Василий Кадомский. Юродивый офицер

Из книги "Игорь Евсин. По кому палка плачет. Рассказы о рязанских юродивых".

Василий Петрович Кадомский. Род. в 1780 г. в рязанском селе Шехманово, в семье небогатого дворянина. С 25 лет поступил в государственное ополчение. Служил офицером в Киевском гарнизоне, но вскоре оставил службу. Вернулся в Рязань и стал юродствовать.
Скончался 2 мая 1848 г. Был погребён на Лазаревском кладбище г. Рязани. 26 июня 1996 г. его святые мощи были обретены и перенесены на территорию Борисоглебского собора. Ныне они находятся в Лазаревской церкви г. Рязани.
 В 1997 г. причислен к Собору Рязанских святых, как блаженный Василий Рязанский.



Оборванец офицер

Помещица Дарья Ивановна Ростовцева молилась в рязанском Казанском монастыре на литургии. Высокий, с длинными льняными волосами дьякон торжественно и громогласно читал Евангелие. Но слова доходили до Ростовцевой, словно сквозь какую-то ватную завесу. Она была крайне расстроена судом, между ней и родственником, который состоялся из-за наследства. Суд был ею проигран, как она считала, несправедливо. Назначен был второй суд, но, по её мнению, и он будет не справедливым.

«И кто захочет судиться с тобою и взять у тебя рубашку, отдай ему и верхнюю одежду…» – вдруг ясно и отчётливо донеслись до слуха Дарьи Ивановны слова читаемого Евангелия.
«Господи, да разве ж я не отдала бы своё имущество? – помыслила Ростовцева. –Но яне могу отдавать имущество, которое должно перейти к моим детям. Имуществом, которым, в конце-концов должны распоряжаться они.
После чтения Евангелия Дарье стало как-то совсем не по себе. Молитва совершенно не шла ей на ум.
– Здорово, мата! – услышала она вдруг бодрый голосок подошедшего к ней высокого стройного старичка. Одет он был в странный, стиранный-перестиранный, ношенный-переношенный длинный хлопчатобумажный халат поверх такой же длинной и старой холщевой рубахи. На голове красовалась, словно изжёванная коровой ватная скуфейка, а на ногах были босовики – нижняя, без голенищ, часть от изношенных сапог.
– А что это ты, мата, не молишься? Уж и «Верую» читают, а ты всё о наследстве думаешь.

«Ничего себе старичок-босовичок, – удивилась Ростовцева, – мысли читать умеет!»
– Раз уж пришла в монастырь, грех Богу не помолиться, – продолжал разговаривать с ней странный богомолец. – Только Он, Судия Праведный. И не токмо на небе, но и на земле. Без него и у тебя правда, и у меня правда и у других правда, но как начнёшь её искать – нигде не найдёшь. А судья земной он ведь, как плотник, что захочет, то на бумаге и вырубит.
Старичок, словно ребёночек, улыбнулся и, наклонившись к Дарье Ивановне прошептал-прошелестел:
– Да не думай ты о земном суде. Молись судье Всевышнему, Всеправедному и Всемилостивому и тогда, мата, всё у тебя будет хорошо. И кривой суд прямое дело не скривит. Выиграешь ты своё дело.
О предстоящем суде, было известно лишь немногим, близким Ростовцевой людям. И потому Дарья крайне удивилась. Но с ее души спал какой-то давящий груз. И молитва, сама собой стала изливаться из сердца.
Вскоре состоялся суд, и наследство по праву перешло к ней. Ростовцева вновь приехала в Казанский монастырь, чтобы отслужить благодарственный молебен и найти того старика, который предсказал ей справедливое решение суда.
Отслужив молебен, она подошла к одной из инокинь, чем-то похожей на галку. Дарье Ивановне, почему-то показалось, что эта галкообразная монашка должна была быть словоохотлива.

