Глава 10. Инь-Ян

     До "Башни" я решил доехать на троллейбусе, что немного быстрее, чем пешком, чтобы понапрасну не задерживать Машу. Раз шефа нет, как я понял из её "телефонограммы", в семь она сможет уйти домой. Обратно пройдусь не спеша, прогулочным шагом. На улице ясно и прохладно. Бокал белой сухой осени.
Полупустой троллейбус медленно катится по запруженным машинами улицам. Что-то жужжит под полом, постукивают над головой троллеи, которыми ветеран городского транспорта держится за провода, чтобы не упасть и не сбиться с пути. Окна закрыты, потому в троллейбусе душно. Конец рабочего дня, большинство горожан едут из центра по домам, я же двигаюсь в обратном направлении. Сижу и глазею по сторонам в ожидании полного стирания ядовитого следа Йовановой "Дуги" из картинки сегодняшнего дня.
     Напротив меня сидит женщина с букетом цветов. Она периодически склоняет голову к розам и вдыхает их едва заметный аромат. Она не замечает происходящего, чуть заметно мечтательно улыбается. На лице читается счастье и отрешённость от окружающего мира. Она сейчас не здесь. Она в своём параллельном и совершенном мире. Пусть даже на несколько мгновений, на пару остановок троллейбусного маршрута. Я подумал, что букет вряд ли подарен любимым мужчиной, иначе куда она едет одна и в троллейбусе? Коллегами на день рожденья? Возможно. Но её улыбка скорее романтического свойства.
     Мой рассеянный взгляд скользит по пассажирам. Группа случайных людей, которых ненадолго объединяет маршрут номер четыре. Они проводят на этой маленькой и душной планете время, отмеряемое одной или несколькими остановками, кто-то выходит, появляются новые лица. Кому-то ехать до конечной. Но с конечной остановки троллейбус опять пойдёт на новый круг. Водитель, в пределах маршрута исполняющий роль Бога, управляющего этой планетой, проводит на ней несравнимо большее, чем пассажиры, время. Но и век водителя в кабине недолог. Сколько водителей побывало у руля за всю историю этой машины? За окнами – бесконечно большой в сравнении с салоном троллейбуса город, континент, планета. Всё вместе составляет вселенную в миниатюре.
     Я подумал, что весь окружающий мир, считываемый нашими, средней чувствительности, рецепторами, проецируется в сознание и затем воспринимается личностью через множество призм и фильтров. Общий культурный уровень, жизненный опыт, аналогии с увиденным и прочувствованным, ответы на заданные и незаданные вопросы – личность смотрящего многократно преобразует увиденное, услышанное, пережитое. Иначе говоря, сиюминутное настоящее воспринимается через призму стереотипов, призму прошлого, прожитого, прошедшего. Всё зависит от степени развития не столько первой, сколько второй сигнальной системы. Любое внешнее событие гримируется сознанием с использованием имеющихся в его запасе красок. А прошлое у каждого своё. Как и будущее. Я не люблю надуманные оправдания с отсылкой к перенесённой психологической травме, но тёмные страницы прошлого могут помешать видеть свет в настоящем. Травмы часто оставляют хромоту или шрамы. И тень Кощея над Екатериновкой – своего рода шрам, пятно чёрной сажи на закопчённом огнём войны оконце, через которое Йован смотрел на мир.
     Наблюдатель "при исполнении" всего этого лишён. В момент наблюдения я фиксирую смену ветки, переход, как кристально чистое зеркало, без неизбежной патины, с безупречно чистым стеклом, на котором нет ни единой пылинки моего сознания. Вся моя прошлая жизнь закрывается за спиной как дверь. Ключ в моих руках появляется после завершения наблюдения. Шёлковая нить моей внутренней истории прерывается короткими провалами небытия. Объекты наблюдения и всё происходящее с моими героями я, безусловно, помню, но детали восприятия, тот самый личный психологический грим, я накладываю постфактум. Получается пунктирная линия.
