Потому что память... 1

Незаслуженная дверь кухни насторожилась, словно хороший солдат на боевом посту. Она хорошо помнила, как новый хозяин припечатал к её, по счастью, крепким полотнищам хозяина старого, когда тот, заглянув на огонёк, посреди ниочёмной беседы о погоде намекнул на то, что ему известен прискорбный факт игнорирования Золотокрылым положенного рабу воспитания. Что подобное чревато, ибо закон требует. Что он - тогда ещё главный защитник прав рабов и блюститель обязанностей их хозяев, готов умалчивать весьма интересную его службе информацию, естественно, за определённую плату, можно гитой.
А ещё Зебор имел неосторожность озвучить предложение, что если будущая Светлость гнушается подобными хозяйскими обязанностями, то он всегда рад помочь ему в этом вопросе, ибо опыт воспитания имеет немаленький, особенно в отношении приобретенного Светлостью раба. Сей жест доброй воли он готов произвести совершенно бесплатно только лишь ради собственного удовольствия.
Дверь тогда напряглась и выдержала вес вписавшейся в неё туши воспитателя, зато воспитатель едва не расплющил выпавшие с перепугу крылья о её надёжные полотнища.
Двери показалось, что сейчас хозяин негодует точно так же. У него вон и ноздри подрагивают, и рот к уху уехал, и того и гляди из ушей пар повалит, так он кипит. А уж что касается взгляда, так тут вообще - тушите свет, ибо напалма, какой из глаз пыхает, хватит на то, чтобы квартал старинных особняков спалить по самые фундаменты, а заботливого любимца всех дверей - по самые подошвы.
Только вот не боится его любимец, стоит себе, щурится упрямо, перекидывает бусины чёток пальцами левой руки, а правую в кулак сжал и в карман засунул.
- Ну? - хмыкнул Лат, — Почему не подошёл?
- Зачем? Всё по закону: он продал - Татаг купил - ты перекупил. Или надо было продемонстрировать, как мне повезло с хозяином?
В остывающем очаге ворохнулся пепел, а за дверью кто-то то ли пискнул, то ли сипло вздохнул-выдохнул.
Пожалуй, Лат вряд ли смог бы слёту пояснить, с чего его вдруг накрыло до бешенства, но накрыло знатно. Схватив младшего за ворот рубашки, он тряхнул его с такой силой, что у того чуть голова не отломилась.
- С хозяином тебе повезло, да? Я не ослышался? Отвечай, дрянь такая! С хозяином?
Бронебойным терпением отличаются только каменные статуи, какие Дрэг на шахте во всех несоответствующих искусству местах понаставил, включая места для особых нужд. Наг особым терпением не отличался, за что регулярно выхватывал даже от отца. А сейчас у него того терпения вообще не осталось, оно ещё в комнате приказало долго жить.
Не спрашивайте, с чего этого молодца накрыло. Я только предположить могу, что ядовитые воспоминания мозги ему подтравили.
Наг на Лата подался. Бусины чёток по полу застучали - не выдержала нить. Синий омут такими зарницами полыхнул, что Лея вздрогнула. Никто не понял: дверь испуганно вскрикнула или Зеда за ней? А вам я скажу - Зеда чуть на пол не осела, но войти и вмешаться не рискнула, и правильно сделала.
- Так, значит? На хозяина кулаки сучить вздумал, сучёнок? - рыкнул Лат и снова встряхнул Нага, словно хотел душу из него вытрясти, но не вытряс, а только разъярил до такой степени, что чуть сам воротника не лишился. Наг терпеть тряски-вытряски не собирался. По крайней мере, он так думал, что не собирается.
- А отвечу? - сверкнул глазами Наг, и ворот офигительно классной виссоновой рубашки Его Светлости жалобно затрещал, прощаясь с рубашкой.
Когда на раскалённую сковороду льют масло, то оно, можно сказать, возмущается безголосо. Голос Золотокрылого с затаённого шипения на лязг за мгновение перестроился. Слова в дверь рикошетом шандарахнули и Зеда снова чуть не сползла на пол, но устояла на ногах, только что пуговичку на воротнике блузки напрочь оторвала.
- Давай... Ну же! Давай, сказал, отвечай!
Казалось, что воздух искрит и вот-вот взорвётся, разломит на куски мир Нага, Лата, Зеды и всех тех, кто врос в тот мир сердцем.
Но погасли в синем омуте буйные зарницы. В секунды потемнел омут и потекла синева поверх темноты, словно синий ручей по чёрному песку. Наг разжал кулаки.
- Воспитывай, если приспичило.
- Почему? - остро звякнула платина, — Потому что я хозяин? Ну, отвечай!
Мелькнула синева и снова в прищур спряталась:
- Нет.
Вспышка Звезды растворилась в густой темноте ночи подобно капле молока в чёрном "Американо". Ветер магнолию встряхнул. Медовый аромат потёк, такой изысканный, что кухонные запахи, застеснявшись своей простоты, бесследно выветрились в настежь распахнутое окно.
