Ирония судьбы. Продолжение несколько дней из жизни

Ирония судьбы. Продолжение
(несколько дней из жизни Лукашиных)

От автора

За что мы любим «Иронию судьбы», почему смотрим фильм так часто? Во-первых, за такой положительный, справедливый финал. Ну, не хотел Лукашин оставаться на Новый год с Галей, хоть она молодая и красивая, и делать ей предложение! Не желала Надя быть женой ревнивца Ипполита. В итоге сошлись, абсолютно случайно, две во многом схожие судьбы, нашли волшебным образом друг друга в ленинградской «двушке». Рязанов оставляет зрителю домысливать дальнейший ход событий, и это тоже замечательно. Потому что, если бы нам в подробностях разжевали то, что дальше будет с героями, это снизило бы эффект финала.

А зрители тем не менее год за годом думали и домысливали. И втайне от самих себя ждали продолжения. И его сняли. Однако, вопреки многим ожиданиям, получилось оно грустным, прежде всего для Лукашина и Нади. Особенно пронзительна сцена, где постаревший Женя выходит из лифта на ту же самую лестничную площадку, где развивались главные события тех давних лет. Но не в площадке, конечно, дело. У Лукашина есть взрослый сын (от Гали?). У Нади – дочь от Ипполита. Интрига фильма раскручивается вокруг этого, и носит она налёт великой грусти...

А всё потому, что, вопреки нашим ожиданиям, Женя и Надя так и не связали свои судьбы вместе. Но почему? Получается, Лукашин по настоянию мамы попросил прощения у Гали, и они создали свою семью? Судя по настроению Лукашина в продолжении «Иронии», брак его не особо радует. Как и Надю Шевелёву – брак с Ипполитом. В общем, как-то грустно всё получилось. Хотели-то все другого.
Хотели, чтобы было близко к их чаяньям и мечтам. Ведь, глядя на первую «Иронию», многие прикладывали те события к жизни своей. Вряд ли много идеальных, созвучных по духу, пар («Но в главном мы были едины всегда» - Ю. Антонов). Кто-то сделал в своё время выбор и живёт всю жизнь (как выясняется позднее) с нелюбимым человеком.

Со мною вот что происходит:
Совсем не та ко мне приходит,
Мне руки на плечи кладёт
И у другой меня крадёт.
А той – скажите, бога ради,
Кому на плечи руки класть?
Та, у которой я украден,
В отместку тоже станет красть...
Е. Евтушенко

Когда есть возможность, я смотрю первую «Иронию» по телевизору. Заново проживаю вместе с героями каждый эпизод, мысленно соглашаюсь с Рязановым. Часто задавал себе вопрос: а как могла бы сложиться жизнь Жени и Нади под общей фамилией? А потом вдруг – р-раз! В голове родился сюжет. И вот что в результате раздумий получилось...


День первый. 1 января 1976 года

–Вы считаете меня легкомысленной? – спросила Надя.

–Поживём, увидим, –пристально взглянув на неё, ответила Мария Дмитриевна, мама Жени Лукашина.

Гости переглянулись. Павлик, в руках у которого грелось шампанское, нетерпеливо произнёс:

–Долго мы ещё будем на них смотреть? Где бокалы?

 
Мария Дмитриевна шагнула в угол комнаты, наклонилась к каким-то картонным коробками стала извлекать наружу хрустальные фужеры.Надя перестала обнимать Женю, быстро поднялась на ноги и стала ей помогать.

Вскоре будто сама собой на столе появилась белая скатерть, за ней – серебряные вилки и ножи, тарелки. Хозяйка квартиры отправилась на кухню за снедью, приготовленной для Жени и Гали, да так и оставшейся нетронутой в новогоднюю ночь. Уже вскоре компания расположилась за накрытым столом. Однако произносить бодрый тост никто пока не решался.

Во второй раз к Мише обратился Саша:

–Ну, что ж ты, самый из нас сообразительный?

–А давайте поднимем наши бокалы за ..., – Михаил внезапно запнулся,наклонился к Павлику и прошептал ему на ухо: – Как её зовут?

Однако шёпот услышали все. И Надя тоже.

–Надей меня зовут, Надей, –подсказала Шевелёва. – Хорошее имя, а главное – редкое.

Все облегченно вздохнули, рассмеялись, и повисшая, было, в комнате напряженность растаяла. Лукашин выглядел самым счастливым на свете, он решил произнести тост:

–Знаете, ребята, я вам так благодарен за то, что вы круто изменили мою жизнь. И что судьба забросила меня в Ленинград. И что в Ленинграде есть точно такая же улица, такой же дом, такая же квартира. Иначе я никогда не был бы счастлив.

–МЫ не были бы счастливы, – поправила Надя.

–Иначе МЫ не были бы счастливы, – согласился Женя.

Все выпили, накинулись на закуски. Миша опять начал оправдываться:

–Ну как я мог перепутать? Я же никогда не пьянею.

Все опять рассмеялись, стали шутить, вечер продолжился в приятной для всех, расслабляющей атмосфере.

Между тем настал момент, когда пришла пора расставаться. Гости поднялись, Саша и Михаил направились в аэропорт провожать Павла, на рейс в Ленинград к его невесте.

За гостями захлопнулась дверь, мама была на кухне. В прихожей Женя и Надя остались одни.

–Тебя ведь не придётся провожать? – спросил с едва уловимой надеждой Лукашин. – Во всяком случае, сегодня?

Надя помолчала, опустив глаза. Затем промолвила:

–Твой вопрос звучит как предложение?

–Да-да, именно так! – радостно воскликнул Евгений. – Как предложение остаться! На сегодня, на завтра. Навсегда!

–А ты не сбежишь в Ленинград? – и они стали обниматься.

Потом Надя помогла Марии Дмитриевне убрать со стола, помыть посуду и вернулась к Жене в комнату. Тот уже заправил постель и успел побриться.

–У тебя какие планы на работу? – спросил он Надю.

–Каникулы. Но в школе всё равно надо присутствовать. Планы, педсоветы...

–А давай, ты позвонишь и отпросишься, а я у себя возьму пару дней за свой счет?

–А давай!

– Ура! А теперь пойдём и немного погуляем.

–А пойдём!

Они направились в прихожую, как вдруг зазвонил телефон. Мария Дмитриевна подняла трубку:

–Алло, слушаю! Да, это квартира Лукашиных. Кто говорит? Ипполит? Какой Ипполит?Ипполит из Ленинграда?

Она в недоумении обернулась на Женю с Надей, но их уже и след простыл. На площадке раздался звук хлопающей дверцы лифта.

–Никого нет дома, – сказала в трубку мама Жени. – Кто это говорит? Как кто? Говорит Москва...


День второй и два других

В окно заглянуло утреннее солнце, и Женя проснулся. В комнате было тихо, и он не сразу понял, какой сегодня день. Нахмурив лоб, стал вспоминать:

–Ба, сегодня ж воскресенье! Ура, на работу не идти.

Он протянул руку к стенке и хотел, было, прикоснуться к Наде, но её рядом не оказалось. Женя откинул одеяло, быстро встал на ноги и подошёл к столу. Там лежала записка. Близко поднеся её к глазам (очки куда-то подевались), стал читать.

«Милый мой Женечка! Не стала тебя будить, ты так сладко спал. Даже губами шевелил – наверное, что-то приятное снилось. Ты во сне улыбался. Но мне пора на работу, завтра понедельник. Давай немного поживём в разлуке и постараемся понять, нужны ли мы друг другу? Целую тебя. Твоя Надя».

Нужны ли мы друг другу... Лукашин снова лёг в постель и вдохнул приятный аромат Надиных духов. Будто она на минуту куда-то отлучилась и скоро вернётся. А вдруг не вернётся?!

И Женя стал перебирать события, произошедшие в этой квартире и не только за последние трое суток.

Первого января, после отъезда гостей, они пошли с Надей гулять и бродили по заснеженным дворам почти до ночи. Разговаривали, много шутили, смеялись, пока не продрогли. Вернулись к подъезду дома 25 по Третьей улице строителей, поднялись на лифте на четвёртый этаж. Одновременно достали ключи, рассмеялись. Женя открыл своим, они тихонько вошли в прихожую. Мама уже спала. Свет включать не стали, на цыпочках прошли в комнату Жени.

Слов уже не оставалось, они стали обниматься. Как написала бы Виктория Токарева, переплелись руками, ногами, телами…

Это была уже третья ночь без сна: накануне Нового года он после смены дежурил, а следующую ночь, новогоднюю, провёл в Ленинграде, у Нади. Накопилась усталость, Лукашин легко и быстро уснул. Надя лежала рядом, ночной свет с улицы позволял разглядеть лицо Жени. На душе было тепло и радостно. Думать вперёд, о том, что будет дальше, нисколько не хотелось.

«Вот так бы всегда», – мечтала Надя.

Где теперь Ипполит, что делает? Да бог с ним! И она тоже уснула.
Утром они вместе вышли на кухню, где Мария Дмитриевна готовила завтрак. Настроение было лучше не придумать, они во все глаза глядели друг на друга, шутили и смеялись. Мама смотрела на них и тоже улыбалась.

Прошлую ночь она не спала, слышала, как хлопнула дверь, когда они вернулись.
«Как же теперь быть? –всё думала и думала Мария Дмитриевна. – Как звонить Гале, объяснять... Согласится ли теперь Женя быть выслушанным и прощённым?».

–А кто это вчера звонил, когда мы выходили из квартиры? – спросил маму, наливая всем кофе, Лукашин.

–Межгород из Ленинграда, какой-то Ипполит, – ответила мама.
Женя и Надя взглянули друг на друга, но смеха не последовало.

–Он и здесь не оставляет нас в покое, – сказал Лукашин.

–А кто это ОН? – в свою очередь, поинтересовалась мама.

–Надин бывший ухажёр! – выпалил Женя.

–Почему бывший? – в тон спросила Надя.

–Потому что его больше нет. Он остался там, в прошлом.

Надя задумалась, долго молчала. Потом поблагодарила за завтрак и отправилась в комнату, откуда вскоре потянуло приятным табачным дымом. Мария Дмитриевна посмотрела на сына и тихо спросила:

–Как ты намерен поступить с Галей? Может, стоит попросить у неё прощения? Я могу сама к ней съездить. Ведь вы с ней столько лет встречались! А Надю мы знаем всего ничего.
 
«Вот так и сказала: «Мы знаем», – заметил Женя. Но я-то знаю Надю больше – на целый день больше. Зато какой день! Необычный, предновогодний. День, когда не пришлось притворяться, я говорил то, что думал. Да и вообще понял, что встретил именно ту женщину – единственную. Ту, которая мне нужна.

Лукашин молчал. Потом встал, обнял маму и отправился курить вслед за Надей.

–Ты всё-таки самый настоящий бабник! – донеслось вослед.

Женя позвонил на работу и договорился о двух днях за свой счёт. Так же поступила Надя через звонок по межгороду. Теперь у них было свободных ещё целых два дня, и они снова, как и вчера, отправились на прогулку.

После обеда позвонил Миша и пригласил в гости, где вечером должна была собраться их новогодняя компания, только без Павла. Они сразу согласились. Лукашин снял со стены гитару и предложил Наде:

–Спой, пожалуйста.

Надя провела рукой по струнам, взяла аккорд и запела.
 
Мы соблюдаем правила зимы.
Играем мы, не уступая смеху,
и, придавая очертанья снегу,
приподнимаем белый снег с земли.

