Новые похождения принца в сапогах

Глава первая. В поисках Грааля
        В прежнем повествовании мы оставили нашего героя в мрачном каземате в Бастилии накануне казни. Ему снился сон про то, как ранним утром он взошел на эшафот на Гревской площади (Place de Gr;ve) при большом скоплении народа. После объявления указа короля Людовика от 13 ноября 1663 года о казни мятежного Франсуа VI, герцога де Ларошфуко (Fran;ois VI, duc de La Rochefoucauld) через отрубание головы священник прочел над ним молитву на покой души. Герцог приложился к распятию и, глубоко вздохнув с замиранием сердца и потемнением в глазах, положил свою голову на плаху. Он боялся, что она будет скользкая от крови. Но та уже засохла с прошлой казни и только пахла кровью до одурения в голове.
        Закрыв глаза, «принц учтивости» (le roi gaston), как его еще называли, выдохнул и приготовился к встрече с вечностью. Но топор все не опускался. Задыхаясь, он непроизвольно вздохнул и открыл глаза. Его удивлению не было границ. Стояла ночь, и никого не было рядом. Не было ни одной души и на площади. Только вдали он услышал звук колотушки стражи, предупреждавшей о том, что пришло время сна.
        «Что же случилось со мной»? – пронеслось в сознании Франсуа, осознавшего, что он не спит в Бастилии в ожидании своей казни, а находится на городской площади по воле провидения. Видимо, силы небесные вмешались в естественное течение событий и, - о, чудо! – спасли его от неминуемой смерти. Значит, не судьба, не его день смерти.
        Но не следовало еще раз испытывать свою судьбу. Нужно было немедленно скрыться, чтобы не попасться на глаза стражи. Укрывшись плащом, неведомо как оказавшимся у него в руках, герцог скрылся в лабиринтах улиц ночного Парижа. Он держал свой путь к жилищу своего «верного» друга – лейтенанта королевских мушкетеров. Как раз тот арестовал его накануне как государственного преступника по приказу короля. Такова ирония судьбы: друг предает друга в руки правосудия из чувства долга, по обету верности королю, по его приказу.
        «Неужели он вновь предаст меня»? - в какой раз спрашивал себя наш герой, не веря своим словам. Он вновь и вновь гнал от себя эти предательские мысли напоминая себе, что предавший единожды, предаст снова. Тому пример сам король. Но что делать? К кому обратиться за помощью? Может быть к дочери?
        Король то не настоящий, а поддельный, подменный. Об этом можно рассказать Шарлю. Ведь он был предан собственно прежнему королю.
        И все же опрометчиво было заявиться в само логово верного слуги врага, лишь недавно казавшегося другом. Ведь именно он, Франсуа Ларошфуко, помог нынешнему королю сесть на трон. Видно такова благодарность королей. Не велика ей цена. «Верно, Филипп решил полностью освободиться от всех, кто тайно привел его к власти, - сначала от суперинтенданта финансов королевства, теперь от меня», - подумал про себя принц, плутая по улочкам, пока не вышел на улицу Бак. И он совсем не устал, исколесив весь центр Парижа, - настолько были удобны серые сапоги, которые прислала ему его дочь Мадлен. Так, во всяком случае, сказал ему надзиратель в Бастилии, который давным-давно служил его философскому другу. И тут ему, как специально, пришла в голову мысль: «Не сапоги ли виноваты в том, что он оказался вне стен Бастилии на Гревской площади, как только во сне закрыл глаза на плахе? Так сон стал явью, освободив его от реальной казни, которая уже маячила на его горизонте. Ведь он уснул в камере, не сняв сапог, которые только что примерил на свою ногу. Дочь ли его, Мадлен, прислала ему сапоги или это был кто-то другой? Не из того ли фантастического разряда артефактов инопланетного происхождения, что и пирамида-мобиль, эликсир-трансформатор и переводчик-коммуникатор, которые он нашел на необитаемом острове в Новом Свете? Или это сказочные сапоги-скороходы»?
        Вот какие фантасмагорические мысли роились в голове несчастного принца, одна безумнее другой. Жизнь преподносит нам сюрпризы, о которых мы никак не можем додуматься заранее. И поэтому она заставляет нас задуматься над тем, что происходит в ней.
       И зачем он как заяц побежал с места казни? Да, еще куда?  В саму западню. До утра, когда ему должны принести завтрак, его никто не хватится. Следовательно, перво-наперво, нужно было посетить дочь Мадлен и отправиться вместе с ней в замок де Вертей в Ангумуа, где хранятся искомые предметы, чтобы с их помощью покинуть пределы королевства. Но еще в дороге, не доезжая до замка, с ней расстаться на время. К тому сроку его может там уже ждать засада. И когда ее снимут, то в укромном месте Мадлен передаст ему все, что нужно. Изменив направление движения, принц передумал и отправился к дочери. Она была на месте во дворце и еще не ложилась. Он велел верному слуге закладывать лошадей и объяснил дочери, обрадовавшейся его чудесному появлению накануне казни, план спасательных действий.
        - Но каким образом вам удалось покинуть Бастилию? – удивленно спросила она.
        - Собирайтесь, дочь моя. Медлить нельзя. Расскажу по дороге, = такими были его слова.
        Пользоваться фантастическими предметами без особой нужды принцу никак не хотелось и, вообще, представлялось крайне опасным. Но что делать, когда речь заходит о прямой угрозе для его драгоценной жизни.
        Проблема заключалась в том, что прежнее употребление «умных вещей» из будущего незримо направлялось волей его ангела-хранителя. Но как же быть теперь? Можно ли рассчитывать на высшую силу? Казалось бы, можно, иначе как понимать его чудесное освобождение из тюрьмы во сне? Это так. Поэтому принц,  доехав с дочерью до собственного замка «Вертей», предусмотрительно оставил ее, удалившись  в укромное место в лесной пещере. Ночью его посетил надежный слуга, отправленный Мадлен с драгоценными реликвиями будущего.
        Действительно беглеца уже ждала королевская стража в замке. В очередной раз его спасла от гибели умудренная осторожность. Отбросив все сомнения в необходимости предпринимаемых действий, Франсуа вставил в ухо универсальный коммуникатор, надел кольцо с мобильной пирамидой на средний палец, взял в руку ладанку и пригубил из нее каплю чудесного эликсира. На этот раз он не почувствовал никаких изменений, за исключением легкой дрожи в коленях, холодка в груди и мурашек, которые волной пробежали по спине. Все это он принял за характерные признаки возбужденного состояния, в котором теперь находился в результате пережитых испытаний не на жизнь, а на смерть.
        Однако окружающий мир не стал больше, чем был, и он никуда не переместился в пространстве, а именно не очутился чудесным образом внутри пирамиды, которая по идее должна была перенести его в совсем другое место и не на Земле, а на фантастической планете Авенлое. Но он продолжал оставаться в своем спасительном убежище в лесном гроте неподалеку от замка Вертей. И как принц не вертел кольцом с пирамидой на пальце, не снимал его и снова не надевал на палец, ничего не менялось. Хорошо еще, что он не попробовал снова пригубить из серебряной ладанки, которая висела у него на груди, еще каплю чудесного напитка, точно следуя инструкции: «достаточно только одной капли, чтобы случилось неминуемое превращение». К несчастью, как он ни тряс ладанку, он уже не мог расслышать в ней ни одного всплеска чудодейственного эликсира. Видимо, в ладанке осталась только одна капля божественной амброзии. 
        Спустя час принц с большим сожалением вышел из грота и отправился в свой замок, положившись как завзятый авантюрист после неудачи на волю случая. Может быть хоть так фортуна окажет ему свое спасительное расположение. И действительно, оказавшись в своем родовом замке, Ларошфуко не нашел там никакой королевской стражи. Но там не было и его дочери Мадлен. Его встретил на входе в центральный зал тот старый и верный слуга Жан, который только что передал ему необходимые принадлежности чудесного путешествия в иной мир.
        - Дорогой Жан, а где моя дочь Мадлен? – спросил того обеспокоенный принц.
        - Ваша светлость, я не знаю, что сказать, - ответил в замешательстве слуга, - я не знаю, что у вас есть дочь с таким именем.
        - Да? – переспросил принц, ощущая тревогу, которая стала расправлять внутри него свои черные крылья, застилая все вокруг. – Неужели эликсир подействовал? Но почему так? – спросил он вслух.
        - Что? – в недоумении переспросил Жан.
        - Ничего. Напомни мне какой теперь год?
        - Тысяча шестьсот сорок девятый от рождества Христова, - убежденно ответил слуга и с интересом посмотрел на хозяина. Он не мог скрыть от своего господина, что думает о его умственном состоянии.
        - Тысяча чертей! Жан, я спроси что-то неприличное?  - взорвался принц.
        - Никак нет, ваша светлость, - только и мог что сказать дерзкий слуга. – Что прикажите? –услужливо спросил он.
        - Ты не хочешь извиниться?
        - Простите меня, ваша светлость. Тысяча извинений.
        - Ладно уже. Но впредь запомни я просто так ничего не спрашиваю.
        - Слушаюсь вас, ваша светлость.
        - То-то же, а теперь иди. Мне нужно остаться одному. И подумать, - сказал принц в задумчивости.
        «Неужели во всем виноваты мои новые сапоги»? – спросил он себя и осмотрел на них. Но они и вида не подали, что во всем виноваты.
        - И что делать? - спросил он вслух.
        - Ничего, кроме того, что делал прежде, - ему показалось что кто-то ответил.
        Принц развернулся на каблуках сапог и осмотрелся. Он был совершенно один в большом зале. В нем никого не было, кроме него.
        - Кто со мной говорит? - изумленно спросил он.
        - Ты.
        - Вы ошибаетесь. Со мной говорите вы. Пожалуйста, покажитесь.
        - Хорошо, посмотрите в зеркало. Да-да, вот в это, у которого стоите.
        Принц подошел к зеркалу и, естественно, увидел в нем себя. Он показал на себя пальцем и спросил: «Это вы»?
        - Да, это я, - ответило его отражение в зеркале.
        Франсуа серьезно опешил от того, что это сказал не он, а его отражение в зеркале. Но как такое может быть? Как может зеркальное отражение самостоятельно говорить, а не механически повторять за отраженным в зеркале живым и разумным существом? Или он сам есть только отражение в зеркале того, роль кого играл как невольный артист в театре жизни, всю свою наигранную жизнь был лишь его тенью?
        - Но кто в таком случае я? – наконец, возмутился наш герой, уставившись на свое отражение в овальном зеркале в человеческий рост.
        - Ты – это я. Я – твое я.
        - Так ты не во мне, а в зеркале?
        До принца стало доходить, что его отражение в зеркале стало самостоятельным. Когда оно говорило, то он сам молчал. Хотя ему казалось, что отражение говорило его голосом. Но не его языком.
        - Я во всем, в том числе, в тебе, но помимо тебя в том смысле, что не я в тебе, но ты во мне.
        - Как это «я в тебе»? Ты – бог?
        - Для тебя да, я – твой хозяин.
        - Да, ты, что! Значит, я только тело?
        - Не только. У тебя есть сознание. Но твоим самосознанием являюсь я.
         - Следовательно, мир моего самосознание есть для меня самого зазеркальем?
        - Вот именно.
         - Но это означает, что я тогда буду сознавать себя, когда не буду я и буду не-я или другим я? Нет ли здесь противоречия или, того больше, безумия.
         - Это было бы так, если бы твое я разделилось на два я. Но в тебе есть я в том смысле, что ты есть во мне.
        - То, что ты говоришь мне не понятно.
         - Хорошо, объясню так: в тебе одновременно сосуществуют два принца, которые прежде были в разных временных интервалах.
         - Но почему я в тебе, а не, наоборот, ты во мне? Почему я должен подчиниться тебе?
         - Потому что я настоящий, а ты из будущего, которого еще нет. Для тебя нет места в прошлом, которое для меня есть настоящее. Ты попал на чужое место.
        - В таком случае, что мне делать?
        - Разумеется, слушаться меня и мне не перечить, не мешать жить.
        - Но можно с тобой советоваться?
        - Ладно, советуйся. Но только, когда я один.
        «Интересно, слышит ли меня мой двойник, когда я думаю про себя»? – спросил себя принц и посмотрел на свое отражение. Но оно молчало. И вот тогда он спросил его вслух: «Ты знаешь, о чем я думаю, но молчу»?
         Однако его отражение молчало. И тут Франсуа невольно подумал о том, не почудилось ли ему то, что с ним только что говорило его отражение в зеркале. Может быть, это было минутное помутнение рассудка? Ну, конечно, как еще объяснить то, что отражение в зеркале говорило с ним и договорилось до того, что именно его, герцога де Ларошфуко, назвало отражением себя в зеркале. Выходит, он есть отражение отражения. Что за зеркальный бред отражения?! Или он находится в зазеркалье? Неужели бегство из настоящего времени на планету Авенлою привело его в прошлое, да, еще в какое прошлое, - то, которое стало отражением настоящего прошлого, которое полностью прошло? Значит, он оказался в том прошлом, которое все еще не прошло, не прошло в 1649 году? Как это так, ведь прежде он думал, что то, что не прошло в прошлом, идет к нам из будущего, является им как настоящее. Но теперь его настоящим стал уже не ноябрь 1663 года, а декабрь 1649. То есть, он вернулся назад в прошлое на целых четырнадцать лет, когда ему было тридцать шесть лет. Вот так он празднует свое пятидесятилетие не за решеткой, а за зеркалом! Велика разница. Да, велика: из-за решетки можно выйти, но как выйти из-за зеркала? Не остался и он навсегда в зазеркалье?
        Такие горькие мысли приходили ему в голову, когда он невидящими глазами смотрел в овальное напольное зеркало на самого себя. Но потом, еще подумав, он сказал своему отражению: «Ты мое отражение в зеркале сознания. Конечно, теперь моя жизнь может стать зеркалом той жизни, которую я вел в 1649 году в декабре месяце. В этом смысле я есть твое отражение – меня самого, каким я был в том году. Но разве я смогу полностью снова повторить все то, что произошло тогда? Конечно, нет. Следовательно, мое сознание является кривым зеркалом моей же прошлой жизни. Интересный вопрос: будет ли то, что теперь произойдет, прошлой реальностью, или это будет новая реальность? Но что за реальностью она будет: сознания, отражения, воображения или самой себя? И все же как такое могло случиться, что зеркальное отражение говорило с ним. НО это не более фантастично, чем то, что он снова очутился в прошлом».
        Однако следовало принять решение: быть на месте или, как это было прежде, ровно четырнадцать лет назад, отправиться в гости к королеве Кристине в Швецию. Или оно уже принято? Если исходить из предположения, что зеркало времени кривое, то можно было не буквально точно следовать жизненному сценарию, уже написанному историей его жизни. Но насколько допустимо отступление в сторону от канвы повествования? Это должно показать время. Весь интерес тогда сводится к попыткам откорректировать до оптимума то, что уже случилось, но не полностью. Иначе, как, вообще, возможно попадание в прошлое? 
        Грустно вздохнув, принц распорядился закладывать карету и стал собираться в дальнюю дорогу в гости к шведской королеве и к своему философскому другу, Вот здесь уже была разница с ним самим, каким он был четырнадцать лет назад. Ведь прежде он совсем не знал королевы, которая скоро станет его любовницей.
        Уже в дороге, проезжая мимо незнакомого замка на горе в Шампани, он вспомнил о крепости на горе Монсегюр. Вид замка на горе напомнил ему эту осажденную цитадель катаров. Чем же она запомнилась ему? Он не помнил, кто именно, но кто-то  назвал ее местом, где возможно находилась чаша Грааля.  Как раз о ней он читал еще в детстве в анонимном романе “La queste del saint Graal”.
        Чем для него могла быть та чаша, из которой он испил до дна собственную меру страданий, как не своего рода чашей Грааля? Ведь она, эта чаша, полная времени, несмотря на причиненные страдания, вернула ему молодость. Где же она, чаща Грааля, где ее место – фантастический замок Monsalvage. Является ли этой «горой спасения» планета Авенлоя в звездной системе Альдебарана или только что упомянутое «Зазеркалье»?
        Принц задумался, несмотря на тряску в карете. Он думал о том, что если в рыцарском романе, вроде «Поисков Грааля», драматическая завязка строится на конфликте между любовной страстью и рыцарской честью, то его роман с историей основан на противоречии между склонностью к авантюре, к новым впечатлениям и медитативным, созерцательным отношением к жизни.

Глава вторая. Шведская лихорадка
        Дорога до Стокгольма заняла большее время, чем ожидал принц. Она затянулась из-за той скуки, которая напала на него. Ларошфуко снова почувствовал себя самим собой. Душевная тревога спала. Сколько он не смотрелся в свое ручное зеркальце, отражение в нем не вступало с ним в шокирующий спор о приоритете. Только начавшийся снегопад в Датском королевстве немного скрашивал нудное путешествие.
        Ларошфуко никак не мог взять в толк, что именно заставило его любезного друга Картезия выбрать в качестве места обитания Голландию? Дания, как и Голландия, которую он уже проехал, внушала ему тихий ужас. Какие «серые люди», эти датчане, как, впрочем, и голландцы. Вероятно, поэтому Декарт с ними так и не познакомился, хотя пробыл в Голландии целых двадцать лет. Да, и зачем ему надо было завязывать сомнительные знакомства, если он занимался не людьми, а природой как машиной, пытаясь разораться в законах ее механики. Если так же скучно будет в Швеции, думал принц, то он не усидит в ней ни одного дня. И все же Франсуа пробыл в ней около месяца. Виной тому явилась его любовь, Эбба, Рене и королева Кристина.
        Собственно говоря, задержала его в Стокгольме шведская королева. Как будет в этот раз? Влюбится ли снова он в ту, которую любил когда-то? Такое смелое предположение расходилось с его личным опытом, свидетельствовавшим о том, что женщина дважды бывает интересной при первом знакомстве и близком контакте, пока не надоест своими страхами и подозрениями, убивающими любовь. 
        Может быть, больше всего принца привлекала в женщинах их недоступность, его слабость перед женским кокетством. Оно становилось опасным и коварным от того, что являлось натуральным. Но почему она так лжива и игрива? Потому что мы, мужчины, относимся к женщине, как к игрушке своего желания. Вот это мужское желание женщины и есть корень любви. И это она своим нутром понимает и пользуется нами, называя такое обращение «любовью». Горе ей, если она сама увлечется желанием, причиной которого стала. Из роковой женщины она обратится в несчастную, которую никто не пожалеет из мужчин, ибо достоин публичного осмеяния тот, кто, роя яму другому, сам попал в нее.
       Франсуа Ларошфуко относился к разряду таких людей, которые ищут в полезном приятное, а в приятном полезное. Он причислял себя к мыслителям, и в мысли как в полезном занятии находил удовлетворение. В чем же была польза от мысли. Она была в ней самой. И поэтому он думал не ради блага, а ради мысли. И получал от этого удовольствие, наслаждался тем, что мыслил. Так наслаждаться мыслью умеют только мыслители. Все прочие люди не мыслят ради мысли, но они думают ради блага, по необходимости, когда нельзя не думать. Ларошфуко же думал, когда можно не мыслить, не обязательно думать или даже вредно делать это. Например, многие люди, когда занимаются, наслаждаются любовью, не думают, потому что во время любви живут сердцем (если не принимать в расчет орудие любви), а не головой. Но Франсуа находил в столь приятном занятии повод подумать, потому что мысль обостряла чувство любви. Так всегда бывает у мыслителей, которые испытывают интеллектуальное влечение к мудрости, к истине. Ведь мудрость является близостью к истине, к тому, что действительно есть. Для разумного существа есть в мысли, о ля него душа, чувство и есть разум. Дело в том, что у него душа разумная. У всех прочих она неразумная, а глупая. Умной она бывает случайно, чаще всего, реже по необходимости, когда нельзя не думать ради выживания. Так заведено у человека
как не разумного, а душевного существа, существа не мысли, а чувства, думать не ради мысли, а ради пользы.
        Обычно человек, если не думает ради пользы, то мысль выходит ему боком, вредит. Поэтому даже в святой книге говорится, что «дома мудрости есть дома печали», а дома глупости есть дома радости, добавим от себя. И в самом деле какая радость может быть, если во время любви человек будет занят мыслью. Естественно, он огорчится и огорчит любимую тем, что не сможет довести начатое до конца, отвлекшись на мысль. Но нашему принцу все было нипочем: он и в любви находил время подумать и получить не меньшее удовольствие мысли, чем от женщины. Тем более, что она своим чувством, то бишь, глупостью, давала ему повод подумать, почему она так глупа. И в глупости, в чувстве можно найти смысл, мысль, если это чувство, аффект мысли как наивысший аффект. Таким аффектом является философия, таково философское чувство жизни, философское отношение к ней. В философской мысли, мысли для мысли, бытие и мышление едины. В этом мы находим единство бытия, то есть, истины, мысли и счастья, то есть, блаженства. Но для многих это только блажь, в которой они, несчастные, видят один вред.
       Находясь в Стокгольме в гостях у шведской королевы, Ларошфуко получал удовольствие от близости с королевой, от которой многие приглашенные ученые и деятельные люди ждали обещанной милости. Ему полезно было оказаться в их числе, чтобы освежить голову, понаблюдать за королевой Кристиной. В этом смысле она служила причиной его мыслей, была его музой. Именно в нем она нашла своего мужчину, будучи страстной натурой, то есть, неразборчивой в том, кого можно любить. Приятная же часть его пребывания там заключалась в беседах со своим философским другом.
         К сожалению, эта гармония между пользой и удовольствием дала трещину, как только принц, на свое несчастье, увлекся любовницей королевы. Тем самым он навлек на себя и на первую фрейлину королевы, красавицу шведского королевского двора, графиню Эббу Ларсдоттер Спарре. Эта близкая подруга королевы стала настоящей любовью принца. До нее он так сильно еще никого не любил. Естественно, можно спросить: «Почему»? Правда, нечто подобное было, но оно доставило ему только глубокое огорчение и вынудило его броситься на ловлю амурных наслаждений, чтобы сбить огонь неудовлетворенной страсти. Однако никакое ускорение в росте количества автоматически не приводит к лучшему качеству. Как правило, оно приводит к потере того качества, которое было прежде. Это, кстати, важно понимать вам, мой читатель, развитие искусственного интеллекта ведет не к росту интеллекта человека, а к его потере. О чем свидетельствует нынешнее тупое состояние человеческих умов.   
        В стокгольмском королевском дворце он предавался любовным утехам с королевой и все больше привязывался к ее близкой подруге. Телом он отдыхал с Кристиной, а душой тянулся к Эббе. Она привлекала его, прежде всего, своим прекрасным образом. Этот образ вызывал в нем приятное впечатление, близкое совершенному образцу, идеалу красоты, которым является гармония между частями целого. В человеке это гармония между чувством, волей и разумом.  У его возлюбленной Эббы было чувство красоты, человеческое достоинство и любопытный ум. Конечно, это совсем не означает, что она была такой красавицей, к которой не могло быть вопросов. Она была красива, как шведка. Но красивая шведка – это совсем не то же самое, что живописная француженка.  Просто принц устал от французского обаяния и переживал увлечение северной, экономной или оптимальной красой. Естественно, для француза это было если не минутное, то временное увлечение, ибо француз может любить только француженку, иначе он потеряет свой вкус и нюх. К тому же ему было как-то не по себе, что его соперником на любовном фронте была особа королевской крови, но она была женщиной. Он, как если бы, разрывался между двумя женщинами, которые любили не только его, но и друг друга. Это беспокоило его, мешало ему любить Эббу. Однажды он спросил Эббу о чувстве к королеве.
        - Она влюбилась в тебя. В тебя трудно не влюбиться.
        - Тебя она тоже любит?
        - И что мне делать? Отказать ей – впасть в немилость. Мне не улыбается жизнь в провинции, на какой-нибудь ферме в Норрланде. Вот и приходится терпеть свою подругу.
        - Так тебе не нравятся женщины?
        - Почему мне должны нравиться женщины, если я сама красавица. Красивые женщины нравятся дурнушкам. Возьми мою королеву. Вот если бы она не была королевой, тогда сразу бы возненавидела меня. Но она тут же потеряет ко мне всяческий интерес, как только узнает, что мы близки друг другу.
        - Неужели ты думаешь, что она не догадывается о наших чувствах? Мой друг Картезий говорит, что она так умна.
        - Да, ей нельзя отказать в природном уме. Вместе с тем, как королева, она так подозрительна и никому не доверяет, кроме меня.
        - Представляешь, что будет, если она наверняка узнает о нашей любви? Ты дважды окажешься в ее глазах виновной: как изменница и как соперница в любовных делах. Поэтому я предлагаю тебе тайно покинуть вместе со мной королевство и пуститься в бега. Она все равно не даст нам любить друг друга. Я уже не говорю о том, что связь с королевой тебя компрометирует как женщину.
        - Значит, ты против моих отношений с Кристиной, Ты меня ревнуешь? – спросила со смехом Эбба и ударила веером принца по руке.
        - Конечно. Все было бы просто, если бы моим соперником был мужчина. Но как я могу вызвать женщину и, тем более, королеву на дуэль? И потом мне нравятся женщины, которые любят мужчин.
        - Я такая же, как и ты. Мне нравишься ты.
        - Вот и хорошо.
        - Но что я буду делать за границей? Ты женат.
        - Мы давно живем с моей женой раздельно. У нее есть любовник, от которого она имеет ребенка.
        - Да, какие все же вы, французы, ветреные.
        - В любовных делах мы живем настоящим и не загадываем надолго планы на будущее. Зато мы полностью отдаемся настоящей страсти.
        - Но страсть порывиста. Она уходит, что же остается?
        - Нежная привязанность. Нас с Андре женили родители. Тебя же я выбрал сам.
        - Как же герцогиня де Лонгвиль?
        - Это минутное увлечение. К тому же здесь замешана политика. Плохо, что ты мне напомнила о распрях наследных принцев с кардиналом. Я совсем устал от этих придворных интриг и сбежал от них к вам. Но здесь втянулся уже в любовные интриги. Лучший выход из создавшегося положения - «выйти сухим из воды». Как ты смотришь на то, что остановиться в Дании? Надеюсь там мы будем свободны в своих чувствах?
        - Может быть. У меня там живет тетушка.

