114

Знающие люди подсказали, что в Дубравном есть «бабка», вот Мотя выбрала денёк, оставила детей на Нютку, больше не на кого, и пошла.

По дороге мысли вертелись вокруг горемычной долюшки. Своей, конечно. У других, может, тоже нелегко, а всё не так.

Детей мал мала - куча, как их вырастить, коли одна осталась на всём свете? А им есть-пить надо каждый день, и не по одному разу. Где набраться-то?

Общество, конечно, помогает. Но много ли? Так, чтобы только с голоду не перемёрли.

Мужик, хоть и пьяница был, но... Даже и не поймёшь. Как говорится, с дурнем дурно, без дурня ещё дурней.

Была надежда на девку, когда та пристроилась самому помещику под бок. Это же она её и пристроила. Всё старалась принарядить хорошенько, да барину поперёк дороги поставить. Авось, не пройдёт мимо, хоть глазом зацепится.

А что? Видная девка получилась. Как такой красоте даром пропадать? Вот тот и приглядел. Ох, как обрадовалась она сначала. А чего радоваться? К чужой голове свою не приставишь. Маняшка сразу заерепенилась. Пришлось ещё уговаривать.

Другая бы держалась, как вошь за гребешок. А эта дура, мало того, что всё потеряла, так ещё и дитёнка принести собралась. Корми-пои мать вдобавок и нагулянного.

Конечно, в деревне многие осудили, что выгнала лахудру из хаты.

Хорошо им судить. Сами бы попробовали. Когда близок локоть, да не укусишь. Могла бы вытянуть из барина добра немерено, как другие умеют. А эта вытянула... Уб...ка.

И где тут с такой жизнью здоровье будет?

Привычно пощупала бок. Раньше было ещё терпимо. Так, поноет, поноет, да перестанет. А в последнее время - лихо.

Вот и собралась к знахарке.

«Бабка» подходящая и в своей деревне была. Но в своей - это не то. Потрудиться надо, пешком в другую сходить. Да и потом, не зря же до их Дубравного слух про Сычиху дошёл, может, лучше понимает.

Чужая лекарка встретила не слишком радушно, но и гнать не стала.

- Заходь, - сама скосила глаз на узелок.

Вот Мотя и выложила небогатые гостинцы на стол, да свою беду про болящий бок рассказала.

- Это, бабонька, тебе «сделали».

- Кто? - перепугано спросила Мотя.

- А ты сама подумай, - не стала знахарка себя утруждать. Но всё же дала подсказку. - Может, от кого угощение принимала?

Мотя задумалась.

- Соседка! - осенило. - Давала мне всё со своего огорода. И в прошлом году, и в этом.

- Вот. Так-то, моя милая.

- А за что ж она?

- Завидует, - Сычиха не сомневалась.

- Завидует? - Мотя вновь задумалась. - Так у них же только одна дочка! - стала проясняться причина зависти. - Да и та пропала. А у меня мал мала. То-то они с моими детьми такие ласковые, соседи эти. Раньше с Маняшкой всё балаболили. А теперь Нютку приваживают. А Силантий меньшого сыночка всё от себя не отпускает, то игрушки ему строгает, то ещё что. - Мотя покачала горестно головой, потом продолжила свои рассуждения: - А чего, ежели спросить, вы чужих детей приваживаете? Вы своих народите.

Замолчала, удручённая. Потом вскинула взгляд на знахарку:

- Что ж теперь делать?

Сычиха вновь скользнула глазами по скудной подачке, сдержала зевоту. Нынче всю ночь бабы шли со своими бедами, не дали толком поспать.

- А что делать? Дам тебе травку, ты завари её да пошепчи... Я научу, как. Оно и станет легче.

«Это ж надо! - удивлённо мотала головой Мотя по дороге домой. - Всё, как на духу выложила. И взаправду - знающая. Но кто бы мог подумать! Вот так соседушки! Вот так Матрёна! Вот так Силантий! Хотя, Силантий вряд ли. Эта Матрёна позавидовала мне… за ребяток»


- Дитёнок отошёл. Болезнь его твоя выгнала.

И то, что Маняша в этот момент почувствовала облегчение, в следующий тяжким грузом легло на совесть.

Ребёнок. Маленький. Беззащитный. Никому в этом мире не нужный. Ни отцу, ни бабке. И она, мать родная, обрадовалась, что его не будет. А его и не будет. Так и не увидел этот свет, не улыбнулся матери. И мать не обогрела его.

Маняша повернулась к стенке и горько-горько зарыдала от жалости к своему несчастному младенцу.