Потому Ростовцева без обиняков спросила ее:
–Скажите, матушка, кто это бывает здесь у вас, такой странный – в длинном халате, в мятой скуфейке, в босовиках?
– Это вы о нашем блаженном, о Ваське говорите? Божий он человек.
–Кто ж он такой, ваш Васька?
Служба закончилась, храм был пуст и монахиня, действительно оказавшись словоохотливой, вместе с помещицей присев на лавочку у выхода, рассказала о юродивом всё, что знала.
–Блаженный этот, Васька, родом из Кадома. Кадомский значит… Он не простой человек. Дворянского рода. Любил паломничать по монастырям. Даже в монахи хотел постричься. Да почему-то не получилось.
– Почему же?
– Бог весть, только вместо монашества он в офицерство подался. В Киеве служил. Так что офицер он - наш Васька Кадомский.

«Так вот почему этот старичок мне бодрячком показался…  Выправка-то у него военная», – подумала Ростовцева, – и крайнезаинтересовавшись рассказом, отметила:
– Дворянского рода, из офицеров, а выглядит босяк-босяком.
– Так ведь Василий недолго прослужил. Да и то, когда служил, больше в Киево-Печерской лавре пропадал, чем в полку офицерствовал. Видать там Господь и открыл Василию, что должен он юродствовать. Кадомский подал в отставку, приехал на родину, передал поместье племяннице, дал вольную крепостным и стал юродствовать.
– Прямо так сразу и стал дурачиться? – спросила Ростовцева.
– Ну, вы барыня, чего-то того… не того…– как-то дерзко ответила монахиня, –не дурачиться, а юродствовать. Блаженный он! Разницу-то понимать надо! И не сразустал  онюродствовать, а после молитв, да постов строгих. До сих пор в среду и пятницу его еда - одна вода. Ничего не ест в эти дни. Спит два-три часа в сутки. Всё молится за нас грешных….
Строгий пост Василия Кадомского, малый сон и долгие молитвы на Дарью Ивановну произвели мало впечатления.

– Если он такой праведный, то чего ему юродствовать?
– Чего, чего. … Заладила девка макова, да всё про Якова. Вот, например, ты здоровому человеку о его скорой смерти можешь сообщить?
–А зачем?
– Затем, чтобы покаяться он успел и предстал ко Господу с отпущенными грехами.
Ростовцева задумалась.
– Не любой праведник, – продолжала рассуждать монахиня, – может решиться на такое. А юродивый может. Потому, как юродивый…. Вот наш Вася, например, самой губернаторше смерть предсказал.
– Это Перфильевой что ли, которая намедни преставилась?
– Ей, матушка, ей самой. Я сама свидетельницей предсказания была. Сначала он разговаривал с ней в келье игумении Екатерины. И так достойно, так уважительно, а главное душеполезно беседовал юродивый с губернаторшей, что матушка игуменья осталась очень довольна. Но когда госпожу Перфильеву провожали до кареты, то юродивый дотронулся до её рукава и сказал:
– Не побудешь ты больше в гостях у матушки игумении.
– Это почему же? – изумилась губернаторша.
– А потому, что переселишься навеки вон туда, – ответил Кадомский и указал рукой на монастырское кладбище.

Мы все даже застыдились. Но и недели не прошло, как вдруг госпожа Перфильева возьми да помри. И похоронили её на монастырском кладбище, прямо в том углу, на который показывал Кадомский.А все ж успела она принести Богу покаяние. Соборовалась, причастилась. Приготовилась к уходу своему.А если б не Васька, так и закопали бы ее неподготовленную…
– Что ещё скажешь? – не зная о чём уже и спрашивать, промолвила ошеломлённая рассказом Ростовцева.
– Был такой случай. Как-то зашёл он к своей знакомой. А она в это время посватала племянницу за молодого знатного человека. Подали жених и невеста Кадомскому два яблочка и просили откушать. Он взял яблоки, одно съел, а другое выбросил. С тем и ушёл. Никто не мог понять, почему он так поступил. А через два дня всё выяснилось – свадьба расстроилась.   
– Спаси тебя Господи, матушка, – сказала совсем растерявшаяся от услышанного Дарья Ивановна и, перекрестившись, ушла.

+  +  +


Известный рязанский купец Фрол Батраков на вечере в Доме всесословного собрания наконец-то встретился со своими знакомыми – Рюминым и Макаровым, которые тоже были купцами. Не виделись они давненько, всё дела да дела.
Поговорив о торговле, о возрастающих пошлинах, о мздоимстве чинуш, они вдруг вспомнили о юродивом Василии, которого хорошо знали и между собой называли Божьим казначеем, потому что он нередко брал у них деньги. Купцы всегда давали ему необходимую сумму, потому что были уверены – Кадомский потратит их деньги на богоугодные дела. Но сегодня Батраков задумался. Дело в том, что юродивый опять попросил у него деньги. И сумму назвал немалую.