Глава третья. Поиски сокровищ
        Вскоре обстоятельства сложились в пользу Франсуа и Эббы. Королева, заподозрив в своей подруге соперницу в амурных делах, отослала ее в провинцию со смешным поручением и взяла в оборот принца. Такой оборот событий пришелся ему не нраву. Любовная страсть не заладилась. Королева стала капризничать и стала откровенно надоедать нашему герою. Потом она обиделась и в отместку своему любовнику приблизила к себе стратега Класа Тотта. Он стал ее новым фаворитом. Ларошфуко уже ничто не задерживало в Швеции. Он простился со своим другом Декартом, с которым перед отъездом имел интересную беседу и отправился в Данию, где намерен был дожидаться графиню Спарре. Имеет смысл передать вам, дорогой читатель, содержание этой беседы, чтобы лучше познакомиться со взглядами нашего героя на жизнь.
        Декарт полагал, что Ларошфуко правильно делает, что уезжает из королевства. Он желал личного счастья своему другу и был заинтересован в том, чтобы королева была в хорошем расположении духа. Присутствие принца плохо сказывалось на ее душевном здоровье.
        - Знаешь, мой друг, ты довел своим задушевным нравом королеву до любовной лихорадки. Твой отъезд приведет ее в чувство, а тебя избавит от пагубной зависти ее придворных. И Эббе будет приятно. Уже никто не помешает ей любить тебя. Я желаю благополучия вашему нежному союзу. Что до меня, то здесь я нашел свое последнее пристанище, где могу под крылом королевы спокойно заниматься своими научными занятиями. Благо, Кристина является покровительницей изящных искусств и наук. Ты сам был свидетелем ее склонности к серьезным занятиям на философском диспуте.
       - Меня покорила красота графини. Но эта не та красота, которая мне приятна. Она тревожит меня тем что, что я чувствую в ней холодок. Дух захватывает и сковывает тело. Наверное, я слишком многого хочу. В жарких объятия королевы я отогревался. Но в королеве нет того, что я ищу. Мне нужна не королева и не красавица.
        - И кто?
        - Утешительница.
        - Ей может быть только философия, если для тебя имеет смысл ум, но никак не женщина. Другое дело, вера. Наверное, тебе нужна такая женщина, которая поверила бы в тебя.
        - Мне нужна надежда на спасение.
        - Где ты найдешь ее? Не греза ли это? Довольствуйся тем, что есть. В этом хоть есть реальность. Идеальность удовлетворяет ум, но никак не чувство.
        Как всегда, Декарт был прав. В красоте Эббы принц не нашел утешения. Это он ясно и отчетливо понял, как только дождался ее в трактире по дороге на Копенгаген, где они условились встретиться. Там Франсуа узнал и о скоропостижной смерти философа. Он искренне горевал о том, что потерял верного и мудрого друга, с которым не договорил вопрос о реальности идеального. Декарт, как ему представлялось, - может быть он ошибался, -  полагал, что идеал реален для ума, но никак для чувства. Его можно понимать и переживать понимание, но никак не сам идеал. Принц же думал, что для возвышенного чувства он вполне доступен, если есть его примерный, особый случай. Была ли таким случаем Эбба его стали брать сомнения в отдаленном во времени свете будущего. Свет настоящего идет к нам из будущего. В нем скрывается для нашего взгляда сам источник света. Для него же все едино и нет разницы между прошлым и будущим. Но на свету ощущается разница и выделяется избранница.
        Что следовало делать дальше? Презрев политические интересны Фронды, принц решил заняться своими личными делами. Никоим образом нельзя было подвергать Эббу, которая готовилась стать матерью его будущего ребенка, опасности, столь вероятной в путешествии. Поэтому я оставил ее дома в Париже на попечении своей дальней родственницы и отправился в Новый Свет на поиски волшебного острова в сопровождении своего верного слуги Пьера.
        В Бордо принцу удалось зафрахтовать судно, на котором он отплыл, взяв курс на загадочный остров Везения. Слава богу, его координаты не стерлись еще из его памяти. Разумеется, зная о том, что Франсуа ждало в порту, он заблаговременно избег встречи со своим более удачливым в прежний раз противником. Тем же самым образом он раньше вышел в море и, к счастью, не встретился в открытом море со смертельно опасными корсарами. Поиски острова в нескольких десятках лье возле Тортуги увенчались успехом, и охотники за сокровищами бросили, наконец, якорь в его тихой гавани. Как принц и ожидал остров оказался необитаемым.    
        Наш герой высадился на берег почти за три года до того, как пришел вот тут, в этой жалкой лачуге на берегу, в сознание после смертельного удара по голове на дуэли в Бордо в прошлой жизни. Прошлое встало перед его глазами, как живое. Он так зримо представил себе то, ради чего появился здесь, что мог с закрытыми глазами найти вход в пещеру вблизи жерла потухшего вулкана, извержение которого и послужило образованию острова миллионы лет назад. Взяв с собой Пьера, принц отправился в сопровождении судового врача, с которым подружился во время плавания, к пещере. Врача звали Марио. Это был жизнерадостный итальянец, жгучий брюнет с курчавыми волосами. Он строил большие планы и имел разнообразные научные интересы. Наш герцог увлек его рассказом о том, что нашел в открытой пещере сокровища исчезнувших давным-давно туземцев, за которыми приплыл.
        Отравившись в пещеру, Франсуа вспомнил свое ужасное тогда состояние, вместе с затхлым запахом оной на него пахнула сама вечность, что заставило его призадуматься, так ли свежа вечность, как о ней говорят. В центре пещеры они обнаружили портал или алтарь времени. На нем лежали искомые реликвии, ради которых принц и отправился в дальнее путешествие в Новый Свет. Это были ладанка с чудесным эликсиром сверхсознания, магический или пирамидальный кристалл перемещения в пространстве через время и ушной коммуникатор. Ладанка оказалась, как нельзя кстати, ибо тот ее экземпляр, который он носил с собой, был изрядно пуст и почти бесполезен. Да, и кристалл искривления пространства и времени подозрительно потемнел. Принц возблагодарил бога за то, что тот снова одарил его волшебными предметами, ради которых собственно он и совершил столь далекое путешествие. Конечно, не лишним было воспользоваться и теми земными сокровищами, которые находились рядом с порталом времени в сундуках. Они до самого верха были набиты золотом и бриллиантами, такими соблазнительными для отчаянных путешественников.
        Разумеется, блеск гор золотых монет и свет бриллиантов затмил глаза Пьеру и Марио, и они совсем не обратили внимания на то, что заинтересовало Франсуа. Такова природа человеческого желания, которое не любит разбрасываться и фокусируется на том, чего именно ему не хватает в данную минуту и в данном месте, здесь и теперь. Спутники принца не придали большого внимания его неподдельному интересу к фантастическим вещам. Но он то знал им настоящую цену, превосходящую всякие, что физические, даже мыслимые пределы. Они были прямо немыслимые. Эти магические вещи были вещами совсем из другого мира. Они были пропуском в него. Вот что интересовало тогда принца. И только потом он оценил все остальные, уже земные сокровища, которые опали им в руки.
        Там же, на острове, уже перед самым отплытием на берегу Ларошфуко кто-то окликнул. Голос был женский. Откуда здесь, на необитаемом острове могла быть женщина? Внезапная неведомая сила потянула его обратно вглубь острова и он, махнув своим спутникам рукой и крикнув, что забыл на месте найденных сокровищ памятную вещь дорогую бросился к нему со всех ног. Ускорить бег помогла ему память о встрече с будущей инопланетной любовью в образе прекрасной сестры физика Гюйгенса.
        Все время, пока он шел к месту оставшихся сокровищ, его неотступно преследовала мысль о времени. Он думал: «Что за странная штука – это время, невольником которого я стал теперь? Что она такое? Эта смена состояний на месте? Стрела, пущенная из прошлого в будущее и застывшая в настоящем? Н если застыть, задержаться в настоящем, то можно забыть о прошлом и не вспомнить будущее. Не является ли будущее забытым прошлым? Не повторяется ли то, что уже было, а нас не было? Когда наступает решительный момент, и мы подходим к роковой черте, разделяющей время, к пугающей развилке времени. Быть ли настоящему будущему или время вернется на попятный путь и все повторится вновь? То же самое снова? Или что-то будешь еще, чего не было прежде?
        Почему именно такая последовательность, а не иная, почему за прошлым следует настоящее, сменяемое будущим? Ведь все это только разные настоящие, которые уже были или еще будут. Вот это самое: есть только настоящее. Есть только оно вовремя. Если не вовремя, то уже до времени или после него. Как это «до времени»? Не ко времени? Уже упущено? Да, прошлое есть уже упущенное время, которое не удержать. Но можно ли в нем удержаться? Для того, чтобы удержаться, нужна память. Крепко удержать в прошлом может только крепкая память. Но у меня она слабая. К тому же я часто попадаю впросак, невпопад, не попадаю вовремя. Спасает меня от забвения лишь фантазия, игра воображения.
        Я придумываю прошлое и делаю его тем, чего не было. Так будущее становится настоящим, а настоящее – придуманным, выдуманным прошлым. Но и тут появляется некоторая неоднозначность, связанная с тем, что придуманное и выдуманное не есть одно и то же. Есть еще и надуманное. Дума, мысль может навести на новое. В этом случае мысль является индуцированной, наведенной чем-то на что-то. Но она может и «подвести», например, «под монастырь», то есть, выдать себя не как данное вовремя, а как подданное, поддать, поддеть тебя. Но мысль может и вывезти. Это выведенная мысль. Она дедуцирует, выводит на простор, на обозрение перспектив. Мысль может, наконец, привести тебя за руку к искомому, к будущему.
        Что если время течет не из прошлого в будущее, а, наоборот, из будущего в прошлое? Так, кстати, во времени работает мысль. Она появляется, когда я забываю, а не помню что-то. Она помогает мне вспомнить, припомнить прошлое, когда я фантазирую на счет того, что не помню. Сначала я гадаю, предполагаю, решаю, утверждаю и аргументирую, обосную избранную версию прошлого. Вот тогда оно и проявляется с запаздыванием, с выдержкой. Нужен проявитель. Проявителем становится важность памятного. Запоминается то, что останется в вечности. Для вечности нужна подготовка. Уходя в не-бытие, следует не только оставить по себе добрую память, но и встретить достойно вечность, как она того заслуживает. Нужно встретиться лицом с лицом со смертью спокойно, без надрыва.
        Есть такое поверье, как, с каким лицом встретишься с нею, таким она и запомнит тебя навсегда. И будешь тогда ходить с таким лицом всю вечность в ином мире. И тебе будет стыдно за допущенную слабость, малодушие. Такую пеню тебе предъявит время. Нет, я не хочу уйти из жизни с камнем на сердце, с каменным сердцем. Да, голова должна быть ясной и холодной, но не сердце. И, вообще, следует вздохнуть свободно (так называемый «последний вздох») и радоваться, нет, не смерти, но новой жизни для себя в ином мире и для других в этой жизни, освободившихся от такой обузы в твоем лице. Если будут помнить – хорошо, нет - еще лучше. В таком случае ты никому ничего не должен и свободен от всего и всех, кого оставил. Они еще идут тем путем, который ты уже прошел, уже закончил. Тебе его не пройти за них. Но они могут идти следом за тобой, как за примером напоминания».
        Думы принца неожиданно прервал крутой спуск к пещере сокровищами. Задумавшись, он сбился с проторенной дороги и шел наугад, тесно прижимаясь к отвесной стене, чтобы не упасть в пропасть, заполненную дождевой водой. Принесенная осенними муссонами, она заполнила жерло потухшего вулкана. Но как не был осторожен наш герой, он не мог удачно спуститься вниз и нечаянно упал на самое дно водоема. Выплывая, он потерял ориентир, куда плыть и кое-как, чуть не задохнувшись в воде, выплыл на поверхность, оказавшись, к своему удивлению, в гулком гроте. Еще больше он удивился, увидав, - о, чудо! – обнаженную очаровательную девушку, сидевшую на мокром камне у само воды. Ему сначала показалось, что это статуя. У него пронеслось в голове: «кто тот ваятель, что смог изваять из мрамора такую неземную красоту»? Но как только он подплыл к ней, она тут же, чудесным образом, как в сказке, ожила и, ласково ему улыбнувшись, произнесла волшебным голосом, отозвавшимся прямо в его сердце: «Я заждалась вас, Франсуа, и застыла от холода».  Она сидела на камне прямо, обхватив колени руками и прижавшись к ним грудью. Но этого было достаточно, чтобы принц, невзирая на холодную воду, воспылал пылким желанием обнять ее сзади. Видя то, какие страстные желания вызывает ее обнаженная фигура, незнакомка предупредительно подняла ладонь и молвила: «Неужели вы, принц учтивости, способны, как грубый варвар, воспользоваться моим несчастным положением вместо того, чтобы оказать мне необходимую помощь»?
        - Что вы, прекрасная нимфа вулканических вод. Я только хотел согреть вас в своих жарких объятиях.
        - Мне достаточно вашей выжатой рубашки, - строго ответила она и протянула руку, невольно обнажив великолепную грудь.
        Принц просто был не в состоянии отвести свой завороженный взгляд от такой красоты. Нимфа опять прикрылась и с укором посмотрела на него.
        - Франсуа, вам ли не знать, как выглядит голая женщина? Что есть необычного в моем виде?
        Принц, сделав над собой неимоверное усилие, отвел свои глаза от прекрасно незнакомки, снял с трудом прилипшую к телу рубашку, выжал ее и передал нимфе. Она, едва прикрывшись, посмотрела на него с благодарностью, тем самым обезоружив его своей любезностью. Но принц не мог скрыть своего крайнего удивления.
        - Кто вы, прекрасная незнакомка и как сюда попали? Тоже упали сверху, как и я? 
        - Можно и так сказать, - ответила она и приветливо улыбнулась. – Вы прошли первое испытание. Второе испытание не заставит вас долго ждать.
        Только теперь, услышав об испытаниях, принц обратил внимание на то что делало его медноликую незнакомку такой необычной. Нежные и пушистые волосы нимфы были необычной бирюзовой расцветки. Но даже не это поразило его, а то, что они шевелились. Ему сначала показалось, что у нимфы в волосах завелись вши, но тут же он отказался от этой неприятной мысли, увидев усмешку, которая играла на ее устах. Франсуа подумал, что не читает ли она его мысли, - настолько пристальным был ее взгляд. Он не мог поверить своим глазам: волосы нимфы, как если бы, жили своей жизнью, независимо от головы. Но потом понял, что их движение точно передавало настроение их обладательницы.
        Необычной была и форма ушей прекрасной незнакомки, которые показались при шевелении волос. Уши были чуть вытянутой формы. В сочетании с необычным цветом живых волос эти эльфийские уши навели его на невеселые предположения о том, что не явился ли ему воочию суккуб, этот демон наслаждения, чтобы соблазнить и погубить его невинную душу. Как будто отвечая его мыслям демон сладострастью произнес с огорчением: «Принц, вы не прошли второе испытание и не угадали, кто я такая. Никакой я не демон сладострастья, не суккуб. Я дам вам дополнительный шанс, чтобы вы испытали себя сами. Не знаю почему, но скажу вам по секрету, как муза своему избраннику, что действительно спустилась сверху, с самого неба, чтобы поведать вам, что ждет вас в ближайшее время. Вы должны незамедлительно отправиться в Париж и познакомиться с Сирано де Бержераком и расспросить его о том, что заставило его написать столь странные сочинения о путешествиях по небесным мирам. После того, что узнаете от де Бержерака, вы должны будете сами найти нужное применение тому, что похитили в моей пещере. И еще: много позже познакомьтесь поближе, насколько сочтете возможным, с женой своего воспитанника, которой он не уделяет должного внимания. И, наконец, не забывайте меня, как ту Юну, с которой вас связала судьба».
        Сказав это, назвавшая себя «Юной», одним движением руки сняла с себя рубашку принца, бросила ему и обернувшись вокруг своей оси, тем самым явив его взору все свои прелести, мигом улетучилась. Еще долго принц стоял как вкопанный, н веря своим глазам и переживая про себя се то, что с ним только что приключилось. Был ли это сон или наваждение, вызванное падением с высоты или гипнотическим, наркотическим действием невидимого газа, выделяемым еще не до конца потухшим вулканом, но принц никак не мог прийти в чувство, отойти от взволновавшего его до глубины души чудесного приключения в этом тихом гроте. Только крики над головой спутников, искавших Франсуа, вернули его к реальности. Кое-как подняв его наверх, они вместе оправились назад к кораблю, который уже был готов к отплытию от острова сокровищ.

