С любовью

«Когда с руки стал спадать браслет, она поняла, что это - конец. Дышать теперь - и уже довольно давно - приходилось реже. Булькающие звуки и спазмы пугали так, что хотелось забиться в щель. И никого не видеть, не слышать, не помнить. Микстуры не помогали, припарки накладывали на ноги, чтобы оттягивать кровь. Служанка не успевала менять простыни - жар перемежался с ознобом и пот пробивал насквозь. Шея, бледная грудь и локти покрывались липким отвратительным солёным раствором. Это уходила её жизнь.

Утерев тело влажной, пропитанной душистым настоем салфеткой горничная уходила. Уносила с собой смерть, на какое-то время.

А она переворачивалась с трудом на спину, подымала руку над собой. И глядела на высохшие сухожилия, похудевшие мышцы, истончившиеся силуэты самой себя. И кость, выпирающая чудовищно и несправедливо, в запястье поражала сильнее всего. Когда случаем, от неловкого движения свалился через кисть браслет с рубинами - подарок матери на именины, в году осьмом или девятом. Произошедшее показалось крахом!

В высокое, затенённое шторой окно по-прежнему подсматривало солнце. Ветер врывался в приоткрытую щель - по вечерам и после сна доктор велел проветривать. Приносили завтрак - яйцо, кусочек белого хлеба с маслом, ломтик бри, джем в розеточке, чашка чая. Она обводила взглядом поднос, осязала запахи, представляла вкусы - но казалось, всё это употребит не она. А какая-то чужая женщина, сносно здоровая и «с перспективами».

От еды - любой - тошнило. Раздражал и аромат. Она напрягала волю и, прерываясь на приступы отчаяния, съедала всё. Так велел врач!

Днём даже поднималась - иногда, когда были силы и настроение. И тогда ходила - одна или под руку со служанкой - по комнатам и коридорам. Тут же выступали капельки испарины - на носу, лбу и подмышками. Случалось, припадки кашля одолевали при ходьбе. Взятый темп уже не соответствовал внутреннему притерпевшемуся темпу. И она доставала батистовый платок, кашляла в него. И прятала суетливо в карман халата.

Тёмные багровые пятна испещряли хлопковую тряпицу.

В гостиной в углу притулились старинные часы. В тёмном деревянном корпусе, с позолоченным циферблатом. С боем и канонадным «тиком». Она смеялась.. Били часы не очень громко и довольно мелодично. А тикали так, что весь двор смеётся. «Вся дворня!.» - хотелось сказать. Но дворни не было - только двор и остался.

Сервиз, на котором подавали еду, был привезённым. Как его сумели погрузить и сохранить в пути - Бог весть! Но беря в пальцы ручку чашки тончайшего фарфора, она вспоминала дом, парк усадьбы, пруды в глубине парка.. И всю свою прошлую жизнь.

Хотелось ли ей, чтоб чахотка унялась? И наступило выздоровление, или хотя бы ремиссия? Нет, ей нечего было делать здесь. А её «там» исчезло без следа. Она знала - ей читали местные газеты - что «господа из России» стреляются. Она их понимала - «господ». И не обладая достаточным мужеством для стрельбы, просто тихо умирала на чужбине.

Жалко было единственное - супруг останется один. Совсем..»