Молоденькая бахия до окна дотянулась, растопырила отростки-пальцы, грозит, стучит - поранилась.
Фиолетовый отсвет Леи в оба омута влился, а вино в пустые бокалы. Лат покосился на задумавшегося брата, подошёл, приобнял за плечи.
- Остыл? Вот и я тоже остыл.
Последняя зарница в зелёном омуте погасла, а в синем воспоминания мечутся.
Наг на раненую ветку бахии посмотрел, на кожу её содранную, и отца вспомнил - его мёртвые руки со сбитыми костяшками пальцев. Поранился отец. Наг тогда на почерневшие ранки смотрел и думал: "Скоро и меня тут не будет." Нет, он не имел в виду, что помрёт, он про дом говорил. Это отец до последнего питал иллюзии насчёт того, что они с Жадом - братья, потому старший позаботится о младшем, когда его не станет, а Наг точно знал, что не поладят они, убежать хотел из дома, но не успел.
Жад, хотя и обещал отцу воспитывать незаконнорождённого брата чисто для отмазки, на следующий день после похорон дружков позвал втихарца, и они навалились на грех скопом, связали и воспитали от души. Сам бы Жад не справился. За что воспитывал? А это я говорил: за то что своё мнение имел.
Пока грех от побоев в сарае отходил, братец прикинул фиг к носу и помчал перекупов искать. Да, Жад - чел продуманный. С чего бы это ему какую-никакую монету терять? Год неурожайный выдался, посевы пшеницы градом побило, каждое зёрнышко на вес золота. С перекупом рабов предприимчивому Жаду, ух как подфартило: целых два мешка отборного зерна за отцовский грех ему предложил. Жад от счастья чуть сам ему не отдался. Шучу я, точнее иронизирую, а ещё точнее - пытаюсь это делать. Не получается? Ну да...
Наверное, это хорошо, что не успел грех из дома сбежать: если бы поймали - повесить могли. А с другой стороны, он у Татага столько всего хлебнул, что виселица за счастье казалась.
Лат долго молчать не умел. Ему надо было сей секунд всё, что можно по местам расставить и сделать это громко, а Наг предпочитал в себе вариться.
Лат брата локтем в бок пихнул, тот от неожиданности чуть в окно не выпал, но не выпал, только улыбнулся:
- Не будешь воспитывать?
И подзатыльник огрёб, и взгляд озадаченный глаза в глаза:
- Не отпускает? Вот и меня тоже...
Ночь по земле плывёт, как черничное варенье по тёплому хлебу. Земля после дневного жара охладела к проблемам всякого рода, задремала, а во сне взмокла немного. Дрожащее марево тумана фиолетом подёрнулось, задрожало - это ветерок его качнул.
Из-за кухонного шкафа тень вышла, к Лату подошла, и того вдруг озноб пробил да такой сильный, что руки ходуном пошли. Наг озноб почувствовал.
- Знобит? Давай огонь разведу?
Лат головой качнул:
- Не надо, сейчас пройдёт.
Сказал, вроде, спокойно, а у самого тремор до сердца достал.
Да, Золотой бог терпением не отличался, срывался частенько и по поводу, и без оного, когда слов не находил, или не понимали его слова, или тратить их не хотелось на всяких чемордозов, но сейчас... Сейчас он тщательней, чем когда-либо перебирал свои воспоминания. Там те слова таились, и Лат это знал. А что сорвался на Нага... Хм...
Знаете чего? Не нужно мне говорить, что он обязан-должен и вообще не по тем жизненным дорогам шляется. Давайте посмотрим на себя? Ни разу крышу не срывало? Ага, так я и поверил. И нервяк с истерикой тоже не нужно путать - это разные состояния. И, так сказать, среду обитания со счетов не сбрасывайте. Все мы разные и у всех своя среда.
Зеда за дверью забыла, как дышать. Мне думается, если бы сейчас кто к ней подошёл на испуг взять или от двери оттащить, так она бы его в лёгкую прибила. А если бы кто войти попытался, так придушила бы насмерть.
Зеда была женщиной не столько мудрой, сколько битой и чуткой. Она понимала, что склеивать душу не одному Нагу надо, что у Лата душа тоже давно на осколки разбита. Чинить разбитую душу - это, скажу я вам, процесс долгий и часто безуспешный. Как говорит один мой друг: "Как ни склеивай, целого не получится". Правильно говорит, но в данном случае сама попытка - не богу подарок, а себе самим и миру в целом. Понимаете, о чём я? Хорошо, если понимаете. А если нет, то поймёте, когда повзрослеете душой. Ей - душе, чтобы инфантильностью не страдать, не один земной круг прожить придётся. А цена взросления - потери, потери, потери.
У незаслуженной двери полотнища испариной покрылись. И вовсе это не оттого, что Бин окна везде раскрыл, чтобы дом проветрить. Дерево иногда чувствительнее человека бывает, хотя в витиеватых тонкостях поступков и намерений не разбирается.