Глава четвертая. Чудесное путешествие на небо
        Принц так и сделал, как посоветовала ему чудесная муза Юна, с которой он впервые воочию встретился на острове сокровищ. Возвратившись обратно в Париж, Франсуа уже не нашел в своем особняке не дождавшейся его Эббы. Причина была тривиальная: его возлюбленная просто охладела к нему, как только он оставил ее одну. В довершение ко всему она, как он узнал от служанки, неловко упав на улице, потеряла так и не родившееся их дитя. "La belle comtesse" вернулась на родину в объятия своей королевы, которая называла графиню Спарре "своим товарищем по постели".
       Былая страсть к графине не выдержала проверку временем. Не всегда разлука кристаллизует любовь. Иной раз она принуждает нас забыть ее. Но то, что легко забывается, также легко может напомнить о своем существовании. Во всяком случае, у принца осталось приятное впечатление от близости с Эббе Спарре, вроде впечатления от ночной грезы. Ты помнишь, что видел сон и этого вполне достаточно для хорошего настроения.
        Следуя желанию музы, которая затмила в его глазах милый образ прекрасной графини, Франсуа отправился на встречу с де Бержераком, с которым едва был знаком. У него для этого был повод: до поездки на остров сокровищ он прочитал книгу девятого дуэлянта "Иной свет, или государства и империи Луны". Их некогда познакомила его бывшая любовница, герцогиня же Шеврез. Теперь он, как и де Бержерак, отошел от дел Фронды и имел, что сказать неистощимому фантазеру.
        Сирано встретил его с радостью, пребывая в скучном одиночестве. Он сказал принцу, что тот отвлек его от невеселых дум относительно нынешнего неопределенного положения. Франсуа поддержал Сирано, заверив его в том, что сам пребывает не в лучшем настроении от бессмысленного фрондерства. Оттого ему было так интересно чтение столь дивного труда, каким оказался " Иной свет".
        Сирано странно на него посмотрел и стал уверять принца в том, что сочинил столь фантасмагорическую сказку о путешествии на Луну от нечего делать.
        - Посмею вам не поверить, - ответил принц и признался ему в том, что недавно к нему явилась муза и посоветовала обратиться к автору "Иного Света", чтобы заранее познакомиться с тем, что его ждет в ближайшее время на небе.
        Фантаст сначала не поверил принцу и стал объяснять ему, что не следует читателю буквально понимать то, что написал автор.
        - Знаете, Сирано, я сам пишу и знаю о поэтическом преувеличение, как и об иносказаниях автора, не хуже автора "Иного света". Но мне показалось в свете моей встречи с музой, которая действительно состоялась в Новом Свете, откуда я только что вился прямо в Париж, что не все, что вы описали в своем романе, авторский вымысел. Ведь не даром именно о вас, как авторе «Государств и империй Луны», мне говорила моя муза. 
         - Вы хотите сказать, ваша светлость, что специально явились в Париж ради встречи со мной, как автором «Иного света»?
        - И ради этого тоже.
        - Кстати, откуда вы узнали, что я написал книгу о жителях луны? Скажу прямо, я не поверю вам, если вы скажите, что о ней поведала ваша муза.
        - Признаюсь вам, что не так давно я стал невольным свидетелем вашего разговора с Пьером Гассенди в салоне моей хорошей знакомой, принцессы Орлеанской. Вы говорили с эпикурейцем о своей книге и были так заняты разговором, что не заметили меня. Я невольно прислушался к содержанию вашей беседы. Она была весьма любопытна. Но, посчитав ее не предназначенной для чужих ушей, вскоре отошел от вас, привлеченный хозяйкой.
        - Это большая честь для меня, что такое важное лицо в нашей Фронде, как вы, оказали мне такую любезность.
        - Будем вам, де Бержерак, иронизировать. Вы сами прекрасно знаете по чьей милости я принял участие в мятеже против Мазарини.
        - Кстати, вы были в Новом Свете, если это не тайна, по делах Фронды?
        - Конечно, нет. На то у меня были свои причины. На одном из островов Кариб, где я уже был в ином времени, мне и явилась та, с кем я уже беседовал прежде. Теперь она сказала мне о вас, что не говорила в прежний раз.
        -  Я не вполне понял вас. Вы хотите сказать, что то, что происходило с вами, уже было прежде? 
        - Вы правильно поняли меня, Сирано. Я снова вернулся в прошлое, которое теперь настоящее.
        -Так, ваша светлость, позвольте мне разобраться в ваших словах. Вы уже были в прошлом нашем времени. Значит, и наша беседа уже состоялась в прошлом?
        - Похоже, что так. Но я почти ничего не помню из того, что мы говорили тогда, - заверил принц де Бержерака, беспомощно разведя руками.
        - Отлично сказано и, главное, понятно. На что я большой фантазер, но вы перещеголяли меня в этом.
        - Сирано, вы мне не верите?
        - Что вы, принц де Марсильяк, как мне не верить тому, что вы – путешественник во времени. Интересно было бы посмотреть на нас со стороны – на путешественников в пространстве и во времени.
        - Но в прежней жизни я путешествовал не только во времени, но в Ином мире.
        - Значит, вы, ваша светлость, верите в переселение душ?
        - Трудно в это не поверить, если я переселился из себя в себя же, но уже в другом месте.
        -Так вы тоже были в ином свете?
        - Естественно. Вернее сказать, сверхъестественно.
        - И где именно?
        - Далеко. Отсюда не видно. На Альдебаране, точнее, на обитаемой планете, которая обращается вокруг него и зовется Авенлоей. Больше, я хоть убейте, ничего не помню. Как это объяснить, сам не знаю.
        - Знаете, принц, а я верю вам, хотя вы ведет диковинные речи, - сказал, задумавшись, де Бержерак и пристально взглянул на него. – Я уже слышал о названной вами Авенлое в ином свете, но что именно не вспомню.
        - Вот вы, Сирано и проговорились. Между тем в разговоре с философом сказали, что сочинили историю, чтобы в остроумном виде со стороны Луны показать наши забавные нравы.
        - Поставьте себя на мое место. Вы надолго пропали неведомо куда, так что Мари де Роган обыскалась вас. И тут вы неожиданно являетесь ко мне из Нового Света с расспросами о Свете Ином. Что прикажете мне говорить о моей книге? Разумеется, то, что может отвести от меня подозрение в том, что я, не будучи святым, оказался в раю, который находится на Луне, - что это я все придумал.
         - Значит, не все придумали?
         - Конечно. В моем опусе есть такие вещи, в которые я сам верю. Но, написав, роман я не могу отделаться от ощущения, что все в нем описанное происходило как бы не со мной.
        - Да-да, у меня такое же ощущение. Причем я многое не помню из того, что было со мной или будет.
        - Ну, последнее понятно, почему, ведь оно еще не случилось.
        - Нет, оно уже случилось, но в другом времени.
        -  Знаете, я думал об этом, когда писал еще одну книгу о путешествии уже на Солнце. Вероятно, есть не только параллельный мир нашему, но и параллельное время. Допустим, вы не сочиняете и говорите правду, как ее понимаете. У вас есть свое объяснение тем метаморфозам времени, которые случились с вами?
        - Да, тому причиной может явиться техника существ из другого, как вы назвали, «параллельного мира». У меня оказались в распоряжении некоторые таинственные вещи неземного происхождения. Я предполагаю, что вы тоже в своем путешествии по небу пользовались некими таинственными предметами. Разумеется, не теми смехотворными средствами, которые вы упомянули в своем «Ином свете». Может быть, вы тоже нашли их случайно или вам специально их подбросили, чтобы вы воспользовались ими по назначению.
        - Все может быть, - ответил загадочно де Бержерак.
        Принц невольно подумал, а не морочит ли ему голову фантастический писатель, придумавший от начала до конца свою странную книгу. Но как быть с советом музы Юны? Ведь не могла же она таким образом просто его разыграть? Или она, вообще, есть плод его неистощимого на выдумки воображения, разыгравшегося под водяными парами вулкана. Недаром он почувствовал, упав в воду при спуске в пещеру, что она пахла серой и была подогрета. Но как же так? Впечатление от вида музы и беседы с ней было таким реальным, как то, что он сейчас думает об этом. Нежели он сидит и видит сон о визите к де Бержераку? Что за бред!
        Видя, что принц задумался, Сирано вернул его к действительности вопросом: «Эти таинственные предметы у вас с собой»?
        - Не все. Я взял на себя смелость и пошел к вам в сапогах, которые оказались на мне чудесным образом в Бастилии, где я сидел и ждал казни ровно четырнадцать лет… вперед. Я видел сон о том, как положил голову на плаху. И тут же, когда лезвие топора, которым палач в черном колпаке взмахнул над моей головой, что я невольно услышал его свист в своих ушах, все буквально переменилось. Уже была ночь, и я стоял в одиночестве на эшафоте. На площади не было ни одной души. Но это был не сон, а настоящая явь. Мне пришлось, во избежание погони, мигом удалиться. Меня искали. Поэтому я был вынужден воспользоваться чудесными предметами, которые нашел за эти четырнадцать лет раньше на том острове в Новом Свете, который вновь посетил. И вот я у вас.    
        - Интересный случай! Выходит, вы вернулись обратно в прошлое?! Но как? Вы встретили в нем себя, прошлого?
        - Я опасался увидеть себя со стороны. Но еще больше я боялся встретиться с самим собой, глаза в глаза. Но потом подумал, что такая встреча может случиться только у меня в сознании. Так и действительно произошло. Кроме меня одного не было никого, похожего на меня. Но я не все помнил из того, что произошло за эти годы и что я знал прежде, до чудесного обращения или превращения во времени. Мне кажется до сих пор, что не все, что было прежде, исполняется сейчас. И теперь происходят такие события, которых не было в прежний раз, или я забыл о них. Теперь я часто чувствую себя не в своей тарелке, не самим собой, а кем-то другим, - как будто я раздвоился или тот, кто был моей тенью, стал мной, а я стал им.         
        Вот, например, в прежний раз я вроде бы видел незнакомца в маске в гостинице под Копенгагеном, который походил на меня. Но в этот раз я никого там не видел. Может быть, этот незнакомец мне просто привиделся. Не знаю.
        - Да, в нашей жизни происходит много таинственного. Однако такое крутое переплетение нитей судьбы, как у вас, трудно представить себе даже в кошмарном сне. Но в жизни… Я сочувствую вам. И могу заверить, что не переживал ничего подобного даже на страницах своих книг.
        - Знаете, Сирано, что меня интересует? Это то, как вы общались с инопланетянами.  В своем разговоре с философом вы упомянули физика Кардано, которому при свете сальной свечи явились обитатели с Луны и говорили с ним. Как я понял, вы тоже не имели больших проблем с обитателей государств и империй Луны, раз стали описывать, правда, вкратце, тамошние, лунные нравы   Они общались с вами на своем лунном языке или говорили по-французски?
        - Какой вы, ваша светлость, все-таки, зануда.
        - Разве? Ведь знание языка является необходимым условием общения с аборигенами. С какой стати лунатикам, - замечу, я отличаю тех людей, которые ходят во сне при Луне, от обитателей Луны, - говорить именно на нашем языке, если на Земле существует много людей, которые говорят на других языках, чем французский. Не правда ли?
        - Вы правы в отношении землян. Но на Луне находится рай, где все понимают друг друга на райском языке.
        - Но как же государства и империи Луны? Неужели в них живут одни и те же лунатики, говорящие на одном и том же лунном языке? Такое может быть только в духовном мире, где есть один язык разума, который на всех один.
        - Вот именно.
        - Но, дорогой Сирано, это говорит только о том, что вы никогда не были не только в глубоком космосе, но даже на самом близком к Земле небесном теле – на Луне. Однако это нисколько не умаляет вашей способности творить духовный мир, в котором вы нашли свое необходимое место. Я думаю, что обитаемых миров много в космосе. Все они отличаются друг от друга, но они, разбросанные по пространству, существуют в разное время. Только некоторые существуют одновременно с нами. И все же у нас есть нечто общее: это вечность, которая объемлет все времена. Она и есть духовный мир, единый для всех физических миров. Вот этот мир вы и попытались представить в его различных аспектах, включая и тот, в котором мы являемся, только в преувеличенном виде. Опять же выведенном в смешном свете чтобы показать нам воочию, как мы далеки от идеала. Я прав в своем предположении, уважаемый де Бержерак?
        - Если вы так иронически представляете мои путешествия по небу, то почему вы думаете, что я долен верить вам на слово? Значит, я фантазирую, выставляя в комическом свете райскую жизнь, а вы действительно летаете по миру, нарушая естественное течение времени. Так кто из нас больший фантазер, герцог де Ларошфуко?
        - Я надеюсь, вы не вызовите меня на дуэль таким образом решая спор о том, ко больший фантазер из нас? Я пришел к вам, Сирано де Бержерак, за советом для того, чтобы понять, то со мной не так, ввиду того, что вы говорили о том, что совершили путешествие на Луну. Видите ли, я тоже совершал такого рода путешествия, только намного дальше вас. Но не в этом суть, а в том, что каким-то образом в наших путешествиях есть нечто общее, которое касается нас лично. Наверное, это не только то, что мы завзятые мечтатели, но и то, что мы первооткрыватели нового мира, который некоторым образом связан с игрой воображения. Вероятно, для осознания этого откровения моя муза и отправила меня к вам.
        - И как именно вы представляете этот мир? Как мир описания? – спросил де Бержерак, усмехнувшись, и лихо подкрутил свой опустившийся левый ус.
        - Да, мир описания. Ведь можно описать и то, чего, вообще-то, не было. Возьмите, например, мое путешествие во времени. В результате того, что меняется хронология событий, эти события либо вовсе не случаются, либо случаются, но же в другом виде. То, что мы сочиняем и описываем, некоторым, неведомым нам образом влияет на настоящее, на реальное, что есть в нашей жизни. Это я говорю не только о том, что сочинительство меняет многое в нашем сознании, - далеко ходить не надо, можно взять наше отношение к реальности, - но и том, что меняется нечто в самой реальности, как только мы задумываемся и расписываем то, что нам пришло в голову. Может быть, оно пришло из самой реальности, как к нам, мечтателям, приходит вдохновение.
         - Но, если я правильно понял вас, оно приходит не и физического мира, а из метафизического?
        - Может быть, и да. И тот мир мы принимаем за мир настоящий, за реальный. И его путаем с духовным миром, преломлением которого в своей среде он и является. Согласитесь, живем-то мы в мире физическом, хотя сознаем себя в мире духовном.
        - Вы хотите сказать, что духовный мир, бог находится в нашей голове? – спросил Сирано и опять засмеялся.
        Принцу показалось, что де Бержерак не понял его или понял слишком хорошо, так что ему не оставалось ничего другого, как следуя своей дурной привычке осмеивать все серьезное, пошутить некстати, тем самым смазав так необходимый для него эффект неожиданного открытия. Поэтому он вслух предупредил несносное замечание завзятого пародиста, который ничего не видел дальше своего длинного носа и не был готов извлечь метафизический урок из перипетий жизни, следующим предположением: «Да, духовный мир находится и в нашем сознании, и в сознании всех разумных, сознающих существ. Но еще более правильным будет сказать, что это мы находимся в сознании духовного мира, духа, который таким образом думает и существует».
        Этим, собственно говоря, и закончилась беседа между принцем и фантастом. Она, в принципе, не могла закончиться ничем другим, ввиду отсутствия у фантаста метафизического чутья и реального опыта того, что послужило предметом его описания. Но встреча с комедиографом де Бержераком была полезна принцу тем, что открыла ему природу, причину его злоключений во времени. Всему виной было его неисчерпаемое воображение, которое открыло ему дорогу к невероятным приключениям во времени. Трансформируясь во времени, Франсуа де Ларошфуко чудом мог оказаться не только в незнакомом ему прошлом или будущем, но и за тридевятью морей, и уйму земель, в тридевятом царстве, в тридесятом государстве. Была ли это утопия? Трудно положительно ответить на этот вопрос по причине его тривиальности. То, что уже случилось с ним и продолжало случаться, было похоже на правду. Не правда ли, проницательный читатель?
        Принц еще долго размышлял после неоднозначной встречи с Сирано де Бержераком о том, что он наговорил человеку, которого плохо знал и который был не столь откровенен с ним, как он. Но он не клал себя за это. Кто поверит Сирано, если тот поведает о том, что Франсуа де Ларошфуко является путешественником во времени? Никто. Это было слишком фантастическим, чтобы походить на правду. Тем не менее, встреча была полезна принцу: он понял, что рассказы прочих путешественников об утопических местах и временах есть только рассказы и ничего более. Но не являются ли его приключения во времени тоже фантазией, только его наваждением?  Франсуа прекрасно отдавал себе отчет в том, что это было больше, чем наваждение. Он в здравом уме, только память его иногда подводит. Но это забвение некоторых эпизодов его жизни может быть понятным образом объяснено именно превращениями времени, их наложением друг на друга. И все же был способ все проверить: снова воспользоваться магическими предметами для подтверждения или опровержения возникших сомнений. Сами эти предметы были, как он полагал, неземного происхождения. И поэтому, как он понял, они, случайно или не случайно попав ему в руки, позволили ему, не в пример прочим путешественникам, предпринять реальное, а не воображаемое путешествие на небо.
        Правда, речь не шла о путешествии в духовное царство Бога по «Лествице» Иоанна Лествичника. Это была дорога в космос к иным обитаемым мирам, вроде земного мира.
        Размышления о уже состоявшемся прежде магическом путешествии по космосу навели его на мысль о том, как он думает об этом. Это путешествие было магическим для него, но вполне научно объяснимым с точки зрения неземной науки авенлойцев. «Да, разумеется, - думал принц, - есть духовный мир, который в мысли является нам в идеальном виде, в виде царства идей. Идеи нам являются мыслями, которые мы раскладываем и складываем в логическом порядке и выражаем словами. Если эти слова научные, то они точно определены как термины мыслями, ставшими их смыслами в качестве понятий. Тогда слова нам понятны своими понятиями.
        В понятиях концептуализация или смыслообразование достигает предела. В частных науках слова абстрактны, ибо однозначно определены в качестве общих понятий. В философии же они являются конкретно-всеобщими и поэтому могут быть выражены и словами народной речи, ибо определяются в смысле контекстом ситуативного употребления. Само общение, да и размышление наедине становится самодовлеющим, самоценным, располагая к игре не только слов, какую можно найти в поэзии, но и в мысли. Здесь мысли связываются друг с другом в мыслимые, но отнюдь не немыслимые, сочетания, предоставляя мыслящему существу возможность проникнуть в такие тайники, закоулки разума как тела духа, которые не доступны даже для веры.         
        Принц думал о том, важно ясно и понятно думать, как тот же Картезий, но только писать таким образом, чтобы читателю было ясно и понятно, как собственно думает, а не только пишет автор-мыслитель. Иначе сам читатель не сможет подумать, а будет в силах только прочитать текст автора, запутались в авторских и в собственных мыслях.  В целях верного истолкования смысла текста он будет вынужден вчитать в текст то, чего в нем заведомо нет, придумать приемлемое ему объяснение "темного места" в нем.
        Еще более сложно понять текст мистика, который, несмотря на все свое посвящение в тайну, в принципе, не способен понять дух, сам не будучи духом, и записывает то, что сам не в силах вполне адекватно понять. Конечно, он не просто глаголет своими устами, как младенец, превосходящую его ум истину, но и пытается дать ей сообразную своему уровню посвящения интерпретацию тайны истины. Но то, что он высказывает, лишено внутренней логики и противоречит не только букве, но и духу здравого смысла. Ведь он не понимает, как медиум, что говорит. То, о чем он говорит, расходится с тем, что он говорит.
        "Не нахожусь ли я в подобном неопределенном состоянии, когда думаю и вспоминаю о свое путешествии по космосу"? - спрашивал себя Франсуа.
        Он думал не только об этом, но и о том, как чуть не умер на плахе. Может быть, он зря не умер? Стоит ли жизнь того, чтобы прожить ее еще один раз в том же самом образе, если не таким же образом? Что в ней есть такого особенного? Неужели так сильна привычка быть и быть собой, что никак не хочется расставаться с самим собой? Это настоящая драма. Да, что драма, - это трагедия в чистом виде, в самой идее. Вероятно, судьба балует меня, раз возвращает меня к жизни, дает мне еще один шанс прожить свою жизнь так, как мне угодно.
        Или это угодно той, кого я зову своей сухой Юной? Кто она, вообще, такая? Богиня? Наземное существо с планеты Авенлоя? Или это все воплощения, образы Судьбы, которая не равнодушна ко мне? Не выдумали же я то, что творится со мной! Я виновник всего этого приключения, превращения во времени. Но я ли его создатель? Не может быть так, что это превращение творится только у меня в сознании. Оно приобрело уже характер реальности и влияет на судьбу других людей, связанных со мной. Следует быть более осмотрительным и осторожным, чтобы не навредить не только себе, но и другим, близким мне людям.
        Франсуа думал о том, что его время есть время господства дьявола в умах многих людей. Это время материализации идеального, но не идеала, то есть, духа, бога, а демонической идиллии с античными богами и богинями, амурами, соблазняющей людей на соперничество с богом. Но придет время, когда человек станет идеализировать то, что он материализовал, время материализации идеального, время сатаны, обожествления того материального, что в нем есть. Что же есть? Люди, общество. Только потом, после возвеличения человека наступит его падение. На смену обожествлению сверхъестественного и естественного придет обожествление искусственного, технического как альтернативы собственно человеческому, культурному. Тогда наступит эпоха антихриста. Как бы ему самому не увлечься тем искусственным, техническим, что прежде он нашел у авенлойцев.               
         Принц задумался и мысли потекли из его головы, как из рога изобилия. Он взял в качестве аргумента для обоснования тезиса о нынешнем господстве дьявола в сознания католиков их традиционную веру. Закону бога, который носит условный характер, в отличие от самого бога, который безусловен, они придают безусловный характер.
        В итоге они пополняются не столько богу, сколько тому, что поклоняются. Так материализация идеального, его символизация стирает границу между самим богом и его отношением к верующему. Для последнего слово бога, священное писание и его толкование, возведенное в статус магического ритуал в качестве священного предания отождествляется с самим богом. Таков ритуальный верующий и его подражательное сознание. Его вера есть ритуал, повторение данного и уже сделанного. Эта вера как заготовка есть сплошное лицемерие, личина которого срослась с ликом бога.
        Казалось бы, не таков фанатик веры. Но и он далек от бога не менее, чем религиозный Ханна. Фанатики верит не в самого бога, но в веру. Тем самым он нарушает меру, данную вере. Вместе с ней, с этой мерой он теряет разум.
         Но что делает мыслитель? Он мыслит, чтобы понять. Когда понимает, то верит так, как понимает. Это и есть философская вера.  Философская вера не есть вера в то, что не ясно, не понятно. В этом смысле философ не нуждается в собственно вере, но нуждается в понимании, которое невозможно без мысли.
        Франсуа на этом не остановился. Он продолжал думать о том, что он есть живой мужчина французского происхождения, католического вероисповедания и знатного рода. Ну, что из того, что это он? Это играет значимую роль в его нынешнем размышлении? Совсем нет. Это ее имеет никакого значения для мысли, для него, как мыслителя.  Но и то, что он мыслитель, тоже имеет ничтожное значение. Смысл заключается не в том, что он мыслитель, а в самой мысли.
        Он неотступно задавался вопросами: «Однако эта мысль есть его ли мысль? Или, может быть, ее кто-то подсказал ему? Это было важно незамедлительно знать, понять. Но в силах ли он дать положительный ответ на него? Он или не он?
        Если это не он, то кто это? Антихрист. Кто есть антихрист? Не искусственное ли существо, созданное легионом бесов как антитезой Сыну Человеческому?
        Что является тем неведомым, на котором я могу остановиться в своем делении, так сказать, в диэрезисе? Я начинаю с простого: с того, что есть и не есть, дальше иду к живому и неживому, к человеку и не-человеку, французу и не-французу, духу и не-духу и т.д. Но на чем я исчерпываюсь? На том, что это все не то, как листы капусты, под которыми нет кочерыжки. Неужели меня нет, а есть только суета? Или, в лучшем случае, есть вопрошающий без положительно отвечающего»?
        Но кто мог ответить на эти вопросы, как не он сам? Готов ли он к новому повторению того, то уже случилось прежде? Таким ли оно будет, каким было в прошлом. В этом он не был уверен. И никак не решался отправиться из Парижа в провинцию, к себе в замок, чтобы там совершить превращение и открыть портал в другой мир. Но почему он не мог совершить это в Париже, сказавшись, что инкогнито отправится в путешествие в неизвестном направлении?
        И все же он был не уверен в том, что попадет именно туда, куда попал в прежний раз. В тот раз он отправился в путь в неизвестном направлении в минуту тоски, от отчаяния, которое затмило его разум. Теперь же он вполне осознавал всю опасность своего положения, как только вознамерился бы использовать по назначению найденные вновь в пещере в жерле вулкана магические вещи. Он стал в нетерпении ждать сигнала от своей музы, которая, как он надеялся, рано или поздно подскажет ему место и время, а также способ, каким образом можно осуществить задуманное перемещение на Авенлою.
        Время шло, а муза все не подавала никаких признаков своего присутствия. Принц уже отчаялся дождаться ее появления, как однажды получил неизвестно от кого письмо. В нем предлагалось ему, положившись на волю случая, отправиться туда, неизвестно куда, чтобы найти то, неизвестно что. Сначала ему показалось, что его просто разыгрывать кто-то из знакомых. Но кто может из них, людей серьезных, так глупо, по-детски с ним поступить, потратив на пустяк свое драгоценное время. И, главное, он или она отлично понимает, что принц просто рассмеется и тут же забудет о письме, прекрасно понимая, что он давно взрослый время сказок необратимо прошло для него. Или сама муза захотела разыграть его человека мысли и слова? За неимением лучшего, наш герой отправился в путешествие в неизвестном направлении неизвестно для чего.
        Вы, наш глубокоуважаемый читатель, конечно, можете осудить Франсуа де Ларошфуко за столь легкомысленный поступок. Но что ему оставалось делать, как не воспользоваться столь пустяшным, но вовремя подвернувшимся предложением, чтобы унять свое нетерпение в ожидании очевидного знака от Юны. Помимо всего этого его стало беспокоить сомнение, действительно ли загадочное существо, которое он встретил в гроте жерла вулкана является той Юной, которую он когда-то полюбил на Авенлое? Ведь богиня, идея его судьбы не есть собственно инопланетянка. Юна есть только модель для нее, а не она сама.
        Принц решил отравиться в путь. В дорогу он взял только самое необходимое, чудесные предметы, включая загадочные сапоги. Выехав поздним вечером из своего парижского особняка, наш галантный философ отправился в свой замок в Шаранте. Он держал туда путь в надежде в дороге получить подсказку от своего ангел-хранителя Юны, как ему поступить дальше. Его останавливало от безумного желания отведать чудесный эликсир только госпожа неизвестность, которую он, как всякий смертный боялся и прибегал к ее услугам в минуту отчаяния или, когда оказался в затруднительном, безвыходном положении накануне собственной казни. Но не торопит ли он события, забегая вперед?
        К сожалению, Франсуа де Ларошфуко никак не мог усидеть на своем месте. И у него не было под рукой его личного дневника, который остался в камере в Бастилии. Этот дневник прежде сопровождал его во всех перипетиях загадочной судьбы. Дневник стал для него, как писателя, личным талисманом. Без него принц был как без рук. Он надеялся, что дневник все же найдется, а пока завел новую записную книжку. Франсуа смутно помнил, что в прошлый раз отправился в таинственное путешествие на небо, будучи именно в саду у замка Вертей. Но это случилось спустя несколько лет после приезда из Нового Света, когда он проводил в последний путь Сирано, с которым только что имел неоднозначную беседу. Чтобы не скучать он взял с собой Пьера, которого буквально озолотил на острове Везения. Пьер сидел напротив принца и мирно посапывал во сне. Но его останавливала мирно отойти ко сну неотступная мысль, которая буквально сверлила его уставший мозг.
        Эта мысль была о том, реально ли все, что происходит с ним до сих пор с того времени, как последний раз заснул в каземате Бастилии? Может быть, он пребывает все это время в беспробудном сне и ему только снится, что вот он едет в свой замок в Аквитании. Или, того хуже, он находится в «царстве теней» и поэтому у него все события жизни мешаются в голове. Что делать, если он уже умер и находится в мире мертвых, которым только кажется, что они живые? Что, если это так? Ну, и что? Что он может сделать? Ничего, как только искать в царстве теней свою Эвридику. Для него Эвридика есть путеводная нить жизни и после жизни. Он так решил. Но что такое жизнь после жизни? Не есть ли это повторение того, что это уже давно случилось? Может быть, это выход из бессмысленного повторения того же самого? Но ведь новая его жизнь не является зряшным повторением, - она мало, но все же меняется. Так жив ли он, или находится во сне, или существует в реальности? Это покажет то же самое время. Но все же интересно, есть ли на том свете та же Авенлоя? Или она иная, чем та, в которой он был когда-то прежде? Там, в Авенлое, живет его Юна. Найдет ли он ее в новой Авенлое? Та ли это будет Юна, которую он знал прежде и навсегда потерял? Навсегда ли?
        Авенлойцы были, вроде людей, - такие же натуральные, естественные и культурные, только более развитые. Просто они существовали в таком разумном качестве дольше людей и научились быть разумными лучше, чем земляне. Нет, они не были богами, но являлись для людей примером для подражания. Во всяком случае, так думал Франсуа. Значит, бог был милостив к ним и не меньше, чем людям, дарил им как своим творениям благодать. Но об этом ничего не сказано в Евангелии. Почему? Потому что оно посвящено миссии спасения Иисуса только людей на Земле.
        У авенлоцев и у землян разная судьба. Но каким-то неведомым образом судьбы Франсуа и Юны оказались связанными. Это абстрактно стало возможным благодаря тому, что авенлойцы следили за тем, как развиваются земляне. И Юна была одной из исследователей-наблюдателей? Или в том, что они встретились в прошлом виноват его ангел=хранитель, принявши вид Юны? Вот о чем думал принц, засыпая под мерный храп слуги.
        Но мысль опять возвращалась, принося с собой новые смыслы. Ему пришло в голову: «Вот он любит Юну саму по себе или потому что его любит ангел-хранитель»? Кем является его ангел-хранитель? Вестником бога, идеей? В мысли ангел-хранитель или гений есть идея. Идея чего? Заботы о нем бога, божественной любви. Он есть плод этой любви, как и Юна. Но почему он любит именно Юну, а не все создания бога? Не потому ли, что ограничен? Если так, то его ограниченность находит подобную ему ограниченность Юны, которая оказывается ближе ему всех прочих ограниченностей. Вероятно, у них равная с Юной мера любви. Вот почему они любят друг друга. Узнают среди других себя, похожего на себя, свою половинку. Но я любил и других женщин. Наверное, моя мера любви подобна мерам больше, чем одной женщины. Или любовь моя была такой разной, какой была каждая из них. Но, может быть, я люблю Юнну уже не как женщину, а как богиню? Неужели это ложная любовь и я на самом деле люблю идеальную женщину, которую нашел в образе Юны, которая ей не является?
        Вот мой современник, Блез Паскаль, пишет о бесконечности пространства мира, которое ужасает его, ибо там, в бесконечности того же самого пространства вне Земли, нет никого. В нем есть только мы, как хрупкий мыслящий тростник на земле. В мире нет никого, кроме нас. Но есть иной мир бога. Я знаю, что мы не одиноки в мире. Но чего стоит общение между удаленными в космосе мирами, которое может преодолеть внеземная наука, по сравнению с мгновенным общением с богом? Бог разделил и удалил разумные существа в космосе друг от друга, чтобы только самые разумные смогли достать других, во избежание возможной гибели от недопонимания.
        Мало того, что, если все мои воспоминания о жизни на Авенлое, есть только фантазии прошлого. То, что пригрезилось в прошлом, то для сознания стало уже настоящим. Да, они настоящие для сознания, но не для самой реальности. Однако, что такое реальность вне сознания? Как я могу ее осознать, не располагая ей в сознании? Не есть ли эта реальность сам бог? Тогда природа, включая природу человека, есть только она его наружность, внешняя сторона, условиями существования которой являются пространство и время?  Бог есть дух, проницающий все то, что есть, но ни с чем из него не сливающийся, им не ограничивающийся. Однако, есть ли он личность, Я? Есть, но имеет ли он свое лицо? Есть ли оно в человеческих лицах, среди них или оно есть за ними? Может быть, оно есть в себе, в свернутом, закрытом от нас виде? Не является ли оно для нас нашим лицом»?
        Внезапно размышления принца прервал какой-то посторонний шум, вроде стука в окно. Он в раздражении открыл глаза и, удивительно, ничего не увидел. Невольно он почувствовал необъяснимую тревогу. Он не ведал, в каком положении оказался. Ощущение было такое, как если бы его повязали по рукам и ногам. Но нет, тогда он чувствовал бы стеснение в своих членах, сейчас же его не было. Он, вообще, не чувствовал своего тела. Нынешнее впечатление напомнило ему одну из первых медитаций, находясь в которой Франсуа впервые потерял ощущение тела. Тогда он действительно очень испугался и бросил медитацию. Но теперь принц не мог вернуться в обычное состояние сознания или существования.
        Вот именно, он не чувствовал, что существует. Если бы он существовал и его существованию угрожала бы смертельная опасность, то он в самом деле испугался бы. Его лоб покрылся бы липким потом, уши заложило бы плотным слоем ваты, сердце зашлось бы в сумасшедшем ритме и остановилось бы, заставив его сначала онеметь и непроизвольно хватать, как рыба, выброшенная на берег, ртом воздух, который кто-то выдул из окружающего пространства. Потом его глаза стали бы вылезать из орбит, язык одеревенел бы и тело забылось бы в предсмертных конвульсиях. Но ничего этого уже не было. Вот именно «уже». Он не мог даже принюхаться и почувствовать запах и вкус смерти. Принц ничего не видел и не слышал. Что оставалось делать? Ждать. Чего? Неизвестно что.
        Но он мог еще думать. Ощущений уже не было, но были еще воспоминания о них. Да, он действительно сильно обманулся в своих ожиданиях. Прежде, когда он был жив, то представлял себе весь тот ужас одиночества в непроглядном мраке смерти, который станет его вечным уделом. Но нет, этого ожидаемого ужаса не было, как не было и радости освобождения от телесной привязанности. Он продолжал быть. Но кем? Вероятно, никем. Принцем, герцогом он уже точно не был. Был ли он человеком? Как он мог быть человеком, если не был даже живым существом. Вдруг в том, что осталось от него прежнего раздался чужой голос. Этот голос он не знал. Он даже не знал, он ли продолжает думать или думает некто другой. Чужой голос заставил его подумать о том, кто он есть сейчас. Но раз он различает, что голос чужой и думает о том, что уже не является принцем, то это значит, что он еще в собственном сознании. Может быть, в дороге случилась трагедия: карета перевернулась и убила его. И все же умер он в сознании, в медитативном состоянии. Поэтому он до си пор думает. Интересно, в смерти есть еще время.
        - Нет, в смерти нет времени, - сказал неизвестный голос.
        - Хорошо. В смерти не времени. Но есть ты - голос неизвестного. Ты голос неизвестного или неизвестной, или, вообще, голос неизвестности?
        - Есть разница?
        - Не знаю. Может быть, и есть. Если вы или ты…
        - Есть разница?
        - Вот заладил есть разница! Даже если ты есть лишь отражение моего сознания, то разница есть. Тогда мое сознание есть отражение чего?
        - Его самого.
        - Не сбивай меня, голос, с толку, Одно дело, если ты есть голос другого или другой. И совсем другое дело, если ты есть голос неизвестности. Последний случай есть метафора.
        - Вот Фома Неверующий! Я – твой голос.
        - Значит, мой голос существует отдельно от меня? Неужели такое возможно?
        - Здесь все возможно.
        - Где здесь?
        - Ты сам как думаешь?
        - В смерти?  Не-бытие?
        - В вечности.
        - В вечности?
        - В ней самой. Уже прошла целая вечность.
        - Разве вечность может пройти?
        - Значит, может.
        - Не понял. Будь добр - растолкуй.
        - Вот видишь ты уже успокоился. Как легко заставить тебя плясать под чужую дудку.
         - Тебе не следовало так говорить, если ты не мой голос.
         - И что будет? Ты обидишься и не будешь разговаривать со мной? Предпочитаешь остаться один? Пожалуйста, - бесстрастно предупредил голос принца.
         - Нет, - спохватился Франсуа, объяснив, - ты хоть какое-то развлечение.
         - В самом деле? Тебе не хватало развлечения? Ты в своем уме? До сих пор не понял в каком безвыходном положении находишься?
         - Ну, хватит стращать меня. Я так напуган, что боюсь даже бояться.
         - Ничего себе! И такое бывает!
         - Так кто ты, если не мой голос?
         - Почему бы мне не быть голосом ужаса? Что мешает и месту иметь голос? Я голос пустоты, бездны, в которой нет дна. Слышишь эхо?
         Голос замолчал и его эхо стало разноситься во все стороны так, что Франсуа послышалось, что оно стало удаляться и опускаться все ниже и ниже, ока не потерялось в пустоте без дна. Принц не понимал, как это возможно. Как он мог слышать эхо в безвоздушной среде, тем более, если нет дна, того, что отразило бы голос, чтобы он вернулся назад, к себе. Он подумал про себя, что, возможно голос – это иллюзия, которую он выдумал с единственной целью не оставаться наедине с самим собой.
        - Вот слышишь? Было бы глупо сказать: «Вот видишь»! У тебя же не осталось глаз.
        - Как, впрочем, и ушей. Следовательно, ты есть мое воспоминание.
        - Если тебе так хочется думать, то я не буду спорить с тобой. Но знай: прошла целая вечность! А, ты, как думал!? То состояние, в котором ты находился, пока не пришел в чувство реальности, в сознание, и была вечность. Теперь ты пребываешь в состоянии, близком состоянию рождения.
        - Неужели я стану опять младенцем?
        - Зачем? Это пускай глупцы растут с умом. Ты уже умный. На кой ляд тебе этот рост? Ты сразу очнешься в том возрасте, в каком отправился в мир иной.
        - Но как же быть с языком нового места и времени жизни?
        - На что тогда тебе украденный коммуникатор? Извини, дорогой, но у нас здесь, в пустоте, учет. Все наперечет.
        - Так кто ты?
        - Кто я? Я. Дух. Есть бог в себе и в нем есть все, что есть и может быть в идеальном виде, собственно в идее. И это есть вне его, но уже в себе во времени, не в вечности, в смертном виде.
        - Ты – дух? Бог?
        - Не разочаровывай меня. Я ожидал от тебя большего. Не будь так примитивен, как представители твоего рода. Я предполагал, что беседую с умным человеком.
        - Разве есть такие?
        - Вот именно. Ты оказался таким же болваном, как прочие. И только зачем я заговорил с тобой. Отправил бы в путь по всем кругам ада эволюции. Так нет же, стал говорить с тобой, как с себе подобным. Никогда этого не прощу себе. Подумай сам: зачем нужен бог богу? Разве дух – слуга, который нужен только для того, чтобы исполнять ваши ничтожные желания? Зачем мне ваши славословия?
        - Я вот о чем подумал: зачем мне сознание без Я? – ответил Франсуа вопросом на вопрос.
        - Это резонный вопрос. Но резонно спросить и о другом, - о том, зачем сознанию нужно Я пустоты? Осмысленнее прилагать Я не к ни чему, а к чему-то материальному. Ведь ты привык к нему, к этому телу, имени, своему полу, положению в обществе. И это все для тебя есть Я.
        - Можно ли любить себя больше, чем Я? Да, если Я во мне. Но если я в Я? Где еще может быть Я, если не в себе? Во мне? Да, если я есть Я. Но это не так: я не есть Я, а есть только я.
        - Интересно ты рассуждаешь! Какой ум: маленькое «я» входит в большое Я. Долго думал?
        - Не иронизируй. Да, это элементарно. Ну, и что? Зато верно. Правда, то, что находится в чем-то, прячется в нем. Зачем? Чтобы не являться в своем виде. Есть ли у него свой вид? Вряд ли. Это мы есть по виду, а не идеи. Идея – это не вид, не то, что мы видим, а то, чем мы видим. Мы видим не Я, а себя. Чем мы видим себя? Идеей «я». Эта идея «я» и есть Я. Идея «я» или Я вечная, а я смертный.
        - Так кто сейчас живой ты или Я?
        - Я.
        - Или я?
        - Мы.
        - Так ты – это я или я – это ты?
        - Не все ли равно?
        - Мне все равно, а вот тебе все равно или ты равнее?
        -  Я равнее.
        - Теперь ты понимаешь, что дух – это я, а не ты?
        - Нет.
        - Вот почему я дух, а не ты. Ты еще не дошел до кондиции. Поэтому вернешься обратно.
        - Куда?
        - Откуда прибыл.
        - И откуда?
        - Мне все равно. Это тебе не все равно.
        Принц пришел в себя, то есть, отошел от духа. Перед ним все еще сидел Пьер и сладко посапывал и еле ворочался во сне, как большая собака. Франсуа даже показалось, что тот незаметно почесался и укусил себя, чтобы раздавить блоху в своей одежде. Принц с облегчением вздохнул, осознав, что находится в себе, в своей привычной реальности, где ему самое место. Пустота – это до сих пор все еще не его место. Но, может быть, никуда не отправляться за тридевять земель, а остаться в своем королевстве. Это была здравая идея. И принц решил остаться до поры до времени на Земле и поехать в Пале-Рояль к своему воспитаннику, как посоветовала ему Юна. Но тут до него дошло, что это можно будет сделать только чрез несколько лет. Ведь шел еще 1651 год. Между тем, как встретиться с принцессой Генриеттой он мог только в 1661 г.
        - И что мне делать целых десять лет? – невольно крикнул принц так, что его слуга нехотя открыл глаза и сонно поинтересовался у принца, что он изволит.
        - Представляешь, Пьер, я не знаю, что мне делать целых десять лет! – в сердцах выпалил принц и замолчал.
        - Ваша светлость, утро вечера мудренее. Пора поспать, а там, утром видно будет.
        - Тебе все спать. Вот и спи, отсыпайся.
        Пьер поспешил благоразумно воспользоваться советом принца и опять мирно заснул, сладко причмокивая. Видимо, он видел вкусный сон. Франсуа оставил его в покое, а сам сел и призадумался о том, что ему делать в оставшиеся десять лет. Видно, делать нечего, - придется отравляться за тридевять земель, в тридевятое царство, тридесятое государство на Авенлое.
        Приехав в свое поместье, Франсуа де Ларошфуко немедленно отправился в сад и совершил все необходимые действия с магическими предметами: отпил из ладанки каплю чудесного эликсира и повернул против часовой стрелки перстень с миниатюрным пирамидальным камнем, чтобы оказаться за тысячью световых лет от Земли на Авенлое.