И, будто бы предчувствуя беду,
прохожие толпятся у забора.
Снедает их тяжёлая забота:
а что с тобой имеем мы в виду.

Мы бабу лепим, только и всего.
О, это торжество и удивленье,
когда и высота и удлиненье
зависят от движенья твоего.

Ты говоришь: - Смотри, как я леплю.
Действительно, как хорошо ты лепишь
и форму от бесформенности лечишь.
Я говорю: - Смотри, как я люблю.

Снег уточняет все свои черты
и слушается нашего приказа.
И вдруг я замечаю, как прекрасно
лицо, что к снегу обращаешь ты.

Проходим мы по белому двору
мимо прохожих с выраженьем дерзким.
С лицом таким же пристальным и детским,
любимый мой, всегда играй в игру.

Поддайся его долгому труду,
о моего любимого работа!
Даруй ему удачливость ребёнка,
рисующего домик и трубу.

Б. Ахмадулина

До вечера была ещё масса времени, и тогда Женя на правах хозяина-москвича предложил куда-нибудь сходить:

–Выбирай, куда.

–Куда хочешь, мне всё равно.

–Музеи сегодня не работают. Давай в кино сходим. В «Россию», посмотрим что-нибудь.

–Согласна.

Третья улица строителей была улицей молодой, и до метро пришлось ещё добираться. До автобуса они шли пешком, потом ехали на нём до метро, потом на метро до кольцевой и, наконец, вот она, платформа «Пушкинская».

Поднявшись наверх и выйдя из вестибюля, они увидели огромную афишу, на которой крупными буквами было написано:«Звезда пленительного счастья» (две серии). В кассу большой очереди не было, всё-таки рабочий день. И Женя без лишней суеты купил билеты.

–Какой ряд, последний? – улыбнувшись, спросила Надя.

–Как ты догадалась?

До начала фильма ещё оставалось время, и Женя пригласил спутницу в буфет, выпить по коктейлю и скушать пирожное. Вокруг них были, в основном, родители с детьми-старшеклассниками, которые привели своих чад посмотреть фильм про декабристов.Родители пили сухое вино, дети ели мороженое.

–А у тебя в классе дети какие? – спросил Лукашин.

–Какие? – Надя задумалась. – Любознательные!

–Ты их любишь?

–Как можно не любить детей? Они же такие замечательные. Добрые, ласковые. Правда, не все.

Она о чём-то задумалась, но вскоре прозвенел звонок, приглашавший в зал. Последний ряд уже был занят парами, пришлось пробираться к своим местам в центре. В зале погас свет, фильм начался.

Без малого три часа пролетели незаметно. С последними титрами зрители стали подниматься, направляться к выходу. Женя с Надей вышли последними.

–Я будто снова побывала в юности, – задумчиво произнесла Надя. – Тёмный зал, последний ряд. И будто ждёшь чего-то хорошего, но в то же время на душе томительно грустно.

–Ты знаешь, я тоже, – сказал Женя. – Тоже об этом подумал.

Они взглянули друг на друга и, улыбнувшись, поцеловались.

В гостях у Михаила новогоднее застолье продолжилось. Его жена и дети на каникулы отправились осматривать Суздаль и Владимир.

–Мне было сказано, чтобы ничего больше не путал, – со смехом объявил хозяин квартиры.– Ничего и никого.

–Как там Павлик? – спросил Лукашин.

–Павлик звонил и сказал, что скоро свадьба. И что Ленинград в этом отношении – город счастливый.

–И свадьба там будет?

–Да нет, здесь – в Москве. – А что?

–Жаль, – задумчиво произнёс Женя. – Я бы в Ленинград с удовольствием отправился.

–Кто ж тебе мешает? Мы можем проводить в аэропорт.

–Нет уж. Теперь я сам. Теперь МЫ сами, – сказал Женя и взглянул на Надю.
Она улыбнулась, но ничего не сказала.

В разгар вечеринки в коридоре раздался звонок. Хозяин квартиры пошёл к аппарату, гости услышали его голос:

–Алло, здравствуйте. Вам кого? Надю? Какую Надю? Ах, На-а-дю!

Миша выглянул в комнату и шёпотом произнёс:

–Надю спрашивает какой-то Ипполит. Ипполит спрашивает Надю из Ленинграда.

– Но как он меня нашёл? – удивилась Шевелёва и посмотрела на Женю.

–Нет, с этим надо кончать! – воинственно произнёс Лукашин и решительно направился к телефону.

–Не надо, – возразила Надя, но не слишком настойчиво.

–Ах, не надо?! Ещё как надо! – Женя выхватил у Миши трубку и захлопнул за собой дверь в коридор.

Через несколько минут дверь отворилась, и все взглянули на Лукашина. Он был разгорячён, щёки покраснели. Ничего не пояснив по поводу межгорода, он обвёл взглядом всех и обратился к хозяину квартиры:

–Миша, всё было прекрасно, спасибо. Но нам с Надей пора домой. Пожалуйста, не провожай.

На улице падал снег, всё вокруг было белым-бело. Лукашин долго шёл молча, Надя не торопила. Наконец, он обратился к ней:

–Я ему сказал, чтоб он больше тебя не искал и никуда не звонил.

–А как он узнал номер Мишиной квартиры? – спросила Надя.

–Позвонил маме, та продиктовала номер.

–Но зачем? Мы ведь не просили!

–У мамы свои мысли. Она не теряет надежды снова связать меня с Галей. И Ипполит в этом её помощник.

Они опять замолчали и так, молча, добрались до подъезда дома 25 Третьей улицы строителей.

Наступила суббота. Второе утро вместе и проснуться рядом. Счастливее Жени не было, наверное, на белом свете. Он нежно поцеловал Надю:

–Как ты спала? Что-нибудь снилось?

–Спала отлично, сны тоже чудесные.

–Расскажи.

–Не буду. А то, боюсь, не сбудутся.

–Ты в них веришь?

–Конечно.

–Тогда ладно.

 
С кухни донеслись звуки, на плите что-то аппетитно шкворчало.

–Как же я не люблю готовить, – призналась Надя.

Женя вспомнил заливную рыбу, но промолчал, продолжая влюблённо смотреть на Надю. Надо было что-то говорить, но слов не было. И тут неожиданно заговорила она:

–Ты знаешь, а мне Галя понравилась. Тогда, по телефону, она показалась мне умненькой и такой несчастной. Потому и нагрубила.

Лукашин молчал. Надя продолжала:

–Она тебя очень любит. У вас могла бы получиться хорошая семья.

«Могла бы, – подумал Женя. – Могла, но не получится». А вслух произнёс:

–Давай закончим этот разговор. И больше не будем вспоминать Галю. Пусть её мама вспоминает.

После завтрака (Мария Дмитриевна всё приготовила и оставила их одних) Женя с Надей вернулись в комнату.

Шёл четвёртый день их неожиданного и внезапного знакомства. Всё происходившее с ними продолжалось будто в каком-то сне. Женя просыпался утром и всё не мог привыкнуть к тому, что теперь он не один и с ним рядом в постели другой человек. Женщина. Любимая? Наверное, любимая. Всё это было так неожиданно, и вся холостяцкая жизнь в тридцать шесть лет вдруг как-то сразу обрушилась, осталась за бортом. Но как жить со всем этим новым? С новыми ощущениями, мыслями, с новым человеком. Женщиной. Любимой. Ко всему этому ещё предстояло привыкнуть.
Но надо ли привыкать, вот в чём вопрос! Привычка – вторая натура. Не хотелось обращать в привычку то неясное чувство, которое только-только пришло в новогоднюю ночь в чужой квартире. И как теперь с этим жить?

После таких утренних размышлений следовали улыбки, ласки и поцелуи, затем подъём, завтрак и так далее. Новый день увеличивал стаж их новой совместной жизни.

Субботу они провели примерно так же, как и день накануне. А, проснувшись рано утром в воскресенье, Женя обнаружил ту самую записку.


День третий и ещё несколько

Удобно откинувшись в кресле, Надя бросила взгляд в иллюминатор. Самолёт утренним рейсом из Шереметьева в Ленинград уже набрал высоту, и на табло погасла надпись: «Пристегнуть ремни и не курить». Спать не хотелось, она за эти дни отлично отдохнула.

Надя представила, как теперь Лукашин уже, наверное, проснулся, читает её записку, переживает.

–Ничего, пусть немного поскучает, – подумала она. – Разлука необходима. Нам обоим необходима.

Дальше её мысли перенеслись в Ленинград, на предстоящий разговор с мамой. Тоже, наверное, как Мария Дмитриевна про Галю, будет спрашивать про Ипполита. Что ответить? Не знаю, не знаю.

В оставшееся время недолгого рейса и затем в автобусе из Пулкова в город она продолжала вспоминать три прошедших дня. В кино и в гостях у Михаила, на прогулках по московским улицам и дома с гитарой. А рядом всё время он, Женя – такой нескладный, зато такой искренний! Успела ли его полюбить? Не знаю, не знаю. Наверное, потому и оторвалась, отклеилась, чтобы на расстоянии всё обдумать и решить, как жить дальше.

Машинально расплатилась с таксистом, поднялась к себе на четвёртый этаж, открыла ключом дверь. Дома никого, мама ушла в гости. Или в магазин.

В прихожей всё осталось в привычном беспорядке. Кое-какие вещи мама успела разобрать, новая квартира всё больше приобретала обжитой вид.

Надя отправилась на кухню, чтобы скипятить чайник, как вдруг зазвонил телефон.

–Это, наверное, Ипполит, не буду брать, –решила Надя. – Стоп! А если Москва? Женя звонит, любимый?

И она подняла трубку. На том конце раздались короткие гудки.

–Кто-то меня проверяет. Ипполит? Женя? Нет, Женя бы так не стал, он бы обязательно заговорил. Получается, Ипполит. Значит, скоро придёт. Но что я ему отвечу?

Кофе и сигарета оказались кстати. Надя удобно улеглась в свою одинокую кровать, но теперь не ощущала себя одинокой. Как прежде.

Откуда оно, это новое чувство? Привыкла ложиться и просыпаться рядом с Женей? Какой жеон милый! Милый и ласковый.

С такими мыслями Надя задремала. Не услышала, как из магазина вернулась мама. Как прикрыла дверь, чтобы не разбудить. Как отвечала несколько раз по телефону. Как готовила на кухне ужин.

В опустившихся сумерках Надя проснулась. Сперва не сразу поняла, где она? И где Женя? Куда отлучился?

Она включила бра и огляделась. Ба, это ж её комната! За дверью раздались шаги, вошла мама.

–Нормально добралась? – только и спросила она Надю.

–Нормально, мама, - ответила та. – Не успели взлететь, как начали приземляться.

 –Ужинать будешь?

–Да, спасибо.

Не решаясь заговорить об Ипполите, Валентина Петровна завела разговор на другие темы – про погоду, новости из телевизора, новых соседей с их ремонтом.

–Мы-то ремонт будем делать?

–А зачем? – откликнулась Надя. – Отделка неплохая, да и деньги сэкономим.

–На что сэкономим? Может, на свадьбу? – спросила мама и осеклась.

Повисла пауза, и теперь уж без разговора об Ипполите было никак не обойтись.

–Мама, ну зачем ты? – взволнованно спросила Надя.

–Прости, родная. Не хотела тебя обидеть. Однако согласись, делать что-то надо. Принимать решение. Того, кто пел мне песни, я видела впервые. А Ипполит надёжный. Или я не права?

