Глава 5. Девушка на мосту

     Звонок Маши отвлёк меня от работы. Маша хоть и с участием в голосе, но безапелляционно заявила, что шеф хочет меня видеть сегодня после семи. Это связано с ещё не начатым переводом нового слова в современной немецкой литературе. Я посмотрел на часы – полчетвёртого. День бесповоротно прошёл впустую. Ни строчки, ни копейки. Придётся вечерять со словарём, а то и уходить в ночь: неотложные задания на трёх языках и придуманный накануне рассказ про Алису XXI века, которой для волшебных превращений потребовалась не бутылочка с ярлыком "Drink me", а подтаявший пломбир, столпились у порога, как очередь к участковому терапевту. Ночную работу я называю словом "тараканить", поскольку кабинетом в моей убогой квартире мне служит кухня, а ночью известно кто на кухне хозяин.
     Вечером, в начале восьмого, вошёл в гулкий вестибюль "Башни". Никелированные "рога" вертушек на проходной опущены вниз, практически не препятствуя проходу, что, впрочем, не особенно влияет на невысокую обороноспособность нашей башни. Это сделано для облегчения массового выхода по окончании рабочего дня сотрудников почти полусотни контор и конторок, подобных нашей. В этом случае выйти проще, чем войти. В большинстве жизненных ситуаций всё обстоит наоборот. Охранник "на воротах" бросил на меня быстрый, профессионально безразличный взгляд. Электронные пропуска заметно разгрузили нынешнее поколение часовых, освободив их от необходимости отвлекаться на краткий диалог и визуальный контакт с регулярными посетителями и позволяя больше времени уделять развитию музыкального вкуса, абстрактного мышления, эрудиции и математических способностей посредством прослушивания радиопередач, решения кроссвордов и судоку.
     Я нажал кнопку вызова лифта. Из четырёх лифтов в вечернее время и ночью работают только два, обозначенных "А" и "В". Поскольку индикатор, обычно указывающий красными цифрами и стрелками положение кабины и направление движения, почему-то был выключен, я встал посередине холла и стал ждать, чем разрешится эта квантовая неопределённость. Мысленно поставил на "А". Пришёл лифт "В", способный комфортно и почти бесшумно поднять тринадцать человек, общим живым весом в одну тонну, на двадцать два этажа.
     Пустым в этот час коридором дошагал до нашего офиса. Броская вывеска сообщала, что здесь находится "N-ский дом переводов", двери которого, несмотря на закрытую офисную, открыты без перерыва ежедневно, кроме воскресенья, с девяти до восемнадцати. "Дом" и его многоязыкое внутреннее содержание символизируют составленные в виде кирпичной кладки прямоугольники флагов разных стран (все флаги в гости к нам), а ярко-красные буквы названия, намалёванные поверх флагов, отражают нашу энергичность и концентрацию на интересах клиента. Впрочем, канадский флаг, помещённый среди прочих, смотрится несколько абсурдно, поскольку переводов с канадского языка мы не делаем за отсутствием такового. Дизайн вывески придумал сам шеф. Он у нас личность разносторонняя. Из всего многообразия мировых наречий наш босс сносно владеет только русским языком (включая глубоко народные диалекты и арго "пацанских тёрок"), что не мешает ему быть эффективным погонщиком стада переводчиков. Кроме "Дома", самого "белого" и легального из всех его бизнесов, шеф владеет интернет-фирмой по оптовой продаже цветов (его познаний во флористике достаточно, чтобы уверенно отличить розу от ромашки) и складами, которые он сдаёт в аренду строительным компаниям. Мне шеф симпатичен своей целеустремлённостью и твёрдым словом.
     – Андрей Андреевич сейчас занят, придётся подождать, – сказала Маша, поднимаясь мне навстречу из-за своей стойки-баррикады. – Как твоя встреча с автором?
     – Нормально, – ответил я. – Текст не сложный, содержание, мягко говоря… но it's just business, как говорил господин Бидерман.
     – Всё так печально? – улыбнулась Маша.
     – Скорее, банально. Семейная сага про двух братьев, один из которых, сволочь фашистская, мальчишкой попал в плен под Сталинградом, а после, искупив вину п;том и мозолями, прижился в наших краях и стал ярым коммунистом. А второй после освобождения из немецких лагерей, где чалился за левые взгляды, прожил долгую жизнь в родном городе, в восточной Германии, возненавидев к старости всё советское. Объединяет братьев разве что лёгкая нелюбовь к людям одной одиозной национальности. В итоге – хеппи-энд при нулевой сумме. Прямо как в индийском кино – разлучённые судьбой братья и жестокость окружающего мира. Мне достался младший брат, Йован, ну то есть Йохан.
     – Шеф телефонит, подожди немного, – сказала Маша. – Хочешь кофе?
     – Нет, спасибо. Первым делом – самолёты.