Глава пятая. Новое посещение Авенлои
        Принц надеялся, что уже в пути на Авенлою его будет сопровождать Юна в пирамидальном корабле, как это случилось в прошлый раз, но просчитался: он добирался в одиночестве до пункта назначения. Прибыв на Авенлою, он понял, что его никто не ждал. Вздохнув от огорчения, он отправился прямо туда, где когда-то жила Юна, преследуемый нехорошими предчувствиями. Память любви помогла найти ему верную дорогу к ее дому. Принцу казалось, что на Авенлое вроде ничего не изменилось с того времени, как он здесь впервые очутился. Никто и местных жителей не обращал на него внимания, как будто он был невидимка. Но он был спокоен за себя, - не в обычае авенлойцев интересоваться чужими делами. К тому же мало кто из них и приезжих чужестранцев передвигался по широким улицам между величественными небоскребами на своих двоих; многие обитатели проносились в автолетах у него над головой, как птицы, отбрасывая длинные тени    
        Франсуа дошел до ближайшей стоянки транспорта, где сел в первый попавшийся экипаж и, указав адрес Юны искусственному интеллекту машины, полетел прямо к ее циклопическому дому, где она прежде жила на 453 уровне в самом центре столицы Авенлои. Подойдя к заветной двери жилища Юны, он остановился в нерешительности. Ему было неимоверно трудно поднять руку, которая буквально приросла к его ноге, чтобы открыть дверь. Вдруг в квартире никого не окажется или, того хуже, - в ней живет кто-то другой, кто в этой реальности является кавалером Юны и его законным соперником. Его тут же при столь глупом предположении кольнуло прямо в сердце жало ревности. Вот что, оказывается, есть то жало в плоть, что представляет порок ревности, как тень любви. Он чуть не задохнулся от ревности, которая, как одеяло, накрыло его с головой. В его бедной голове все смешалось, и он, как помешанный, чуть не упал на мягкий пол, в котором утопали ноги, и только стоявшая рядом стена помогла ему сползти по ней вниз к манящему полу, и, закрыв глаза, заснуть непробудным сном, чтобы только не думать о несвоевременном визите к любимой авенлойке.
        Внезапная слабость, навалившаяся на плечи Франсуа и пригнувшая его к полу, может показаться здравомыслящему читателю надуманной, но ему не мешает принять в расчет то обстоятельство, что наш герой отправился в путь, который вел его не в будущее, как это обычно бывает. Он вел, напротив, в прошлое, что случается только необычным, чудесным образом, который обычно расходится с образом здравомыслия.
        Парадокс времени может сыграть не только с героем, но и с читателем злую шутку, отбив у него всякий интерес к происходящим событиям. Ведь в таком случае он будет знать наперед, что случится дальше. Но достаточно было герою отступить на шаг, на йоту от заданной прошлым канвы сюжета, чтобы возникла ситуация неопределенности. Но она кажется надуманной, лишенной чувства реальности ввиду отступления от того, что уже случилось в той же самой истории. Но этой уже другой виток, круг истории. И, как всякий круг, он кривой. Значит, это уже не правильный круг, но эллипс, овал неправильной формы или того хуже гипербола, преувеличение. С чем связано это преувеличение? С искажением времени в парадоксе, которое неминуемым образом не может не сказаться на ровности сюжета истории принца. Чем дальше мы идем по сюжету, тем больше аномалий встречаем. Его повторение становится все меньше похожим на первоначальный оригинал.
        Что следовало делать принцу, потерявшему уверенность во времени? теперь время работало не на него и готовило ему массу ловушек, в которых он мог запутаться и не найти из них спасительного выхода. Что он будет делать в том случае, если найдет в доме Юны ее с любовником? Развернется и уйдет восвояси? И что ему делать тогда в этом чужепланетном городе, если целью его путешествия была как раз Юна? И кто теперь эта Юна? Ведь она не есть сам его ангел-хранитель, но только одно из возможных его воплощений – воплощений идеальной женщины.
        Облокотившись на стену у дверей жилища Юны, принц медленно соображал. Он собирался с мыслями. Его прежняя жизнь есть своего рода текст, книга жизни, к которой он должен отнестись критически, интерполировав, включив в нее то, что поможет ему понять, куда она ведет его. Помочь понять, что ему делать в новой петле времени вряд ли возьмется его идея, муза. Она нужна лишь для того, чтобы ставить его под вопрос, испытывать его дух на понимание. Не этим ли была занята и Юна в свой прошлый выход на сцену его сознания? Об этом следовало спросить у нее самой. Поэтому преодолевая муки глупой ревности, Франсуа поднялся на ноги, подтянув свои чудесные сапоги, и постучал в заветную дверь.
        Вскоре дверь неожиданно открылась и на пороге показалась Юна. Это была именно та женщина, которую он видел в гроте на необитаемом острове. Была ли это именно та Юна, с которой Франсуа был близко знаком в прошлом, он не мог сказать точно. Тень подобного замешательства он увидел и на посиневшем лице Юны. Но она немедленно скрыла его за улыбкой удивления и только волосы ее, как змеи, подрагивая и взмывая короной над головой, медленно ложились друг на друга, завораживая своим гибким движением принца.
        - Как вы меня нашли? Еще не время…, - выпалила она и тут же замолчала, что не выдать сполна то, что не хотела говорить. – Ну, заходите же, - добавила она в нетерпении, видя, как Франсуа мнется в дверях.
        Ему даже показалось, что она кого-то или чего-то боится, вот и торопится спрятать его у себя в своей обители.
        - Вас никто не видел? – спросила тут же она, но потом махнула на него рукой, показывая тем самым, что куда ему, недотепе из XVII века, знать о том, как следят за приезжими инопланетянами местные стражи порядка.
        -  Мне кажется: нет. Я, вообще, не видел, чтобы на меня хоть кто-то обратил внимание! И куда смотрят ваши стражники?
       - Вот и я думаю: куда? Вы просто не должны были здесь появляться. На ваше появление никто не давал еще «добро». Кстати, каким образом вы оказались у нас?
        - Самым простым: я воспользовался вашими магическими предметами, - сказал принц и показал пальцем, на котором красовался перстень с пирамидальным камнем, на вставленный в ухо миниатюрный коммуникатор.   
        - И это все?
         - Да. Нет, подождите. Вот еще чудесный эликсир, - сказал он, протягивая ей ладанку, - и эти удобные сапоги, под которыми я буквально не чувствую земли.
        - Ладно, оставьте их себе. Где вы нашли их?
        - Как это где? На вашем острове в Новом Свете.
        - Так. Это у вас. Потом мне скажете, где именно, - машинально сказала Юна в задумчивости и посмотрела на Франсуа. – Что мне делать с вами?
       - Как это «что»? Значит, вы уже давно наблюдаете за мной?
       - Ну, как сказать… В этом заключается наша миссия.
       - Миссия подсматривать?
       - Наблюдать за состоянием дел на обитаемых планетах.
       - И чем я привлек ваше драгоценное внимание?
        - Тем, что много думаете о посторонних вещах, о которых не положено еще думать существу вашего уровня.
       - Неужели я умом не вышел?
       - К сожалению, вынуждена признать, что даже превзошел, раз оказался здесь.
       - Значит, вы не знаете, что случилось недавно там, где я подобрал эти вещи, и что случится позже?
      - Откуда мне знать?
      - Но как же так? Ведь вы путешествуете во времени?
        - Путешествия во времени не носят произвольный характер и строго лимитированы нашими не безграничными возможностями. Вот почему ваше появление в столь неположенном для вас месте вызвало мое невольное удивление, - удосужилась, наконец, объясниться Юна. – И потом, несмотря на то, что мы заглядываем в прошлое, используя так называемый парадокс близнецов, будущее до сих пор остается для нас закрытым, если не говорить о непредвиденных случайностях. Время еще не в полной нашей власти.
        - В чьей тогда оно власти? – спросил в недоумении принц, будучи не в силах скрыть своего разочарования.
        - Неужели не понятно?
        - Откуда мне знать? Это вы путешествуете по космосу, а не мы, не способные даже к тому, чтобы узнать тот мир, по которому ходим.
        - Да, мы покорили пространство, но нам до сих пор не покорилось время. Им владеют те, кто пребывает в вечности.
        - Бог и его ангелы?
        - Если говорить вашим языком, то да. Только вы забыли упомянуть демонов.
        С этими словами хозяйка дома провела его в гостиную и усадила на удобную полосатую тахту. Принц был удивлен той простотой, которая царила в жилом помещении. Он тут же вспомнил, как в прошлый раз, когда был здесь, точнее, будет здесь спустя несколько лет (будет ли?), Юна объясняла ему, будучи в неглиже в интимно обстановке, что они живут в век упрощения вещей. Только так экономно относясь к функциональным вещам, можно полноценно заниматься духовной работой.
        Принц уже, естественно, забыл о своей былой ревности. Теперь он еле сдерживал свое почти непреодолимое желание тут же, на удобной и мягкой тахте обнять за плечи Юну и прижаться своей щекой к ее полуобнаженной теплой и упругой груди. Хозяйка сразу же почувствовала неладное и встала с тахты, чтобы с вопросом о том, то он будет пить с дальней дороги, удалиться в соседнюю комнату. Насколько помнил Франсуа, там находилась столовая. Он выразил желание выпить что-нибудь такое, что сможет утолить его жажду.
        Когда она вернулась обратно, он постарался разрядить напряженную обстановку шуткой: «Я надеюсь, вы приготовили мне не успокоительное»?
        - А стоит?
        - Нет, что вы. Мне достаточно простого сока, чтобы почувствовать себя в своей тарелке.
        - Почувствовать себя в своей тарелке – это быть в себе?
        - Вроде того. Вы неплохо говорите на моем языке.
        - Это моя работа. – скупо сказала и осторожно присела рядом на тахту, протягивая ему граненный стакан с темно зеленой жидкостью. – Ну, же, смелее. Это только энергетический напиток.
        - Да? - спросил с сомнением пришелец и внимательно посмотрел на Юну.
        - Вы мне не доверяете?
        - Я доверяю той Юне, с которой у меня был роман…
        - Повторите еще раз то, что вы только что сказали, - ледяным тоном сказала хозяйка дома и поставила со стуком стакан на стоящий рядом прозрачный столик на крестообразных ножках.
         Франсуа был уже не рад что так неловко проговорился. Но зачем Юна разыгрывает перед ним недотрогу? Делать было нечего: если Юне хочется стать недотрогой, то пусть.
        - Хорошо, хорошо, я неправильно выразился. У меня были к вам романтические, нежные чувства.
        - Пожалуйста, избавьте меня от своих домыслов. То-то я вижу, что вы, Франсуа, почувствовали себя у меня, как у себя дома, - заметила Юна.
         Назвав его по имени, она, как ему показалось, что-то хотела сказать. Но что? Она хотела намекнуть, чтобы он был осторожен в словах? Неужели их кто-то подслушивает? Или известие о том, что между ними в будущем будет связь, остановило ее, например, дать ему напиток. Значит, она хотела усыпить его? Зачем? Чтобы выведать, что он знает о том же будущем, которое, как она сама проговорилась, не в их власти. Ему было важно знать, если он прав в своих предположениях, то она делает это по свое инициативе или по инструкции?
        Все эти предположения настроили его на философский лад, и он подумал о том, не является ли самосознание камнем преткновения чувства реальности, которое тем острее переживается, чем отличнее от материи он является. При этом осознании Франсуа понимал, что духом не является. Так кто в нем, как в теле, сознавал, что он является, существует? Душа? Есть то, что телесно, материально. Н кто об этом думает? Дух, душа? Дух противоположен телу он бестелесен. Поэтому он независим от тела. Другое дело, душа. Она находится в теле и от него зависит в своем существовании. Нельзя сказать, что душа чувствует себя телом и знает себя в этом качестве. Она может заблуждаться на свой счет. Но то не означает, что она в действительности есть лишь мыслящее тело. Это было бы так, если бы душа являлась функцией настройки телесных сил на согласие, которое засекалось бы в мысли, осознавалось в ней. Но человек не есть душа как осознанное переживания себя телом. У него есть душа, а не он есть душа. И эта душевная инстанция есть в нем от духа в машине тела.
        Но он, как Франсуа, лично не есть ни тело, ни душа и ни дух. Все это что, а не кто. Он - кто! Он кто, а бог: что или кто? Бога мы понимаем, если представляем в качестве себя, как кто, но в превосходной степени. Такой ли он? Бог есть дух. Но дух не есть «кто». Он есть сущность того, что является материально. Эта сущность становится нам абстрактно доступна в мысли как идея. Но в идею нельзя верить. Верим мы в того, кто нас создал.
        Следовательно, бог, как дух, является субъектом, «кто», автором творения. Мы же по аналогии с творцом есть «кто», как сотворенные и сами творящие. Мы творим в духе. Бог творит духом. Он, как творец, есть тот, кто творит собой, сущностью, что есть дух. «Что» есть «чем» он творит, являясь «кто». Дух существует творением. Дьявол же существует его разрушением. Творение бога есть его манифестация. Он является творцом. Но его творение не есть он сам. Однако мы в качестве божественного творения, понимаем его в духе как творца, своего создателя. Это понимание есть его откровение, дар нам. Божественность и есть духовность творца.
        Но что есть наша сущность? Человечность, она же душевность? И чем человечность отличается от животности? Тем, что она есть животность, смешанная с разумностью? Мы живы духом, отделенным от него материальностью, в которой заключены и ограничены? Будучи ограничены, мы живем для того, чтобы давать жить другим, таким же, как и мы? Но для чего мы тогда разумные? Или это случайность, которая не является необходимостью. Есть ли у животных душа? Она есть, но не разумная. Душа живая. И зачем ей быть разумной? Чтобы понимать бога? Или только познавать мир и знать себя. Но если бог есть творец, то познавая его творение, мы понимаем его в качестве идеи своей мысли. Идея от него, но мысль от меня. Это и есть наша беседа меня с богом, мой ответ на его вопрос.
        -  О чем вы думаете? Не о боге ли? – спросила в нетерпении Юна.
        - Как раз о нем. И как раз в том виде что или кто, как вы спросили. Как вы, Юна, догадались? Неужели вы способны читать чужие мысли?
        - Мы способны не читать, но сознавать мысли только потому что они не свои или чужие, но ничьи. Это переживание мысли как ее осознание принадлежит лично мыслящему.
        - Этим «мы» являетесь, только вы, авенлойцы, или любые мыслящие, как, например, мы?
        - Вы, земляне, не мыслящие, а чувствующие. Поэтому то, что вы называете мыслями, есть ваши личные переживания. У вас мысли разились и аффектов, у нас же из представлений, ибо мы являемся представителями бога.
        - Довольно смелое представление. Я сказал бы преувеличенное.
        - Но оправданное.
        - Не знаю-не знаю. Конечно, вы опередили нас в развитии интеллекта. Но неужели можно таким путем, таким образом стать ближе к богу? Манипулируя нами, вы приближаетесь к богу?
        - Я не говорила, что мы манипулируем вами.
        - Как еще можно назвать ваше отношение к нам? Я не поверю тому, что вы только наблюдаете за нами. Вы управляете нами, конечно, не прямо. Но как? Изнутри? Взять ту же вашу манеру осознавать чужие мысли? Вы только осознаете их или уже внушаете?               
        - Не говорите чепухи! Тоже мне выискался догадчик, прозорливец. Откуда вам знать, как мы думаем, если вы думаете иначе, чем мы.
        - Все познается в сравнении.
        - Можно и так сказать. Но кому? Нам, а не вам. Так может сказать тот, кто выше умом другого о его уме в сравнении со своим. Но как вы можете знать то, о чем узнали не сами, но от меня? Вы даже не знаете того, что я сказала вам правду или солгала.
        - Однако, если вы можете солгать, в чем только сейчас признались, то чем ваш образ мысли может отличаться от моего?
        - В отличие от вас, мы не обманываем друг друга.
        - Но, я так полагаю, судя по вашим же словам, будучи среди нас, - иначе как можно наблюдать за нами, - скрываете от нас ваше неземное происхождение.
        - Наивный человек, можно наблюдать за вами с расстояния так, чтобы не быть наблюдаемым вами.
        - Вот вы и признались, что располагаете возможностью воздействовать на человеческое сознание опосредствованно, без прямого общения с нами. Я думаю, что вы продвинулись в этом намного дальше нас, как и в передвижении, и в понимании чужой речи благодаря своей чудесной технике, но не своим личным неведомым мне способностям.
        - Вы, Франсуа, все говорите о личности человека. Как вы понимаете человека лично?
        -  Я понимаю человека в качестве Я, которое находится в точке реально настоящего, следующей по развертке времени, которому предшествует прошлое в виде необходимости. На это прошлое, как на ось, нанизана человеческая личность таким образом, что расширяется в будущем в виде круга своих возможностей. Одна из этих возможностей реализуется в данный момент (теперь) в определенном месте (здесь). В целом, Я сужается и расширяется, демонстрируя тем самым пульс или нерв жизни отдельно взятого человека, взаимодействующего с тем, что было до него и после него. Его Я здесь и теперь есть конкретная вариация всеобщего Я, которое осознает себя в данный момент и в данное время как отдельно взятого человека. Его начало теряется в прошлом и уходит в неведомое будущее для настоящего времени, но в вечности оно одновременно соприсутствует с иными вариациями своего всеобщего эго-инварианта. 
        Человек есть такое существо, которое есть не только потому, что оно ест, пережевывая то, что ест, но и переживая то, что есть. Вот это переживание своего существования человек представляет в виде Я. Его перцепция себя является концептом, концепцией Я. В этом Я заключается смысл его существования. Поэтому он сам есть. Его самость явлена ему лично. То есть, сущность человека непосредственно совпадает с его существованием, но не всеобщим, духовным образом, как в случае с богом, а особенным, душевным образом, лично. Человек – это тот случай, когда духовное в мысли, в представлении переживается в теле. Богу нужен человек как его своевременная локализация на месте. Без человека ему невозможно быть Я, а человеку быть без бога бессмертным.   
        - Мне трудно понять вас. Может быть, я слишком другая, не такая, как вы, земляне. У нас, у авенлойцев, нет такого обостренного переживания отдельно взятого существования, которое вы выражаете личным местоимением «я». Почему вы такие чувствительные? Не мешает ли вам такая чрезмерная аффективность быть вполне разумными существами?
        - Так вам, Юна, трудно понять меня как инопланетянина или как личность? Что со мной не так?
        - Не знаю. Только в общении с вами, Франсуа, мне стало ясно, что мы, авенлойцы, и вы, земляне, так далеки друг от друга, и не только в пространстве.
        - Может быть, и во времени?
        - Естественно, и во времени. Ну, как может быть пространство без времени? Или вы имеете в виду ваши превращения во времени?
        - Да, несмотря на то, что при всех этих метаморфозах во времени, я чувствую себя самим собой. Неужели вы, создатели всех этих магических вещей, не чувствуете себя также?
        - Вот именно «чувствуете». Мы не чувствуем, а представляем, знаем. К тому же мы не придаем такого преувеличенного значения себе, как вы говорите, «лично», в отличие от других? К чему такое противопоставление?
        - Но как же, ведь каждое разумное существо отличается от всех прочих?
        - У нас, на Авенлое, не наблюдается такого отличия. Да, и у вас, на Земле, я не заметила его. То, что вы рассказали мне, стало для меня откровением. Конечно, мы заметили у землян нарушение меры в эмоциях. Вероятно, это мешает вам быть элементарно разумными существами.
        - Ах, вот так: «мешает быть элементарно разумными существами», - повторил Франсуа слова собеседницы с горькой иронией. - Вы отказываете нам в разумности?
       - Нет, мы не отказываем вам в разумности, -  твердо сказала Юна, - это вы отказываете себе в ней. Причина кроется в вашей человеческой повышенной эмоциональности, которая мешает вам быть благоразумными. В вашем личном случае, Франсуа, эта, как вы, люди, называете, «задушевность», противопоставляет вас другим землянам. От вы все время, так сказать, вертитесь» во круг свое персоны. Вам трудно найти общий язык не только с чужими, но и со своими обитателями. Вы ищите особенность не там, где она есть. По нашему знанию, особенность заключается в «мы», а не в «я».
        - Вы хотите сказать, что авенлойцы естественные альтруисты, а мы, земляне, естественные эгоисты?
        - Нет, я не это хотела сказать. То, что вы сказали, это очевидно. Я говорю о другом.
        - О том, что мы душевные существа, а вы – разумные существа?
        - Это также очевидно, как и то, что я сказала. Нет, я имею в виду иное или то, что связано и с тем, и с другим. Меня удивило то, что вы представляете личное особенным. Для эгоиста его Я есть всеобщее, за которым или в котором он не видит ничего другого, кроме себя. Вы видите, но предпочитаете считать себя, как бы это сказать, да, представлением всеобщего.
        - Может быть, переживанием?
        - Точно. Вы непозволительно много времени, как вы в таком случае говорите, «носитесь», со своей персоной. Зачем вам это Я. Не оно ли вас заставляет преувеличенно думать о смерти. Я заметила еще, что вы, Франсуа, слишком много думаете. Неужели у вас еще большие проблемы с разумом, чем у всех прочих землян? – посочувствовала Юна Франсуа в той степени, в которой, вообще, была способна на сочувствие.
        - Как, значит, по-вашему, по авенлойскому мнению, нет, рассуждению, тот кто долго и часто думает, тот испытывает недостаток в уме? Следовательно, мысли мешают знать. Так, что ли?
        - Ну, конечно. Мы думаем тогда, когда не думать не можем. Это бывает в исключительных случаях. Вы же, Франсуа, задумываетесь часто и, как я обратила внимание, надолго, - прямо зависаете в мысли, -  что, естественно, мешает вашей сообразительности.
         - Следовательно, мне лучше меньше думать, а скорее соображать? -  вскричал Франсуа.
        - Спокойнее, спокойнее, землянин. Неосмотрительно с вашей стороны здесь привлекать к себе лишнее внимание и подставлять меня.
        - Извините, Юна за мою неосторожность и неловкость.
        - То-то. Вы же понимаете, что, если вы будете себя так необдуманно вести, я буду вынуждена обратиться в службу безопасности.  Иначе сама окажусь в очереди на утилизацию.
        - Что такое утилизация? – встревоженно спросил Франсуа.
        - Это такая процедура, которая еще больше заставит вас задуматься и остро переживать близкий конец собственного существования.
        - Это казнь? – прошептал чуть слышно Франсуа с холодком в голосе.
        - Нет, утилизация проводится незаметно, чтобы не отвлекать авенлойцев от важных дел.
        - Неужели ваша повышенная разумность предполагает возможность убийства? - не без сарказма спросил Франсуа свою предусмотрительную собеседницу.
        - Ну, что вы! Вам нечего беспокоится. Просто служба безопасности обезопасит вас от самого себя, - стала успокаивать его Юна.
        -  И я превращусь в овощ на грядке?
        - Интересное сравнение. Ну, вроде того. Только вам не следует беспокоиться. Постепенно вы отойдете и созреете для вразумления.
        - Теперь я знаю, что ждет меня на Авенлое. Ваша планета – это планета разумных машин. Вы, вероятно, тоже в свое время прилетели сюда со своей планеты, и вас благополучно переделали в такого рода машину, в которой вы увидели себя.
        Я благодарен вам за то, что, наконец, понял, что мое предназначение заключается в том, чтобы быть самим собой. Я не хочу быть никем другим, как только им. «Я» есть истина моего существования. «Я есть Я» - это формула вечного существования. Если я уже есть Я, то и помирать не страшно, ибо ничего лучше этого не будет.
        - Как ж ваш бог?
        - Я не бог. Было бы глупо надеться на то, чтобы стать им или быть причастным ему, вроде такого духовного, идеального существа, как ангел, будучи материальным, а не идеальным существом. Человек есть только душевный паллиатив, некто, находящийся между духом и животным. Но человек благодаря тому, что есть явление Я самому себе, делает осмысленным существование не только всего сущего в целом, включая и вас, тех, кто знает много больше него, но и самого бога. Вот только замечу, что немногие люди дорожат тем, что открылось мне при нашей встрече.
        - Значит вы полагаете и нас, и самого бога бессмысленными без себя, которого вы нарекаете «Я»?
        - Кто вам мешает быть Я? Наверное, вы так умны, что ум мешает вам преодолеть себя как страх быть смертным. Вот вы и стараетесь забыться в познаниях мира, продлив свое удовлетворительное существование. Вы акцентируете свое внимание на знании и пользе жить в миру с удовольствием, чтобы не думать о том, что таким образом не заработать вечную жизнь. Ангелы же не ведают того, что есть вечная жизнь, которой они живут. Ведать могут только те, кто знает, чего она стоит, а стоит она головы, не меньше.
        Сказав это, принц понял, что его любовь к Юне была лишь наваждением. На не является его ангелом-хранителем, но вполне может быть демоном-соблазнителем или, вообще, способна принести его в жертву благополучию своему или того дела наблюдения за людьми, которым занята. Франсуа не мог не огорчиться тому, что он узнал, почувствовав неожиданно укол в самое свое сердце. Но урок ума стоил спокойствия сердца. Уж лучше знать истину, чем тешить себя иллюзией. Он искал в Юне утешения себе подобной личности, но нашел в ее лице только машину рассудка. В ней отсутствовало то, что он больше ценил в разуме – само понимание, которое невозможно без мыслящего Я, способного к переживанию.
        - Мне интересно, что вы теперь сделаете? Расскажите обо мне своим компаньонам? Или скроете мое появление? – спросил, гадая Франсуа, с тревогой ожидая рокового признания Юны в необходимости сдаться на милость авенлойским властям.
         - Вы уже сами поняли, что я обязана доложить куда нужно о том, что наблюдение за вами, землянами, вышло из-под контроля. Вы не должны были являться сюда без приглашения. Вы, сами того не понимая, нарушили протокол невмешательства в чужие дела. С такими, как вы, находящимися на низком уровне развития общественного интеллекта, который для нас является рационально неприемлемым, ввиду того, что вы еще не способны вполне контролировать себя, а потому представляете для нас, да и для себя угрозу, я просто не имею права говорить и вступать в прямой контакт. Только вы не обижайтесь.
        -  Между тем в другом времени, которое наступит для вас через пять лет, мы мило общались с вашими коллегами, а с вами я, вообще, был довольно близок, что даже полюбил вас, а вы полюбили меня.
        - Я не могу проверить ваши слова. Верить на слово тому, что еще не произошло, не в моих правилах.
        - А я так надеялся так надеялся, что если не встречу любовь, то заслужу, пускай не ее, но то же сочувствие. Вы же, Юна, говорите о каком-то расчетливом интеллекте. Неужели у вас не может быть чувство общности с существом, которое вас полюбит.
        - Вот видите, вы сами еще не любите меня такой, какая я есть, а не такая, какую вы нафантазировали у себя на Земле. Между нами такая пропасть в пространстве и в развитии, что я, право, не знаю, как вам помочь. Самое лучшее поручить вас компетентным людям, которые знают, что делать в таких случаях.
        - И что они делают в таких случаях?
        - Я знаю?! Есть большая вероятность, что они сотрут вам память о вашем вторжении к нам на планету и вернут вас на родину.
        - И это все? – вскричал принц, весь похолодев.
        - Может быть, во избежание больших осложнений вас утилизируют. Но это маловероятно. Мы, авенлойцы, отличаемся разумной осторожностью в отношениях с пришельцами и представителями вне авенлойских цивилизаций. К сожалению, с вашей цивилизацией мы не находимся в двухсторонних отношениях. Сами того не ведая, вы нарушили принцип невмешательства в жизнедеятельность нашей правильной цивилизации. Что мне с вами делать?  Я уже не говорю о том, как отнесется мое руководство и коллеги ко мне! Я не давала вам никакого повода так безответственно вести себя.
        - Не ожидал от вас, кого люблю я так, - машинально сказал Франсуа, но тут же осекся, уже не чуя в своем сердце былой любви. – Не могу поверить тому, что вы вот так просто возьмете и сдадите меня в утиль!
        - Почему же просто-то. Мне сложно это сделать, но я ничего другого не могу сделать. Я должна поступить так по инструкции, иначе сама буду виновата. Но я не виновата! Так зачем мне брать на себя вашу вину?
        - Совсем вы не любите меня! – с огорчением вскликнул Франсуа.
        - Совсем. Но мне жалко вас. Однако вы сами во всем виноваты. Никто не просил вас являться ко мне на Авенлою.
        - Как это не просили? Вы сами явились мне на острове в районе Гваделупы и поманили сюда.
        - Это была не я! – тверд сказала она.
        - Как это не вы, а кто же? Ваш двойник, что ли?
        - Двойник? – переспросила Юна и задумалась.
        - Вот видите! Я тоже не виноват.
        - Двойник… это интересно.
        Она помолчала в раздумье и потом, приказав Франсуа сидеть в ее жилище тихо и не выходить никуда, вышла из помещения.
        Франсуа хотел крикнуть ей вдогонку, куда она пошла промолчал. Но затем он стал, почем зря, ругать себя, вспомнив о том, что был одет не по моде и не мог не привлечь к себе пристального внимания того, кому положено. К тому же, как он знал с прошлого раза, - об этом говорила та еще Юна, - за всеми обитателями Авенлои следит недреманное око автоматической станции безопасности. Но что толку было беспокоиться, если его уже предупредили о том, что будет с ним.
        «Не пора ли сматываться удочки? - невольно подумал про себя принц». Но потом решил еще повременить. Ему было интересно, как судьба поступит с ним. Спасет ли еще раз от погибели? К том же он в любой момент вполне способен воспользоваться магическими предметами, чтобы обезопасить себя и оказаться за десятки световых лет от Авенлои. Но будет ли он там, на Земле, в полной безопасности? Не достанет ли его и там пресловутая служба безопасности, которой Юна пугала его?    
        Принц не мог не подумать о том, что совсем не та, какой он помнил её. Неужели на острове Везения ему явился не ангел-хранитель в образе прекрасной и возлюбленной инопланетяне, а демон, суккуб, соблазнивший его на опасное путешествие в чужие космические края, без предварительной договорённости с обитателями Авенлои. Но как же, в прежний раз он тоже не спрашивал ни у кого сотворения. Однако тогда муза прямо напутствовала его на космическую и любовную авантюру. Теперь же само это напутствие, как он теперь понимал, представляешь ему наигранным, как если бы оно было некоторым образом нарочитым. В самом ли деле ему явился ангел, или дух привиделся ему под влиянием ядовитых вулканических паров, как он предположил, увлеченный своим вдохновением.
        Принц так и не дождался возвращения прекрасной авенлойки. Он даже вознамерился отправиться на разведку. Но, устав от пережитого волнения, расслабился и невольно заснул крепким сном. Когда он очнулся, то сразу не понял кто он и где находится. Постепенно память стала возвращаться к нему и Франсуа чрезвычайно удивился перемене обстановки. И как только он понял, что находится в совершенно другом месте, так сразу же вздрогнул от дурного предчувствия. Он попал в глухую, закрытую комнату, целиком обитую неизвестным ему мягким и светлым материалом. Казалось, что сам этот неведомый материал излучает ровный матовый цвет. Когда он очнулся, то прямо лежал на этом странном материале, и ему даже было почудилось, что он наполнен этим чудесным цветом. В центре комнаты стоял стол со стулом, покрытые все тем же материалом, а в углу примостились видимо туалетные принадлежности. Внезапно он услышал звук чужого голоса неопределенного пола и возраста, как будто он звучал от белых стен, потока и пола, от стола, стула и туалета сбоку. Он невольно подумал о том, что не звучит ли этот непонятно откуда взявшийся голос из него самого. Принц не мог отделаться от навязчивого впечатления, что до сих пор находится во сне. Вот раньше он был в бессознательном состоянии, а теперь видит сон. Где же он находится. Такой вопрос он беспрестанно задавал себе и не мог никак внятно ответить на него. Он все же где-то находился, но это «где-то», как если бы потерялось и никак не могло найтись.
        - Где я? – спросил он вслух себя и тут же испугался собственного голоса. Голос был его, но он никоим образом не походил на странный голос комнаты.
        «Странно, - подумал он про себя, - разве бывает голос у комнаты»?
        - Бывает, - ответил голос, еще больше напугав принца, - теперь навсегда я твой единственный собеседник.
        - Не верю! – выкрикнул принц, весь холодея от ужаса и покрываясь липкой испариной. Такого быть просто не может!
        - Может еще как может. Не ты первый и не ты последний, кого замуровали во мне. Я голос тех, кто был до тебя и будет после тебя.
        - Ты сам противоречишь себе, - говорил принц, кружась по необычной комнате в поисках неведомого голоса. – Как ты можешь быть моим вечным собеседником, если будешь после меня? Да, и, вообще, - неужели в вечности есть «до» и «после»?
        - Приятно иметь дело с умным человеком, - бесстрастно ответил голос, добавив, - теперь и ты присоединился к нам и скоро станешь нами так же, как и мы когда-то стали нами и станут многие, которые придут сюда следом за тобою.
        - Но я не хочу и не буду быть другим, чем я есть! – сказал твердо принц уверенным голосом.
        - Ты сам-то веришь в то, что говоришь? – спросил голос в некотором сомнении. Было слышно, как что-то в нем, в его интонации переменилось.
        «Значит, это не одно лишь наваждение, не один сон», - подумал про себя Франсуа.
        - Верно, -  подтвердил его предположение голос, тем больше заставляя его поверить в то, что он спит и видит сон, как он говорит с неведомым, загадочным голосом. – Вечность есть то же время, только это время настоящего, в котором каждый есть все. Ты еще не осознал себя всем и всеми и поэтому не видишь никого и чувствуешь лишь себя. То, что ты заговорил со мной, – это только твой первый шаг в вечности.
        - Ну, хорошо. Как я понял, все это происходит во мне. Но что в это время происходит в обычном, хронологическом времени?
        - Тебе это так важно, что, находясь в вечности, ты думаешь о времени? – спросил голос. В нем послышалась Франсуа нотка удивления.
        - Да, я беспокоюсь о том, что делается со мной в том мире, откуда я появился.
        - Ты появился здесь. Зачем тебе тот мир, в котором тебя подвергают утилизации.
       - Значит, меня еще не полностью убили?
        - Можно, так сказать. Ты находишься в процессе утилизации.
        - Зачем эта утилизация? Какой в ней смысл?
        - Тебе не все равно? Ведь перед тобой открывается вечность. Не каждому смертному выпадает такое счастье.
        - Большое спасибо за такую бесценную заботу о моей персоне, но я еще не все сделал на том свете, не выплатил долги. Вот почему меня это беспокоит. 
        - Да, ты еще не готов к вечности и привязан к ничтожному времени, в котором, кстати, тебя не первый раз подвергают испытанию смертью. Но учти в другой раз, может быть, не выйдет снова оказаться в вечности. Такой шанс дается не каждому и не во второй раз! Не пожалеешь?
        - Пожалею. Но буду надеяться на лучшее.
        - Как хочешь, - разочарованно, как показалось принцу, ответил голос и замолчал.
        Внезапно принц почувствовал себя идущим, но тут же, как если бы, его что-то остановило и все застыло. Он не ведал, сколько это продолжалось и чем было это все. Но постепенно все стало проясняться и обретать черты мира принца. Счастью Франсуа не было границ: он сидел на скамье в саду у своего замка Вертей в Шаранте. Как просто очутиться у себя дома за много световых лет от Авенлои. Неужели такое чудо возможно? Или ему все это привиделось, когда он недавно здесь на скамье, заснул, как только вернулся из Парижа после встречи в свое поместье с Пьером?
        Но что случилось в жилище Юны на Авенлое? Не может быть, чтобы Юна предала его и сдала на утилизацию, а, проще говоря, избавилась от него. Принц не мог поверить в это. Может быть, это была не настоящая Юна, а ее дурной двойник, визуально ничем не отличимый от оригинала?
        Наш герой долго еще гадал бы о том, что действительно с ним случилось в последнее время, и кто есть «кто», в частности, кто есть он сам, -  какого времени и состояния, - но тут появился в конце аллеи Пьер и как ни в чем не бывало пригласил его отобедать с дороги. Франсуа спросил на всякий случай, какой сегодня час, день и год. Увидев невольное изумление на физиономии слуги, он заметил, что так глубоко задумался, что потерял счет времени.
        - Да, ваша светлость, вы стали совсем рассеянным с того время, как вернулись из-за моря.
        - С Нового Света, - уточнил принц.
        - Да, с этого сказочно богатого острова. Всему виной ваша философия. Она любого, даже такого великого человека, как вы, может довести до конца.
        - Что ты, мой любезный Пьер, имеешь в виду?
        - Извините, конечно, мой господин, но вы сильно изменились, как только вернулись из путешествия в далекую Швецию.
        - Как это было давно.
        - Ну, да. С того приезда, дай бог памяти, уж минуло семь лет.
        - Сколько-сколько? – удивлению принца не было предела. События продолжали стремительно сыпаться из превращенного времени, как из рога изобилия. 
        - Ты хочешь сказать, что теперь 1661 год?
        - Естественно, с утра было 14 августа 1661 года?
        - Но как же Сюзанна?
        - Ваша светлость, какая Сюзанна. Здесь нет никакой Сюзанны! Или это ваше вспоминание. Может фантазия?
        - Какая еще, черт возьми, фантазия! Ну, что за капризы времени! Мне никак не привыкнуть к ним.
        - Что за капризы времени? – поинтересовался встревоженный Пьер.
        - Позже, позже. Потом я расскажу, как-нибудь на досуге.
        - Кстати, вам пришло письмо.
        - Оно осталось в замке.
        - Так что мы до сих пор здесь делаем?
        В ответ Пьер молча пожал плечами и пошел вслед за своим господином, спешащим в замок.
        События августа 1661 года захватили сознание принца и заставили его отложить сомнения, связанные с неожиданными парадоксами судьбы. Видимо, письмо было от поверенной фрейлины принцессы Генриетты. Все оказалось именно так, как и предполагал принц, вспоминая события далекого 1661 года, - того года, который изменил многое не только в его личной судьбе, но и в судьбе самого французского королевства, но что было известно только узкому кругу приближенных нового короля. Об этом и пойдет речь, дорогой читатель, в новых главах этого драматического повествования, затянувшегося на долгие годы во всех частях видимого и невидимого света.      
       