–Права, мамочка, права! Но я ещё ничего не решила.

В это же самое время Женя в Москве ужинал с мамой. И разговор у них был похожий. Только на такой же мамин вопрос Лукашин ответил более категорично:

–Мама, у меня теперь есть Надя. И всё, давай на этом закончим!

Он отправился в свою комнату, включил телевизор. Шла какая-то воскресная передача, о празднике теперь мало что напоминало. Машинально глядя на экран, Женя думал о своём.

О том, как ему удивительно легко было все эти дни с Надей. Он мог говорить на любые темы, о чём угодно, и всегда находил рядом благодарного слушателя. Когда говорила Надя, он её так хорошо понимал, будто они вместе уже давным-давно. Говорят, такие отношения у счастливых семейных пар, несмотря на стаж.

С Галей же всё было как-то привычно, буднично, он почему-то чувствовал с ней какую-то неловкость. Будто что-то должен. Говорил невпопад, не то, что хотел. Зачем-то вспомнил свой побег в Ленинград от той женщины, предыдущей, за что мама ему потом попеняла. Словом, всё в отношениях с Галей было каким-то искусственным, хотя дело шло прямиком к свадьбе. И если бы он снова не отправился в Ленинград, хотя и не по своей воле, то, возможно, сделал бы уже Гале предложение.
 
А что теперь? Ехать к ней просить прощения? Нет, ни в коем случае. Да, обнадёживал. Да, обещал. Но связать всю свою оставшуюся жизнь с женщиной пусть красивой и умной, но не любимой?

Только теперь он будто прозрел и скинул с себя налёт скопившейся пелены, обыденщины. А ведь это могло остаться навсегда. Притом, что оказывается, есть человек, который тебя понимает, с которым легко. Который прилетел из Ленинграда, чтобы вернуть забытый тобой берёзовый веник...

Лукашин взял гитару и тихонько заговорил-запел, перебирая аккорды:

Всегда найдётся женская рука,
Чтобы она, прохладна и легка,
жалея и немножечко любя,
как брата, успокоила тебя.

Всегда найдётся женское плечо,
чтобы в него дышал ты горячо,
припав к нему беспутной головой,
ему доверив сон мятежный свой.

Всегда найдутся женские глаза,
чтобы они, всю боль твою глуша,
а если и не всю, то часть её,
увидели страдание твоё.

Но есть такая женская рука,
которая особенно сладка,
когда она измученного лба
касается, как вечность и судьба.

Но есть такое женское плечо,
которое неведомо за что
не на ночь, а навек тебе дано,
и это понял ты давным-давно.

Но есть такие женские глаза,
которые глядят всегда грустя,
и это до последних твоих дней
глаза любви и совести твоей.

А ты живёшь себе же вопреки,
и мало тебе только той руки,
того плеча и тех печальных глаз...
Ты предавал их в жизни столько раз!

И вот оно – возмездье – настаёт.
“Предатель!” – дождь тебя наотмашь бьёт.
“Предатель!” – ветки хлещут по лицу.
“Предатель!” – эхо слышится в лесу. 

Ты мечешься, ты мучишься, грустишь.
Ты сам себе всё это не простишь.
И только та прозрачная рука
простит, хотя обида и тяжка,

и только то усталое плечо
простит сейчас, да и прости ещё,
и только те печальные глаза
простят всё то, чего прощать нельзя...

Е. Евтушенко


День четвёртый

В понедельник Лукашин отправился на работу, в свою поликлинику неподалёку. Дождавшись его ухода, Мария Дмитриевна решила позвонить Гале. Дома ли она? Или уже на работе? Оба номера были аккуратно записаны на листочке.

–Алло, – раздался в трубке знакомый голос, сразу как был набран первый, домашний номер.

–Доброе утро, Галина. Это Мария Дмитриевна.

На том конце возникла пауза. Похоже, Галя размышляла, продолжать ли разговор. Наконец, произнесла:

–Здравствуйте.

И снова молчание. Тогда Мария Дмитриевна решила взять инициативу в свои руки:
 
–Нам надо встретиться, поговорить.

–О чём?

–О Жене. О его непонятном поступке.

–Вы считаете, стоит о нём говорить? Но ведь вы даже не представляете, сколько я пережила в ту ночь! Обзвонила все больницы, морги. Ждала его, как дурочка. А он позвонил после полуночи и стал что-то рассказывать про баню, самолёт, Ленинград. Он от меня скрыл, что в Ленинграде у него женщина, к ней-то он и уехал. Зачем тогда было врать, оправдываться? Звать меня вместе встречать Новый год?

Чем дольше она говорила, тем больше распалялась, вспоминая своё состояние в новогоднюю ночь. В трубке послышались всхлипывания, Галя разрыдалась. Затем раздались короткие гудки.

«Надо ехать к ней», – решила Мария Дмитриевна и стала вызывать такси.

Через полчаса, расплатившись с водителем, она уже выходила из машины, направляясь к нужному подъезду. Лифт, третий этаж, кнопка звонка.

– Кто там? – послышалось из-за двери.

– Это я, Лукашина, – ответила Мария Дмитриевна.

Дверь открылась, и гостья вошла в квартиру. Внутри было аккуратно прибрано, порядок чувствовался во всём. Галя помогла снять пальто, предложила тапочки. Затем направилась в комнату, приглашая идти следом.

В комнате было светло, уютно. На минуту Мария Дмитриевна представила, как бы Жене здесь было хорошо. Он ведь такой неряха! А Галя бы за ним следила, поддерживала уют и порядок.

Женщины сели: хозяйка на стул, её гостья – в кресло.

–Знаешь, Галя, никакой женщины у Жени в Ленинграде нет, – начала Мария Дмитриевна. – А попал он туда из-за своих друзей. Они выпили в бане, Женя уснул, он ведь предыдущую ночь не спал. Дежурил в больнице.  Вот и оказался не по своей воле в самолёте.

–Вы договорились!– перебила Галя, внимательно глядя на собеседницу.  – Он мне тоже всё точно так объяснял. Но как можно человека, пусть даже пьяного, запихнуть в самолёт? Он что, вообще ничего не соображал?

–Вообще ничего.

–Я его ждала всю новогоднюю ночь. Переживала, волновалась. А он даже не сразу позвонил. А потом ещё эта незнакомка. Она каким-то образом смогла закрыть ему голову, прямо колдунья какая-то! Одинокая, ей уже под сорок, и это для неё последний шанс. А Женя – он такой увлекаемый. Он же признался, что однажды уже сбегал в Ленинград.

–Да, было такое, – вздохнула Лукашина.

Они помолчали. Мария Дмитриевна взглянула на Галю, которая сидела, уткнувшись глазами в пол, и продолжила:

–Надо его простить. Галя. Я тебе открою секрет: эта женщина прилетела вслед за ним в Москву.

–Как прилетела? Зачем?

–Веник его забытый привезла.

–Какой веник?

–Банный веник, берёзовый. Он его забыл в её квартире.

Неожиданно Галя заплакала. Мария Дмитриевна присела к ней, обняла и стала гладить плечи, волосы. Постепенно та успокоилась.

–Надо его простить, надо, – снова произнесла Лукашина. – Я его уже отругала, сильно отругала. Будь милостива, прости его.

Галя ничего не ответила. Потом тихо промолвила:

–Хорошо, дайте мне подумать. Я вам позвоню…

В это же самое время у Нади в Ленинграде был почти такой же разговор с её мамой.

–Ну, зачем тебе этот новенький? – пытала она дочь. – Парень, в общем, неплохой. Поёт хорошо. Но ведь Ипполит такой надёжный, сколько уже за тобой ухаживает. Надо это ценить.

–Мама, но он такой ревнивый. До невозможности. Я всё понимаю, и ситуация такая, что я не молода, он не молод. Вроде бы всё идёт к нашему браку, но… Ты знаешь, с Женей мне так легко, мы так друг друга понимаем. С полуслова. А в Москве мы с ним ещё сильнее сблизились.

Валентина Петровна всплеснула руками:

–Как ты расскажешь всё это Ипполиту?

–А я не собираюсь ничего рассказывать.

–Может, ты и замуж за него не собираешься?

–Ни в коем случае. А с Женей мы расстались потому, что, как взрослые и самостоятельные люди, решили по отдельности ещё раз подумать, всё взвесить и принять решение.

–Ну, что ж, думай. Взвешивай, – сказала Шевелёва-старшая.

Дождавшись, пока дочь ушла на работу, Валентина Петровна решила позвонить Ипполиту.

–Алло, Ипполит Георгиевич слушает, – раздался в трубке знакомый голос.

–Это я, Надина мама, – волнуясь, произнесла Валентина Петровна. – Здравствуйте.

–Здравствуйте, – ответил Ипполит. – Чем обязан?

–Если вы не возражаете, надо бы встретиться. У меня есть что вам сказать.
 
Ипполит, как человек воспитанный, не мог отказать пожилой женщине в её просьбе.

– Хорошо, я готов. Где вам удобнее?

– Да всё равно. Давайте в кофейне на Невском.

– Договорились. Я до пяти на работе, а в шесть готов туда подъехать.
Ровно в 18:00 Ипполит входил в кафе, где за одним из столиков увидел Шевелёву-старшую. Он галантно поклонился, попросил разрешения сесть и предложил Валентине Петровне меню. Она была тронута таким отношением и слегка смутилась.

– Да всё равно. Можно кофе. И мороженое.

Ипполит продиктовал подошедшей официантке заказ и устремил взгляд на собеседницу.Слегка успокоившись, та начала:

– Ипполит Георгиевич, вы знаете, как мы с Надей вас уважаем.

Он склонил голову в знак почтения.

– Прошу вас, выслушайте меня внимательно и постарайтесь понять,–продолжила Валентина Петровна.

Ипполит не перебивал и приготовился слушать.

– Вся эта новогодняя история с незваным гостем… Он ведь неожиданно оказался в кровати Нади.

– Неожиданно оказался в кровати Нади? – резко воскликнул Ипполит, так что на него обернулись с соседних столиков.

– Господи, что я говорю? Нет, не то, не то.

– Я чего угодно ожидал, но только не это.

– Ипполит Георгиевич, простите Надю. Она не виновата.

– А кто – я виноват?

– Да не вы, боже мой! Никто не виноват. Ирония судьбы такая. Надя переживает, она вас очень уважает. И, по-моему, любит. Но очень боится вашей, Ипполит, ревности.

– А как мне прикажете поступать? Я прихожу к любимой женщине встречать Новый год и вдруг вижу мужчину в её квартире, на её постели. Конечно, я вспылил. А как было не вспылить?! Ушёл, потом вернулся. А этот…всё ещё там. А в третий раз я увидел, что они прекрасно ладят, мило беседуют – и всё это в моём присутствии! Наде так и сказал: я нисколько не удивлён, это всё из-за твоей безалаберности. И незнакомец в кровати тоже из-за этого. А, может, НЕ незнакомец? А?

– Да что вы, бог с вами! У Нади вы единственный, она говорит только о вас, Ипполит. Простите её. Хотя я не знаю, за что, но – простите. Простите, ради бога!

Ипполит немного успокоился, сделал глоток кофе. Её мороженое оставалось нетронутым. Они помолчали. Наконец, Ипполит произнёс:

– Дайте мне время подумать. Я приму решение и вам позвоню.