     В момент наблюдения я вижу вас такими, какие вы есть на самом деле. Вся ваша фальшь, заимствования и подражания, надписи на ваших футболках, цитаты в статусах, аватарки, очки, галстуки, татуировки, причёски, разученные перед зеркалом жесты и выражения глаз мне безразличны. Чаще всего мои объекты – внешне неприметные, обыкновенные люди. На тех, кто с разной степенью успеха пытается выделиться из толпы посредством яркой, необычной, а проще говоря, пёстрой наружности, я, конечно, тоже обращаю внимание. Но так же, как и на остальные молекулы толпы, а не как наблюдатель.
     Я вижу вас, а не тех, кого вы пытаетесь вылепить, выдавить, выпестовать из себя. Я вижу вас, а не тех, за кого вы себя выдаёте. Я вижу вас, а не ваших двойников, за которыми вы прячетесь от мира.
     Мы в двух шагах, но нам не придётся обменяться взглядами или несколькими фразами, мы не коснёмся друг друга. Меня так же, как и вас, не касается то, что с нами было до и будет после. Наше нахождение рядом – эпизод, в котором вы, не подозревая того, играете свою роль, а я фиксирую сцену на плёнку. Плёнка будет засвечена после не слышимой никем, кроме меня, команды режиссёра: "Стоп!".
На передней площадке, держась за истёртый жёлтый поручень, стоит мужичок, одетый в шерстяную кофту с какими-то бурятскими узорами и, активно артикулируя, беззвучно поёт. Харе Кришна, Харе Рама? Похоже... Поёт самозабвенно, покачивая коротко остриженной головой в такт звучащему внутри него ритму. Он не пьян, чисто одет. Видимо, просто счастлив, или у населяющих его голову тараканов сегодня День Дхармы.
     На средней площадке, у окна, вполоборота стоят две девушки и о чём-то оживлённо болтают, изредка бросая взгляд на улицу, машины и город за стеклом. Внешне подружки являют собой полную противоположность: одна – кудрявая брюнетка в тёмной юбке-разлетайке, длинных "анимешных" гольфах и джинсовой куртке, а вторая – блондинка в светлом, почти до пола, платье и белом кардигане. Инь и Ян. Хотя по характерам девушек скорее инверсия или глубокая трансформация: энергию Инь этой пары олицетворяет серьёзная и задумчивая светленькая. Солнцезащитные очки брюнетки подняты вверх, вместо ободка придерживая кудри; блондинка, как и я, – очкарик, и её окуляры прочно сидят на носу и поблёскивают тонкой золотой оправой. Та, что стоит ко мне спиной, брюнетка, периодически поправляет сползающие гольфы, грациозно поднимая ножку и балансируя на другой ноге, а блондинка придерживает её за локоток во время этой манипуляции.
     Троллейбус остановился на перекрёстке и шумно вздохнул. Светофор. Я прервал свои размышления. Глянул за окно – между рядов ждущих зелёного света машин лавирует парень с брызгалкой и скребком для мытья стёкол. Этот огненный шар, в оранжевой толстовке и бейсболке, бросается от машины к машине, предлагая протереть запылившиеся фары и лобовые стёкла. Кто-то из водителей соглашается, протягивая в приоткрытое окно монетки более за открытую и весёлую улыбку, чем за кое-как протёртую оптику. Светофор долгий, движения парня расчётливы и выверены. Вдруг этот солнечный мячик заметил подруг в окне троллейбуса, подбежал и быстрым, отточенным движением выстрелил из своей, тоже оранжевой, брызгалки в стекло. Девушки от неожиданности вздрогнули и рассмеялись. Парень помчался дальше, всё так же улыбаясь и не сводя глаз с подружек. Загорелся зелёный – надо ехать. Троллейбус начал разгон, а подружки всё оглядывались на парня, который перебрался, пережидая светофор, на газон, разделяющий дорожные полосы, и помахал им вслед рукой. Девушки улыбнулись ему на прощанье и вновь защебетали о своём, о девичьем.