Глава шестая. Нежная дружба с принцессой
        Воспоминания о прошлых событиях далекого 1661 года поставили его перед фактом, что он так и не поздравил лично своего воспитанника со свадьбой, удалившись от светской суеты в свое поместье ради ученых и философских занятий. Но теперь в свете того, что случилось позже, просто необходимо было вовремя загладить сделанную оплошность, сославшись на временное недомогание. «Ничего себе недомогание», - вдруг подумалось принцу, когда он собирался в дорогу к принцу и принцессе Орлеанским и вспоминал, как его чуть не «утилизировали» в ином мире.      
        Отправившись в гости к их величествам в их дворец Сен-Клу в Париже, принц задумался в дороге о том, что частые перепады и провалы времени, в которые он буквально проваливался, нарушили обычный ритм его повседневно жизни, и он совсем перестал вести свой интимный дневник. Ему позарез не хватало того заветного дневника, который он вел с того момента, как впервые оправился в путешествие к свейской королеве, и впопыхах оставил в каземате Бастилии. К своему сожалению, теперь он был вынужден рыться у себя в памяти, ослабевшей от разрывов во времени, чтобы восстановить прежний ход событий своей загадочной истории. Он поймал себя на мысли о том, что в прежних своих дневниковых заметках придерживался больше буквы, чем духа тех событий, которые описывал. Теперь же, пережив перипетии времени, он потерял былую романтическую наивность хроникера личной истории и все чаще предавался сентиментальной, а порой и иронической и даже меланхолической задумчивости. Если бы теперь он принялся снова писать дневник текущих событий, то само время, многократно отражаясь от себя, заставило бы его произвести изрядную переоценку тех событий, свидетелем которых он стал. В его случае история повторяется, только не комическим, а трагикомическим образом, освобождая от былых иллюзий и привязанностей.
        Неужели и его безусловная любовь к Генриетте подвергнется ныне беспощадным испытаниям и даст раздражающую трещину, лишив его последней надежды на личное счастье? Преследуемый сумрачными и малоутешительными мыслями, принц вошел в нарядный дворец ее высочества Генриетты Орлеанской.
        Теперь он не имел ни малейшего желания соблазнить и пленить кокетливую принцессу, как это получилось в прежний раз. Он не любил повторяться, ибо в повторе есть нечто навязчивое, сбивающее с толку. Между тем ему было важно понять нарочито наглядную суть настоящего момента. Нет ничего более непостижимого, чем привычное настоящее. Ему вдруг пришло в голову поговорить с принцессой на серьезную тему, вроде разночтения события воскресения Иисуса в евангелиях. Ему хотелось знать, что думает любимая о том, что тревожит его, только недавно пережившего состояние, равнозначное смерти, и вернувшегося вновь к жизни. Конечно, принц не мог точно обозначить то, что с ним произошло, как само воскресение, но это было нечто подобное ему.
        В этот раз принц не обманулся в своих ожиданиях, как это было с графиней Эббой Ларсдоттер Спарре, королевой Кристиной и авенлойкой Юной или ее двойником. Мадам, герцогиня Орлеанская не разочаровала Франсуа. Принц учтиво представился. Она его узнала. Он извинился, что не явился на их свадьбу с Месье ввиду недомогания и спросил, где ее супруг. Она ответила безразличным тоном, что он делает визиты своим друзьям. Ларошфуко был уже бегло знаком с Мадам в бытность ее вынужденного пребывания при французском дворе, вызванного гибелью ее отца, Карла I Стюарта, до законного воцарения на английском престоле ее родного брата Карла II Стюарта. Тогда он увидел в ней кокетливую мадемуазель с претензией на ученый вид, под маской которого, вероятно, хотела скрыть свое одиночество в изгнании. Теперь он нашел в ней очаровательную женщину. Она была любезна в обращении и непринужденна в разговоре. Генриетта Анна относилась к тому типу начитанных и остроумных женщин, которым он нравился. Но, как правило, они не нравились ему, предпочитавшему завоевывать неприступные бастионы дам с каменным сердцем. И все же эта сухопарая англичанка с удлиненным носом, живыми темными глазами и высокой грудью чем-то привлекла принца.
        Франсуа де Ларошфуко еще помнил то время, когда Генриетта Анна восхищала его своим умом, умением понимать, как никакая другая женщина. Хотя и герцогиня де Шеврез, и маркиза де Севинье, и графиня Спарре, и Кристина Шведская, и Сюзанна Гюйгенс и, особенно, ученая авенлойка Юна были не менее умными женщинами, он по какой-то причине именно в этой женщине нашел своего близкого друга. Но так ли это станет теперь, в этом повернутом вспять времени? Да, он ценил ее особенно за ум, который придавал ее кокетству такое галантное очарование. Что может быть ценным в женщине помимо ее природной, естественной мягкости, если не ум, как ее прямая противоположность? Ведь именно ум помогает нам огибать непреодолимые препятствия, выступая необходимым помощником свободы как обходимости.
        Так что же делать? Продолжать жить и общаться с теми, кто способен понять тебя. В прежней жизни его понимала та, с кем он искал встречи. Это была одна из умных женщин при дворе Людовика XIV. Они познакомились еще до замужества Мадам. Но тогда она только готовилась стать тем, кем стала ныне, -очаровательной женщиной и не менее очаровательной и галантной собеседницей.  В этом убедился наш герой, как только появился на пороге дворцовой гостиной, где герцогиня принимала своих гостей. Она подошла к нему и выразила озабоченность его пошатнувшимся здоровьем. Принц извинился перед ней и ее молодым мужем за то, что по причине ипохондрии не мог присутствовать на их свадьбе. Но теперь он вполне здоров и целиком к услугам их высочеств.
        Генриетта Анна Орлеанская сообщила ему со скучающим, но кокетливым видом, что вынуждена одна принимать гостей, ввиду того, что ее муж отправился делать визиты своим друзьям
        - Я вижу, вы скучаете, когда другие веселятся.
        - Вы правы, герцог. Вот стою и думаю.
        - С чем вас и поздравляю. Я всю дорогу тоже размышлял. Знаете, Мадам, мне приятно знать, что между нами есть нечто общее. И о чем вы думаете, ваше высочество?
        - Как это о чем? - спросила герцогиня и лукаво улыбнулась. -  Все о ваших Максимах.
        - Вот еще, - выразил свое сомнение Франсуа. - Вы шутите.
        - Вовсе нет, - стала уверять его Генриетта Анна. - Занятное дело следить за мыслями умного человека.
        - Не могу не выразить вам своего удовольствия. Но вы, как галантная дама, преувеличиваете. Женщины превосходят нас, мужчин, в переживаниях того, что мы в силах понять. У вас это получается без лишних хлопот, одно силой чувства. Я даже думаю, что женщина является душой мужчины. Именно она вдохновляет его на галантные мысли.
        - Что вы хотите этим сказать? Например, по моему мужу не скажешь, что я, его жена, являюсь вдохновительницей его мыслей и поступков. И что такое галантные мысли? Что вы имеете в виду?
         - Определенного рода женщина может быть музой, точнее, может быть, ее земным воплощением для мужчины, занятого творчеством галантного предмета. Для меня слово «галантный» означает «прекрасный». Вот почему галантная мысль имеет смысл замысла, замысливания красоты. Я хочу сказать только то, что красота заразительна. Она помогает нам творить в красоте. Например, как я увидел вас, так сразу подумал о красе иного мира. Счастлив был бы тот человек, который встретил там таких существ, как вы.
        - Сударь, вы беспардонно льстите мне. Как я, которую недавно называли «святыми мощами», могу служить примером красоты? Вы смеетесь надо мной?
        -  Как вы могли такое подумать? Ни в коем случае! Вы просто родились не в то время. В наше время любят пышных, а не стройных красавиц, какой являетесь вы, ваше высочество. Вы высоки и стройны, как гордый, тонкий кипарис. Таким является и ваш честный, прямой характер.
        - Еще и мой характер! – ответила польщенная герцогиня и ее лицо осветила светлая и лукавая улыбка. – Меня находят тут кокеткой. Разве может быть такая женщина иметь прямой характер? – спросила Франсуа Генриетта Анна и испытующе посмотрела на него. 
        - Ну, не знаю ко находит в вас кокетку. Вы игривы, как дитя, но умны, аки змея.
        - И как ваше сравнение сочетается с прямым характером? Скорее в таком случае характер должен быть гибким и изворотливым.
        - Дело не в вашем характере, а в том положении, в котором ы находились прежде, - пояснил Ларошфуко, давая знать герцогини Орлеанской, что он способен войти в то положение несчастной изгнанницы, которое она занимала в прошлое время. Я тое в некотором смысле пережил нечто подобное в аллегорическом смысле. Теперь все переменилось.
        - Что же? Судя по поведению моего мужа все осталось на прежнем месте. Но вы заинтересовали меня своей аллегорией. Что эта за аллегория такая?
        - Это аллегория времени.  Я невольник переменчивой судьбы в образе капризного времени. Ныне я пишу повесть о своем герое, который является путешественником времени.
        - Расскажите мне, пожалуйста, будьте любезны, свою историю, - стала просить его принцесса. – Вы положительно заинтересовали меня.
        - Спешу удовлетворить ваше любопытство, а то вы действительно заскучали. Взять хотя бы вон того назойливого молодого человека, который не спускает с вас своих влюбленных глаз и метает громы и молнии на мою голову, - заметил Франсуа, обратив внимание герцогини на несчастного графа де Гиша, от которого она отвернулась, чтобы, видимо, не компрометировать себя.
        Он добавил: «Хорошо, я весь к вашим услугам. Слушайте. Только эта история не про меня, но про моего героя». 
        - Разумеется, -- согласилась с ним его собеседница, - если вам так хочется считать.
        - Вы не верите мне?
        - Расскажите, пожалуйста вашу историю, и после я скажу то, что думаю. Ведь вы сами назвали мой характер прямым.
        - В таком случае слушайте. Но не велите казнить и отнеситесь к моей истории снисходительно. Она еще нуждается в необходимой доработке. Поэтому ваши, надеюсь, ценные замечания пойдут ей на пользу.
       Ларошфуко кратко поведал своей собеседнице историю своих приключений во времени, естественно, опустив все самые приметные подробности того, что произошло во времени, общем им. Герцогиня была поражена услышанным. На ее лице застыло недоуменное выражение, ясно говорящее: «Как такое может быть»?
        - В самом деле, герцог, вы рассказали мне престранную историю. Такой истории я еще не слышала. Разве время может течь вспять? Если только во сне… Однако пересказ сна не есть сам сон. Это есть уже его интерпретация, - угадала находчивая Мадам.
         - То, что произошло с моим героем, случилось во сне самой реальности, - поправил он Генриетту Анну. - Да, фантазии порой выходят из границ настоящего, нарушая исторический порядок. Но бывает и наоборот, когда то, что кажется нам неизменным, на само деле имеет свою историю и в прошлой жизни не было. Взять ту же любовь, которую выдумали поэты.
        - О какой любви мы говорите? Она уже была давным-давно. Те же самые греки
        - О чем это вы говорите?
        - Все о том же, - о делении любви на любовь – дружбу, игру, манию или рок и жалость, сострадание.
        - Вы забыли эротическую любовь – любовь-желание.
        - Чтобы вы напомнили.
        - Но среди этих видов любви нет романтической любви, сочиненной нашими поэтами.
        - Что вы имеете в виду?   
        - Любовь бедного менестреля к своей безжалостной судьбе - даме своего несчастного сердца.
        - Но как же? Не является ли эта любовь из романа, из поэмы примером как раз роковой любви? 
        - Вы правы, но только в том, что романтическая любовь порой обращается роковой любовью. Но это обращение или превращение лишь подтверждает творческий характер романтической любви. Это превращение свидетельствует о том, что романы и поэмы являются местом превращения в данном случае материального чувства или желания в идеальное. Так трубадур, слагая песню в честь дамы своего сердца, творит из нее идеальный образ, не имея возможности обладать ей физически. Порой он даже не знает ее и любит ни разу не увидев ее воочию. Да, такая «любовь издалека мучает меня, пардон, поэта, и, как стужа зимняя, не милая. Что делать на то она и идеальная.
        - Как так? Ведь идеальная, совершенная любовь должна быть счастливой!
        - Но в нашем земном мире она доставляет нам страдания. И все потому что земная любовь, в лучшем случае, есть только имитация идеальной любви, ее подражание, а в худшем случае она является симуляцией идеальной любви, ее подменой.
        - Напротив, это романтическая любовь есть подмена реальной любви. За неимением реальной любви мы иногда ее сочиняем, идеализируем любовь в ее отсутствии.
        - Вот видите, дорогая Генриетта, если тебя не любят, то ты идеализируешь любовь.
        - Вы кого имеете в виду? - вдруг спросила ее высочество.
        - Разумеется, себя, - признался Франсуа.
        - Разве вас можно не любить? – спросила герцогиня и тут же рассмеялась.
        Отдышавшись от смеха, она махнула на принца рукой и только сказала: «Да, ну, вас, принц. Вы все шутите».
        - Ни в коем случае, ваше высочество.
        - Вам одного де Гиша мало? – спросила его Генриетта Анна и криво усмехнулась.
        - Граф де Гиш в роли менестреля жены своего сюзерена является жалким зрелищем.
        - Но в каком свете вы сами предстанете, будучи в положении воспитателя моего мужа? – резонно заметила герцогиня.
        - Я нахожусь в этом положении и льщу себя надеждой стать и вашим учителем.
        - Учителем в чем? В любви?
        - В служении музе мудрости, о которой говорила у Платона мантинеянка Диотима.
        - Так вы хотите, чтобы я брала у вас уроки философии?
        - Почему бы нет? Не вижу в любви к мудрости ничего зазорного для вас.
        - Так вы говорите о любви к философии?
        - Естественно, о ней как о любви к идее, к идее любви, которой все существа покорны, включая и особ королевской крови, вроде вас, ваше высочество.
        - Ловко у вас получается на словах. Впрочем, извольте. С чего начнем наш урок?
        - С анализа того, действительно ли вас любит фаворит вашего мужа. Это отличный пример применения правила науки страсти нежной.
        - Я думаю, что мой муж, увлекшись маркизом де Лорреном, забыл о существовании графа д Гиша, и тот в отместку ему стал старательно изображать себя поклонником его жены.    
        - Интересное замечание. Тем более, мы видим по его физиономии, как он прилежно делает это, не сводя с вас влюбленных глаз. Но есть ли граф настоящий поэт? Для того чтобы случилось чудо превращения телесного чувства в чувство идеальное необходимо для игры воображения пространство воплощения. Таким пространством может стать краска, холст, язык, мысль, наконец, напев. Что мы видим в распоряжении графа? Только тело? В лучшем случае ему может быть дано актерское искусство обольщения своим перевоплощением. Но вы не можете не видеть, что он всего лишь старательно играет роль влюбленного, который мече гром и молнии на голову своему сопернику. Причем его демонстративная ревность говорит о том, что он явно начинает переигрывать. Такое увлечение не доведет его до добра. Есть риск превращения имитации любви в манию. Ваше высочество, в ближайшее время вы должны что-то сделать, чтобы этот безумец не стал создавать вам проблемы.
        - И что вы предлагаете?
        - Я могу вызвать этого несносного интригана на дуэль и убить его? Но зачем предпринимать лишние движения, когда можно обойтись минимальными средствами.
        - И какими?
        - Какими именно – это будет ваше первое задание. Я надеюсь, вы выполните его правильно и с наименьшими потерями с вашей стороны.
       - Вы знаете, герцог де Ларошфуко, вы внушаете мне подозрение, что моими же руками хотите устранить соперника со своего пути.
        - Ни в коем случае, ваше высочество. Как вы могли такое подумать?! Это он сам своим неосторожным преследованием вашей особы ставит себя в смешное положение глупого влюбленного.  Я же предлагаю вам лишь увидеть в его показательном случае пример действия человека, который заблудился в трех соснах.
        - Что вы имеете ввиду?
        - Я имею вам сказать, что несчастный и жалкий граф запутался в том, что отличает любого из нас, а именно: в чувствах, воле и уме. Оно и понятно, почему запутался.
        - И почему?
        - Неужели не понятно, ваше высочество?
        - Была бы охота разбираться в ваших ребусах.
        -Такова моя доля учителя: задавать вам вопросы, а вам, ваше высочество, отвечать.
       - Хватит, сударь, интриговать, - карты на стол!
       - Ну, что ж, извольте. Все приходится делать самому. Граф запутался от недостатка ума, свойственного всем людям, особенно придворным, склонным ко всякого рода хитростям и плутням, слывущим в нашей среде интригами. Но это поле деятельности слишком низкое для упражнения ума. Здесь довольно одной упомянутой хитрости как замещения глупости. Ум человека путается, соблазняемый нескромными, неумеренными чувствами и сбивается с толка произволом, чувством власти, вроде чувства силы. Я слышал еще в детстве, как умные люди говорят: «Сила есть ума не надо», характеризуя природу власти. Это власть желания еще большего желания. Желаний у придворного щеголя предостаточно: это и желание нравиться, и желание всем утереть нос, и желание жить в свое удовольствие, и прочее, прочее, прочее.
        - Вы и у меня находите эти, с вашего позволения, недостатки?
        - Естественно, ваше высочество. Чем вы лучше все прочих смертных? Или вы богиня? Только заметьте: это не просто недостатки, которые могут быть естественным продолжением достоинств, а самые, что ни на есть, пороки.
        - Милостивый государь, вы только что обидели меня, назвав порочной женщиной, - ледяным голосом объявила герцогиня раздраженным тоном.
        - Вот и вы не понимаете меня, Генриетта. Между тем я ищу в вас близкого друга, который мог понять бы меня. Я говорю вам по секрету то, в чем могу признаться лишь себе. Такова степень моего доверия вам.
        - Смею вас уверить, что мы едва знакомы. Странный вы человек, что признаетесь случайной знакомой в том, о чем думаете наедине. 
        - Все потому, что я испытываю к вам невольное чувство нежной симпатии и знаю будущее, в котором мы являемся близкими друзьями.
        - Дорогой герцог, вы путаетесь во временах глагола. Тому виной ваша склонность к выдуманным рассказам.
        - Что делать. Таковы мы все писатели и философы.
        - И учтите, мой галантный философ, - говорить с учтивым видом женщине гадости и дерзости – не означает испытывать к ней симпатию.
        - Я честно вам признался в моих взглядах на природу человека, а не вас, ваше высочество, лично, только в нравственных целях. Оно и понятно: изменить свой нрав, свой характер – это то же самое, что горбатому выпрямиться. Скорее мертвый воскреснет, чем исправится человек.
        - Так зачем же его тогда воспитывать? 
        - Затем, чтобы он осознал, кто он есть.
        - И что с того, что он узнает? Ну?
        - Сознание ценно само по себе. Он узнает, что есть человек, что ему свойственно ошибаться и поэтому есть причина мириться и прощать других.
        - Ах, вот почему я должна простить вам вашу грубость.
        - Ну, конечно.
        - Я прощаю вас, герцог де Ларошфуко, - сказала герцогиня, усмехнувшись и прямо посмотрела на него.
        Принц выдержал взгляд и галантно поклонился герцогине. Казалось бы, инцидент был исчерпан.
        - Какой вы странный человек, - добавила в задумчивости Мадам.
        - Какой ни есть – весь ваш. К вашим услугам, ваше высочество – сказал принц и откланялся.         
        - Как же наши ученые занятия? – спросила ему вслед герцогиня.
        - Прошу прощения, ваше высочество. Я всегда к вашим услугам. Я буду ждать, когда у вас появится свободная минута для наших ученых бесед, - исправил свою оплошность принц, обернувшись к герцогине.
        - На том и решим, - был приговор ее величества.
        Уже уходя от герцогини, он столкнулся в дверях комнаты для развлечений, в которой пребывала герцогиня Орлеанская вместе со своими приближенными придворными с графом де Гишем. Тот спросил его с ноткой ревности в голосе, о чем они вели беседу. Принц посоветовал графу спросить об этом саму герцогиню, сам же, сказав, что его ждут дела, с независимым видом удалился. Он шел и ругал себя за откровенность, которая могла испортить их только что завязавшиеся отношения.  Не такой он представлял себе встречу с любимой когда-то женщиной. Он тут е остановился, поняв то, что говорит о том, что уже случилось в прошлом, как о еще не случившемся. Вот именно оно не только не случилось, но может, вообще, никогда не состояться в будущем. «Ну, и пусть», - в сердцах сказал про себя принц. 
       Он ехал в карете в Отель Лианкур и думал: "Вы не дали мне возможности любить себя. И мне не остается ничего другого, как любить себя, свое освобождение от боли, которое вызывает осознание себя. И пусть никто больше не узнает этого. Достаточно того, что я знаю это. Но горько от того, что приходит конец и больше не будет возможности на исполнение желания". Затем мысли его смешались, и он на время забылся. Когда карета въехала во двор особняка, принц машинально встал и прошел в свои полки. Засыпая, он вспомнил, что так и не поинтересовался у герцогини, что она думает о воскресенье из мертвых. На первый взгляд странный вопрос для молодой женщины, преданной придворным развлечениям. Но его он страшно волновал и ему было важно узнать, что может сказать о воскресении из мертвых та, кто, возможно, никогда об этом еще не задумывалась. Франсуа неоднократно прибегал к такого рода уловкам и спрашивал людей о том, что меньше всего их интересовало, чтобы на контрасте узнать об этом нечто такое, что ему не приходило в голову.
        Что же его теперь так взволновало в размышлении о смерти и воскресении из мертвых? Он наглядно представил себе, как лежит мертвый в гробу, но не в храме при отпевании в кругу близких людей и друзей, а уже в земле. Кем он там является? Душой в мертвом теле? Как он сможет перенести свое существование в мертвом теле, в собственном трупе (интересно, как он будет чувствовать это бесчувственное, уже чужое тело?)? Это просто ужас быть вечно неподвижным под землей. И как, вообще, быть во тьме в таком стесненном положении в гробу, что даже почесаться нет никакой возможности, например, в жару или, - того хуже, - в зимнюю стужу? Но он тут же себя успокоил, что, вероятно, уже через несколько десятков минут пребывания в гробу под землей задохнулся бы от недостатка свежего воздуха. Да, ничего себе веселое утешение!
        Слава богу, душа покидает тело после смерти. Так говорят, но кто его знает, что есть на самом деле. Никто оттуда не являлся воочию и не говорил о том, как там, на том свете, хорошо. Может быть, там и никакого света нет, а есть одна лишь тьма.
        От этих страшных мыслей сон сняло, как рукой. Чтобы успокоиться, принц стал думать о том, что намного приятнее почувствовать себя в живом существе, вот, например, в женщине, в той же герцогине Орлеанской. Ведь не первый раз он уже прежде мнил и представлял себя каким персонажем своих рассказов. Но это был он сам, примерявшим на себя чужой характер. Но как быть действительно другим, тем более, не играющим другого или другую, что еще сложнее, но являющимся таким или такой? Что в таком случае может остаться от него, от Франсуа Ларошфуко? Только Я? Или и его не будет? Его сознание вдруг пронзила опасная мысль: «Есть ли у них, у этой Генриетты Анны такое Я, как у меня? Душа, точно есть. Но Я? Или Я и есть душа»?         
      