Ипполит расплатился, они вышли из кафе, он открыл дверцу машины и предложил отвезти её домой. Но Валентина Петровна вежливо отказалась:

– Спасибо, я на метро. Ещё в магазин нужно…

Весь этот день Надя провела на работе. За собраниями, бумагами, отчётами она не переставая думала о Жене.

Лукашин тоже весь день на работе думал о Наде. Так что они и теперь были вместе, хотя и за почти семь сотен километров.

Чем больше отдалялись новогодняя ночь и те январские дни, когда они были рядом, тем больше грустил Женя. Однако грусть его была с налётом какой-то радости. Радости от того, что им было так замечательно вместе. И ещё от ожидания впереди чего-то приятного – того, что, возможно, называется счастьем.

Счастьем? Лукашин никогда прежде о нём не задумывался. Ну, да, люди о нём говорят, с ним живут. Но что оно собой представляет на самом деле? В буднях учебных, затем рабочих дней, с бесконечными приёмами больных, раненых, покалеченных людей, с ночными дежурствами, чередовавшимися с мамиными завтраками, обедами, ужинами, проходила жизнь. Недавно исполнилось тридцать шесть.

Два года назад в его жизни появилась Галя: они познакомились, когда она однажды пришла к нему на приём. Конечно, сыграли роль её красота и молодость. Сначала была влюблённость, однако она никак не желала перерастать в любовь. Их встречи постепенно стали какими-то обыденными, запрограммированными что ли. Встречались у него дома, иногда он по её просьбе брал в руки гитару, исполнял песни. Мама в соседней комнате подслушивала их беседы. Она очень желала сыну надёжной семьи, и Галю считала достойной парой. Всё логично шло к объяснению, назначенному на Новый год, и тут случился этот поход Жени в баню. А Катаняны? Как она одёрнула его, когда он пытался пригласить их в компанию? А что, если и впредь она будет так же одёргивать, руководить, «мелькать перед глазами туда-сюда, туда-сюда»?
А Надя? Это ж совсем другое. Пусть не такая красивая и молодая, но как она его понимает, сколько у них всего общего? Как ему легко с ней было все эти дни! Надя, Надя, где ты? Возвращайся! С этими мыслями Лукашин заснул.

Надя после школы тоже вспоминала. Сначала Ипполита, потом Лукашина. С Ипполитом было всё ясно – надёжно, но неинтересно. С Женей, наоборот, ей было интересно и легко. Мама была за Ипполита. Кстати, не собралась ли она поехать к нему? Надо будет завтра спросить.

Между тем в дверь позвонили. Не успела Надя повернуть ключ, как в квартиру буквально ворвались её подруги Таня и Валя. Вместе с ними будто ворвалась буря – буря реплик, вопросов без ответов, вздохов и ахов.
 
– Девочки, раздевайтесь, проходите в комнату, – пригласила хозяйка. –У меня «Наполеон» в холодильнике, будем чай пить.

И она отправилась на кухню кипятить чайник. Не утерпев, вслед за ней последовали подруги:

– Надя, ты нам должна рассказать про Ипполита. Подробно рассказать.

Шевелёва на минутку задумалась: «Интересно, а как они отнесутся к тому, что никакого Ипполита у меня теперь нет? Рассказать про Женю? Но стоит ли?». Вслух же произнесла:

– Давайте лучше я вам что-нибудь спою.

– Давайте, давайте, – захлопали в ладоши Таня с Валей.

И Надежда запела.

Так ощутима эта нежность,
вещественных полна примет.
И нежность обретает внешность
и воплощается в предмет.
Старинной вазою зеленой
вдруг станет на краю стола,
и ты склонишься удивленный
над чистым омутом стекла.
Встревожится квартира ваша,
и будут все поражены.
— Откуда появилась ваза? —
ты строго спросишь у жены.
— И антиквар какую плату
спросил? —
О, не кори жену —
то просто я смеюсь и плачу
и в отдалении живу.
И слезы мои так стеклянны,
так их паденья тяжелы,
они звенят, как бы стаканы,
разбитые средь тишины.
За то, что мне тебя не видно,
а видно — так на полчаса,
я безобидно и невинно
свершаю эти чудеса.
Вдруг облаком тебя покроет,
как в горных высях повелось.
Ты закричишь: — Мне нет покою!
Откуда облако взялось?
Но суеверно, как крестьянин,
не бойся, «чур» не говори
те нежности моей кристаллы
осели на плечи твои.
Я так немудрено и нежно
наколдовала в стороне,
и вот образовалось нечто,
напоминая обо мне.
Но по привычке добрых бестий,
опять играя в эту власть,
я сохраню тебя от бедствий
и тем себя утешу всласть.
Прощай! И занимайся делом!
Забудется игра моя.
Но сказки твоим малым детям
останутся после меня.

Б. Ахмадулина

С последними аккордами засвистел чайник. Надя достала торт, заварила чай, поставила чашки и блюдца. Девушки приготовились слушать.

–Вы обратили внимание, что тогда, на Новый год, Ипполит отказывался признавать себя Ипполитом?– осторожно начала Надя.

Подруги дружно кивнули.

–Так вот, должна открыть вам страшную тайну..., – Надя сделала театральную паузу и неожиданно заявила: – Это был не Ипполит!

Эффект получился огромный. Подруги забыли про торт, а Таня так и замерла с поднесённой ко рту ложкой. Более хладнокровная Валя задала естественный вопрос:

– А кто же?

–Женя. Женя Лукашин, – ответила Надя. – На тот момент мой московский гость.

– А куда же вы дели Ипполита? – спросила Таня.

– Мы его никуда не девали. Он сам ушёл.

– Как интересно! – сказала Таня. – Что же было дальше?

–Дальше я проводила Женю в Москву, а потом подумала-подумала, да и отправилась следом. Знаете, девочки, только теперь я поняла, что это именно тот человек, который мне нужен. Которого я так долго ждала. И с которым надеюсь прожить долго и счастливо.

– Ну, что же вы? Ешьте торт, – пригласила Шевелёва.

–Надя, какая ж ты счастливая! – сказала Валя. – Ну, что ж, в таком случае тебе придётся нам рассказать не про Ипполита, так про Евгения.

Остаток вечера Надя во всех красках описывала своего нового знакомого. Как он её понимает, любит, как они с ним на одной волне.

–Свадьба-то когда у вас? – спросила Валя. – Не тяните, как говорили про учителей в фильме «Доживём до понедельника».

«Свадьба? – подумала Надя, – А действительно, когда?». А вслух ответила:

–Знаете, девчонки, вопрос, конечно, интересный. Вот закончим учебный год, тогда и распишемся. Я так думаю.

Последние слова она произнесла, невольно пародируя героя Фрунзика Мкртчяна из «Мимино».


День пятый

– Как тебе омлет с овощами? – спросила за завтраком Женю Мария Дмитриевна, как повод начать разговор.

– Замечательно, мама! – ответил он. – Ты у меня такая хорошая! А готовишь как?! Пальчики оближешь.

– Ты подхалим, –выслушав сына, она решила сразу перейти к главному. –Женя, ты когда из дома выходишь? Пять минут у меня есть?

–Конечно, любимая. А что такое?

– Хочу тебе сказать, Галя тебя простила.

Она лукавила. Ответа от Гали ещё не было.

– Мама, ну мы же договорились об этом больше ни слова. У меня есть Надежда. Даже не надежда, а Надя! – неожиданно скаламбурил Женя.

Чтобы мама не продолжала, он решил заполнить паузу песней.

Когда взошло твоё лицо
над жизнью скомканной моею,
вначале понял я лишь то,
как скудно всё, что я имею.

Но рощи, реки и моря
оно особо осветило
и в краски мира посвятило
непосвященного меня.

Я так боюсь, я так боюсь
конца нежданного восхода,
конца открытий, слёз, восторга,
но с этим страхом не борюсь.

Я помню – этот страх
и есть любовь. Его лелею,
хотя лелеять не умею,
своей любви небрежный страж.

Я страхом этим взят в кольцо.
Мгновенья эти – знаю – кратки,
и для меня исчезнут краски,
когда зайдёт твоё лицо…

Е. Евтушенко

С последним аккордом Женя ловко перекинул гитару на кресло, а сам пулей вылетел в прихожую. Схватив в охапку дублёнку, через мгновение он был уже на площадке. Мария Дмитриевна только покачала головой:

– Весь в отца.

«Надо бы вечером позвонить Наде», – подумал Лукашин, садясь в автобус. Через три остановки он вышел и направился к поликлинике, где после работы ещё предстояло ночное дежурство.

«Ох, сегодня ж дежурство, – вспомнил он. – Когда же звонить? Наберу с дежурства, когда никого рядом не будет».

Довольный собой и принятым решением, Евгений, напевая, вошёл в свой рабочий кабинет…

Телефонный звонок в квартире Шевелёвых раздался в полночь.
 
Надя будто чувствовала: ещё не спала. Схватила трубку и, чтобы не разбудить маму, прошептала:

– Алло, это ты?

– Это дежурный хирург Лукашин, - ответил Женя.

– Как проходит дежурство?

– Замечательно. Одному мужчине наложил гипс, он нашёл где упасть. И ещё женщина приходила с подвывихом.

– Красивая?

– Очень.

– На каком месте вывих?

– Подвывих. На колене. Ты сейчас спросишь: на красивом? Отвечу: не заметил. Я же хирург.

– Я люблю тебя, Женя.

– Я тебя тоже.

– Как думаешь, когда мы встретимся?

– Думаю, скоро.

– Спокойного дежурства. Целую.

– Спокойной ночи. Я тебя тоже целую.

Он положил трубку. «Скоро встретимся». Задумался. Это было главным: встретимся. Всякие бытовые детали (где жить?) казались ничтожными, о них не хотелось даже думать. Главное, они будут вместе. Рядом друг с другом. А если ему или ей придётся сменить место работы – что ж, значит, сменим. Без работы не останемся, думал Женя. И не важно, Москва это будет или Ленинград. Адрес-то одинаковый.
У Лукашина и на работе висела на стене старенькая гитара. Пока больных на дежурстве не было, он посмотрел на часы (Ого! Уже половина пятого!) и решил исполнить что-нибудь лирическое.

Не исчезай… Исчезнув из меня,
развоплотясь, ты из себя исчезнешь.
себе самой навеки изменя,
и это будет низшая нечестность.

Не исчезай… Исчезнуть – так легко.
Воскреснуть друг для друга невозможно.
Смерть втягивает слишком глубоко.
Стать мёртвым хоть на миг – неосторожно.

Не исчезай… Забудь про третью тень.
В любви есть только двое. Третьих нету.
Чисты мы будем оба в Судный день,
когда нас трубы призовут к ответу.

Не исчезай… Мы искупили грех.
Мы оба неподсудны, невозбранны.
Достойны мы с тобой прощенья тех,
кому невольно причинили раны.

Не исчезай. Исчезнуть можно вмиг,
но как нам после встретиться в столетьях?
Возможен ли свете твой двойник
и мой двойник? Лишь только в наших детях.

Не исчезай. Дай мне свою ладонь.
На ней написан я – я в это верю.
Тем и страшна последняя любовь,
что это не любовь, а страх потери.

