с жёрдочки на дно.
- Давай, давай! – не унимался Рома, - Чеши отсюда!
Пашка понял, что надо уносить ноги. Он выпорхнул из клетки и тяжело полетел к цветущему гибискусу. Крылья его не были готовы к перелётам, он же, считай, с самого рождения никуда и не летал.
Рома спрятал пустую клетку за скамейку, взял в руки большую дорожную сумку и поспешил вслед за товарищем. Свободные места были в большом количестве, и друзья без проблем сняли двухместный номер.
Пашка спрятался за красивым цветком и, едва дыша от страха, так и просидел до рассвета. «Виталька, - думал маленький соловей, - как ты там? Вспоминаешь ли меня? Наверное, позабыл уже, да и мамка твоя теперь спокойно слушает тишину по вечерам. Не было мне места в твоём доме, Виталька, не было. Да похоже и на всём белом свете не найти мне его». Пашка хотел было затянуть грустную серенаду, но из груди вырвался только жалобный и протяжный свист. Соловей опустил головку и, если бы птицы умели плакать, разрыдался бы сейчас от всей души – столько боли и тоски было в его маленьком, но таком всеобъемлющем добром сердце.
Майкоп встретил маленького Пашку более ласково, нежели Мурманск. Да это и немудрено! Столица Адыгеи располагается у северных предгорий Кавказского хребта и утопает в зелени деревьев. И климат здесь мягкий – летом не жарко, зимой не холодно, да и когда мёрзнуть, если лето длится целых полгода! И люди местные добры и приветливы к посторонним – вон, дворник-то, не прогнал Пашку, не выкинул клетку, а и водички свежей налил в поилку, и пшена насыпал. И собак прогонял, и от кошек уберечь Пашку старался. Добрый человек! И почему все говорят, что он нелюдим?
Пашка потихоньку вылетал по ночам из клетки. То мошку какую поймает, то жучка-червячка найдёт, да и крылышкам тренировка нужна - так и выжил.
Роман и Игорь, отдохнув несколько дней, засобирались в обратный путь. Машина в этот раз шла порожняком, и молодые люди рассчитывали на более лёгкую и быструю дорогу. Парни быстро упаковали свои вещи и пошли попрощаться с администратором гостиницы, молодой девушкой Катей, с которой они уже успели подружиться.
Роман первым вышел на улицу и поспешил к машине. Закинул в кабину сумку и вдруг резко повернул голову к той скамейке, за которой оставил клетку.
Что его подтолкнуло подойти туда, он вряд ли смог бы объяснить. Может быть, просто какой-то интерес, любопытство? А может быть, остатки совести? Но каково же было его удивление, когда он обнаружил не только клетку, но и Пашку, скромно забившегося в уголок своего домика?
Наверное, у птиц тоже есть Боги и ангелы-хранители, ведь кто, как не они да местный дворник, уберегли маленькую птаху?
- Боже ж ты мой, это невероятно, - Романа, наверное, ничто и никогда в жизни не удивило больше, чем сейчас эта клетка с соловьём-путешественником внутри, - Ну ладно, в Мурманске тебе климат не тот. Ладно, в Питере не понравилось. Но тут-то что не так? Тепло, мошек-комашек ешь сколько влезет. И солнце жёлтое, и небо голубое!
«Жёлтое, - с тоской думал Пашка, глядя на Ромку маленькими печальными чёрными бусинками, - да не такое, как дома. И небо здесь совсем другое. И ветер другой. И мошки невкусные!»
Из гостиницы вышел Игорь, в руках у него был какой-то свёрток. Увидев, что Рома с кем-то разговаривает, и этот кто-то сидит почему-то за скамейкой, Игорь с нехорошим предчувствием поспешил к нему.
- Опа, а это что такое? – удивился он, увидев клетку и тайного собеседника Ромы.
= Клетка с соловьём. Кирюха просил завезти её в Курск, но я забыл, будь она неладна. Вот оставил здесь, думал, улетит пернатый, а он не улетел…
- Да, чудно как-то. Может, он больной? Может, у него, как это, птичий грипп?
- Не знаю, - Роман пожал плечами и только теперь обратил внимание на свёрток в руках Игоря, - А это у тебя что ещё?
- А, это, - Игорь, кажется, уже забыл про свою ношу, - Катька сёмгой копчёной угостила. В дорожку нам, сказала. Вкусная! Прям как у нас, на Севере. Попробуй!
- А она-то её откуда взяла?