Глава девятая. Вторая беседа с герцогиней
        Через свою фрейлину, которая была родственницей герцога, Генриетта Анна пригласила его во дворец Пале-Ройяль. Принц тут же пожаловал к ней. Он спешил ей передать свое кратковременное странное настроение, в котором находился, пытаясь представить себя не собой, но кем-то другим. С этого он и начал свою беседу с герцогиней, как только она попросила своих придворных оставить их наедине, заметив волнение принца, который всем своим видом говорил ей, что хочет сообщить важную новость.
        - Сударь, я вижу, что вам не терпится поведать мне, о чем вы теперь думаете? Я не ошиблась?
        - Вы удивительная женщина, ваше высочество. Настоящая...
        - Ведьма, вы хотели сказать? - спросила герцогиня, лукаво улыбаясь.
        - Нет, что вы. Я считаю вас ясновидящей.
        - Один хрен, пардон, хреновина. Прошу прощения у вас, - у галантного собеседника, - за мой простонародный французский.
        - Напротив, ваше высочество. Верное, нужное слово, сказанное в нужное время и в нужном месте разговора – это верх галантного изыска.
        - Именно нужное, годное для нужника.
        - Какая вы сегодня… натуральная, естественная.
        - Зато вы, как я послушаю, деликатный и на все согласный.
        - Естественно, я на се согласны на любое ваше естественное желание.
        - На что тут мне вы, герцог, намекаете? – притворно возмущенно спросила его Мадам.
        - Никоим образом не намекаю, но прямо говорю, что я весь к вашим услугам, - дерзко ответил принц и вежливо поклонился ея высочеству.
        - Однако хватит выражения лояльности. Давайте вернемся к вашему делу. Чему вы будете учить меня?
        - Значит, вы положительно приняли мое предложение, ваше высочество?! Искренне рад и премного вам обязан вашим благосклонным расположением. Учение, как правило, начинается с ознакомления предмета обучения. Наш предмет особый. Это идеи, явленные нам в мыслях. Вот ими мы и займемся. Начать можно и желательно с мыслей о том, что более всего беспокоит и тревожит смертного: с самой смерти и того, что последует за ней, ежели она есть то, после чего нечто следует. Сама же она следует после жизни.
        - Позвольте мне ставить свое слово в ваше рассуждение, мой учитель галантности, - попросила герцогиня, едва коснувшись его правой руки.
        От нежного прикосновения Мадам герцог невольно вздрогнул, и волна нежности плавно прошла по его стесненному чувством сердцу. О его сине поползли мурашки и тело объяла давно не посещавшее его блаженство, сиречь, грация. Голова перестала соображать, и принц переспросил герцогиню: «О чем это я»?
        - Да, все о том же, - просто ответила герцогиня и посмотрела невинным взглядом в глаза принца.
        Принц не мог не заметить, как в ее глазах прыгают, вроде зайчиков от игры солнечного света, озорные смешинки.
        - Ах, да, - это, наконец, дошло до Франсуа то, ради чего он шел к ней сказать. – Смерть, - задумался он, -  и воскресение из мертвых. Вы верите, ваш высочество в жизнь после смерти?
        -  В нее положено верить, - н получил ответ.
        - Да, нет. Я спрашиваю не о том, во что положено верить, а о том, верите ли вы сами в воскресение из мертвых.
        - Знаете, Франсуа VI, герцог де Ларошфуко, вам не к лицу роль моего духовника. Вы - мой галантный ка… учитель.
         - Так я и спрашиваю вас об том, как учитель мысли. Думаете ли вы об этом?
         - Мне не пристало по моему юному возрасту столь, я надеюсь, далекие вещи. 
         - Мало ли, - пристало или нет. Вы думаете об этом?
         - В данную минуту нет. Как я могу думать об этом, когда вы рядом, - вдруг призналась герцогиня и, опомнившись, в смущении добавила, - но, в общем, думаю.
        - Ваше высочество, я рад безмерно тому, что в моем присутствии вы думаете о жизни, а не о смерти, - ответил польщенный Франсуа, окрыленный надеждой на нежную взаимную симпатию. И в самом деле симпатичные друг другу люди желают жить вместе, а не умереть.
        - Я не хочу умирать, - я еще так молода. И вам того же желаю, - сказала Мадам. 
        - Наверное, я зря затеял этот разговор. Вы так разволновались и побледнели, - высказал свое сожаление принц, испуганный нервной реакцией своей ученицы.
        - Ничего, ничего. Продолжайте, Франсуа, - позволила она продолжить ему разговор.
        - Ну, раз так, то извольте, ваше высочество, - про себя же он подумал, что употребление его имени без титула, - это верный знак нежного расположения Генриетты Анны к его особе. – Итак, смерть есть начало чего-то большего, чем жизнь в нашем, земном мире.
        - Но она есть конец этой жизни, - возразила учителю жизни дерзкая ученица.
        - Неужели? Вероятно, да. Но то что есть в одном отношении, не есть то же самое в другом отношении. Конец в одном есть начало в другом. Вы согласны со мной? Это логично. Но начало чего? Другой жизни здесь или там, в ином мире? Вот в чем вопрос!
        - Здесь.
        - Вы думаете, что здесь? Вы верите в переселение душ на земле?
        - Почему нет?
        - Но как это согласуется с нашей католической верой, о которой вы печетесь так строго?
        - Да, вышел конфуз. Я не подумала об этом. Но как же быть?
        - Да, никак. Продолжайте верить. Только не говорите об этом никому. Пусть это будет нашей тайной.
        - Какой вы хитрый учитель искушений. Так и до смертного греха дойти недалеко.
        - Согласен, не далеко. Но мы и так ходим по краю. Наша жизнь есть сплошной грех. Ее бояться – не жить вовсе. Так что думайте, что хотите, только другим не говорите, разумеется, кроме меня.
        - Вы чем лучше? Или вы особенный? Или, может быть, вы явились, как ваш герой, из другого времени? Или, может быть, с того света на этот? – закончила свою мысль герцогиня и внимательно посмотрела на него как будто только то увидела.
        - Да, скажу я вам, ваше высочество. С вами говорить – одно удовольствие быть в мысли. Но как же быть с другим исходом жизни – с пребыванием в ином мире. Ведь, рано или поздно, и после переселения души придется остаться там навечно.
       - Вы так думаете?
       - Я в этом уверен.
       - Так в чем же заключается проблема?
       - Приятно говорить с умным человеком, который все понимает. Вы, ваше высочество, правильно ставите вопрос. Это и есть философия, в данном случае, философия жизни и смерти. Что есть «после»? После есть «до». То, что будет после, уже было до. Смерть все еще пребывает во времени, как, впрочем, и жизнь. Возможно, есть то, что находится вне «до» и «после». Так что же это? Это и не жизнь, и не смерть.    
        Что мы читаем в Евангелии о воскресении? Иисус воскрес на третий день после смерти. Но это Иисус. Он умер, как Бог или как человек? Иисус не мог умереть, как Бог, ибо Бог бессмертен или он не есть Бог. Значит, Иисус умер, как только человек.
        Следовательно, он не был богом, когда умер. Он стал им, когда воскрес, стал бессмертным. Поэтому Иисус не Бог по рождению, но Бог посмертно. Он был рожден, как сын бога, рожден земной женщиной от духа. Если так, то от духа святого или бога-отца? Или бог-отец есть бог-дух? Дух исходит от бога-отца или от бога-сына тоже? Дух исходит от бога-отца, если он дух. Но тот же бог-отец есть творец по своему наименованию. Кто же есть Иисус? Он есть Христос, то есть, Спас, Спаситель от смерти, после смерти став бессмертным. Каким образом? Образом духа. Образ духа есть великая душа. Малая душа человека не способна к бессмертию. Она не способна превзойти самого человека. Тот, кто есть великая душа есть сверхчеловек. Кто это? Это идеальный человек. Идеальный человек не умирает. И в самом деле, как может умереть идеал? Не может. Вернее сказать, Иисус умер, как реальный, исторический человек и воскрес, уже как идеальный человек, спасающий всякого другого человека, кто верит в него, как в идеал. Вера – она такая вещь, которая внушает человеку надежду на чудо – на превращение сущего человека в само бытие, которое не уничтожимо. Исчезает сущее, а не бытие.
        Бытие есть сверх сущего. Сущее временно, его бытие в качестве экзистенции переживается, вроде выхода здесь и теперь из времени моментом в вечность. Этот выход есть момент смерти. Но человек, переживая свою конечность в бытии, не успевает вовремя умереть. В жизни, в реальности он умирает всегда не вовремя, не успевая уйти в вечность. Он не может остановить бег времени. Поэтому он ищет без конца выход из тупика жизни до своего неизбежного конца, когда уткнется в него. Но до этого он льстит, тешит себя надеждой на то, что в прыжке веры проскочит свой конец или выскочит из круга времени по прямой жизни, выпадет в осадок. В самом круге времени нет ни начала, ни конца. Они есть в точке касания круга времени с линией жизни. Но выход из времени и одновременно вход в вечность есть не там, а на самой оси круга времени. Там есть то настоящее, которое не сменяется другим настоящим, делающим его прошлым в качестве будущего. Прошлое и будущее возникают при касании круга времени прямой жизни, искривляя саму жизнь. Прошлое и будущее сворачиваются в настоящем только в жизни в себе, где они одновременно, одномоментно сосуществуют в виде вечности. Жизнь в себе и есть жизнь в боге без конца. Жизнь для нас есть жизнь с концом.
        Жизнь в себе и есть бытие. Мы же, пытаясь избежать конца жизни, желаем того, чтобы сущее стало самим бытием, сверхсущим. Но нет сверхсущего, есть сущее и бытие. Бытие вечно, а сущее конечно. Бытие сущего имеет, как начало, так и конец. Вера дает ложную иллюзию вечности сущего, приписывая богу как бытию сущее, тем самым превращая его в сверхсущее. Пусть так. Но это бог, а не человек. Человек может стать богом только в идее, а не в материи. Бог существует как само существование. В этом заключается его идеальность. Мы же существуем материально. Материальная идеальность - это идеализация материи, которой самое место только в сознании, а не в самой материи.
        - То есть, вы хотите сказать, что бессмертие есть только в мысли? – спросила Мадам, терпеливо выслушав принца.
        - Точнее, есть в идее для нас. Для бога оно есть в себе. Верующие же, верующие в собственное бессмертие, не понимают этого.
        - Почему?
        - Потому что верят, а не понимают. Вера есть только в том случае, когда нет понимания. Они ограничиваются его имитацией.
        - Так бессмертие существует?
        - Существует для бога. Для нас не бессмертия, если только мы не станем богом, идеальными.
        - Но мы же не идеальные, а реальные. Как быть? Само стремление к идеалу неосуществимо?
        - Осуществимо, но в идеале.
        - Значит, вера есть идеализация реальности?
        - Конечно. Между тем как нам нужна реализация идеала. Но всегда при этой реализации у нас выходит не то, что хотелось, - не идеальное, а материальное. Материя идеи имеет интеллектуальный, а не телесный характер. Нам же подавай не мысль, но тело, натуру бессмертия, ибо наши желания натуральные.
        - Знаете, Франсуа, вы разочаровали меня, - сказала герцогиня, махнув на него рукой.
        Но Франсуа де Ларошфуко понравилось то, что она назвала его по имени.
        - Меня же вы, ваше высочество, прямо очаровали.
        - Чем?
        - Тем, что говорили со мной об умных вещах. Умные разговоры с дамами придают им дополнительный шарм, философский, эротический характер. Это вам не порнография, а самая, что ни на есть, эротика, в чистом, идеальном виде. 
        - Какой вы, герцог, эротоман.   
        - Я, ваше высочество, не эротоман, а мыслитель. Эрос для философа есть средство, а не цель.
        - Что же есть цель?
        - Любовь. Эрос есть только стимул. Любовь же есть гармония, полнота в меру, по уму, по идее.
        - И все же, герцог, ведь богословы говорят, что верую, чтобы понимать, - не соглашалась с ним Мадам.
        - Такое понимание есть иллюзия понимания. Как, впрочем, и та вера, которая основана на понимании (понимаю, чтобы верить) есть только понимание веры, а не она сама. Меня не утешает философская вера. Может быть, все дело в субъективности. Каждый из субъектов смотрит на все «со своей колокольни», из себя. Между тем важно посмотреть на все со стороны, так сказать, с философской точки зрения или точки зрения вечности, объективно. Ведь есть не только субъект и другие субъекты, но и то, что не является субъектом. Трудно не замыкаться в себе и не обижаться на людей, на мир, а принять все таким, каким оно есть, в том числе, как свою жизнь, так и свою смерть.
        - Посмотреть на жизнь с точки зрения смерти?
        - Можно посмотреть и с этой стороны. Только следует учитывать всю условность такой стороны представления. В смерти нет связи прошлого с будущим в виде настоящего. Без настоящего есть только прошлое, которое уже прошло, - жизнь уже прошла, - но она никогда больше и не наступит, не придет из будущего, ибо в настоящем есть только смерть, то есть, нет ничего, кроме нее. Но если нет ничего, то и ее тоже нет. Так что же есть в смерти? Ничего. Когда употребляют слово смерть, то хотят сказать, что то, относительно чего ее ОН используют, отсутствует, не имеет места быть; у него нет места в бытии. Другими словами, можно сказать, что мертвое не существует, как живое. Оно не есть живое и оно есть не живое. Оно есть в бытии, но уже как мертвое. То есть, есть, например, мертвый человек в качестве мертвого тела. Прежде он был живым, но теперь он мертвый, и нет никакой возможности ему снова быть живым, ожить.
        Тогда в каком смысле мы говорим о его воскресении? Мы желаем, чтобы его душа продолжала дальше жить, но не в этом мертвом теле. Ныне его тело мертвое. В таком теле душа существовать не может. Естественно, возникает вопрос: «Где есть душа, когда тело мертвое»? Но для того, чтобы ответить на этот вопрос, следует узнать, выяснить то, что есть душа. Ответ может быть такой: душа есть дух, воплощенный в тело. Кем воплощенный? Богом или действием закона связи всего со всем, как это полагают индусы, считающие, что нечто в одном отношении является причиной, тога как в ином отношении оно следствие другой причины. Раз-воплощаясь, дух становится духом целиком, и все, что он испытал в качестве души в живом теле, закругляется, свертывается в нем самом и уже не влияет на его собственно духовное существование. Оно имеет только каузальное значение для того, куда именно он попадет в боге или в мире, если бог слит с ним, как в представлении индусов.
        - Значит, в боге есть место для существования мертвого человека? – взволнованно спросила Мадам, невольно взяв герцога своей дрожащей рукой
        - Ни в коем случае. В нем есть место только для духа, который прежде рождения, точнее, в момент рождения он вложил в тело младенца. Тт дух собственного пробуждается от сна, только если ребенок становится совершеннолетним человеком с развитым умом. То, что такой человек знает самого себя, и есть событие пробуждения духа в теле. Это событие явления разумной души. Умирает тело, а душа погружается в спячку. Если богу нужно, то она очнется уже как дух, как его явление самому себе или миру. Говоря прямо, то, что бог вложил в человека, то он и взял из него. Тот процент от вклада бога в тело человека, который возрос с ростом человека в духовном плане, становится знаком доступа к соответствующему месту в нем.
        Следовательно, духи заинтересованы в том, чтобы их положение улучшилось от местопребывания в человеческом теле. Таким образом, их вселение в человеческое тело есть акт испытания духа на душевность, на способность воплощения. Те духи, которые не прошли испытание, как, например, Люцифер, или, в просторечье, дьявол, становятся, так называемыми «падшими духами». Они находятся в бездне, в пустоте бога, а не в его царстве. В это пустоте нет ничего, в чем даже в идеальном виде можно быть представленным. Это «тьма тьмущая», «черная дыра», как говорят существа из иных миров. Именно там скрывается «легион бесов».
        - Откуда вы это знаете? – с недоверием спросила его Генриетта Анна.
        - Они сами мне это говорили.
        - Вы, Франсуа отите сказать, что были в ином мире? – спросила его Мадам, округлив глаза.
        - Разумеется, был. И был не в одном ином мире.
        - И встречались с богом? – воскликнула ее высочество, удивленная наглой лжи Франсуа де Ларошфуко.
        - Конечно, нет. Я был не в царстве бога, но в мирах иных, чем мы, разумных существ и пребывал, нет, не во времени, но в чем-то таком, что условно можно принять за пустоту.
        - Так вы, получается по вашим же словам, бес? Мне страшно за вас! Слава богу, что вы говорите со мной, а не с испанским инквизитором.
        - Естественно, что такую тайну я могу доверить только вам, моему близкому другу.
        - Франсуа де Ларошфуко, вы торопите события.
        - Вы ошибаетесь, ваше высочество. Я не тороплю события, я являюсь событием откровения, которое прежде было скрыто от вас. Теперь вы равно, как и я, являетесь хранителем тайны того, что бывает после смерти.
        - Хорошо, я сохраню эту тайну в секрете. Готова вам признаться в том, что вы точно заинтриговали меня своими выдумками. И вот, что я думаю не связаны ли ваши путешествия во времени со смертью, с ее переживанием до самого явления?
        - Не могли бы вы, ваше высочество, поточнее выразиться?
        - Ну, как вы не поймете! Не связаны ли ваши заскоки во времени с его разрывом в момент смерти, который вы переживаете в мысли?
        - Вы хотите сказать, Мадам, что я описываю в своих сочинениях то, что придумываю, ради привыкания к неизбежной смерти?
        - Можно и так сказать.
        - Ни в коем случае. В моих словах нет и тени намека на такое привыкание. Как моно привыкнуть живому к тому, что противно жизни?
        - Может быть, в словах и нет его, но вы переживаете то, что жизни приходит конец.
        - Разумеется, я переживаю это, как и любой смертный. Но меня волнует не то, что будет со мной, но что часто бывает.
        - Вы так сильно это переживаете, что вам кажется, что оно уже случается.
        - Это то что вы называете «оно» реально происходит со мной. Я перестал быть привязанным к одному и тому же времени, как, например, вы, ваше высочество.
        - Но чем это вызвано? Зря вы так всполошились. Я просто предположила, что не являются ли ваши, как вы выразились, «заскоки во времени» следствием того, что вы думаете, много больше того, что пристало придворному чину.
        - Вы это серьезно говорите? Неужели придворный чин, вообще способен думать?
        - Вы, что, герцог Франсуа VI де Ларошфуко полагаете, что придворные только развлекаются, что ли?
        - Полагать что-то иное было бы глупо.
        - Неужели вы думаете, что и я сама лишь развлекаюсь?
        - Нет, что вы, ваше высочество, вы – другое дело. Вы не развлекаетесь, вы трудитесь над тем, чтобы развлекались другие. Вы придумываете развлечения для них.
        - Ну, и что в этом плохого? – спросила недовольным тоном Мадам.
        - В этом нет ничего плохого, как, впрочем, и ничего хорошего, за исключением служения музам. Я предлагаю вам лучшее занятие - обсуждение того, что происходит на ваших глазах. Двор для того и нужен, чтобы самому не делать ошибки, предоставляя это делать прочим людям, наблюдая за их глупостями, вроде шашней короля. 
        Про путешествия во времени могу лишь сказать, что вы правы в том, что время течет не для всех людей одинаково. Например, для меня оно скачет, перебрасывая меня из одной эпохи в другую.   
        - Что вы там плетете про шашни короля? – спросила Мадам, разочаровав принца тем, что она не придала значения его словам про скачки времени.
        Зато она живо заинтересовалась любовными затеями такого пустомели, как Людовик XIV.
        - При дворе только и говорят, что его величество оказывает вам знаки внимания, чтобы никто из придворных не догадался что он не ровно дышит к одно из ваших фрейлин.
         - Вы имеете в виду эту хромоножку де Лавальер? – спросила герцогиня Орлеанская, постукивая концом голубого веера по своим белоснежным и точеным зубам.
         - Ну, да. Или дело обстоит прямо наоборот? - предположил Франсуа внезапно почувствовав кол ревности прямо в сердце.
         - На что вы там намекаете, дерзкий наблюдатель? – спросила таким оскорбленным тоном герцогиня, как будто ее, как кошку, застали за тем, как она бз спроса полакомилась сметаной.
         - Учтите, ваше высочество, то что «позволено Юпитеру, не позволено быку». Другое дело, если вы влюблены. Я мог это понять и простить, но не пустое кокетство.
         - Если бы вы, герцог, знали, как вы теперь напоминаете мне этого несчастного и несносного графа де Гиша, о котором только недавно сами отпускали колкие шутки. Или вы влюблены в меня?
        - Кто знает… Сердце такой прихотливый прибор, что все может быть.
        - Смотрите, Франсуа де Ларошфуко, сердечные раны так трудно лечатся. И потом, сердечная страсть является противницей вашей рассудительности.
        - Вы, как всегда, правы, ваше высочество. Как сказал мой знакомый математик, «ум всегда остается в дураках у сердца». Я так и не понимаю до сих пор, что означают мои путешествия во времени. Но они свидетельствуют о том, что жизнь повторяется, что можно жить не один-единственный раз. При этом повторении я живу без повторения, как если бы в первый раз, параллельно относительно того, что уже случилось в прошлом. Так, что выходит, как будто в прошлом не все прошло, и оно вернулось, чтобы его пройти заново. Не означает ли это, что человек или такое существо, как я, может существовать во многих временах или в том же самом времени одновременно. Не есть ли это одна из разновидностей вечности?
        Обыкновенно вечность понимают либо как «вечный покой» в смерти, жизни в смерти, либо как «вечную жизнь» после смерти или после смертельной, смертной, конечной жизни. Последний случай есть случай бесконечной жизни. Но что такое бесконечная жизнь? Обычно такую жизнь представляют в виде бесконечного славословия богу, то есть, в виде «слава богу». «Слава богу» означает буквально бесконечное благодарение бога. Но что это, если не нонсенс, какая-то бессмыслица. Может быть, это бессмыслица только с нашей, смертной точки зрения, ограниченной, обусловленной исторической необратимостью? Наша жизнь имеет свою драматическую историю, которая начинается, завязывается, воплощается, достигает кульминации и развязывается, раз-воплощается, заканчивается.
        Но в моем случае она является не только премьерой, но и целой серией вариантов одного и того же инварианта в качестве сезона. Этот сезон и есть я. Для меня жизнь имеет сериальный смысл она продолжается из эпизода в эпизод. Логика следования остается неизменной. Это определенный алгоритм событий, если говорить языком математики, языком чисел, или определенный смысл, если говорить языком философии, языком понятий. Меняется только содержание событий. Я остаюсь, но уже в ином состоянии сознания, а, возможно, и бытия. История повторяется, но не с иным, а с тем же самым Я, но уже по-иному. Вот такая философия путешествия во времени, темпоральной авантюры. Это повторение без самого повторения, без подобия, без копии или неповторимое, бесподобное, оригинальное, творческое повторение. Это творение жизни наново.
         - Выходит так, что вы переписываете свою жизнь?
         - Или жизнь переписывает меня заново, как если бы дает мне новый, дополнительный шанс исправить себя, подправить свой путь в жизни. Мои приключения во времени я начинаю понимать, как продолжение жизни, жизнь после жизни. В этом приключении во времени нет буквального повторения. Поэтому такое приключение непредсказуемо и не может не вызвать к себе осмысленный интерес. Каждое приключение имеет свою собственную неповторимую историю жизни. Только герой эти историй имеет одно и то же самое имя. Но есть ли это тот же самый герой? Или этот тот же самый автор? Но уже не такой, как прежде? При чем не только меняется время, но меняется и место действия, и само действие. Это отнюдь не драма классицизма. Как же ее назвать? Не драма ли это романа, романтизма с его двойниками и инверсией обычного хода вещей?
        На самом деле, если исходить из содержания его бесед с женой брата короля, ем нужна была не любовница, а собеседница, которой он мог доверить свою душу. Он нуждался в душе герцогини Орлеанской, но никак не в ее теле. Тело Генриетты Анны служило камнем преткновения не мужа, но назначенного любовника в лице графа де Гиша и самого короля, который в последнее время стал оказывать знаки внимания той, кого прежде называл «святыми мощами» из-за ее худобы. Следует помнить, что в то время в женщине ценились не кожа да кости, а пышная плоть. Для такого заключения достаточно посмотреть на картины Рубенса, который ил не только живописных богинь, но не менее живописных женщин королевских дворов Европы. Но не являлись ли нежные ухаживания короля за женой своего брата только ширмой, скрывающей его любовные шашни с фрейлиной де Лавальер. Странный выбор: она была не только худая, но еще и хромоногая. Может быть, король был еще большим извращенцем, чем его брат? Об этом подумал принц, получив приглашение на аудиенцию к королю.