Е. Евтушенко

С последними аккордами в коридоре послышались шаги, дверь в его кабинет открылась, в неё заглянул ранний пациент…


День шестой

Зимние каникулы закончились. Учительница Надежда Шевелёва окунулась в рабочий ритм третьей четверти в своей школе, где работала уже больше десяти лет – с тех пор, как окончила Ленинградский пед. Вечерние проверки тетрадей и подготовка урочных планов, утренние занятия в младших классах, дневные педсоветы – будто и не было волшебной новогодней ночи. Иногда вечером она садилась в кресло и набирала цифры знакомого московского номера. Несколько длинных гудков, и на том конце раздавался мягкий голос Жени:

– Алло! Это ты? Здравствуй! Как поживаешь? – обрушивал он в трубку мощный словесный поток.

Надя слушала и улыбалась. Знакомые интонации возрождали в мыслях образ Лукашина (его фото у неё до сих пор не было).Возвращались воспоминания той ночи и нескольких январских дней в Москве.

– Здравствуй, я тебя целую. Много-много раз, – говорила Надя, нежно поглаживая трубку.

Затем они рассказывали каждый о своём. Иногда она умолкала, и тогда с того конца раздавался тревожный и участливый вопрос Жени:

– С тобой всё в порядке?

– Да, Женя, всё нормально. Спасибо.

В самом конце разговора наступал момент, когда оба замолкали и просто слушали тишину. Казалось, она была звенящей, эта тишина. Каждому хотелось сообщить другому и самому услышать что-то такое, о чём знали только они двое. Знали и понимали всё без слов.

– Я тебя люблю, – нежно шептала она.

– Я тебя тоже, Надя, – откликался Женя.

– Мы ведь скоро встретимся?

– Конечно, встретимся.

– Спокойной тебе ночи!

– Спокойных снов тебе.

После таких разговоров, хотя ничего особенного и не было сказано, у Нади в душе разливалось необычайно приятное чувство. Это было так, как не было никогда прежде. Будто они не разговаривали по телефону за сотни километров, а говорили рядом друг с другом. Ей даже казалось, что она чувствует аромат его дорогого одеколона...

И вот однажды, возвращаясь из школы, она встретила неподалёку от своего дома Ипполита. Нет, она его не убирала из своей души, это было невозможно – учитывая то, сколько они до этого встречались. Но всё равно увидеть Ипполита Георгиевича было неожиданностью. Шевелёва даже слегка растерялась.

– Это ты! Здравствуй, Наденька, – своим низким голосом произнёс Ипполит.

– Здравствуй! – ответила Надя.

– Ты не хочешь мне ничего сказать? Давай пойдём посидим где-нибудь. Тут кафе рядом.

Ей совсем не хотелось никуда идти, но под напором Ипполита она отступила. Через пять минут они уже сидели напротив друг друга за одним из столиков ленинградской кафешки.

Сделав заказ, сперва долго молчали. Никто не решался заговорить первым. Ипполит пытался понять, что с Надей? Рада она встрече или нет? Наконец, произнёс:

– Ты прости меня за то, как я вёл себя тогда, в новогоднюю ночь. Я ведь очень тебя люблю, и это понял только теперь.

Он бросил взгляд на Надю, но она по-прежнему молчала. Невозможно было понять, как она относится ко всей этой ситуации. Тогда Ипполит продолжил:

– Я всё знаю – и то, что ты ездила в Москву к этому... этому... Евгению. Я готов тебя за это простить.

– Простить? За что? Вот это мне нравится! Я свободный человек, и что – не могу делать то, что хочу?

Такого отпора Ипполит не ожидал. Пока он раздумывал, чем ответить, Надя продолжила:

– Знаешь, я много передумала за эти дни. И пришла к выводу: ты хороший и надёжный человек. Правильный. За тобой любая будет как за каменной стеной. Любая, Ипполит! Но не я. Извини, но я полюбила другого. И прошу тебя больше не звонить. Ни мне, ни моей маме.

Она резко поднялась, стремительно направилась к выходу. Отчего-то боялась, что Ипполит бросится за ней, и тогда придётся снова что-то говорить, объяснять.
Но Ипполит никуда не бросился, а остался на своём месте. Подошедшую с мороженым и кофе официантку попросил принести коньяк.

Добрый глоток «Армянского» сделал своё дело. Внутри разлилась теплота, вернулось спокойствие. И он стал вспоминать. Вспоминать свою жизнь. Взрослую.
После института Ипполит, один из лучших студентов радиотехнического факультета, получил направление в ЛОМО (Ленинградское оптико-механическое объединение). Работа ему сразу понравилась, в ней присутствовали самые передовые новинки мировых технологий. Начались командировки, изредка за границу. Он поступил в заочную аспирантуру.

Одним словом, работа и наука захватили его полностью, ни на что другое времени и сил практически не оставалось.Правда, не совсем так. Нет-нет, да и появлялась в жизни Ипполита «женская составляющая». А что? Он был молодым, обаятельным. Вместе со статной фигурой, правильными чертами лица это нравилось многим девушкам. И они желали с ним познакомиться. Поначалу Ипполит смотрел на это как бы отстранённо, будто всё это относилось не к нему. Но постепенно стал находить удовольствие от такого вот лёгкого флирта, который, впрочем, ни во что более серьёзное не перетекал.

А однажды в его жизни произошло важное событие: он познакомился с девушкой, которая ему сразу понравилась. Она была младше на несколько лет, а выглядела, возможно, не столь ярко, но в ней была какая-то внутренняя красота. Это и подкупало. Что важно, они не были связаны по работе, а знакомство состоялось на какой-то вечеринке у коллег по заочной аспирантуре. 

И он влюбился «по уши». Но как же хотелось обратной реакции! Хотелось увидеть в её глазах ответный огонь. Ну, или хотя бы лучик. Лучик надежды. Надежды на то, что у них всё получится, они будут вместе, будут понимать друг друга без слов.
Однако она его дразнила. Или, может быть, ему так казалось. Он страшно мучился, не мог спокойно спать. Стал страшно ревнивым: ему повсюду виделись соперники, которые уведут её у него. Нервы окончательно сдали. Это заметила мама, тогда она была ещё жива. Уговорила на время всё бросить, взять в профсоюзе путёвку и уехать куда подальше, хотя бы на время.

Он так и поступил. В разлуке успокоился, стал прежним Ипполитом. Однако, когда вернулся, ту девушку больше не встречал. Кто-то из их общей компании сказал, что она уехала. Уехала насовсем, не оставив никаких контактов, следов. Как ни странно, эту новость Ипполит воспринял спокойно. Он больше её не вспоминал, хотя какая-то её частичка в душе осталась. Ну, да ладно…
Расплатившись с подошедшей к столу официанткой, Ипполит вышел из кафе и направился к метро. Через час он уже крепко спал в своей холостяцкой квартире.


День седьмой

В поликлинике заканчивался очередной день. Лукашин осмотрел десятка полтора пациентов, немного устал. Попросил свою помощницу Катю сделать кофе. Фельдшерица вышла из кабинета, чтобы в ординаторской вскипятить чайник (в кабинете приёмов это запрещалось). В это время в дверь тихонько постучали.

– Входите, – громко позвал хозяин кабинета «травмы».

Дверь широко открылась, и Лукашин увидел ту, которую ну никак не ожидал увидеть. Увидеть здесь и сейчас. Это была Галя.

– Это ты? – только и нашёлся что промолвить Женя.

– Я, а кто же ещё?! Или ты хотел увидеть свою ленинградскую? – сразу перешла в наступление нежданная гостья.

Лукашин не успел опомниться, как Галя уже повернула ключ в двери, подошла к нему и села близко-близко. У Жени вдруг сильно забилось сердце, от близости Галиного тела внутри обдало жаром. Вспомнилось, а, впрочем, не успело забыться всё то, что было с ними в последние два года.

Галя обвила его шею своим руками и нежно поцеловала. Прямо в губы. Он почему-то не сопротивлялся. Так продолжалось несколько минут, пока в дверь не постучали.

– Это медсестра, – вспомнил Женя и направился к двери.

– Стой! Не открывай! – запротестовала Галя.

– Как не открывай? Мы же вместе работаем, принимаем больных. Это и её кабинет тоже.

– А где же она была?

– Я посылал её за кипятком. Для кофе.

Лукашин всё же повернул ключ и впустил Катю. Та ничуть не удивилась, такое и прежде бывало, когда в определённых случаях хирург просил её покинуть кабинет ввиду деликатности ситуации.

Катя поставила на стол горячий чайник, достала жестяную банку с растворимым кофе, сахар и пару чашек.

– Надо ещё одну, -– попросил Лукашин.

И опять Катя нисколько не удивилась: надо так надо. И достала третью чашку – точнее, не чашку даже, а бокал. В полном молчании каждый по очереди стал насыпать себе кофе и сахар, после чего Лукашин на правах хозяина кабинета разлил в чашки кипяток. Потянуло приятным кофейным ароматом.

– Ну, за встречу! – поднял свою чашку Женя.

– За встречу! – откликнулась Галя.

За столом потянулась неспешная беседа. В основном говорили Лукашин и его помощница – о сегодняшних случаях, о погоде за окном. В общем, нейтрально. Галя слушала, пила кофе и молчала. На неё изредка бросала взгляд Катя. Наверное, думала: кто такая?

И тут Галя взглянула на медсестру и неожиданно предложила:

–А вы сегодня можете уйти пораньше.

Катя вопросительно посмотрела на Лукашина, тот молчал и о чём-то думал. Его молчание она восприняла как согласие.

– Ой, спасибо! Мне и в институт сегодня надо,– благодарно улыбнулась помощница, стала собирать свои вещи и одеваться.

Когда дверь за ней закрылась, Женя сказал:

– У меня остался сегодня ещё один, последний приём. Сейчас кто-то придёт.

– Никто не придёт. Последний пациент сегодня – это я.

– Как это ты? – удивился Лукашин.

– Очень просто. Я записалась в регистратуре.

– Вот это да! А с какой проблемой?

– С недолеченным вывихом. Рецидив…

Она снова повернула в двери ключ, в этот раз на два оборота. Опять близко подсела к Жене. Опять у него внутри разлилась теплота. Ничего не говоря, они начали обнимать друг друга.


День восьмой

«Что это было?» – первым делом подумал Лукашин, проснувшись на следующее утро. На душе было некомфортно, но приятно. Так раньше у него с Галей ещё не было.
Но что же теперь делать? Как быть дальше? Женя начал размышлять, сопоставлять. Поддался минутной слабости? Хорошо, а как же Надя? Их завязавшиеся отношения? Ласковые слова по телефону?

Телефон! Надо бы набрать Ленинград. А что я скажу? Фальшь мгновенно проступит. Нет, пока не буду звонить. Надо всё хорошенько обдумать.

Он поднялся с кровати, сделал несколько приседаний, отжался от пола. Принял в ванной обжигающе холодный душ, побрился. Настроение улучшилось. Напевая,вошёл на кухню.

Мамы дома не было. Она приготовила завтрак и ушла по своим делам. На столе стояла покрытая тарелкой сковородка с его любимым омлетом, рядом булка и масло, ещё горячий чайник. Позавтракав, Лукашин вернулся в свою комнату, сел в любимо кресло, задумался.

Что в конце концов произошло? При расставании Галя ничего не просила, только улыбалась. Значит, и отнестись ко всему этому надо соответственно. Ей больше не звонить, о себе не напоминать. Будем считать это финальным аккордом, завершающем отношения.

Утвердившись в этом рассуждении, он стал бодрее и увереннее. Не отпускало только одно: а вдруг она опять на приём придёт? Что тогда?

Не получив от самого себя ответа, Лукашин отправился на работу.