     Я тоже невольно улыбнулся увиденному. Настроение поднялось: огненный шар со скребком и брызгалкой потеснил в моих мыслях "Огненную дугу". Этот эпизод, продлившийся несколько секунд, занял меня надолго. Я думал, что добра и зла, света и тьмы примерно поровну в нашем мире, они взаимосвязаны, противодействуют и взаимно проникают друг в друга, трансформируются, перевоплощаются. Без одного не может быть другого. Это основа. Китов, что держат наш мир, два. В этом залог равновесия и условие для дальнейшего существования вселенной. Мир, строго говоря, бинарен. Есть два края, два полюса – есть множество промежуточных состояний или оттенков, но они являются продолжением только одного из двух возможных. Утро – не продолжение ночи, а начало дня, осень – пролог зимы, счастье – лучик любви. И, принимая решение, мы выбираем один из двух путей, даже если внешне их количество кажется большим. Былинный камень на распутье предлагает три дороги, но после некоторого довольно скорого раздумья один из путей отсекается как абсолютно неприемлемый и основной выбор лежит между двумя оставшимися. Ну и пути назад, справедливо не предлагаемого камнем, как и обратного хода времени, конечно же, нет. Начать жизнь с нуля невозможно, ноль бесконечно далеко позади, обнулить отсчёт и историю жизни не получится. Всё, что с тобой было – с тобой навсегда. Троллейбус подъехал к остановке. Девушки и дама с букетом вышли. Мне – на следующей.
     Вошёл в холл "Башни", всё так же двигаясь против потока. Народ с хмурыми лицами расходится по домам, покидая свои конторы и конторки, агентства, офисы, богадельни, синекуры, присутствия, интернет-лавки и лабазы. Я иду им навстречу, улыбаюсь и всё ещё несу с собой кусочек тёплого оранжевого огня. Ну и цель моего визита – получение аванса – не предполагает уныния и дурного настроения.
Маша протянула мне конверт с наличными. Я поблагодарил и собрался уходить, но она спросила: "Не хочешь кофе выпить? Со мной?" Я остановился: это не столько предложение выпить кофе, сколько просьба не уходить. Отчего нет? Я никуда не спешу.
     – Давай я в переговорную принесу? Ты пока проходи, – Маша достала из-за приоткрытой дверцы шкафа чашки, сахар и светло-коричневую пачку овсяного печенья.
Пока тарахтела кофейная машина, я смотрел на постепенно темнеющее небо за окном и думал, что очередная полоса моей жизни, наоборот, светлеет. И хотя до белой ей ещё светлеть и светлеть, но тенденция начала обретать устойчивость.
     Вошла Маша, поставила на стол блестящий никелированный поднос с чашками и сахарницей. Мы выпили по глотку кофе. Тишина и напряжение. Я посмотрел на Машу и решил ей помочь с началом разговора:
     –У тебя всё хорошо?
     – Да, – ответила она. – Всё очень хорошо! Я увольняюсь. Договорились с шефом, что ещё неделю поработаю, пока он ищет мне замену.
     – Вот как?! А в чём причина? Нашла другую работу?
     – Я отправляюсь в путешествие.
     – Ну супер… А куда?
     – В свадебное путешествие... А по возвращении мы переедем в другой город. Мы это не афишируем, никаких торжеств устраивать не будем.
     – Вот это новости! Поздравляю! Будьте счастливы!
     – Спасибо…
     Маша едва заметно улыбнулась и замолчала. Она, наверное, ждала, что я начну выспрашивать подробности вроде: "А кто он? А куда поедете? А как надолго?". Мне это безразлично. Мне не нужно это знание, которое сотрёт привычный мне образ. Я предпочёл бы остановить разговор и не добавлять к образу Маши, который останется в моей памяти, ничего. Я же не близкая подруга. Я только коллега. Или не только? Я поймал себя на мысли, что всё же некоторые романтические нотки в моём отношении к Маше есть. И я хочу, чтобы у этой, написанной моей жизнью, новеллы остался открытый финал. Последний абзац завершает многоточие и приблизительная дата. А я в этой истории остаюсь внимательным и чутким наблюдателем…
     Маша, видимо, почувствовала моё настроение и сменила тему: "Теперь у вас будет новый офис-менеджер". В её голосе проявился чуть заметный холодок. Маша, прости... Будь счастлива! Это уже другая новелла, без моего участия. Кому-то новая жизнь, а кому-то новый офис-менеджер. В моём случае новизна проявится в изменении привычного порядка общения и, скорее всего, баланса в распределении заданий на перевод. Последнее, очевидно, не в мою пользу. Впрочем, жизнь покажет. А я посмотрю.
     Ощущение светлой полосы нисколько не померкло.