«Давать или не давать? - думал Фрол.Да и на что такая сумма юроду?»
Изломав голову Батраков поделился своими сомнениями с приятелями.
– А ты дай деньги, – посоветовал ему Рюмин, –и пошли за ним соглядатая. Пусть он посмотрит, что Васька будет с этими деньгамиделать.
На том и порешили. После собрания Батраков решил прогуляться и пошёл к своему дому пешком. По дороге встретил своего управляющего, Макара Телегина, всегда чем-то озабоченного и потому кажущегося насупленным.
– Доброго здравьица, Фрол Сергеич, – поприветствовал он своего хозяина, степенно снимая картуз и кланяясь.
– И тебе не хворать, Макар. Какие новости?
Макар замялся…
– Тут, Фрол Сергеич, вот какое ещё дело… Мне доложили, что юродивый Вася ходит по городу и напевает одну и ту же песенку.
– Какую же? – заинтересовался Батраков.
– Непонятную какую-то. Напевает, что «За Киевом ножи точат острые, большущие. Крови потечёт река больше Днепра».Говорят, не к добру это. Что-то нехорошее случиться должно.
– Ну, чему бывать, того не миновать. А ты иди-ка за мной. Поговорить нужно.
Когда подошли к дому Батракова, увидели сидевшего на крыльце Василия Кадомского. Батраков поздоровался, спросил:
– Что ты сегодня напевал, Василий Петрович? Сказку, аль песню какую старинную?
– Песню, мата, песню.
– А про что она?
– Этого с мороза не выговоришь. А говорить, так язык вывихнешь. Да и не про песню я хотел поговорить, а про деньги, которые давеча просил у вас.
– Ну, добро, Василий Петрович, заходи.
Дав Василию необходимую сумму, Батраков попросил Макара проследить, на что юродивый её потратит.
 
Кадомский через весь город направился в Ямскую слободу. Там он вошел в полуразвалившуюся убогую избушку, пробыл там немного и пошёл обратно в город. Телегин выждал его ухода, зашёл в эту избушку и увидел там старушку с двумя малолетними внучатами-сиротами. Поговорив со старушкой, он выяснил, что без помощи Кадомского дети давно бы умерли с голода, потому что добывать внучатам пропитание старушке не по силам. Во время разговора один из них – курносый и лопоухий, спросил приказчика:
– Дядя, а когда ты был совсем маленький, ты кто был – мальчик или девочка?
У вечно насупленного Макара на глаза навернулись слёзы умиления.
– Когда я был маленьким, я был ребёнком – махнув рукой, ответил он.
– Так ты, милок, – сказала старушка, обращаясь к приказчику, – знай, какие на свете люди бывают! Однажды на Пасху, накануне светлого Христова Воскресения внучата мои плакали от голода, а я, не зная, что делать, молилась и просила помощи у Господа. И вот, поздно вечером, кто-то подъехал к нашему домишке на извозчике и через оградку перекинул на крылечко мешочки с мукой, крупой да с говядиной. Перекинул, да еще крикнул:
– Примите дар Божий! Это вам Господь посылает к празднику Пасхи ради ваших сердечных молитв.
Мы потом узнали, что это был наш Васька Кадомский. Только откуда он узнал про нашу нужду – то никому не ведомо. Не иначе, как Господь открыл ему про неё.
А ведь этот юрод не только нам, он многим нищим помощь оказывает. А сам в обносках ходит и питается, как воробышек стылой зимой– в день по зёрнышку. Как птица небесная - не сеет, не жнёт, в житницы не собирает. Господь питает его.
– А я, дядя, – опять встрял в разговор лопоухий курносец, – говяжью косточку, которая от подарка Кадомского осталась, в саду посадил. Поливаю её, и жду, когда вырастет корова. И тогда у нас всегда будет молочко.
 – Ну, дай Бог, дай Бог…- растерянно сказал Макар, ласково потрепал детишек за вихры и ушёл.
Всё увиденное и услышанное он передал хозяину – Фролу Батракову.
– А главное, – говорил Телегин, –из денег он себе ничего не оставляет. Всё нищим раздаёт.
– Да уж, – задумчиво начал размышлять Батраков, – этот юродивый гол, как сокол, а милосерден и душой чист. А у нас денег три воза, а в головах куча навоза.
Утром Батраков, как всегда просматривал столичную газету и превым делом увидел набранное крупным шрифтом, бросающееся в глаза сообщение о том, что расположенные под Киевым гарнизоны русских войск перешли Днепр и вступили в боевые действия с польской армией. С обеих сторон погибли тысячи людей.
Фрол Сергеевич сидел ошеломлённый. «Так вот про какую кровь на Днепре напевал вчера Кадомский…