Глава десятая. Королевский прием
        У принца не было ни малейшего желания идти на аудиенцию к Людовику Бурбону. Но они не мог, не имел права, как герцог де Ларошфуко, не принять приглашение своего сюзерена. Он примерно знал, о чем будет говорить с ним король. Он заведет ненароком речь о его богатстве и начнет сравнивать с богатством суперинтенданта королевских финансов, виконта де Во, графа де Бель-Иль, Николя Фуке. Так и случилось. Только в начале беседы король завел с ним речь об амурных делах, о том, что герцог, на удивление, уделяет больше внимания не своему воспитаннику, но его прелестной жене.         
        - Знаете, ваше величество, я предпочитаю вести философские беседы с ее высочество в силу ее склонности к размышлениям.         
        - Я, напротив, знаю о слабости моей невестки к разного рода придворным увеселениям и галантным забава. Как вам этого не знать.         
        - Ныне я редко бываю. Все больше пишу и редко говорю с людьми, которые понимают меня. Таких не много.
        - К ним относится и жена моего брата, герцога Орлеанского?
        - Разумеется. С ней у меня больше взаимопонимания, чем с вашим братом.
        - Знаете, герцог я вызвал вас, чтобы попросить об одной щекотливой услуге, - король стал говорить загадками.
        - Я весь во внимании, ваше величество.
        - Герцог де Ларошфуко, на вас можно положиться? - неожиданно спросил его король и картинно посмотрел ему прямо в глаза.
        Его глаза излучали настоящее расположение к герцогу. Но Франсуа де Ларошфуко знал таких людей, как Людовик XIV. Такое показное доверие не предвещало ничего хорошего для него.
        - Естественно.
        - Но как же быть с Фрондой?
        - Мое участие в ней я считаю ошибкой. У меня нет ничего общего с его активными участниками. Если не считать некоторого родства. Но в этом родстве мы находимся и с вами, ваше величество.   
        - Отлично, - заявил король и потер в подтверждение своим словам руки. – Я надеюсь, вы выполните мою просьбу. Дело в том, что известный вам мой суперинтендант финансов, Николя Фуке приглашает меня в свой роскошный замок Во ле Виконт. Вам ли, сказочно разбогатевшему в Новом Свете, не знать, что такое роскошь!
        - Я слышал, что обо мне говорят в свете. Скажу так: молва все преувеличивает. Люди ошибаются. Это свойственно им от природы. Я действительно нашел клад в Новом Свете. Однако его размеры таковы, что дают мне возможность жить безбедно, но скромно. Я не устраиваю пышных представлений, и не потому что сторонюсь людей, а потому что не могу позволить себе жить на широкую ногу.
        - Бог с вами, герцог, я не напрашиваюсь к вам в гости. Но… прошу вас поговорить с Фуке о том, что именно он хочет предпринять, пригласив меня с двором к себе в гости. Вы станете моим доверенным лицом в его владении на время пребывания в гостях.
        - Воля ваша. Ваше величество. Но что собственно я должен делать? Какими будут ваши конкретные распоряжения? 
        - Собственноручно вы сделаете следующее: прощупаете виконта на предмет его лояльности моей власти. И тогда я прощу вам ваше противодействие мне во время Фронды. Как, скажите на милость проверить ваше расположение королевской власти, преданность мне, вашему королю? К тому же этот виконт не принадлежит к числу ваших родственников.
        - Ваше величество, вы предлагаете мне быть вашими глазами и ушами?
        - Я предлагаю вам поговорить с Фуке о предстоящих празднествах в его замке в связи с моим приездом в гости. И в ходе беседы выяснить действительные намерения виконта о том, каким образом пополнять казну королевства. Согласны, герцог?
         - Как я могу не согласиться с моим королем, если согласие не угрожает моей чести. Но не лучше ли будет послать с такой специфической миссией к Фуке его коллегу Кольбера, так преданного вам?
        - Сейчас, чтобы Фуке сразу догадался, что я не доверяю ему и заслал в его дворец своего ищейку для инспекции королевских финансов. Интересно, из каких таких источников он собирается тратить на мое приглашение в замок? Странно будет, если я буду платить за приглашение меня же в качестве гостя из моего же кармана. Не так ли, Франсуа де Ларошфуко? Вы вполне поладите с ним: рыбак рыбака узнает наверняка.
        - Вы полагаете, ваше величество, что он не догадается о том, что я явился к нему, чтобы разузнать насколько он богат? – с сомнением в голосе спросил Франсуа короля.
        - Конечно, догадается. Но о чем? О том, что один богач хочет знать, насколько он богаче его. Вы обязательно найдете с ним общий язык, - убежденно ответил Людовик XIV.
        - И что дальше?
        - Дальше вы все расскажите мне, и я найду в вашем лице верного подданного моего королевства, каким и положено быть любому подданному. Вы согласны, герцог?
        - С чем согласен, ваше величество? С тем, что подданный верен вашему трону? С этим согласен.
        - А с моим предложением согласны?
        -  Даю свое слово, Франсуа VI, герцога (дьюка) де Ларошфуко, что все вам расскажу после беседы с суперинтендантом финансов.
        - Почему только после беседы. Нет, дорогой герцог, вам необходимо… как бы это сказать…
       - Втереться в доверие виконту? – подсказал с горькой иронией Ларошфуко.
       - Откуда столько иронии, мой друг? - с заметным усилием, можно сказать, с неохотой, спросил король. – Вы сами сказали это. Мы скажем, вы войдете с виконтом в непосредственный контакт, чтобы узнать у него, как он действительно относиться ко мне.
        - И как это сделать? Как я понял вас, вы считаете его ловким плутом. С такими игры в мышки оставят с носом.
        - Ну, в таком случае, предложите ему что-нибудь, от чего он не сможет отказаться.
        - Например, заговор, новый мятеж…
        - Зачем мне это надо? Я не хочу попасть на эшафот или, в лучшем случае, оказаться снова в вашей немилости.
        - Вы обязательно в ней окажетесь, если откажитесь или не проявите должного усердия в выполнении моего секретного поручения, - резко ответил король с угрозой, потеряв все терпение в разговоре с непокладистым герцогом. – Или я в вас, Ларошфуко ошибся?
        - Возможно, ваше величество. Посудите сами, как я могу гарантировать какой-нибудь успех в таком деле, в каком у меня нет ни одного козыря против виконта. Чем можно соблазнить всесильного министра, распоряжающегося вашими деньгами? Или каким компроматом я в состоянии располагать. Я не являюсь членом тайной организации и мне соответственно не ведомы тайны королевства, чтобы одной из них я мог шантажировать или увлечь Фуке.
        - Вам нужна тайна, Ларошфуко. Вот она: вы имеете к ней прямое отношение, как конфидент герцогини де Шеврез. У меня есть брат-близнец, в судьбе которого вы принимали некоторое участие со слов моей матери-королевы.
        - Но, позвольте, ваше величество, я ничего не помню, как только… Подождите – дайте все вспомнить, - попросил Франсуа, лихорадочно роясь в своей памяти, чтобы отделить то, что он знал до рокового дня перемены первого лица на троне, и что узнал позже, будучи сам одним из немногих участников успешного заговора против короля, который сейчас стоит против него и искушает совершить нечто, прямо тому противоположное. -  Я помню, - наконец, признался герцог, - что Мария де Роган сообщила мне по секрету, что отвезет «тайну королевства» в дальний замок в глухой провинции, да, кажется, в Гиени. Но я сослался на то, что был болен и отказал ей. Тогда она рассердилась и пообещала найти более сговорчивого кавалера, чем я. Так мы расстались. Значит, этой тайной был ваш брат… близнец. Какой ужас! – сказал неподдельным тоном герцог.
        Хватит притворяться, Ларошфуко, - все вам известно. Вы уже замешаны в этом деле. Я не принимаю никаких возражений, - предупредил король последнюю попытку Ларошфуко объяснить ему, что он не в курсе давних таинственных событий. – Итак, я жду, что вы согласитесь быть моим доверенным лицом в деле Фуко. Вам следует предложить ему… стать во главе заговора против меня, чтобы обменять короля на его родного брата-близнеца, Филиппа, в замке Во ле Виконт. Да, да, герцог, Филиппа. Мотивируйте это предложение тем, что король зол на него из-за того, что он богаче самого короля. Поэтому король обязательно отправит его в Бастилию за воровство из государственной казны, а все его владения объявит собственностью королевства.
        - Но мне какой от всего этого заговора прок? Виконт непременно спросит меня об этом, - герцог опять стал отнекиваться от сомнительного поручения.
        - Я нахожу, что вы никоим образом не желаете мне помогать в том, чтобы вернуть мне мои же сокровища! – король был уже в гневе.
        - Я желаю быть вам помощником. Но как? Что я скажу Фуке?
        - Вы скажите, - уже примирительно заговорил король с герцогом как капризным ребенком, который не желает делать то, что ему не нравится, - что сами уже оказались в новой немилости у короля из-за его невестки. Король, якобы, приревновал вас к герцогине Орлеанской.
        - Вы в самом деле ревнуете? У меня в отношении к жене вашего брата чисто философские намерения, - стал он уверять короля.
        - Знаю я, какие у вас намерения. Об этом можно поговорить позже. Сейчас же мне важно знать, что намерен делать Фуке, чтобы предупредить мое намерение отобрать у него мое богатство.    
        На этом прием у короля был исчерпан. Принц уходил от короля с тяжелым сердцем. Ему было тревожно, как за свою жизнь, свободу, так, наконец, и за свое богатство, которое ни в какой мере не принадлежало королю.

Глава одиннадцатая. В гостях у суперинтенданта финансов
        Визит к королю заставил герцога де Ларошфуко глубоко задуматься о своей парадоксальной судьбе, о том, что его ждет в будущем. Он не представлял себе такого неожиданного оборота, - того, что король сам предложит ему авантюру со своим близнецом. Только теперь он не сам попадет в ловушку, а заманит в нее того, кто смастерил ее, - всесильного министра финансов. Но попадется ли он в этот раз на том, что сам придумал? В прошлый раз выгадал на том, что попал в ловушку сам король, не Фуке, а он, герцог де Ларошфуко. В итоге, и он сам проиграл новоиспеченному королю – близнецу Людовика, принцу Филиппу. В этот раз он не будет так наивен. Но стоит ли открыть карты короля виконту де Во, маркизу де Бель-Иль? Вот о чем он думал накануне своего визита в замок Во ле Виконт.
        Фуке принял его, как и полагает принимать доверенное лицо короля, со всем шиком и… подозрением. Несмотря на свою вороватость, на то, что крал из королевской казны, Фуке слыл щедрым меценатом и держал себя со всем достоинством, на какую способен богач. Это был человек уже не молодой, но довольно энергичный. Он был высок, строен, даже худ, с вытянутым, но здорового цвета лицом; одевался со вкусом. И, главное, он был, как куртизан, галантен и, как черт, хитер. Вот почему он был опасным человеком. Они сразу поняли друг друга и ограничились чисто ритуальными фразами, перейдя к делу, которое не требовало отлагательств.
        - Я понимаю вас, герцог де Ларошфуко, - говорил Фуке, - а вы понимаете меня. Король решил стравить двух богачей, чтобы поочередно присвоить себе их богатство. Сначала он захотел расправиться со мной, а потом возьмется за вас. Неужели вы этого не понимаете?
        - Я понимаю ваши подозрения. Но что делать? Не поднимать же мятеж против короля. в очередной раз! Вы знаете, чем обычно заканчиваются мятежи: мятежники ссорятся друг с другом и предают соучастников своему врагу.
        - У меня есть план, как избежать этого, - произнес загадочно Фуке.
        - И что это за план?
        - Я готов поделиться своей тайной только с тем, кому могу доверять. – признался Фуке, невольно понизив голос и пристально посмотрел на герцога. Его взгляд был красноречивее самых прекрасных слов. - В противном случае мне, как пить дать, не сносить головы.
        - Но, как я, таком случае, могу согласиться с вами, не зная заранее, с ч согласиться?
        - Вам достаточно дать слово дворянина, чтобы я поделился своей тайной.
        - Я даю вам такое слово, - пообещал Ларошфуко. 
        - Смотрите, потом не говорите, что я не предупреждал вас о смертельной опасности знакомства тайны, касающейся самой особы короля, - предупредил его суперинтендант королевских финансов, снова окинувший его сверлящим недоверчивым взглядом.
        - Итак, говорите, - нервно потребовал Франсуа де Ларошфуко, непроизвольно заинтригованный таинственным видом Николя Фуке.
        - Вот вы и заинтересовались тайной. Как вас легко, оказывается, задеть, - заметил виконт, весь довольный от своей хитрости. Но, только сказав это, он тут же переменился в лице и с подозрением посмотрел на него, уже догадываясь, - или король специально подослал вас ко мне, чтобы выведать что я замышляю против меня?
        - Как вы догадливы, маркиз, но король еще догадливее: он уже опередил вас. То, что вы предлагаете мне, король уже предложил мне. Он стал испытывать меня своей тайной предлагая соблазнить ей вас, чтобы вы попали прямо в сети, которые он расставит в вашем замке.
        - Даже так! Но какой вам резон губить меня, если после меня он обязательно возьмется за вас.
        - Мой резон в том, что вы можете подставить меня вместо себя! – воскликнул виконт.
        - Но вы же сами сказали, что следом он возьмется за меня. Перед смертью не надышишься.
        - Поэтому нам ничего не остается делать, как объединиться против короля. Но мы теперь не располагаем против короля фактором неожиданности. Он вполне способен догадаться о возможности нашего заговора, если сам затевает его против себя. Он планирует его, только чтобы в ловушке оказаться не самому, а нам. Нашими же руками соорудить нам эшафот. Вот мой план: вы знаете кого я случайно встретил в Бастилии? – спросил таинственным тоном суперинтендант финансов, стараясь изо всех сил поразить воображение своего собеседника.
        Герцог ему подыграл, изобразив на своем лице недоумение, и ограничился дежурным в таком положении вопросом, чтобы не переиграть самого себя: «Что вы там делали»?
        - Я был там по делам службы и завязал интересный разговор с хозяином этого самого мрачного места в нашем королевстве. Не ровен час, самому оказаться там в качестве уже не гостя, но постоянного обитателя. И вот за бокалом доброго терпкого анжуйского вина любезный хозяин, уверившийся после проверки финансовой отчетности в том, что я закрыл глаза на имевшиеся прорехи в его бюджете, на радостях признался мне в том, что будет рад видеть такого галантного и покладистого вельможу уже не в своих гостях, а в жильцах и сказал, что по соседству со свободной камерой в башне Бертодьер на верхнем этаже обитает не менее деликатный узник, имя которого окружено тайной, сама попытка покушения на оную грозит злоумышленнику смертным приговором без суда и следствия, по особому секретному распоряжению самого короля.
        Все больше подливая вина словоохотливому хозяину Бастилии, маркизу де Безмо, я ждал, когда у него развяжется язык и он проговорится о том, кем является его таинственны узник. Знаете, любезный герцог де Ларошфуко, какими полезными бывают чужие секреты, тем более секреты короля?
         - Ваша правда, - согласился с ним Франсуа де Ларошфуко, про себя подумав о том, что если бы он подробно знал подлинную биографию своего визави, то никогда не открыл бы рот в его присутствии.
        - Итак, в конце концов, я упросил его показать мне, как содержится таинственный анонимный узник. Ведь одних бумаг мало: требуется личный досмотр содержания. Он все же согласился, но с одним условием, чтобы я осмотрел того молча, не опрашивая и никак не разглядывая его лица. Потом он вызвал к себе в кабинет надсмотрщика и спросил того, как поживает узник с верхнего этажа башни Бертодьер. Тот только пожал плечами, добавив невнятно: «Сносно». Безмо отправил его за дверь подождать и предложил отпить один глоточек от анжуйского, парой бутылок которого я угостил его. Вскоре он заснул от возлияния вина, сказав перед этим, что, как хорошо сидеть вот так благодушно и пить приятное вино не в одиночестве, а в сообществе с не менее приятным гостем, а, может быть, и с постояльцем, как это было в старину, когда здесь, напротив него сидел герцог де Бофор.
        Посидев еще немного с уже заснувшим комендантом, я поднялся и осторожно вышел из кабинета, сказав надсмотрщику, что комендант занят и приказал ему проводить меня к упомянутому узнику. Надсмотрщик ничего не сказал, только крякнул что-то нечленораздельное и повел меня по темному коридору к башне. Он только предупредил меня, что ступеньки в башне по причине древности лет осыпаются, так что можно споткнуться и упасть вниз. Осторожно поднявшись в неверном свете переносного фонаря по лестнице, которая вилась серпантином вверх, я действительно в одном месте чуть не оступился и не полетел прямо вниз, непроизвольно схватившись за ветхие и уже расшатанные перила.
        Переведя дух, я наконец, добрался до верхнего этажа. У одной из камер надсмотрщик остановился и, вставив большой ключ, открыл с ужасным скрежетом, массивную дверь. Но к моему удивлению она была не одна, за ней, в глубине прихожей, скрывалась вторая дверь, которая поддалась усилию стражника с большей охотой. Уже здесь, в прихожей, меня встретил дурной запах. Но когда открылась другая дверь, я, уверяю вас герцог, невольно схватился за нос, чтобы не вдохнуть в себя невыносимый запах помещения, которое, вероятно, никогда не убиралось.
        Я попросил надсмотрщика оставить меня наедине с узником и зайти за мной через полчаса. Он стал ворчать о том, то это никак нельзя сделать, но, получив целый золотой луидор, заткнулся и молча вышел из камеры. Я остался наедине с таинственным узником, который молча сидел на грязном матрасе в углу пустой гостиной и исподлобья смотрел на меня, насколько я мог его рассмотреть. Лио показалось мне знакомым, и я подошел к нему поближе, чтобы лучше рассмотреть его лицо. В комнате было темно, - свет шел только из единственной бойнице, расположенной под самым потолком в противоположном конце.
        -- Зачем вы так смотрите на меня, сударь? - обратился ко мне таинственный узник.
         Я стоял, как громом пораженный: передо мной был сам король. Только потом, спустя минуту, я отошел от столбняка. Против меня сидела чудесная копия вылитого короля. Так вот кто скрывается под неизвестным именем таинственного узника – двойник короля,- с увлечением выговорил Фуке, схватив в волнении герцога за руку, но тут же, опомнившись, ее оставил.
        - Кто вы? Как вас зовут? - спросил я.
        - Филипп, - односложно уставшим голосом ответил двойник короля.
        - Вы знаете на кого вы похожи?
        - Откуда мне это знать, если единственный мой собеседник – это вы! Я совсем забыл, когда последний раз говорил с людьми. К тому же я не имею привычки смотреть на себя в зеркало, которого у меня нет. У меня ничего нет, кроме вот этого неприличного матраса да бедной одежды на мне.
        И тут меня, поверьте, герцог, охватило негодование на нынешнего короля. Он сидит у себя в Лувре или во дворце в Фонтенбло, а его двойник, возможно, брат-близнец, ютится, как нищий, в пустой и грязной камере в Бастилии. Какая чудовищная несправедливость.
        «Сейчас, поверил я в твою справедливость. Чем ты лучше короля? - подумал про себя Франсуа. – Плут, да еще не лишенный ума. Вот только непомерное тщеславие погубит тебя». Но в слух сказал: «Я не полагался бы слишком на благодарность узника, который во власти из соображений собственной же безопасности не отправил бы вас и меня, если я стану вашим сообщником туда, куда вы намереваетесь отправить законного короля, - на место нынешнего узника. Не окажемся ли мы в его компании»?
        - Вы так полагаете?
        - Подумайте сами, поставив себя на место Филиппа. Конечно, очутившись на свободе, он, естественно, будет благодарен вам. Но если у него есть хоть малая толика ума, он обязательно сообразит, что судьба изменчива и может все перемениться прямо наоборот, опять же благодаря вам или нам и узурпатор снова окажется на своем привычном, но опостылевшем ему месте отверженного, а его подлый брат или двойник на своем законном месте. Вы думаете он не уступит такому соблазну из одного знака благодарности вам?
        - Вы здраво рассуждаете, герцог. Но что нам, - я подчеркиваю, именно нам, а не только мне, - делать, во избежание угрозы моей, а потом и вашей жизни со стороны короля, который завидует нашему богатству?
        - Как минимум мне следует самому переговорить с этим самым Филиппом. В любом случае это нужно сделать до моего визита к королю с донесением о разговоре с вами.
        - Зачем вам нужно говорить с ним? Или моих слов вам недостаточно?
        - Конечно, не достаточно. К тому же вы не договорили о своей беседе с ним. Мне важно сделать свое заключение о его характере и поделиться своими соображениями с вами о том, стоит ли игра свеч. Можно ли будет управиться с ним, когда он сядет на место нынешнего короля? Вы считаете мои опасения напрасными?
        - Ни в коем случае. Но не следит ли уже теперь за вами король? – выразил свое опасение суперинтендант финансов.
        - До моего следующего визита к королю вряд ли. После, возможно. Но я во избежание всякой неожиданности буду крайне осторожным, чего и вам желаю.
        - Непременно учту. Однако вернемся к моему разговору с двойником. Я попросил его рассказать свою историю жизни.
         - И кого он может использовать для этой деликатной миссии?
        - Того же лейтенанта своей мушкетерской роты, д;Артаньяна. Он, кажется, ваш приятель. Его вы вряд ли можете заподозрить. Приятели могут быть очень опасны. Тем более этот шевалье так предан королю. Здесь кроется тоже какая-то тайна.
        - Мы с шевалье в некотором роде больше, чем приятели, если не друзья, -- озабоченно ответил Франсуа д Ларошфуко, машинально помотав головой в знак несогласия, но затем крепко задумался.   
        - Не будьте так наивны, герцог. Предают даже близкие. Возьмите нашего короля. Чем, как не предательством, является его отношение к родному брату, к собственному близнецу? Однако вернемся к моему разговору с двойником. Он признался мне, что его единственным другом является одиночество. Правда, до своего помещения за решетку тюрьмы, о нем заботилась милая пара слуг, которые звали друг друга «Жан» и «Жанна». Они и научили его всему, что он знает. Он знает немного языки, счет и умеет читать. Только он не знает, что случилось с Жаном и Жанной, к которым он сильно привязался, что сделали с ними те люди, которые забрали его из дома в провинции и препроводили в тюрьму. И еще, он не знает, зачем его держат в тюрьме? Он не помнит за собой никакого преступления. Это, по меньшей мере, несправедливо.
        - В самом деле. Где это случилось?
        - И я задал этот вопрос, но он так и не смог ответить, путаясь в географии.
        - Я сейчас вспомнил как давным-давно, уже не знаю, когда, д;Артаньян, весьма встревоженный, туманно заметил, проговорившись, что у него есть одно дело в провинции, от которого зависит судьба королевства. Но я в то время не придал его обмолвке большого значения.
        - Вполне может быть, что это то дело, которое стало нашим личным делом. Недаром я уже предупредил вас, что шевалье д;Артаньян может стать у нас на пути.
        - Может быть, как раз поэтому Шарль сможет стать нашим союзником. Все может быть. Вдруг, в тот раз, он беспокоился не о короле, а о его несчастном брате-близнеце. И потом, не является ли ваш Филипп простым двойником короля?
       - Нет, не является, потому то он точная копия короля, как его отражение в зеркале.
        - Зеркала тоже, знаете, маркиз, бывают кривыми.
        - Как и люди, двуличными. Но нам незачем быть не искренними друг перед другом. 
        - Очень на это надеюсь, - согласился с ним герцог, правда, без особого энтузиазма. – Вы пока не посвящали двойника в свои двусмысленные планы?
        - Естественно, нет. Он совсем не готов к этой роли.
        - Но тогда, как его можно использовать?
        - Я надеюсь, что король, как мы и договаривались, пожалует со всем двором ко мне в гости в этот замок через месяц.
        - Вы думаете, что можно обучить невежду за месяц быть королем? Я, например, очень сомневаюсь.
        - Но это брат короля, его близнец. И в нем долен сказать свое слово голос царственной крови.
        - Дорогой маркиз вы сами прекрасно знаете, что королем делает человека не голос крови, а воспитание, внушение свитой ему с детства, с пеленок желания считать себя королем. В этом смысл оговорки, что «свита делает короля». Общественное мнение, искусно подогретое умными и знающими, просвещенными людьми, совершает чудеса, превращается в мощную материальную силу. Вот он и думает, что хочет быть королем. Как можно внушить такое желание тому, кто всеми забыт? Единственно, что можно делать в таком случае, так это разжечь в нем желание обиды на близких, бросивших его на произвол судьбы. Но способен ли он так обидеться, чтобы начать решительно, но осмотрительно действовать.
        - Значит, вы предлагаете настроить Филиппа отомстить королю? - было заметно как слова Ларошфуко заставили маркиза призадуматься.
        - Все может быть в таких таинственных, запутанных делах. У нас нет достаточного времени на перебор и проверку всех возможных вариантов образа действий. Следует уже выбрать один из них как наиболее предпочтительный. Но это можно сделать здесь, а не в Бастилии. Нужно еще один раз сделать визит к любезному маркизу де Безмо и там, не знаю каким образом, подменить принца… двойника короля, - рассуждал герцог, как если бы был один. – Да, я вот о чем подумал: мой слуга Пьер немного похож на короля. Что если им подменить двойника в Бастилии? - предложил он маркизу.
        - Да, это непременно надо сделать. Если ваш человек подойдет, то одной проблемой будет меньше. И обязательно следует отправиться в Бастилию до того момента, как вы пойдете к королю. Но под каким предлогом? Я недавно уже был там по делам службы. У вас есть какие-нибудь предложения?
        - Не знаю-не знаю. Мне ничего не приходит в голову. Может быть, заявиться к коменданту Бастилии под предлогом заботы о его бедном столе, который он делит со своими пленниками благодаря вашей скупости в качестве суперинтенданта финансов королевства?         
        - Вы думаете? Это слабый повод, чтобы вновь оказаться там. Кстати, вы не нашли ничего лучше, как уколоть меня, назвав меня скупым финансистом. Тем более так думает, вероятно, и комендант Бастилии.
        - Вот видите! Теперь понимаете, почему король не может вам простить роскошного замка Во ле Виконт, в который вы решились пригласить его, чтобы он воочию удостоверился в том, что вы богаче самого короля, чьими финансами распоряжаетесь. Де ваша пресловутая осторожность?
        - Знаете, герцог, мы живем один раз. И почему я должен отказывать себе в удовольствии быть роскошным человеком, если для этого есть возможность? Однако оставим это. Вернемся к нашему делу. Повернем его так, что вы, как мой верный и точный помощник в счете, обнаружили недостачу в финансировании содержания Бастилии и я готов вернуть ему необходимые средства, чтобы восстановить допущенную несправедливость. Но мы никому не скажем об этом по понятным причинам. Но и он со своей стороны должен обещать держать свой язык под замком, что ему привычно сделать, как коменданту Бастилии, и по своему усмотрению распорядиться указанным средствами.
        - Вы думаете он на это согласится?
        - Кто откажется от своего барыша?
        - Вот какой вы, оказывается, щедрый человек! В казне королевства есть свободные деньги?
        - В ней не свободных средств. Это вам придется раскошелиться, как не менее богатому пайщику нашего совместного коммерческого предприятия.
        - Я беру свои слова обратно. Виконт, вы - щедрый человек, но за чужой счет.
        - Приятно это слышать.
        На этом они закончили свою опасную беседу, договорившись, что завтра отправятся втроем в Бастилию.

