Сильная любовь

Куприян всё-таки дожил до пенсии. Дожить-то дожил, но не пережил. В тот же день напился с друзьями на радостях, что закончились трудовые муче-ния, до дома кое-как доволокся, на второй этаж почти поднялся, да на предпоследней  ступеньке споткнулся и кубарем скатился вниз. Там и остался лежать до утра. Утром соседка с первого этажа скотину собралась убирать, вышла в коридор и наткнулась на Куприяна, лежащего почти у самой её двери.
– Купрей, чего развалился у самого порога? Ни пройти ни проехать, – слегка пнула сапогом соседа Антонина. – С утра уже нализался, как свинья!
В ответ Куприян только что-то невнятно прохрипел.
– Что, что? – не расслышав, нагнулась над ним соседка и тут же резко от-прянула назад, разглядев синюшное лицо с запекшейся на лбу кровью. – Да ты чего, Купрей, ты чего? – испуганно прошептала Антонина, пятясь от скрюченного на полу соседа. – Плохо тебе, чего ли?
Наткнувшись спиной на собственную дверь, Антонина резко развернулась, рывком отворила её и прокричала вглубь квартиры:
– Федула, вставай, подь сюды! Твоему дружку Купрею совсем курдык, синий весь у нашего порога ляжит и еле дышит, кровью по всей башке присох!
– Ох-ма, чё орать-то, я чё, врач, чё ли? – раздался недовольный голос.
– Врач не врач, а поди посмотри, чего с им, я боюсь, – отодвинулась от двери Антонина, давая возможность мужу подойти к скрюченному соседу.
– Купрей, дружбан, ты чего? – склонился над бедолагой Фёдор.
– М-м-м, – промычал что-то в ответ Куприян.
– Купрей, не понял, плохо тебе? Повтори, – осторожно тронул за плечо друга Фёдор.
– А то не видишь, что плохо! – прикрикнула на супруга Антонина, придя в себя от потрясения.
– Да заткнись ты, – цыкнул на жену Федор, – без тебя разберёмся! Пойди поднимися лучше к Любке, скажи ей, что с мужиком ейным плохо, пусть спустится.
Боязливо обойдя соседа стороной, Антонина стала подниматься на второй этаж.
– Купрей, давай я тебя подниму, – попробовал оторвать друга от пола Фёдор, схватив его за подмышки.
– Хр-р-р, – захрипел Куприян, вытаращив глаза. И тут же из уголка его рта потекла кровь.
– Вот чёрт! – испугался Фёдор и уложил Куприяна обратно на пол. – Чего это с тобой?
– Хр-р-р.
На втором этаже громко хлопнула дверь, и раздался визгливый голос Любки:
– Ну и где этот алкаш?
– Я ж говорила, внизу лежит, синий весь, – ответила Антонина.
– Синий? Потому что законченный алкаш, – грузно спустилась вниз Любка и сходу с силой пнула лежащего мужа. – Вставай, падло, хватит народ баламутить!
– Хр-р-р.
– Ты, чё, дура, ему ж плохо. Глянь, кровь горлом идёт, – оттолкнул Ку-приянову жену Фёдор.
– Плохо ему! – скривила рябое лицо Любка. – Пить без меня не надо было, тогда б и плохо не было, а так боженька наказывает. Не фиг супругу законную динамить.
– Ну, эт вы отношенки-то свои потом завыясняете, – отодвинул Любку рукой подальше от мужа Фёдор. – А сейчас врачей вызывать надоть и за фельдшерицей сбегать. Давайте-ка, бабоньки, мухой, одна нога там, другая здесь, а я пока с Купреем побуду.
Через минут двадцать подошла фельдшер, посмотрела на Куприяна, достала мобильник и вызвала «скорую». Приехавшая «скорая» увезла мужика в больницу, где он и умер на следующий день.
Узнав о смерти мужа, Любка тут же отправилась в сельскую администра-цию.
– Кать, горе у меня нынче, – притворно захныкала Куприяниха, войдя в кабинет главы поселения, – Купрей помер.
– Слышала, – отложила в сторону деловые бумаги Екатерина Матвеевна и сочувственно посмотрела на Любку, растиравшую кончиком чёрного платка сухие глаза. – Соболезную. Что делать собираешься?