     "А в нашем случае, – подумал я, – переводы, что вполне рифмуется с самолётами или мыслями о работе". Никогда не составлял рифм. Стихи – не моя стихия. Увы, не пишу стихи я… С чего бы это вдруг я начал рифмовать? На вопрос Виктора Ивановича о моей причастности к поэтическому сословию я совершенно искренне ответил: "Нет". А какие смысловые оттенки отличают "писать стихи" от "сочинять стихи"? И что вызывает у людей поэтические приступы? Неспокойный гормональный рифмофон в юности и рифматизм в старости?
     – Уже почти двадцать минут разговаривает, – Маша указала на красный огонёк телефонного селектора.
     Из-за прикрытой двери кабинета слышен голос шефа, слов не разобрать, кроме интонационно выделяемых им "да" и "да-да", но, судя по плавному и почти симметричному ритму разговора, Андрей Андреевич терпеливо и настойчиво убеждает в чём-то своего респондента. Произносит несколько фраз, за которыми следует пауза. Затем следующая волна. Симплексная передача, выдержанность и вежливость, умение слушать, не перебивая собеседника.
     У меня слегка закружилась голова, такое со мной случается иногда. Давление, что ли, или модные нынче магнитные бури? Обычно лёгкий приступ головокружения или тошноты предшествует моменту наблюдения. Но здесь-то за кем наблюдать? На восьми квадратных метрах приёмной, кроме меня и Маши, никого. Вечер, тишина.
     Возникновение и развитие каких-либо судьбоносных событий маловероятно. Я отошёл к панорамному, от пола до потолка, окну, точнее, это не окно, а стеклянная стена. Открывающихся окон в нашем офисе нет. А сейчас бы распахнуть окно настежь, чтобы глотнуть свежего воздуха, подставить лицо ветру! На уровне пятнадцатого этажа ветер должен быть всегда, даже при штиле внизу.
     Вид – как с боевой башни регулярной крепости: у подножья ров, функции которого выполняет старица великой русской реки (ров даже водой заполнять не надо, природа позаботилась), узкая полоска набережной, мощённая плиткой и засаженная газоном, а по правую руку плавной дугой нависает над водой мост, правда, не подъёмный. Набережную совсем недавно обустроили, после возведения бизнес-центра. Автомобильного движения по набережной нет. Главный вход в нашу башню и въезд на подземную парковку находятся с другой, "парадной", стороны. Впрочем, из-за почти идеально круглой в плане формы здания понятие "другая сторона" несколько, я бы сказал, обтекаемо. Хотя есть же у луны обратная сторона, а луна и вовсе – шар.
     На мосту у ажурной чугунной ограды – фигура в светлом плаще. Это девушка, без сомнений. Её зовут… Нелли. Редкое имя. С высоты птичьего полёта (редкая птица долетит до пятнадцатого этажа) в сером свете сумерек на фоне тускло поблёскивающей жирным змеиным телом реки деталей не разглядеть. Но в моменты наблюдения моё зрение обостряется, приглушая невизуальные ощущения иногда до полного отключения остальных четырёх (а то и пяти) чувств. Время замедляется и становится физически ощутимым, оно обволакивает меня и предметы вокруг. Время становится жидким и тягучим, как сироп. Я же превращаюсь в увязшую в этом сиропе муху с огромными сетчатыми глазами, фиксирующими окружающее с частотой сто кадров в секунду. Звуки растягиваются и как будто пробиваются сквозь толщу воды. Уши закладывает, и я отчётливо слышу только своё дыхание.
     Я неотрывно смотрю вниз, наблюдая за девушкой на мосту. Возвращается с работы? Ждёт кого-то? Для прогулки время и место не самое подходящее. Любоваться красотами природы сложно по причине отсутствия таковых и слепого света сумерек, в котором много не увидишь. Над рекой к тому же сыро и зябко. Дождь утром закончился, небо прояснилось, но к вечеру ощутимо похолодало. Словно для облегчения моего наблюдения, мигнули и стали разгораться, плавно увеличивая яркость, оранжевым светом фонари: приближается время звёзд, фонарей и поэтов. Жители города называют фонари золотыми, имея в виду то ли цвет, то ли количество выделенных из бюджета на их установку денег. И то, и другое несколько преувеличено.
     Нелли облокотилась на парапет моста, наклонилась, свесившись над водой, словно примеряясь броситься в реку. Я замер. Мысленно увидел её, будто она стоит рядом. Мне кажется, я улавливаю запах её духов и даже могу коснуться её плеча или взять за руку, обхватив тонкое запястье, на котором блеснули маленькие золотые часики. Светлые волосы, блестящие от слёз глаза, размазанная тушь, отрешённый взгляд, в котором едва заметно сквозит злость.