В это время Надя тоже спешила к себе в школу. По дороге было время поразмышлять, и этим грех было не воспользоваться. Со стороны она выглядела как спокойная, уверенная в себе семейная женщина, углубившаяся в мысли о детях, муже и домашнем хозяйстве. Чего купить на ужин, что приготовить, чем порадовать своих. Но на самом деле думала она о другом.

Вот уже почти два месяца продолжалось её новое знакомство. И если в начале у него была активная фаза самых настоящих, «взрослых» отношений, то постепенно всё как-то съехало в область телефонных звонков, разговоров на тему «Скорей бы встретиться». Надежда на это, безусловно, была, однако хотелось бы чего-то приземлённого уже теперь.

Пребывая в приподнятом состоянии ожидания чего-то хорошего, Надя совершенно не задумывалась о будущем. Будущем их с Женей отношений. Жила только настоящим, одним сегодняшним днём. И это было новым, потому что до встречи с Лукашиным каждый её день с самого пробуждения наполнялся мыслями: а чего ждать от будущего? Оно, это ожидание, было тревожным, а особенно тревога усиливалась в дни рождения и на Новый год, когда волей-неволей приходилось обращать внимание на менявшиеся в датах цифры. Двадцать пять, тридцать, и вот ей уже тридцать четыре года. Мама дорогая, когда?!

Ипполиту в той, прежней жизни отводилась роль спасительной соломинки. Не соломинки даже, скорее – надёжного брёвнышка. Но всё же это было какой-никакой опорой спокойствия будущей жизни. Однако, спокойной ли? Уж больно он ревнивый. Наде в очередной раз вспомнилась новогодняя ночь.

«С Женей всё иначе. Он и понимает, как никто. С ним мы на одной волне. Говорит, что любит, да я и сама чувствую. Скорее бы заканчивалась третья четверть, и в каникулы мы обязательно встретимся».

С такими бодрыми мыслями Надя вошла в школу, и очередной её рабочий день начался с хорошим настроением.


День девятый

Раздумья Марии Дмитриевны Лукашиной в последнее время были невесёлыми. Почему так долго нет ответа от Гали? Она ведь обещала позвонить, когда примет окончательное решение. Значит, ещё думает? Или уже что-то решила, но не хочет меня расстраивать?

А ведь как мама желала счастья своему сыну! Она, как считала, сделала для этого всё необходимое. Ну, а как иначе? И что в такой ситуации можно было сделать ещё?
Нет, дальше ждать невозможно. Надо позвонить самой. Только бы повод найти какой-нибудь, а то получится навязчиво. Поразмыслив и ничего не надумав, Лукашина всё же решила позвонить: «Просто поинтересуюсь здоровьем и самочувствием Гали, а дальше видно будет».

Она набрала знакомый номер, но никто не ответил. Повторила, но всё то же самое.

Галя, конечно, слышала телефонную трель, но говорить ни с кем не хотелось. Она сидела в любимом кресле и обдумывала свои дальнейшие действия.

– Всё прошло, как по маслу. Как задумывала, – рассуждала она. – Теперь надо не терять инициативы. Ещё раз встретимся, и никуда он не денется. Будет со мной, как миленький.

«Как миленький». А он на самом деле какой?   

Галя продолжала думать о Лукашине, о возможных планах на их совместное будущее. Вспомнился разговор с отцом, который занимал высокую должность в министерстве здравоохранения. Тогда он, выслушав её, предложил решить вопрос с переводом Лукашина на «хорошую должность». Что это будет, не уточнил, однако можно было не сомневаться, что действительно хорошую. «Блатную», так такие обычно называют.
«Это будет для него сюрпризом, – решила Галя. – Уверена, что не откажется. Глупым надо быть, чтобы отказаться. И тогда уж точно будет моим. Сделаю из него настоящего человека. Не рохлю и не мямлю. Чтобы не стыдно было в высшем обществе показаться».

Неожиданно в её голове родился почти детективный план. Решительно поднявшись с кресла, она стала сама набирать номер его квартиры.
 
– Мария Дмитриевна? Здравствуйте. Да, это я, и у меня для вас есть новости. Точнее, предложение. Вы не могли бы поступить точно так же, как тогда, на Новый год? Всё приготовить, накрыть стол и так же, как в ту ночь, оставить Восьмого марта нас с Женей одних? Только ни о чём ему не говорите! Это станет сюрпризом.
Долго обдумывать предложение Гали Мария Дмитриевна не стала. Как и договаривались, она ничего не сказала сыну, и в назначенный вечер, когда ему предстояло вечернее дежурство, сделала всё точно так, как просила Галя.


День десятый. Уже март

Весна в Ленинграде была бурной. Несколько тёплых дней и ночей, и Нева стремительно вскрылась. Такое поведение природы не могло не откликнуться в сердцах горожан. Особенно преуспели в своих весенних нарядах питерские девушки. Надя тоже достала из гардероба светлое весеннее пальто, финские сапоги, тонкие перчатки. Ей вдруг захотелось, чтобы её, такую модную и весеннюю, увидел Женя.

– А что, – подумала она, – может, в самом деле, взять да и махнуть в Москву?
Мысль о столь скором свидании придала сил, которых после зимних месяцев оставалось не так много. Сварив крепкий кофе, она стала раздумывать, как лучше поступить. Самое подходящее, это отправиться в Москву накануне восьмого марта, то есть через два дня. Тогда и на работе можно не отпрашиваться, тем более отпуск, даже короткий, перед весенними каникулами ей никто не даст.

Чем дольше Надя размышляла, тем больше погружалась в мир приятных планов. После двух месяцев телефонных звонков, слепой веры ожиданий близкой встречи (ну, когда же мы, наконец, увидимся?!) столь радикальное решение нравилось ей больше и больше.

– И предупреждать не стану, приеду внезапно, сама открою квартиру (ключи-то у нас одинаковые!). Будет всё, как первого января. Вот он удивится!

На следующий день она, как обычно, провела уроки, выдала детям домашнее задание и отправилась покупать билеты. Да, а чем лучше добираться?Из последнего разговора с Лукашиным она знала, что ему предстоит вечернее дежурство. Значит, вернётся домой часов в десять – пол-одиннадцатого. Чтобы успеть добраться к этому сроку до его квартиры, надо брать билет на самолёт. Тем более и летают они каждый час (как помнила она из новогодних звонков Жени в справочную Пулкова).
Решено! Оставалось собрать вещи. Веник берёзовый брать или нет? Ого, ещё и шутить не разучилась.  Наверное, лучше без веника. Чтобы не повторяться. Маме придётся сообщить. А то ведь в прошлый раз не сказала, она волновалась.
 
– Мама, завтра я улетаю в Москву, – сказала Надя маме за ужином.

– Опять к нему?

– Да, к Жене.

– Надя, а как же Ипполит? Признаюсь, я с ним разговаривала и даже встречалась недавно. Оно готов тебя простить.

– Но я же тебя не просила!

– Мало ли что? Я твоя мать и желаю тебе только самого хорошего. Что за жизнь с человеком, которого ты толком и не знаешь? Виделись всего два раза. А что, если он передумает? И тогда ты опять останешься одна. Как в последние годы. Я ведь вижу, как тебе бывало плохо.

– Да, бывало плохо. Больше скажу: отвратительно! Жить не хотелось.

– Вот видишь? А Ипполит – твой последний шанс. Да, Надя, последний! Я понимаю, как это жестоко, но это так. А главное, он тебя любит, Надя.

– Откуда ты знаешь, мама?

– Я же вижу. От матери невозможно скрыть.

– Ладно, давай договоримся так. Я слетаю в Москву, и после обо всём тебе расскажу. И тогда вместе примем решение. Окончательное. Договорились?


День одиннадцатый. Накануне праздника

Обстановка в квартире Лукашиных была праздничная. Мария Дмитриевна сделала всё так, как просила Галя. Приготовила в духовке мясо по-французски, запекла овощи с картошкой, нарезала салат. А сама ушла к подруге – к той же, что и на Новый год.
Галя открыла дверь ключом, который ей торжественно вручил Женя аккурат 31 декабря и который потом всё это время так и хранился у неё. Она тихо вошла в прихожую, зажгла свет, сняла куртку и сапоги. Осталась в том самом платье, которым хотела удивить Женю тогда, в новогодний вечер, но так и не удивила. Привела в порядок перед зеркалом свои роскошные волосы, окинула взглядом молодую, привлекательную фигуру:

– Не устоит. Теперь точно не устоит. Только бы пришёл! – с опаской подумала она.

План был такой: дождаться момента, когда на площадке остановится лифт, раздадутся его шаги, в замке повернётся ключ.

«В квартире будет темно, я спрячусь в комнате и, когда он войдёт, сделаю сюрприз. Ну, а дальше всё должно сложиться».

Галя улыбнулась и отправилась на кухню донакрывать праздничный стол (с собой она принесла банку красной икры и жутко дефицитный свежий огурец, который удалось по большому блату достать у знакомой продавщицы «Гастронома»). До прихода Жени оставалось чуть больше часа...

Ленинградский рейс приземлился в «Шереметьево» точно по расписанию. В вечерней предпраздничной суете аэропорта Надя быстро отыскала стоянку такси, запрыгнула в заднюю дверь подъехавшей тёмно-серой «Волги»:

– Третья улица строителей.

Как будто это было вчера. Такой же вечерний рейс, пассажиры. Только теперь они были не как тогда, уставшими от праздника, а наоборот, оживлёнными. Стоянка такси. Водитель будто тот же, в кожаной куртке. И точно такой же маршрут до дома Лукашина.

Расплатившись за поездку, Надя выпорхнула из машины и вошла в ставший едва ли не родным подъезд. И почему москвичи не называют его парадным?

Еще немного, и лифт поднял её на нужный этаж. Сердце вдруг сильно застучало в груди, когда она снова увидела знакомую дверь. Открыв сумочку, достала ключи, стала открывать квартиру.

В прихожей было темно. Похоже, никого дома не было – ни Жени, ни его мамы. Это даже к лучшему, чтобы снова не задавать вопрос:

–Вы считаете меня легкомысленной?

Потом! Всё потом! Прежде дождаться его, заглянуть в глаза, убедиться в том, что он по-прежнему любит. А всё остальное не имеет значения.
Она разделась в прихожей, осмотрела себя в зеркало, причесала волосы. Затем вошла в комнату.

– Так, свет зажигать не надо, буду ждать в потёмках,–только и успела подумать Надя, присев на стул возле накрытого стола. –Ого, а тут и угощенье приготовлено!

 ...Незадолго до окончания дневного приёма в кабинете Лукашина зазвонил телефон.

– Слушай, старик, у тебя какие планы? – раздался в трубке Мишин голос.

– Планов нет, вечернее дежурство, – ответил Лукашин.

– Нет, вы на него посмотрите! Друзья сидят в бане, приводят себя в порядок, чтобы поздравить любимых женщин, а у него, видите ли, дежурство! Бросай всё и приезжай в Сандуны!

Женя попытался вяло сопротивляться, но это было абсолютно бесполезно. Честно говоря, он и сам бы с удовольствием вместо дежурства сходил попариться с друзьями.Он вспомнил, что два раза дежурил за коллегу Андрея, и решил попросить того вернуть должок. Неожиданно быстро это удалось, и через час он уже сидел в знакомой компании в Сандунах.

Всё было абсолютно так, как в предновогодний день. Миша, Саша и Павлик в белах простынях (как благородные египтяне!), с распаренными лицами, каждый с запотевшей кружкой холодного пива.