- Да у неё же мать с отцом на Камчатке живут, вот и передают дочке гостинцы с теми, кому по пути. Не дрейфь, свежая, - Игорь развернул бумагу и протянул другу угощение.
Рома взял отрезанный кусочек рыбы и положил в рот. Ароматная копчёная сёмга пришлась ему по вкусу.
- М-м-м, - довольно промычал парень, - действительно, как у нас. Но всё же отличается чем-то… Наша мягче что ли? Или менее солёная?
И тут его как током прошибло: похоже – это не то же самое!
- Я понял, - прошептал он, - Пернатый, я тебя понял!
Рома схватил клетку с соловьём и побежал с ней к машине. Игорь в полной уверенности, что его друг тронулся умом, с кульком бежал следом. Он не понимал, что вообще происходит.
Уже сидя в кабине, Роман пытался объяснить своё поведение:
- А я-то сначала не понял, почему он не улетел! А он домой хочет. А летать-то он и не умеет, наверное – он же всё время в клетке сидел! А я, дурак, «тут тепло, лети, не пропадёшь»!
- Ром, ты чего? – Игорь ещё никак не мог понять ход мыслей своего друга.
- Гарик, ты знаешь, почему птицы всегда возвращаются домой? Почему они не остаются в тёплых краях? Ведь там всегда лето, всегда тепло и есть еда. Почему они летят назад, зная, что через три-четыре месяца придётся снова улетать?
- Ну, по родной земле скучают, наверное, по родным гнёздам, - ответил Игорь, - Мы ведь тоже скучаем по дому, если уезжаем далеко и на долго. Это ностальгия, брат, никакому живому существу не чужда…
- В том-то и дело, что ностальгия! Как там говорят? Человек может Родину покинуть, да только она его не покинет вовек. Вот и он, пернатый этот, скучает по дому! Недаром же его называют курским соловьём! И знаешь, когда до меня это дошло?
Игорь одними глазами спросил: «Когда?»
- Когда ты мне дал эту рыбу и сказал, что она такая же, как у нас. Такая же, да не такая! Гарик, копия и оригинал – это разные вещи! А ведь соловей всегда возвращается не то что в тот же город или деревню, откуда улетел, а даже на тот же самый куст! Вот до какой степени важен ему его дом!
- Да уж, - только и сказал Гарик.

                4.
На обратном пути в Мурманск Рома уже не забыл заехать в Курскую область. Он созвонился с Кириллом, уточнил, где именно тот купил соловья, нашёл этот, Богом забытый, птичий рынок и ту самую тётку с козой. Козу почему-то до сих пор так никто и не захотел приобрести. Рома рассказал всю историю странствий серенького путешественника и попросил вернуть его в родные пенаты. Женщина даже прослезилась, слушая столь необыкновенный рассказ. А когда Роман замолчал, тихо сказала ему:
- Молодец, парень, у тебя доброе сердце, оно приведёт тебя к большому счастью. Обязательно. А за птенца не переживай – Виталька, хозяин евойный (женщина кивнула в сторону клетки), каждый день прибегает и спрашивает, не вернул ли кто Пашку – так он этого птенца называет. Вот тоже, скажи, чувствует малец, что вернётся к нему птаха.
На том и попрощались. Роман с Игорем покатили дальше, на Север, а расчувствовавшаяся до глубины души хозяйка козы достала из кармана передника старенький мобильный телефон – Виталик оставил ей свой номер «на всякий пожарный».
Как же бежал Виталик на «птичку» после звонка тёти Зины (оказывается, так звали тётку с рынка)! Наверное, его не смог бы обогнать даже самый быстрый бегун на свете. И как же бережно, ещё не веря до конца, что Пашка вернулся, нёс он домой клетку с птицей.
А Пашка? Он будто родился заново! Запрыгал, засуетился в клетке, начал весело насвистывать какую-то новую песенку. А уж какие серенады он выводил всю ночь напролёт! Виталька сидел на диване рядом с мамой и, казалось, счастливее них никого не было на свете. А мама, закрыв глаза и прижав к своей груди голову сына, слушала невероятной красоты пение и тихо, одними губами, шептала:
- Спасибо тебе, Господи, спасибо, что вернул сыну Пашку. И прости меня, дуру, за то, что отнесла тогда этого беднягу на рынок. Господи, ты сегодня не соловья, ты мне сына вернул. Ведь я думала, что Виталька никогда не простит меня. Спасибо, спасибо, спасибо…