– А что делать? Хоронить. Вот за деньгами к тебе пришла, поминки надо устраивать, туды-сюды, расходы одне. Я уж посчитала – только водки ящика три-четыре надобно, а закуски так и того больше. А ещё гроб, могилку копать, да мало ли… Так что тысяч десять давай, не меньше.
Сочувственное выражение на худом лице Екатерины Матвеевны смени-лось удивлением.
– Ты, Любка, что-то путаешь. У нас тут не собес и не благотворительная организация. Помочь поможем, транспорт там – Куприяна из морга привезти, да на похороны, ну, венок  от посёлка, а на водку и на прочее сама изыскивай, у меня на это деньги не заложены.
– Да ты чё, Кать, как не заложены? – покрылась красными пятнами Любка. – А где ж я возьму, у меня отродясь таких денег не бывало. Кать, ты чё?
– Кто ж виноват, копить надо было, а не пьянствовать всю жизнь, – строго оборвала Любкин визг Екатерина Матвеевна. – Работать надо было, а ты только и знала, что гулять и веселиться. Поезжай в собес, оформи бумаги о смерти на Куприяна, они тебе выделят тысячу-другую, на гроб хватит.
– Да на какой гроб?! – наливаясь злобой, заорала Любка. –  Мне на поминки денег нет, а ты про гроб!
– Ну, про поминки с водкой ты забудь, киселя с кутьёй людям подашь, – стукнула по столу кулаком  Екатерина Матвеевна.
– Да ты чё, дура? – визгливо завопила вдова. – Ты чё, издеваешься? Какой кисель, какая кутья, чё обо мне народ подумает?
– Ну, вот что, голубушка, – нахмурившись, поднялась из-за стола глава сельсовета, – иди-ка ты отсюда, пока я не передумала с транспортом. И мой тебе добрый совет – поезжай в район, в собес, пока рабочий день не кончился. А людям про тебя думать нечего, они о тебе и так всё знают.
– И на что я поеду? – сбавив тон, захныкала Любка. – У меня ни рубля нет.
– Что, вообще нет?
– Откуда, я ж не работаю, а этот даже пенсию первую не получил.
Екатерина Матвеевна укоризненно покачала головой, достала из своей су-мочки кошелёк и протянула Любке триста рублей.
– На. На дорогу туда и обратно, хватит вполне.
– Ой, Катюш, спасибочки, – тут же просияла заискивающей улыбкой Любка. – Ты настоящая баба. Душевная. Всегда буду за тебя голосовать.
– Иди, иди уже, – отмахнулась от неё Екатерина Матвеевна.
Вечером из Куприяновой квартиры раздавались пьяные голоса.
– Почему так несправедливо на свете, а? Я тебя спрашиваю! – стучала ку-лаком по столу Любка, обращаясь к уже совсем охмелевшей соседке Антонине и её мужу Фёдору. – Вот подох мой и меня одну оставил. Это что, правильно? Не прощу ему!
– Да-к надо было и тебя с собою Купрею забрать? – пьяненько оскалился Фёдор, расстёгивая ворот полинявшей рубахи.
– Ты чё, придурок? – вылупилась на него вдова. – Я про то, на что жить мне до пенсии ещё три года.
– Да-к делай чегой-то нибудь, – Фёдор разлил по стаканам остатки самогона.
– Чего делай, чего делай? Больная вся, ноги не ходят, руки не шевелятся. Вот выпью, так ещё ничего, а как трезвая, хоть вой.
– Ну, может, пенсию по потере кормильца запишут, ты к Катьке-то сходи завтра, узнай, не откладывай, – хитро сощурил глаза сосед и опрокинул в себя содержимое стакана.
– А что, есть такая? – оживилась Любка.
– А то! – важно подтвердил Фёдор. – Хоронить Купрея когда будешь?
– Вот завтра у Катьки пенсию за кормильца получу, тогда и буду.
– Ну, ладно, бувай, что ли, как нужен буду – позовешь, – Фёдор поднял свою жену с табуретки и, шатаясь, повел её к двери.
С утра Любка нетерпеливо топталась у сельсовета.
– Ну, оформила бумаги, деньги получила? Когда за Куприяном машину посылать? – подошла к двери Екатерина Матвеевна.
– Ты, Кать, мне зубы не заговаривай, ты мне пенсию на потерю кормильца выпиши, тогда и поедем.
– Подожди-подожди, – опешила Екатерина Матвеевна, – что-то я не пой-му, какую пенсию, какого кормильца? Ты вчера в районе была, в собес ходила?