Глава двенадцатая. Встреча с двойником короля
         На следующий день суперинтендант финансов Николя Фуке и Франсуа VI герцог де Ларошфуко с его доверенным человеком Пьером пожаловали к коменданту Бастилии. Фуке представил герцога маркизу де Безмо в качестве доверенного лица короля, который отвечает за прием последнего в замке Во ле Виконт. По настоянию герцога виконт нашел возможным вернуть коменданту удержанные средства на содержание осужденных в Бастилии, которые в противном случае пошли бы на празднества в Во ле Виконт.
        Герцог заверил де Безмо в том, что король придает важное значение безопасности королевства, на страже которого стоит такой верный слуга, как виконт, защищая его от преступников. Безмо не стал разбираться в сложных хитросплетениях финансовой политики королевства, будучи обрадованным тем, что ему лично перепадет немало средств, отпущенных на узников его тюрьмы. Фуке только предупредил коменданта, чтобы тот, не дай бог, н проговорился об их визите, ибо король не хочет никакой огласки. Не то, чего доброго, подданные подумают, что король излишне беспокоится о своей безопасности. Это государственная тайна. Комендант обещал держать свой язык под замком. К тому же он мог занять его более приятным делом: роскошным обедом, сдобренным не одной пинтой дорогого вина из личных запасов гостей.
        После обильных возлияний Фуке упросил уже осоловевшего коменданта показать и герцогу таинственного узника. Тот позвал прежнего пожилого тюремщика и велел ему проводить доверенное лицо короля в башню к узнику. Он сам, было, кинулся сопроводить того, но Фуке стал уговаривать не бросать его в одиночестве, и комендант, махнув рукой, присел на свое место, больше не в силах встать, чтобы продолжить начатое бургундское вино. В дороге герцог поблагодарил тюремщика за услугу отвести его к узнику и дал ему двойной луидор, спросив, как его зовут.
        - Зовите меня Жилем, ваша светлость.
        - Ты не глупый малый, Жиль. И должен понимать, что я все понимаю и могу войти в положение человека, который умеет держать язык за зубами.
        - Ваша правда, мой господин.
        - Вот возьми еще. Они тебе пригодятся за молчание, - сказал герцог и дал ему еще восемь пистолей.
        - Вы так щедры, ваша светлость. Я добро помню и умею держать язык за зубами.
        - Чтобы мы делали бы, когда не было бы таких понятливых людей, как ты, Жиль. Были бы без рук.
        - Помилуй меня бог, ваша милость. Да не оскудеет рука дающего милость, - сказал тюремщик, открывая дверь в камеру двойника короля. – Подождите ваша светлость, здесь есть еще вторая дверь.   
        - Ты знаешь меня?
        - Знаю, вы принц де Марсильяк. Давным-давно я служил у вас садовником.
        - То-то я смотрю на тебя и думаю, где я видел тебя. Это хорошо, что мы знаем друг друга. Я помогаю людям, которые преданы мне.
        - Я к вашим услугам, принц.
        - Хорошо, очень хорошо, садовник Жиль. Ты можешь мне еще понадобиться.
        - Располагайте мной, ваша светлость.
        - Сейчас оставь меня. Я посмотрю, как живет твой узник и потом позову тебя.
        - Как изволите ваша светлость, - сказал тюремщик и открыл внутреннюю дверь в камеру, где находился близнец Луи XIV.
        - Да, я совсем забыл своего слугу Пьера. Приведи его сюда. Он обслуживает гостя коменданта. Хорошо?
        - Слушаюсь.
        Герцог вошел в камеру и плотно закрыл за собой дверь. Был ранний вечер и он ясно видел, куда попал. Он оказался там, где когда-то уже был. Странно было подумать об этом, как о случившемся когда-то, ибо это «когда-то» опять повторилось в то же самое время. Вот тот же самый узник с бархатной маской на лице, вставший, как и тогда, перед ним. Но теперь он не будет ходить вокруг и около, а честно скажет все, что думает о нем, каким он есть и каким станет позже.
        - Ваше высочество, рад видеть вас.
        - Сударь, я не знаю вас. Вы меня точно с кем-то перепутали. Я никакое не высочество, а только несчастный узник. Тем не менее, здравствуйте. 
        - Да, сейчас вы узник. Но выйдя отсюда с моей помощью вы можете стать королем. Хотите верьте, хотите нет, но вы брат-близнец нынешнего короля, Людовика XIV. Именно по этой причине, из боязни за собственную жизнь и власть Людовик, мой король, держит вас как своего брата-двойника в камере в маске, чтобы никто не знал о вашем существовании. Так в безвестности вы и умрете в этих четырех стенах. Вы хотите этого?
        - Конечно, нет. Но что я могу сделать?
        - Без нас, - меня и моих помощников, - ничего. Но с нами вы завоюете все. Согласны со мной?
        - Это так неожиданно для меня, - ответил в нерешительности Филипп. – Я смотрю на вас и мне кажется, что прежде мы встречались с вами.
         - Возможно. Об этом мы поговорим позже. Сейчас нам необходимо вызволить вас из Бастилии, подменив моим человеком. Он сейчас явиться.
        - Но кто добровольно согласиться сесть в тюрьму?
        - Есть такой человек. Это мой человек. Только будете ли вы благодарны нам за это?
        - Как можно это забыть?
        - Просто. Только мало выйти из Бастилии. В нее легко угодить обратно. Это трудно будет сделать только в одном случае – в случае взаимного обмена вас на короля.
        - Но разве он согласится?
         - Конечно, нет. Без насилия в этом случае не обойтись. Что я предлагаю вам? Бороться за свою жизнь. Разве это жизнь - в клетке? Вы находитесь на обочине жизни и будите там находиться, если не воспользуетесь шансом бороться за себя, который мы предоставляем вам. Я готов признаться вам в том, что действую не бескорыстно: просто у мен нет другого выхода. Нынешний король намеревается расправиться со мной, как и с другим человеком, Николя Фуке, который обворовал его. Ваш подлый брат не может смириться с тем, что в его королевстве есть люди, такие же богатые, как он. Поэтому следом за суперинтендантом его финансов он расправится и со мной: посадит меня, как и вас, в Бастилию или, это проще сделать, убьет меня, подослав наемных убийц, как он сделал, убрав ненужных свидетелей в лице тех людей, которые прежде заботились о вас.
        - Теперь я вспомнил вас. Вы приезжали к нам накануне моего похищения.
        - Я приезжал предупредить ваших воспитателей об этом. Но они не поверили мне и тем самым погубили себя и вас.
        - Знать, такова их и моя судьба.
        - Теперь ваша судьба находится в ваших руках. Решайтесь, ваше высочество стать нашим величеством. У вас не другого выбора: находится до смерти в качестве узника за решеткой или быть королем на свободе.
        - Но что меня ждет, если ваш затея не удастся?
        - Вы ничего не потеряете, - будете и дальше гнить за стенами Бастилии, только с еще большими ограничениями. Но куда больше, чем вы и теперь имеете. Видите, я честен с вами. Итак, каким будет ваше решение? – спросил герцог Филиппа, уже сомневаясь в решительности принца.
        - Если у меня нет другого выбора, то я выбираю свободу.
        - Я и не ожидал ничего другого от такого человека, как вы.
        - Я обещаю вам, сударь, если наше дело выгорит, быть благодарным вам.
        - Благодарю вас, ваше величество. Теперь вы мой король. И не важно, что вас будут называть Людовиком, а не Филиппом. Вас прежде мало кто называл этим именем. Ныне же здесь, в Бастилии, вы только безымянный узник.
        - Но как я смогу быть королем?  - спросил Филипп в нерешительности своего собеседника. - Ведь я ничего не знаю.
        - Знаю я, ваш новый учитель. И потом этому не трудно научиться. К тому же у вас есть природные, врожденные задатки быть королем. Я надеюсь, ваше царствование будет более справедливым, чем царствование вашего предшественника, потому что вы узнали на своем личном примере, что значит потерпеть несправедливость. Или я ошибаюсь?
        - Я думаю, вы ошибаетесь. Надеюсь, что я научусь у вас благодарности.
        - Вот и хорошо, - сказал герцог.
        - И кого мне благодарить за свое освобождение? Сударь, как ваше имя?
        - Меня зовут Франсуа де Ларошфуко.
        - Я запомню на всю жизнь ваше имя.
        - Мой первый урок, ваше величество, будет таким: помните только хорошее, иначе, вам будет неспокойно на душе, - сказал Ларошфуко, пронзив Филиппа своим испытующим взглядом.
         - Я выучил ваш первый урок, - ответил близнец короля, выдержав взгляд герцога.   
         - Насколько правильно вы выучили его может показать только время. Будем надеяться, ибо ничего другого у меня нет.
        Как только он сказал это, в дверь постучали. Ларошфуко открыл ее и впусти в камеру своего слугу. Как они договорились заранее, Пьер обменялся с узником одеждой, а тот надел маску, и, о чудо, стал точь-в-точь походить на прежнего узника. 
        - Смотри, Пьер, веди себя так, как мы договорились. Я скоро вызволю тебя отсюда. Вы согласны с этим, ваше величество?
        - Разумеется. Быть другого не может.
        - Теперь, я слышу и вижу, кто действительный король. Верно, Пьер?
        - Точно так.
        - Отлично, - сказал герцог и вышел вместе с узником из камеры. Стражник закрыл за ними двери в камеру, в которой теперь сидел Пьер и гадал, правильно ли он поступил, согласившись на столь рискованный поступок. Но отступать от заданного было уже поздно.
        Когда они вошли в кабинет коменданта, то Безмо, уже слегка пришедший в чувство от выпитого, заметил, что слуга герцога выглядит чересчур бледным.
        - В этом нет ничего удивительного, любезный комендант, и особы более высокого звания, теряли присутствие духа в вашем владении. Но только вы способны владеть собой в столь мрачном месте, - нашелся, что сказать Фуке, быстро взглянув на нечастного узника и поддержав его своим твердым взглядом.
        Суперинтендант и герцог пожелали всего хорошего коменданту Бастилии и, сопровождаемые мнимым слугой, удались восвояси.
        Только когда они оказались в карете Фуке, Филипп, испустив слабый стон, вздохнул более свободно.
        - Только теперь вы, ваше величество. вышли на свободу, - заметил, пристально взглянув в глаза герцога де Ларошфуко.
        - Дорогой виконт, отныне его величество в курсе наших планов. Будем действовать строго по плану?
        - Вы согласны ваше величество?
        - Я разве могу не согласиться? – спросил Филипп неожиданно, возможно, и для самого себя. 
        Суперинтендант и герцог удивленно переглянулись.
        - Конечно можете. Но есть большая вероятность, что в таком случае мы скоро все окажемся в Бастилии, откуда мы с таким трудом вас вызволили.
        - Ладно. Вы знаете лучше меня, что нужно делать.
        - Нам следует подготовить вас к царствованию. Пока я буду заниматься вашим соперником, отвлекая его внимание, вашим обучением займется, как мы уже договорились, герцог де Ларошфуко. Вы согласны?
        - Да.
        - Отлично. Я верю в успех нашего многообещающего всем нам предприятия.
        Когда Фуке уже уехал, а они прошли в отведенные для Филиппа комнаты дворца Ларошфуко в Париже, он задал герцогу вопрос: «Вы уверены в успехе заговора, в котором я принимаю ведомое участие»?
        - Я уверен только в себе. Буду откровенен с вами. Вы еще не самостоятельны. Поэтому нуждаетесь в моей помощи. Но когда вы окрепнете, то уже вы, а не только нынешний король будете представлять угрозу, как для меня, так и для суперинтенданта.  Но до поры, до времени слабым звеном заговора является Фуке.
        - Почему он, а не вы?
        - Потому что больше всего времени он будет проводить с королем, тогда, как я, с вами, занимаясь вашей подготовкой к будущему царствованию. 
        - Вы боитесь, что он проговорится королю?
        - Я опасаюсь, что он может пойти на попятный и выдать нас королю в обмен на личную безопасность, которого король может пообещать ему, чтобы потом вероломно нарушить свое слово.
        - Зачем?
        - Затем, что невыгодно оставлять на свободе потенциальный источник угрозы. В таких случаях говорят: «Он слишком много знал». К тому же, тот, кто один раз предал и обворовал, предаст и обворует многократно. Наш король хитер.
        - Но я наивен и никого не предам, - убежденно сказал Филипп.
        - Кто знает. Вам легко так говорить в вашем нынешнем несчастном положении. Положение обязывает. Когда вы станете королем, то скоро научитесь обманывать интриговать и предавать. Это входит в круг обязанностей короля. Иначе вам никогда не быть королем.
        - Но я не хочу быть таким королем.
        - Увы, Филипп. У вас просто нет другого выхода, как быть королем Франции или узником Бастилии. Что делать? Я, например, не хочу быть смертным. Но что делать? Наши чувства умирают, как и мы сами. Что же остается? Смысл, который хранится вечным разумом. Я думаю, следует быть готовым к неизбежному. Нет, не торопиться, но и не задерживаться здесь надолго. К тому же я уже прожил несколько жизней. Вам же предстоит прожить новую жизнь. Единственно, что я вам пожелаю в этой новой жизни быть благодарным тем, кто вам помог. Конечно, я понимаю, что это желание окажется благим пожеланием и только.
        - Но почему?
       - Да, потому, что в вас, несмотря на пережитые страдания, когда вы окажетесь на своем месте, заговорит голос крови вашей семьи.
        Позже, разместив высокого гостя в его покоях, Франсуа предался тяжелым думам о будущем многообещающем предприятии. Принц был весь в раздумьях. Казалось бы, он знал наперед все, что случится. Случится то случится, но что именно? Вот в чем был вопрос. На кого он поставит в этот раз: на Филиппа или Людовика? Это была не игра, а жизнь, или игра с возможным трагическим исходом, как в одном, так и в другом случае. Его в данном случае волновала не судьба короля, одержимого комплексом полноценности, или его брата-близнеца, страдавшего от комплекса неполноценности, а, естественно, только личная судьба. И в самом деле, один стоил другого. Еще меньше его трогала судьба вельможного казнокрада.

Глава тринадцатая. Накануне
        События минувшего дня не дали принцу благополучно заснуть, и он, чтобы отвлечься от тревоги, тяжелым грузом лежащей на сердце, решил полистать свой дневник, недавно вновь начатый в память прежнему дневнику, который он оставил в Бастилии накануне мучительной казни.
        7 августа 1661 г. Сегодня я не мог сдержать своих чувств в присутствии ее высочества, как ни старался их не показывать ей лично. Я упал ей в ноги и стал молить о прощении, что люблю ее больше жизни и не могу быть рядом с ней, и не касаться, не трогать, не ласкать ее. Обхватив ее за колени, я ощутил неземное блаженство, как если бы лобызал саму богиню любви. Мой любовный жар передался ей, и она задрожала от страсти в моих нежных объятиях. Но в этот раз непоправимое не случилось, - нам помешал несносный граф де Гиш.
        Когда принцесса покинула нас, граф тут же, не раздумывая, отчаянным жестом бросил мне в лицо белоснежную перчатку со следами крови на пальцах от того, что неосторожно хватался за граненный клинок и срывающимся от гнева голосом вызвал меня на дуэль на шпагах. Граф был так жалок от любовной лихорадки, что я пожалел его, а заодно и самого себя. Не зря я так расчувствовался, что оказался в миг блаженства на самом краю пропасти. Своим секундантом граф объявил шевалье де Лоррена, дурно влиявшего на его высочество. Я же назвал своим секундантом шевалье д;Артаньяна, моего боевого товарища.
        Дуэль состоялась в сосновом саду в королевском дворце в Фонтенбло. Мы обменялись ударами, и я зацепил своей шпагой графа за бедро. У него пошла кровь, и он был уже не в состоянии продолжать поединок. Я выразил сожаление, что причинил ему боль. Граф был не в духе и пробормотал что-то невразумительное себе под нос. Мне ничего не оставалось делать, как пожать плечами, раскланяться с шевалье и удалиться восвояси со своим приятелем Шарлем. Сердце мое было занято любовью к Мадам, но в олове я прокручивал план подмены Людовика Филипом. Для этого я осторожно завел разговор с д;Артаньяном о том, не помнил ли он все обстоятельства рождения ныне царствующего короля.
        Шарль сильно удивился, что меня волнуют события многолетней давности.
        - Что в этом рождении такого особенного, раз ты вспомнил о нем? – спросил меня командир роты мушкетеров, пытаясь скрыть свою необъяснимую тревогу.
         «Резонно, - подумал я, - что он некоторым образом причастен к этому рождению. Уж не он ли является истинным виновником появления на свет будущего короля»? 
        Не потому ли он причастен к похищению Филиппа и его помещению в тюрьму по тайному и личному поручению Людовика? Если это так, то он представляет для меня настоящую угрозу, намного более сильную, чем граф де Гиш. Если граф угрожает моей любви, то шевалье угрожает уже моей свободе, а, возможно, и самой жизни, сам того еще не помышляя. Но об этом я не только догадываюсь, а и точно знаю. Я предупрежден самим провидение о том, что меня ожидает, как в том, так и в другом случае. Но я должен выбрать: сдать заговорщика Фуке и его несчастного, безвольного и невежественного соучастника или покарать злопамятного, мстительного, жадного и коварного короля. То делать, когда между кандидатами, как близкими родственниками на выбывание нет большой разницы. И тот, и другой будут мне многим обязаны.
        Мне же известно из мысли и опыта чувств, что нет больших врагов среди людей тех, кто нам обязаны. В лучшем случае они избегают нас, тяготясь свое зависимостью, в худшем случае устраняют нас. И все же Филипп предпочтителен, потому что поначалу он будет все еще слаб и прямо нуждаться в моей поддержке. Людовик, напротив, сразу же обретет уверенность в своей безнаказанности, сделав дело чужими, то есть, моими руками. В порядке вещей для королей таскать каштаны из огня чужими руками. Поэтому первым делом он сразу же после раскрытия заговора отправит меня в ссылку. За ссылкой, как правило, последует заключение за государственную измену, потом суд и казнь.
        Лучше было бы самому исчезнуть. Но куда?  В иной мир или в мир будущего. Но я уже попал в мир другого, параллельного измерения. В моем же мире меня ждет очевидная казнь, которую я уже почувствовал на своей шее.
        Принц думал, что путь в мир будущего, иной, чем тот, который он знал наперед, привел его к необходимости заговора против действующего короля, который все равно в ближайшее время не оставит его в покое. Его же подмена в лице Филиппа гарантирует зависимость от принца. Поэтому в этом случае ему обеспечено безопасное существование, если дело о подмене короля близнецом-двойником выгорит. Но он не должен ставить свою жизнь в зависимость от выбора, от решения этого вопроса. Быть своевременным – вот его путь. Он идет своим путем – путем времени – в качестве путешественника во времени. Времена меняются, но он не меняется в мысли, остается верным идее вечности, суть которой в настоящем.
        В принципе, он может рассказать все королю, представив брата брату. Это будет честная политика – политика чести. Но король придерживается противоположной политики – политики бесчестия, лжи, хитрости, интриги. Королевская политика держит невинного брата короля под стражей. Король неминуемо ответит на откровенность принца репрессией уже не только своего брата-двойника, но и его, принца. В результате Филипп вернется на свое прежнее место в Бастилии в компании с ним, с принцем. В лом случае ему не миновать Бастилии, что и случилось в будущем, в котором его засадил туда новый король Филипп, ставший королем под именем своего брата Людовика его же трудами. Такова королевская благодарность. Что же делать, когда выбор того или другого варианта равным образом ведет к гибели? Разумеется, отказаться от выбора, иначе будет не извлечен смысл из урока истории.
        - Но разве я могу так поступить? – вслух спросил принц себя. – Конечно, нет. В таком случае я обречен повторять себя из будущего. Зачем же я такой, какой сейчас?
             
Глава четырнадцатая. После переворота
         Доведя задуманное до конца, - тайную и насильственную смену первого лица королевства, - принц не почувствовал ничего, - ни радости избавления от своего злейшего и коварного врага, угрожавшего ему разорением, заключением и смертью, ни горечи осознания себя вероломным интриганом, который вслед за одним – Людовиком – отправил за решетку другого – Фуке. Именно последнего следовало устранить, чтобы он, как глава заговорщиков, впоследствии не разорил все королевство. Страх смерти вынудил того держать язык за зубами. Сам же принц ушел в тень Филиппа, ставшего его королем, чтобы не поплатиться свободой, как суперинтендант королевской казны, за свое непомерное властолюбие.
        Отойдя от государственных дел, принц выиграл время и уехал от греха подальше в свое поместье в провинции. Так наш герой решил употребить время, свободное от злоключений. Для чего ж ему понадобилось время? Конечно, для жизни в сознании. Пришло, наконец, время для осознания того, как он прежде жил и намеревается жить дальше. Вероятно, это небольшая, временная передышка перед новыми приключениями, которые следовало назвать злоключениями.
       Разумеется, перед ними нужно было набраться сил. Но важнее для него было собраться с духом и понять, кто он такой и зачем существую на белом свете.
        Принц думал о том, кто он такой. Он – человек. Ему не важно было теперь, что он без году неделя, со дня на день, должен был стать герцогом де Ларошфуко. Как это было давно, когда наш герой придавал титулам и придворным привилегиям, вроде той, чтобы сидеть в присутствии короля, преувеличенное значение. Это говорило в нем родовое тщеславие, вельможная спесь, которая досталось ему по наследству. Теперь он выше этого. Нет, так говорит усмиренное тщеславие, пытающееся найти для себя выход в лукавстве. Он не выше себя – он уже другой.
        Вот он принц и что с того? Чем он лучше других? Или король лучше его? Конечно, нет. Не в этом заключается смысл жизни, чтобы быть лучше других. Тогда, может быть, лучше себя? Тоже нет. Следует быть самим собой, хороший ты или плохой. Это ничего. Но у него проблема со временем. Оно не только идет вперед, но и течет назад, совершает странные кульбиты. Возвращаясь в свое время, я не только обретаю уверенность в настоящем, в реальности, но и понимаю свое место и самого себя в нем.
       Вместе с тем я понимаю, что реально, а не в мечтах проживаю в разных временах таким образом, что перехожу из одного времени в другое, точнее говоря, из одной последовательности временных интервалов в другую последовательность. Но потом снова возвращаюсь к предыдущей уже с явным сознанием того, что последует в дальнейшем. Есть ли в этом какая-то логика, предопределено ли это в качестве замысла? Или речь идет о случайной игре времени, беспричинной его комбинации, немотивированном осознанным предложением выпадении шанса снова оказаться в том ж самом времени, чтобы просто его прожить, а не исправить то, что ты натворил в нем прежде, или, может быть, исправить самого себя, средством для чего как раз служит его повторение?
        Уместна ли здесь парадигма взросления времени, его становления как самопознания? Со временем само время становится разумным, сознательным. Оно выбрало меня в качестве агента своего самосознания. Я потому попал снова в свое время, чтобы заново уже с полным сознанием его прожить. Могу ли я хоть что-то изменить в нем? Зачем, если это только материал для моего улучшения. Именно для этого, для смысла, для осмысления того, что уже произошло, я должен использовать время. Таким образом, я, как бы, напоминаю себе в живую то, из чего мне следует извлечь смысл. Для чего? Естественно, для того, чтобы стать лучше, даже если это никем заранее не задумано. Тогда я задумаю это ретроактивно, задним числом.
        Как мне быть своевременным, быть дитем своего времени, идти с ним вровень, в ногу. Я всегда запаздываю, ввиду своей склонности, возможно, к излишнему размышлению. Поэтому время нервничает, суетится, спешит, торопится, совершает невозможные кульбиты, выкидывает немыслимые кунштюки, чтобы привлечь к себе мое запоздалое внимание. В результате я оказываюсь в другом месте времени, попадаю в его петлю, запутываюсь в нем все больше и больше. Я часто попадаю впросак, как какой-то простак. И все же я додумываюсь до сути вещей, до их причин и задумываюсь о том, зачем мне это надо, в чем заключается смысл всех этих немыслимых превращений времени.
        Мне это надо просто для того, чтобы жить. Я не могу жить по привычке, с которой отождествляет себя каждый человек, идентифицирую себя, как «калифа на час», вежливостью которого является точность, быть на месте точь-в-точь, вовремя, здесь и сейчас. Мне важно, желательно быть везде и всегда. Конечно, в полном объеме это невозможно для человека, но кое-что у меня все же получается.
        Тем не менее, несмотря на то, что в повторении оригинальные события навевают скуку, не они сами, как неведомая многим и тем интригующая смена законного короля на его брата-близнеца, но то, что может быть их последствием, вызывает неподдельный интерес.
        Обеспечив на короткое время безопасное существование под крылом власти нового короля, нуждающегося на первых порах в моих советах, как сохранить свое еще хрупкое королевское положение, я предался безмятежным думам. Меня влекли иные миры, в странствование по которым я намеревался отравиться.
        В последнее время я не могу отделаться от того впечатления, которое произвела на меня история про четырех мушкетеров, почему-то названная "Три мушкетера". Об этой истории мне рассказала Юна, когда я был на ее планете Малиндре. Она дала мне книгу, в которой излагается эта занимательная история. Ее написал один мой соотечественник, который жил спустя два столетия после моей кончины. Его звали Александр Дюма. Герои этого мушкетерского романа, если сложить их характеры вместе, составляют характерные черты типичного француза, если на него пристрастно смотреть глазами критика.
         Самый молодой герой по имени д'Артаньян, ставший мушкетером в последнюю очередь, отличается гасконской остротой ума горца, который высоко сидит и далеко видит. Кстати, я хорошо знал его в жизни в качестве лейтенанта королевских мушкетеров. Таким хитроумным он и был в действительности. 
        Но другие персонажи явно выдуманы ради того, чтобы он выгодно смотрелся на станицах книги. К ому же в совокупности они являют удачный пример так называемой «круговой порукой», когда один за всех и все за одного отвечают перед читателем. Люди это называют дружбой, я же преступлением, которое связало их на всю жизнь в отведенное романом время. Что же связало героев «Трех мушкетеров»? Нет, не дуэль, а кровавое групповое преступление - казнь женщины, которая им сильно насолила.
        Кто же явился сообщником д;Артаньяна? Во-первых, персонаж по имени Атос о себе говорит, что для него в качестве анонимного рядового подарок судьбы в качестве чина лейтенанта - это слишком много, но в собственном, лично именном качестве уже графа - это слишком мало. Такое высокое самомнение сразу заслуживает маршальский жезл. Что за непомерное высокомерие?! Даже для французского аристократа оно чрезмерно, глупо. Явно в лице этого персонажа читатели имеют дело, по меньшей мере, если не с сумасшедшим, то с общественно опасным человеком. Он не случайно молчалив, часто пьян и всегда себе на уме, шифруется. Темная личность. Недаром случайно узнав, кем на самом деле является его жена, он тут же топит ее в пруду в своем графском парке. Что за бешенная фанаберия - абсурдная претензия на исключительное право иметь тайну личной жизни! Ну, и что с того, что его жена до замужества была штампованной публичной женщиной? Какой скандал для аристократа. С кем не бывает конфуза, вроде этого! Еще неизвестно, какой скелет Атос хранит в своем шкафу. Это, как минимум, секрет Полишинеля. Налицо его психопатия.
        Третий персонаж, некий Портос, отличается не только гигантским телосложением, но и не меньшим фанфаронством, трубным хвастовством, будучи тем не менее низкого дворянского происхождения. В результате в его лице нельзя не иметь выскочку "из грязи в князи". Если Атос, скрывает свое высокое происхождение, то Портос, напротив, скрывает свое низкое родовое происхождение, компенсирую его личным бахвальством.
        И, наконец, Арамис. Он носит сутану под плащом мушкетера. Это другой случай маскировки, авантюрной подстановки. На то это и авантюрный роман, роман приключений и любовных похождений. В ходе повествования Арамис показывает себя настоящим религиозным лицемером, под стать своему прототипу на сцене, выведенному на нее моим современником Мольером под именем религиозного ханжи Тартюфа. Если у романа Дюма есть продолжение, то этого любвеобильного прелата ждет большое будущее на культовой стезе. Это вылитый иезуит, для достижения цели которого, - управления телами при помощи душ, - все средства хороши.
        Упомянув этих героев, я имею ввиду, что человека характеризует не звание, не место, которое он занимает в социальной иерархии, по ритуалу, а какой он по сути, по характеру человек: ничтожный или великодушный.
        Что за человек уже я сам следовало проверить, поместив себя в условия, необычные и чудесные. Так как эликсир превращения я допил до конца, то в моем распоряжении остались одни чудом меня спасшие сапоги, вроде тех, о которых мне говорил в мою бытность на планете Авенлоя незабвенной памяти Лил, как специалист по тамошним инопланетянам. Как-то он и продемонстрировал мне те чудеса, на которые способны эти необычные, прямо-таки сказочные сапоги. О нашему их можно назвать «семимильными сапогами», а по-ихнему «семипарсековыми сапогами». Один шаг в этих сапогах равнозначен семи парсекам пути. Когда я спросил его о их происхождении, то он ответил, что даже он, специалист по космическим цивилизациям не в курсе. Вот теперь пришло снова проверить их на деле прямо по их назначению. Лил предупреждал меня, что эти сказочные сапоги, принадлежа к категории умных вещей, сами знают, как ходить. Надо только задать им то направление, которое необходимо тебе именно в это время. Я подумал о родине Юны – о Тауроне. И вот теперь я туда именно и отправляюсь, о чем напишу после.               
 
(Продолжение следует)
 
       
               
      
            
 
       
        -