В кабинет к нему постучался управляющий:
– К вам Василий Петрович пришёл.
– Проси, Макар, проси…
Батраков, когда у него было время, любил поговорить с юродивым, который мог очень интересно философствовать.
Кадомский вошёл какой-то помятый.
– Как спалось-почивалось? – спросил его Фрол.
– Да не очень. … Лег на один бок – не заснул, лег на другой – не заснул, лег на третий, опять не заснул. Встал и до утра ходил по комнате.
– С чего ж это тебя так завертело? – спросил Батраков, хотя знал, что Василий Петрович часто ходит ночью по комнате из угла в угол, предаваясь размышлениям.
– Всё гадал я, мата, зачем немец обезьяну выдумал. А потом понял, что он её выдумал, чтобы объявит, будто от обезьян люди произошли.
– А как ты мозгуешь?
– Мыслю, что те, кто хочет, пусть думают, что они от обезьян произошли. Таких мудрецов не переубедишь. Например, один из студентов-недоучек, начитавшись немцев, стал мне как-то доказывать, что человек от обезьяны произошёл. Я спросил, почему он так мозгует? Знаешь, мата, что он мне ответил? Ты, говорит, посмотри, как мало стало обезьян и как много людей!
– Ну, студент студентом, а всё-таки происхождение видов – это научная теория. Нельзя же учёных мужей глупцами считать?
– А почему нет? В Евангелии ведь сказано – Господь может погубить мудрость мудрецов и разум разумных отвергнуть.
Ты только задумайся, кто написал Евангелия? Написалэти книги, по которым учатся жить не сто, не тысяча, и даже не миллион людей, а целые народы во всех концах земли. Кто их написал – какие философы, мыслители, учёные? Кто? Неучёные рыбаки да сборщик налогов! Книги, каких мудрецов можно сравнить с написанными Евангелиями?

Так что не зазорно нам, православным христианам, даже самого большого учёного мужапочитать глупцом, если он не признаёт, что Божья мудрость выше его мудрости. Потому стали рыбаки самыми мудрыми в мире, что их неучёность – она от Бога. А что от Всевышнего, то выше самой высокой земной учёности. Спросите ученых, что твердят, будто труд создал человека, почему лошадь каждый день пашет и пашет, а человеком не становится? Они целую теорию разработают, но объяснить ничего не сумеют. А почему? Потому, что Истина это – Христос, Сам сказавший, что Он есть Путь, Истина и Жизнь.  Если человек не верит в Него – не познает он Истину. Горы умнейших книг напишет, высокие награды получит, а Истины не познает! А значит, не познает он ни своего пути, ни своей жизни. Такой учёный мудрец - глупейший изо всех глупцов! И несчастнейший изо всех несчастных человеков!

Фрол Сергеевич не первый раз выслушивал философствования Василия Петровича и знал, что на людях он юродствует, но с близкими ему людьми может здраво обсуждать сложные вопросы. Батраков внимательно слушал юродивого, а приказчик то и дело сморкался в платок. Он простыл оттого, что на пронизывающем холодном ветру ходил за Кадомским по городу, дознаваясь, куда он истратит деньги.
– Мата, – спросил его юродивый, – что это у тебя? В носу понос приключился?
Подойдя к нему поближе, Кадомский взял его за рукав, и тихонечко прошептал на ушко:
– От многих знаний многие печали бывают…А у тебя от твоих знаний, что ты у бедной старушки получил, насморк да и только…