– На кой мне твой собес? – завизжала вдова. – Что мне там сдалось? Из-за тысячи унижаться? Не ездила я туда и не поеду. Да ты мне на мозги не капай, а лучше пенсию выписывай на Купрея, на мою поддержку. У меня денег, ни копейки совсем.
 – Как – денег нет? – ахнула Екатерина Матвеевна. – Я ж тебе дала вчера триста рублей!   
– Фу ты, ну ты, триста рублей, – сплюнула на землю Любка, – тоже мне деньги!
– Постой-постой, так ты их пропила? – дошло до Екатерины Матвеевны.
– Не пропила, а помянула Купрея с соседями. А что, нельзя? – нагло под-боченилась Любка. – Или копеек своих пожалела? Подачкой откупиться решила?
– Пожалела, вот теперь точно пожалела. Ну да ладно, впредь наука.
– Так как насчёт пенсии?
– Совсем у тебя от сивухи мозги брякнулись, – укоризненно покачала го-ловой Екатерина Матвеевна. – Ты что, дитё несовершеннолетнее? Это им такие пенсии назначаются, да и то не мной.
– А кем?
– Да какая разница кем, тебе всё равно не светит. Ты лучше скажи, когда за мужем поедешь? Уже второй день пошёл, а хоронят по обычаю  на третий.
– А вот сама и хорони по обычаю, – с ненавистью взвизгнула Любка. – А у меня денег нет.
– Да ты что, Любка! – аж всплеснула руками Екатерина Матвеевна. – По-бойся Бога, он же муж твой. Ты с ним сколько прожила? Лет тридцать-тридцать пять?
– А сколько б ни прожила, не твоего ума дело. Хоронить не буду, пусть государство хоронит. Вот! – удивилась своей неожиданной мысли Любка.
– Как же так? – возмутилась Екатерина Матвеевна. – Он же тебя всю жизнь поил-кормил, сына родили. Что Серёга скажет, когда из тюрьмы вернётся? Спросит, где батькина могила, а ты ему что?
– А ничего, на кой ему такой батька. Серёга его никогда не любил, он ему всегда до лампочки был.
– Тьфу на тебя! – в сердцах сплюнула в сторону Любки Екатерина Матве-евна. – Последний раз спрашиваю, в район поедешь?
– Денег дай.
– Нет.
– Ну, тогда сама и хорони, – отвернулась от Екатерины Матвеевны Любка.
Все последующие дни Любка слонялась по деревне пьяная и жаловалась людям:
– Что за жизнь, разве это жизнь? Похоронить мужика не дают по-человечески, что он, и на пенсию хоть одну не заработал?
– Ты б не пила, а бумаги в собесе оформила бы да и похоронила, – осуж-дающе неслось ей в след.
– Какие похороны без поминок? – сетовала Любка, не замечая неприязни окружающих.
– А тебе только б напиться. Жалко ведь Купрея, хороший мужик был, а похоронят как собаку, под номером, – жалели Куприяна на деревне.
– А мне что, не жалко, мне не жалко? – пускала слезу Любка. – Мне больше вашего жалко, как я без могилки… И помянуть некуда придтить будет, и помру – лежать мне не рядом.
– Так езжай, забери Куприяна.
– Пусть Катька хоронит, у меня денег нет, – злобно огрызалась в ответ Любка и уходила прочь.
На восьмой, со смерти Куприяна, день Екатерина Матвеевна сама про-шлась по деревне и к обеду набрала необходимую для похорон сумму. А уже утром девятого дня закрытый гроб с телом покойника стоял у сельской администрации для прощания. Соседи ближние и дальние подходили к домовине, скорбно переговаривались между собой, некоторые крестились. К полудню на деревенском кладбище появился свежий холмик, укрытый пахучим лапником, сверху положены были четыре красные гвоздики и воткнута табличка с фамилией и годами жизни покойного. Благоверную Куприяна ни до, ни после похорон в тот день так никто и не увидел.
А через три дня непросыхавшая от пьянства Любка споткнулась на пред-последней ступеньке своего дома и кубарем скатилась вниз, свернув себе шею.
Утром Антонина в коридоре наткнулась на разбитое тело соседки и дико закричала от ужаса.
– Купрей за собою забрал, сердечную, – сделал вывод нахмурившийся Фёдор, не обнаружив пульса у Любки. – Любил, видать, сильно.