Лат плечами передёрнул и по звонкой платине словно ржа пошла. Осыпалась платина:
- Знаешь, чего вспомнил?...
Нага глухой голос брата насторожил да и взгляд отрешённый, но он по своему опыту знал, что некоторые воспоминания бывают настолько цепляющими насколько и убийственными. Их из души тянуть - сердца запросто лишиться можно, а вот так, когда они сами сыплются - это легче. Тут главное, не пересиропить с чрезмерным вниманием да сочувствием.
- Ты говори-говори, тут я, — буркнул Наг и полез в кухонный шкаф за солью. Лат рубашку загваздать успел: на манжет вино пролил.
Если бы тень можно было припечатать, то он бы легко её припечатал дверцей солидного шкафа. Нервничал младший хозяин, теперь уже не столько за себя, сколько за брата, но вида не показывал.
- Присядь-ка, а то подкачивает тебя, — кивнул Наг на кресло и Лат подчинился. Всё, как всегда: дома чаще младший опекал старшего.
Соль выпила с ткани вино и стала бордовой, словно опьянела. По бледному лицу Лата тоже бордовые пятна пошли. Память наружу рвалась внутренним жаром.
- Пять лет мне было, когда я узнал, что Тан - не брат мне.
Вздрогнула тень у шкафа. Ветерок в неё вцепился, словно удержать хотел. Только тень не исчезла, просто вздрогнула, потому что тоже вспомнила. Ветер подумал-подумал да и вылетел в окно, чтобы не тревожить и без того растревоженную бродячую душу. Стихии, и большие, и маленькие, легко между мирами шныряют - нет им преград.
Кривой ощер половину лица Лата перекосил, а глаза ожили, словно в мёртвую пустыню паломники с факелами пожаловали - заметался омут, сполохами пошёл.
- Комнатный слуга из вольноотпущенных просветил. Его тоже ребёнком купили, а в день совершеннолетия вольную подарили. Это хороший подарок для раба, но он большего хотел.
- Завидовал Тану? - уточнил Наг и ещё разок присыпал винное пятно солью.
- Ну а как же? Конечно, завидовал, — кивнул Лат, — только это я потом понял, а тогда стал на Тана покрикивать и, чуть что, ногами пинать.
Прервавшись, Лат рывком поднялся с места. Обычно скрипучее, кресло на сей раз затихарилось и ни звука не издало.
По настоянию Лара Светлокрылого на все окна в доме поставили решётки, но не все их лианы успели оплести. На кухонном окне не успели. И хотя решётка больше на кованое узорчатое кружево походила, всё равно мир через тот узор казался отстранённым, что всегда играет на руку воспоминаниям. Они тогда потоком льются.
- Однажды пнул его, а он меня за ухо схватил - терпение кончилось, а я отцу истерику закатил: "Продай раба, а то из дома убегу!" Да так я знатно истерил, что до судорог. Отец, конечно опешил, но разбираться кто-зачем не стал - на потом отложил, а мне, чтобы успокоился, пообещал: "Завтра продам." С тем я и уснул крепко. После истерики всегда вырубался, как умирал. Утром первым делом к Тану в комнату заглянул, чтобы помириться, а его нет. И во всём доме нет, и на улице. Ни его, ни отца, ни матери...
Луч Леи сквозь решётку прошёл, до пепельных волос Лата дотронулся и вспыхнули фиолетом волосы. Тень от шкафа отклеилась, к Лату подошла. Естественно, что Наг её не видел, но сердце, ни с того ни с сего, ухнуло вдруг и замёрзло.
- Слуга сообщил, что они на рынок умчали, а что за саженцами, я не услышал, я за ними рванул. Догнал у рынка, в Тана вцепился, ору: "Папа, не надо!"
У Нага крылья вздрогнули, из разрезов выглянули и снова спрятались.
- Отец понял?
- Да.
- А Тан?
- Он вперёд отца всё понял. Прижал к себе, шепчет на ухо: "С тобой я, не плачь." Я тогда от него так и не отлепился, да и потом... Душой насмерть прилип. Вот и к тебе тоже.
Оттаяло у Нага сердце, словно панцирь ледяной скинуло, и забилось часто-часто.
- Отец, как домой вернулись, выпроводил вольноотпущенного. Тот так и ушёл с недовольной мордой. И знаешь?... Как-то всем нам дышать стало легче, что ли...
За окнами ночь похолодела, а у Лата бокал в руках испариной покрылся. Он его на стол поставил, к Нагу подошёл, в глаза заглянул:
- Не раб ты, а я тебе не хозяин. И пусть твой родственник знает, что у тебя всё хорошо. Таких зависть воспитывает жёстко. Понимаешь, о чём я?
- Да, — твёрдо ответил Наг.
Невидимая тень обняла Лата и исчезла. Зеда от двери ушла к себе и там дала волю слезам. За окнами ночь похолодела до дождливой истерики, но магнолиевый запах не потеряла.