– Нет, ты всё-таки нам скажи, как ты познакомился со своей Галей, - под общий смех начал было Миша.

– Постой, она же не Галя! – перебил Павлик.

– Как не Галя? А кто?

– Это надо у Жени спросить. Тогда у него вдруг появилась Надя, а теперь, может быть, кто-то ещё...

– Женя, ответь, как на духу! Как зовут твою невесту?

Миша достал из-под лавки свой портфель и извлёк оттуда бутылку «Столичной».

Увидев это, Лукашин решительно затряс головой:

– Нет, только не это!

– А как иначе? Ты и в прошлый раз в бане отнекивался, а потом помнишь, чем дело кончилось? – напомнил Саша.

Лукашину ничего не оставалось, как сдаться. «Бескозырка» со «Столичной» полетела в сторону, и прозрачное, как слеза, содержимое потекло в пивные кружки.

– Ребята, родные мои, только я вас очень прошу, даже заклинаю: не надо больше! Хватит! Чтобы не закончить полётом в Ленинград.

– Но ты же так нас благодарил, – напомнил Павлик.

– Да, я вам всем так благодарен. За то, что вы круто изменили мою жизнь. НАШУ жизнь, –вспомнил Женя слова Нади.
 
– Так давайте выпьем за Надю, – в руках Миши появилась вторая бутылка. – За её здоровье.

– За это не выпить нельзя, – поддержали ребята, а из портфеля была извлечена дежурная шоколадка.

– Нет, если серьёзно: все мы готовимся поздравлять своих женщин и потому должны быть в форме, – сказал Михаил.

Приятный вечер продолжался. Время от времени все начинали поздравлять Женю со знакомством то с Галей, то с Надей. Было весело, и в общем-то всё равно, какое имя правильное. Лукашин каждый раз упрямо сопротивлялся, но потом решил плыть по течению. Течению приятной компании. С каждой дозой ему становилось всё лучше и приятнее на душе:

– Как же хорошо, что на свете есть Надя! Она такая милая, всё понимает. И как бы было здорово, если б она ждала меня дома. Прямо теперь...

Увлечённый такими мыслями, он едва услышал, как Михаил скомандовал:

– Стоп! Всё, хватит! Давайте собираться домой. Всё, только домой. Сегодня никого в аэропорт не провожаем.

– Как никого? – спросил Павлик. – А Женю?

– Нет, Женя сегодня идёт домой, – уверенно произнёс Миша. – К своей Гале. Или Наде. А, может, сразу к обеим!

Все рассмеялись, кроме Лукашина. Нахмурив лоб, он едва вымолвил:

–Не-е-т, сегодня я один. Увы! Лягу немного посплю, а потом позвоню Наде.

И он принялся, было, укладываться на банную скамью.

– Что ты, что ты! – стали поднимать его друзья. – Домой, только домой. К ма-а-ме. А мы тебя проводим...

Верные, настоящие друзья не могли поступить иначе. Через час такси остановилось возле Лукашинского подъезда.

– Спасибо вам, дальше я сам уже, – нетвёрдым голосом произнёс Женя и стал выбираться наружу.

– Подожди, давай на посошок! – вдруг сказал Миша. – Шеф, у тебя тара есть?

Они дружно выпили на посошок, закуска-шоколадка кончилась. Наконец, Женя со всеми попрощался и, слегка шатаясь, вошёл в подъезд.


Накануне праздника. Продолжение

В прихожей было темно. Лукашин снял свою модную дублёнку, повесил на вешалку, свет решил не зажигать (мама, наверное, уже отдыхает). Выпил на кухне большой бокал воды, немного сбил жажду после парилки.

Наконец, отправился в туалет, потом к себе в комнату. В потёмках стал расстёгивать пуговицы на рубашке, как вдруг почувствовал, что он здесь не один.

С кресла поднялась фигура и голосом Нади произнесла:

– Женя, здравствуй.

«Бр-р-р», – попробовал он снять наваждение. Однако оно не отступало.

– Ты, наверное, из бани?

– Из бани, из бани. А откуда же ещё?

«Так, срочно баиньки»,– твёрдо решил Женя и попробовал лечь в свою кровать. Вдруг из кровати стала подниматься другая фигура и голосом Гали говорить:

– А Катанянов я и сегодня не пригласила.

Это был финиш. Собравшись с духом, Женя нырнул-таки в родимое ложе и сразу же заснул.

Чья-то рука дотянулась до выключателя, и кто-то другой, если бы он наблюдал за всем этим со стороны, увидел бы такую картину. В кровати мирно посапывал хозяин квартиры, а рядом с ним сидели две женщины – на стуле Надя, в кресле – Галя.

– Вы кто? – разом произнесли обе, в упор разглядывая друг друга. Наступила неловкая тишина. Первой её нарушила Галя:

– Впрочем, я, кажется, догадываюсь, – сказала она. –Вы Надя и вы из Ленинграда.

– Да, я Надя. А вы Галя? Ну, конечно, догадаться нетрудно.

Снова повисла пауза. Никто не решался спросить: а как вы здесь оказались? Здесь и сейчас?

– Пойдёмте на кухню. Чтобы ЕМУ не мешать, – предложила Надя.

Женщины поднялись и на цыпочках проследовали мимо хозяина квартиры, который спал, как младенец.

На кухне они расположились рядом со столом, который был накрыт по-праздничному.

«Выходит, он меня ждал?»– решила Надя.

А Галя подумала: «Чего-то в нём не хватает».

– Завтра наш праздник, – произнесла Надя. – Предлагаю за него чего-нибудь выпить. Да и вообще ситуация какая-то странная, из неё ведь придётся как-то выходить... Может, коньяку?

Галя кивнула. Надя налила в маленькие рюмки «Армянского», три звезды. Дамы чокнулись и выпили. Увидев пепельницу, Галя достала свои тонкие сигареты, предложила Наде. Обе закурили. Начать разговор никто не решался, потому что было непонятно, куда он приведёт. Наконец, нарушила тишину Галя:

– Сказать по правде, я рассчитывала встретить праздник с Женей. Но вы снова мне помешали.

– И я планировала с Женей. И вы мне тоже помешали, – парировала Надя.

– Хорошо. Получается, мы обе пострадали. Но как теперь быть? Предлагаю договориться «на берегу», чтобы больше никогда не пересекаться.

– Интересно вы рассуждаете. Как это, договориться? Тут и договариваться не о чем.

– Как это не о чем? Мы с Женей встречались два года, решили пожениться. У нас были свои планы на будущее. Я рассчитывала устроить его на хорошую работу.

– А у него разве плохая?

– Может, вам кажется, что хорошая. А вы бы, наверное, так и работали: медик и педик, ни в чём себе не отказывая?

– Разве в этом дело? – обиделась Надя. –Мы с Женей любим свою работу, а ещё любим друг друга. И это главное. Если после ваших отношений, которые ни к чему не привели, он встретил меня и у нас сразу всё сложилось, разве это не аргумент, чтобы вам от нас отстать?

– Это неслыханно! Вы его у меня украли! Как вам не стыдно?

– Галя, неужели вы не понимаете, что это судьба? Ирония судьбы. И с какой стати вы опять вмешиваетесь?

– Я же сказала, что хочу помочь Жене.

– А он разве просил об этом?

– Просил.

– Не врите! Женя не такой.

– А какой, интересно?

– Женя нормальный человек. Хороший, добрый. И ему со мной хорошо, он признался. А вы хотите вернуть то, что вернуть уже невозможно.

Из прихожей донёсся звук открывающейся двери. Через минуту в комнату вошла хозяйка квартиры.


Накануне праздника. Продолжение

Шум турбин стих, стюарды открыли люки, и пассажиры рейса Ленинград – Москва устремились к выходу. Среди ступавших на трап были Валентина Петровна Шевелёва и Ипполит Георгиевич, прилетевшие этим рейсом в Шереметьево.

Их решение срочно отправиться в Москву родилось накануне и было спонтанным. Они встретились в том же кафе на Невском, что и в прошлый раз. Инициатором, как ни странно, на этот раз был Ипполит.

– Мне нужно срочно увидеться с Надей, – сказал он, как только принесли их заказ: мороженое и кофе. – Но, боюсь, без вас этого не получится.

– А Нади нет.

– Как нет? Где же она?

– Улетела в Москву. Вы догадываетесь, к кому.

Ипполит резко откинулся в кресле, задумался.

«Хорошенькое дело, – размышлял он. – Скорее всего, они окончательно решили связать отношения, и помешать им в этом вряд ли удастся. Хотя, чем чёрт не шутит?».

Он взглянул на Валентину Петровну и сказал:

– Что ж, в Москве так в Москве. А знаете, что? Вы – человек, как и я, заинтересованный. Давайте отправимся вместе на Третью улицу строителей, только московскую.

 Как отправимся? Вот так сразу?

– Сразу! А чего тянуть? Может, успеем, – подмигнул он собеседнице. – Билеты за мой счёт.

Накануне праздника очередь к такси уходила за угол терминала. В ожидании машины каждый думал о своём.

«Вот они удивятся! Надя, должно быть, обрадуется. А, может, и нет. – размышляла Валентина Петровна. – Говорить начнёт Ипполит, как договорились».

У Ипполита все мысли крутились вокруг одного:

«Как поступить, чтобы остаться нам одним? Должна помочь внезапность. Скажу, что приготовил ей место в департаменте образования. Не всю ведь жизнь вести уроки в школе».

С недавних пор Ипполит работал в исполкоме Ленинградского горсовета, куда устроиться ему помогли давние знакомые по институту. Он уже успел освоиться на новом месте и зарекомендовать себя наилучшим образом.

«Вот только как она к этому отнесётся? – размышлял Ипполит. –Может заупрямиться. Хотя, если любит, согласится».

Наконец, подошла их очередь. Ипполит галантно распахнул дверцу такси, помог попутчице сесть в салон, затем сел на переднее сиденье и произнёс:

– Третья улица строителей, дом двадцать пять.

Всю дорогу они хранили молчание. Лишь водитель, привычно поглядывая на пассажиров, пытался завести хоть какую-то беседу.

– В «Ванде» к вечеру обещали сапоги австрийские выкинуть, – посмотрев в зеркало, обратился он к Валентине Петровне. Та не откликнулась, думала о своём. Спросил Ипполит:

–Австрийские? И почём, интересно?

–Сто сорок рублей пара. У спекулянтов дороже.

Поскольку развития темы не последовало, разговор на том и закончился. А через полчаса они уже подъезжали к Третьей улице строителей.

«Дом точь-в-точь, как у нас, – подумал Ипполит. – Может, он и правда не врёт?».

В ожидании лифта на площадке стояла пожилая женщина. Втроём они вошли внутрь, женщина спросила:

– Вам на какой?

– На четвёртый,– машинально ответила Валентина Петровна.

Женщина нажала нужную кнопку, и на четвёртом этаже вышла вслед за ними. Она направилась к квартире с табличкой «12», попутно доставая из сумки ключи.

Ленинградцы переглянулись и, ничего не сказав, пошли вслед за ней. Та уже поворачивала в замке ключ и, оглянувшись, спросила:

– А вам кого?

– Мы к Наде.

Мария Дмитриевна насторожилась:

–К какой Наде? Такая здесь не живёт. Впрочем…

Она внимательно взглянула на незнакомцев, и вдруг спросила:

– Вы из Ленинграда? Мама Нади? И … Ипполит?

Гости замялись. Первой опомнилась Валентина Петровна:

– Да, это мы. А вы – мама Евгения?