     Вот ведь подлец даже не позвонил отправил SMS всё было ошибкой прости нам больше не нужно встречаться номер заблокировал или сменил гадина и эта тоже сучка крашеная ну опоздала на работу да не в первый раз а ты попробуй выберись с моего левого берега в час пик проспала потому что плакала полночи говорил что любит что я самая красивая и родинка на груди летом обещал увезти меня к морю отпуск не дали врёт сволочь подумаешь потеряла это дурацкое письмо напиши новое ты же вся такая умная ты же начальница расчёт дали в один день будто заранее всё приготовили что-то плывёт по реке ветка что ли голова болит а как он ласкал меня и целовал нежно помню как в парке у фонтана первый раз поцеловались возьму сейчас и прыгну с моста глубоко здесь наверное нашёл себе другую и с ней сейчас обнимается все мужики одинаковые добьются своего и всё нам не надо больше встречаться мне в следующем году тридцать пять а я одна-одинёшенька холодно там наверное на дне кто же ей донёс что я назвала её козой драной а что не коза цокает своими каблучками и блеет мне-е-е не-е-е нра-а-авится вы не уме-е-ете рабо-о-отать тьфу сейчас сниму эти чёртовы туфли надо было те красные покупать а потом прыгну и стану русалкой буду завлекать парней родинкой на груди зацеловывать и топить в омуте Катерина с обрыва а я с моста какой холодный асфальт с Алёшей встречусь на том свете сейчас согреюсь пару глотков гадость какая плащ не буду снимать красиво будет будто крылья.
     Она выпрямилась, взяла какой-то предмет, поднесла руку к лицу, отклонилась назад. Блеснуло стекло. Бутылка. Нелли отхлебнула прямо из горлышка. Она выпрямилась, покачнулась, сделала несколько неверных шагов и опять встала прямо, придерживаясь рукой за ограду моста. Подняла голову к небу, отчего её снова качнуло.
     По мосту проезжают редкие машины, пешеходные дорожки пусты, девушка одна, изрядно пьяна, никому не нужна и как бы собирается сменить среду обитания, став русалкой. Бросить шефа с его телефоном и бегом спуститься вниз? Не успею. А если добегу? И что? "Девушка, не прыгайте в реку, вода грязная и холодная. Простудитесь. К тому же здесь очень мелко". – "Тебе чего? Ты кто?" – "Я наблюдатель. Меня зовут Иван".
– Иван, Иван! Босс освободился, заходи! – офис-менеджер Мария прервала моё наблюдение.
 С шефом мы разговаривали не больше пяти минут. С учётом дистанционности нашей работы мы могли бы обсудить всё по телефону. Но такие, часто внезапные, указания явиться под его светлые очи поддерживают, по мнению Андрейандреича, дисциплину и целостность нашей фирмы. Шеф выказал озабоченность и личную заинтересованность в блестящих результатах (в чём он не сомневается) моей работы, в порученном мне переводе книги его старого знакомого, ("старых знакомых" у шефа – полгорода, на этом отчасти и держится его бизнес), Виктора (это обусловило необходимость нашей личной беседы). Сроки и творческий подход, первейший приоритет, аккуратность и вежливость в общении с заказчиком. Виктор Иванович уже сообщил, что подписал договор. Не подведи. После того, как я, преданно глядя в глаза шефу, с правильной интонацией произнёс: "Я всё понял", Андрей Андреевич пожал мне руку и закончил аудиенцию. Я оглянулся, закрывая дверь в кабинет, – шеф снова поднял трубку телефона.
     – Совсем не бережёт себя Андрей Андреевич, работает до поздней ночи! – сказал я, прощаясь с Машей, сидевшей с немного раздражённым лицом и печалью во взгляде.
     – И сотрудникам достаётся, – погрустневшая Маша устало помахала мне рукой.
     Я подошёл к стеклянной стене и глянул вниз, на мост. В оранжевом, ну хорошо, золотом, круге света никого не было. Снова закружилась голова. Моя миссия не завершена. Лифт называется скоростным, но ползёт, как улитка по склону Фудзи, в одинаковом темпе и вверх и вниз. Я выбежал на улицу и через минуту был на мосту. Нелли исчезла. В общем случае с моста два пути – на левый берег и на правый. Или три? Я двинулся к левому берегу. Мост по определению автомобильный и, несмотря на наличие тротуаров по обе стороны от проезжей части, пешеходами не востребован. Я дошёл примерно до того места, где стояла Нелли, – никого. Посмотрел с моста вниз – в холодной, малоподвижной воде, покрытой мелкой рябью, отражаются огни фонарей.
Пошёл дальше, до пика, до вершины горба моста. Фигура в светлом плаще нетвёрдо ступила с моста на набережную и, медленно выйдя из освещённого пространства, пропала в темноте левого берега. "Надеюсь, у неё всё будет хорошо?" – задал я сам себе вопрос. "ДА!" – вспыхнули буквы, подсвеченные изнутри, в окне на высоком этаже нашей башни. Два соседних окна со слогами "АР" и "ЕН" и номером телефона остались тёмными. Прохладный воздух, насыщенный тонким запахом остывающей реки, освежил меня; головокружение прекратилось.
     Время восстановило свой размеренный ход.