ЯМА

               
                Я М А


      Шершневу Борису дом достался в наследство от матери. Дом, как дом, ныне такие дома на два хозяина называют коттеджами. В них центральное отопление, ванная и санузел. Квадратные метры невелики, но всё, как говорится, чин чинарём для проживания… даже участок в три сотки имеется под картофель и всякую зеленую мелочь. А окна пластиковые по велению времени и крыша оцинкованная…
     Получила эту недвижимость его мамаша Зоя Никитична в совхозе «Красная заря» за добросовестный труд, как передовица молочной фермы. Руки у неё от работы до колен были вытянуты от бидонов и фляг, так что сельчане её издалека узнавали по фигуре, правда ночами при лунном свете это выглядело весьма жутковато, но все знали – это Зоя Никитична идёт на утреннюю дойку.
     Получила она этот коттедж с одним легким недоразумением -  во дворе находилась выгребная яма для слива нечистот… Яма, она,  конечно в подобных случаях имеет повсеместное значение при  строительстве такого жилья с удобствами, но дело в том, что эта яма была одна на четыре хозяина… и находилась она именно во дворе передовицы Зои Никитичны.
     Яма эта, как всем понятно, не просто яма, а периодически заполняемое жижей пространство с весьма неприятным душком, и за уровнем коей нужно постоянно следить, дабы содержимое не выплеснулось наружу и не разлилось по всем трём соткам уважаемой Зои Никитичны. Но это, по тем временам казалось не такой уж проблемой, тем более вывоз нечистот был бесплатным по первому же звонку. Жили тогда дружно, соседи без приглашения захаживали друг к другу, да и двор в зимнее время для заезда ассенизаторской машины запросто могли дружно почистить. Но подкрались многообещающие светлые времена после великой Перестройки…
      Времена эти так и отпечатались на физиономиях сельчан, где читалось одно лишь недоразумение: «А на фига это было нужно?»… Молочной фермы не стало, поля заросли чертополохом и лебедой, зато можно проявлять свои яркие способности, где от каждого по хамству и стяжательству – стало нормой буржуазного общежития. Замолкли гармошки и петухи в селе, да и сельчане стали всё реже захаживать друг к дружке, узнавая, что подобное запанибратство является дурным тоном в современном социальном обустройстве. Но в общей массе люди не растерялись от таких установок и те, кто нахрапистее и ловчее стали дружить с мамоной, находя в этом явное преимущество перед другими у которых дела шли не так бойко…
    По селу стали бродить какой-то бонус и кешбэк, правда, больше в разговорах, а так в глаза их никто не видел. Люди погрязли в кредитах, садясь на иностранное подержанное авто, и поедая химию в продуктовых точках, где названия лавок дразнили и пугали: «Сытый папа», «Бегемот», «Шик, блеск –тру-ля-ля»…
     Не увидела многого Зоя Никитична – почила в бозе от времени и трудов праведных. Не дождалась она своего единственного сына Бореньку из города, чтобы он покоил её старость, подавая кружку воды немощной старухе.
     Когда Шершнёв получил такое наследство, то чуть не задохнулся от радости – коттедж, понимаешь, пятьдесят квадратных метров со всеми удобствами!.. Он, конечно же, здесь родился и вырос, но не придавал особого значения этому сельскому быту, тем более какой-то яме…
      Борис был счастлив – он может продать эту недвижимость и прикупить в городе хоть какое-то жильё, тем более он жил с супругой  много лет на съемной квартире, никак не обзаведясь детьми по этой же причине, а тут - наследство!.. Долго он бродил по усадьбе, поправляя всё, что можно поправить да всё принюхивался… Он как-то выпустил из вида сливную яму, и её назначение… она ведь и должна попахивать…
     Борис открыл люк – яма была полна и практически была готова к тому, чтобы выплеснуться наружу… И тут Шершнёв вспомнил, что прежде чем откачать её содержимое, нужно собрать деньги с трёх хозяев и с себя в том числе, за вывоз скопившейся жижи. Вся финансовая картина тут же предстала перед его нерадостным воображением…  Соседи его с обеих сторон, были весьма зажиточными людьми, надстроившими второй этаж, что воспринималось не очень-то приятно для Шершнёва, потому как его половина коттеджа казалась несколько пришибленной с виду среди этих надстроек, тем более нечистоты идут от них в его яму…
     Супруга Шершнёва Екатерина Михайловна, дебелая и языкатая баба, сразу возмутилась и перессорилась по этому поводу со всеми тремя хозяевами, чьи вонючие трубы имели свойство иметь направление к её яме в её же дворе… а поскольку сам Шершнёв больше отмалчивался с ними, то она пилила его въедливо и убедительно:
     - Боря, да что же это получается? Мы должны на равных скидываться на машину с ними!.. Во-первых, - не унималась баба,  - у соседей слева, каких их там – Забодаевых, четыре рыла проживают, да ещё и внуки наезды делают… у соседей справа – Дерюгиных вообще родственники не вылазиют , а Жерницкие?!.. ты видел какие к ним крутые тачки подъезжают? Кричат! Веселятся ночами и того, соответственно – гадят по-крупному, Боренька!
      Обошлось как-то на первое время спокойно: раза два скидывались дружно, без особых претензий соседи Шершнева, но потом стали артачиться, подсчитывать, кто сколько должен вносить, потому как заметили, что и у Шершнёвых бывают иногда родственники… короче слежка стала тотальной – кто, когда сколько и к кому… и всё от неусыпной слежки Екатерины Михайловны. Но в конце-концов Борису это всё надоело и он, переругавшись с супругой, отправил её обратно в город.
      Продажа недвижимости не имела успеха, потому как этот коттедж все знали, как говорится, от и до…  Вскоре Борис стал немного снижать цену, но покупателей не прибавлялось. В последний раз приезжал один художник с козлиной бородкой, высматривая недорогое жильё под дачу и мастерскую, но когда побродил по территории и, расспросив про яму, расстроился…
      - Попахивает сильно, - сказал, – тем более на четыре хозяина.
      Борис не находил себе места. Он недоумевал: как же так!.. Почему матери, передовице хозяйства, дали такое жильё? И похоже оно было единственным такого плана на всё село… Получается, чтобы жить в этом доме, нужно постоянно заглядывать в эту проклятую яму, отслеживая поступление не только своего дерьма, но и соседского…  тем более предоставляя свой двор для заезда вонючей машины, страшно рычащей при отсосе жижы, после чего нужно опять хорошо закрыть яму листами железа и шифера!..
      Полгода прошло… дом никто не покупал… Борис уехал в город, оставив на честь и совесть соседей эту треклятую яму, припугнув судом, если те не вовремя будут выкачивать «добро»…
       Всю зиму никто не звонил по поводу покупки. Не звонили и весной… Шершнёв понял: дело никудышное и опять снизил цену… Улица, на которой стоял его коттедж, была асфальтирована и хорошо отапливаема, что было неплохим показателем при продаже, но вот эта яма…
       Летом он вновь приехал в родные пенаты и с грустью бродил по знакомым с детства трём соткам. У ямы росла кустистая сирень, видно ещё мать посадила, чтобы отчасти прикрыть наличие ямы, да и перебить зловоние хотя бы на время цветения сирени. Борис понимал – неприятный запах он таковым не покажется, если бы эта яма принадлежала только ему одному, а не всем. Но такова психика человека – своё, оно есть своё – оно даже пахнет лучше…
     Ночами он плохо спал, выходил во двор покурить, но всякий раз его взор останавливался на яме, которая  была общей, как при ожидаемом коммунизме, и в то же время как бы и его собственностью… «Парадокс!» - стучало ему в голову…
    Борис, в душе возненавидел капитализм вместе с коммунизмом, хотя при прошлой жизни он увереннее себя чувствовал… Ну, не умел он быть хитрым и изворотливым – лохами таких называют теперь. Он нервно курил и вспоминал бесконечные очереди за продуктами питания при советской власти, сравнивая с бесстыдными махинациями нынешних реалий, и приходил к выводу – всё суета сует, как говорил один мудрец, надо просто жить и принимать всё как должное… но он не смог…
      Его не видели около года после последнего посещения этого коттеджа… Цену он больше не снижал – это было бы обыкновенным преступлением против его матери за её тяжкий труд. Говорят его видели как-то на могиле Зои Никитичны поздно вечером… а может это был и не он… Жизнь протекала всё так же, ничего не обещая людям, лишь требуя от них большего напряжения в осмыслении текущих моментов бытия. Всё так же занимались непонятными делами  Дерюгины, Забодаевы, Жирницкие, наполняя своё существование новыми смыслами в виде новых пустых песен и новых автомобилей… всё так же наполнялась яма человеческими отходами, но до поры…
      
      … Взрыв был чудовищной силы!.. Теперь нет ни той ямы, ни тех жильцов…  Говорят эпицентром взрыва была сама яма… Кто это сделал так и не нашли, как и самого Бориса Шершнева – даже Екатерина Михайловна не знает куда он исчез, да и вообще не припомнит, была ли она замужем за ним.