Мария Дмитриевна кивнула и пригласила гостей пройти в квартиру.


День двенадцатый

«Что это было? Сон?» –открыв глаза, подумал Лукашин. Из кухни доносились приглушённые голоса.

«Надя здесь или приснилась?  –  продолжал спросонья размышлять Женя. – А Катаняны? Причём здесь Катаняны? Это Галя о них сказала».

Внимательно вслушиваясь в звуки за дверью, он так и понял, кому они принадлежали.

«А ведь мы с друзьями ходили в баню! – вспомнил он, наконец. – Но ведь я не в Ленинграде? Как тогда, на Новый год? Этого только не хватало». Он резко попытался встать, но вместо этого завалился на пол.

Услышав шум за дверью, компания из кухни в полном составе стала постепенно перетекать к Жене в комнату.
 
– Надя! – увидев Надю, радостно произнёс с пола Лукашин.

– Галя? – нахмурился он при виде прежней возлюбленной.

– Ипполит?! – ещё большим было его удивление.

– А вы – мама Нади! – как тяжело больной, идущий на поправку, снова радостно произнёс хозяин квартиры.

Последней в комнату вошла Мария Дмитриевна.

Ипполит помог Лукашину подняться. Женщины отвернулись, пока он надевал штаны и расправлял одеяло. Чувствовал себя Женя перед гостями явно неловко. Оглядев компанию, Лукашин, как на собрании, произнёс:

– Прошу всех садиться.

Обе мамы отправились на кухню, чтобы не мешать беседе молодых. Надя присела рядом с Женей, а Ипполит, что было очень неожиданно, едва ли не в обнимку сел в кресло с Галей. Кресло было не очень широким, и казалось, этот факт не сильно расстраивал пару. Они прижимались друг к другу и, кажется, находили в этом удовольствие.

«Что же могло произойти, пока я был в бане, а потом спал?–размышлял Лукашин. –Да какая разница! Главное, рядом Надя». И он взглянул на неё влюблёнными глазами.

Возникшая пауза не могла продолжаться бесконечно. Женя взял в руки гитару и запел.

Волхвы забудут адрес твой.
Не будет звёзд над головой.
И только ветра сиплый вой
расслышишь ты, как встарь.
Ты сбросишь тень с усталых плеч,
задув свечу, пред тем как лечь.
Поскольку больше дней, чем свеч
сулит нам календарь.

Что это? Грусть? Возможно, грусть.
Напев, знакомый наизусть.
Он повторяется. И пусть.
Пусть повторится впредь.
Пусть он звучит и в смертный час,
как благодарность уст и глаз
тому, что заставляет нас
порою вдаль смотреть.

И молча глядя в потолок,
поскольку явно пуст чулок,
поймёшь, что скупость – лишь залог
того, что слишком стар.
Что поздно верить чудесам.
И, взгляд подняв свой к небесам,
ты вдруг почувствуешь, что сам
– чистосердечный дар.

И. Бродский

После последнего аккорда снова возникла пауза, которую никто не хотел нарушать. Наконец, Надя спросила:

– Это Бродский?

–Да, – кивнул Женя,– он написал это 1 января 1960 года. С недавних пор мне дорог этот день, и всё, что с ним связано, – и взглянул на Надю.

Однако ему всё не давала покоя перемена, произошедшая с Галей. Впрочем, с Ипполитом тоже:

«Он не лезет драться. Наоборот, помог мне подняться с пола–размышлял Лукашин.– У кого бы узнать причину?».

Извинившись перед гостями, он встал с кровати и отправился на кухню. Две мамы прервали свою беседу и посмотрели на него.

– Ты стал ходить в баню не только на Новый год? – спросила Мария Дмитриевна. – А как же твоё дежурство?

– Мама, ты знаешь, я понял: ходить в баню с друзьями – не так уж плохо. Если я буду после неё встречаться с Надей, то готов ходить туда хоть каждый день. Можно и без друзей. А насчёт дежурства я договорился, меня подменили.

– Это точно, тебя будто подменили. Ты будто сам не свой.

– Я растерялся, мама. Растерялся от всей этой ситуации. Откуда они появились в нашей квартире? Мне кажется, всё это происходит во сне. Но боюсь проснуться, потому что тогда Надю не увижу.

Валентина Петровна решила не мешать разговору и, деликатно извинившись, вышла в прихожую, надела пальто и отправилась на свежий воздух.

Женя взглянул на мать, попытавшись понять её настроение. И ничего не понял, потому что её лицо оставалось бесстрастным.

– У меня нет никого ближе и роднее тебя, – ласково произнёс он. – Я люблю тебя, мама, – и он обнял её и поцеловал.

– Опять ты подлизываешься, – смягчилась Мария Дмитриевна.

– Я очень хочу, чтобы вы с Надей поладили. Ты знаешь, я так счастлив её снова видеть здесь. Но откуда взялись другие?

– Это и для меня загадка. Вернее, не совсем. По просьбе Гали я приготовила ужин, накрыла стол и ушла к подруге. Галя открыла дверь своим ключом и стала ждать тебя с работы. Что касается гостей из Ленинграда, то я встретила их в нашем подъезде, мы вместе вошли в квартиру. А вот откуда здесь взялась Надя, я не знаю, честное слово.

Женя всё это внимательно выслушал и попросил:

– Продолжай, пожалуйста.

Мария Дмитриевна стала рассказывать, как все вместе они собрались на кухне (чтобы не мешать Жене спать). Разговор сначала не клеился, но вдруг она стала замечать, как Ипполит Георгиевич с интересом поглядывает в сторону Гали. Далее она предложила всем поужинать и, пока разогревала пищу на плите, Ипполит сел рядом с Галей. Они оживлённо беседовали – о чём, она не прислушивалась: у них с Валентиной Петровной начался свой разговор. Надя молчала, потом вышла на площадку покурить. В её отсутствие «сладкая парочка» уже перестала стесняться, Ипполит и Галя, видимо, были очень довольны друг другом. Не знаю уж, что он ей шептал на ушко, но она улыбалась и кивала головой. Я думаю так: они друг другу понравились. А что? Может, любовь с первого взгляда?

Лукашин выслушал новость молча, немного подумал и, вздохнув, произнёс:

– Наверное, это судьба, мама. Ирония судьбы такая.


День тринадцатый

Женя проснулся и посмотрел на часы. Стрелки показывали половину восьмого. Он не сразу сообразил, что это – утро или вечер? Распрямив затёкшую руку, неожиданно коснулся чего-то тёплого и такого родного.

«Так это же Надя!» – обрадовался Женя, а вслух воскликнул:

– Это ты, Надя!

Надя открыла глаза, улыбнулась. Так мило улыбаться могла только она:

– Алкоголик! – снова улыбнулась.

– Я так по тебе соскучился.

– Если соскучился, то почему вчера так рано заснул? – спросила она почти так же, как спустя восемнадцать лет спросит Фила Рита в финальной сцене «Дня сурка». И так же, как Рита, тихо засмеялась.

– Тс-с-с! – попыталась она остановить начавшего приставать Женю. – Мама проснулась, что-то стряпает.

– «Стряпает», откуда у тебя такие слова? – продолжал обнимать и целовать её Женя.

– Моя бабушка так говорила, когда что-то готовила, – продолжала вяло отбиваться Надя.

Через пятнадцать минут они вместе заправили постель, затем Надя прошмыгнула в ванную. Женя, громко напевая, вошёл на кухню.

– Доброе утро, родная, – поприветствовал он маму.

– Доброе утро. Ты не хочешь меня поздравить?

– С чем, интересно? Ой! Я же забыл, что сегодня твой праздник.

– Ты скоро и меня забудешь. Со своей Надей.

– Мама, не говори глупостей. Ты для меня самая главная. Та-а-к, погоди-ка, – и он кинулся в комнату.

Потом вернулся, что-то пряча за спиной. Встал на одно колено, поклонился и протянул маме букет красных гвоздик.

– Здравствуйте, – на кухню вошла Надя. – А что здесь происходит?

– Сын поздравляет маму с женским праздником.

Надя опустила руку в карман халата и достала небольшую коробочку.

– Я тоже вас поздравляю, – протянула она свой подарок.

– Спасибо, Надя. Но зачем же так тратиться? – сказала Мария Дмитриевна, осмотрев изящную коробочку. – Это же Франция.

Женя смутился, снова отправился в комнату и вернулся с другим букетом гвоздик, теперь для Нади.

– Ну вот, порядок. Торжественная часть завершена, садитесь завтракать, – пригласила мама к столу.

Наливая чай, Женя осторожно спросил:

– А где наши остальные гости?

Мария Дмитриевна стала рассказывать о вчерашнем. Из разговора с мамой Нади выяснилось, что они с Ипполитом приехали в Москву совсем за другим. И для неё, как и для остальных, стало полной неожиданностью такое поведение Ипполита. Похоже, они с Галей нашли друг друга. Во всяком случае, от нас они отправились к Гале домой.

Надя с Женей с интересом слушали, затем наступила пауза. Немного помолчав, Лукашин спросил:

– А Валентина Петровна? Она-то где?

– Она поздно вечером позвонила в Шереметьево и отправилась на рейс. Я оставляла её ночевать, но она ни в какую, – ответила сыну мама.

–Та-а-к, – протянул Женя. – Ситуация ясна. Враг разбит, победа за нами!

И он поцеловал Надю.

 
День четырнадцатый

Наступило лето, у школьников начались каникулы. Учительница начальных классов Надежда Шевелёва шла домой с педсовета и неспешно размышляла:

«Первое. Наконец-то отпуск. Вечером сяду в поезд и утром в Москве. Самолётом не хочу, в купе за ночь высплюсь и отдохну. Перед Женей предстану красивой и обаятельной, а не уставшей, как после полёта.

Второе. С Женей придётся обсуждать, как дальше жить, где кому работать. Он предлагает к нему в столицу. В принципе, можно и в Москве жить и работать. Наверное, так и сделаем. Ему работу менять не придётся, а меня, надеюсь, в школу возьмут. Микрорайон новый, детей у новосёлов много – должна же быть где-то поблизости и школа.

Третье – и самое главное. Мы перестанем расставаться и жить в разлуке, а всё время будем вместе. Одно дело на расстоянии и совсем другое – постоянно рядом. За себя я не боюсь, но Женя же как-то признавался, что не любит, когда кто-то мелькает у него перед глазами: туда-сюда, туда-сюда. Даже в Ленинград сбежал.
Дома никого не было, Валентина Петровна уехала на лето к знакомой в деревню.
«Даже лучше, – подумала Надя, – не придётся выслушивать её разговоры о том, какой хороший Ипполит. Всё! Был Ипполит, и нет его. Он теперь с другой».
Действительно, Ипполит Георгиевич недавно расписался с Галей. Мама рассказывала, что живут вместе в его квартире. Работать, как и обещал, он её устроил на хорошее место.

– Скоро и мы поженимся, – подумала Надя.

...Среди новостроек района Третьей улицы строителей недавно появился новенький Дворец бракосочетаний. Первого июля, спустя ровно полгода с той памятной новогодней ночи, в книге ЗАГС появилась запись о рождении новой семьи. Она свидетельствовала о том, что свежеиспечённая супруга Надежда Васильевна взяла фамилию мужа – Евгения Михайловича, и вместе они теперь уже официально стали Лукашиными. Хотя по духу были Лукашиными с первого январского дня 1976-го года.

Сергей Писарев, 2024 г.