Звук

Представьте, темнеет рано. Шары фонарного света отвоевывают у мрака мизерное пространство, небольшой пригодный для жизни анклав. Безжалостная осенняя хмарь грозит затяжными дождями, в которых непременно потонут дорожки, газоны, ботинки, надежды.  Деревья оголяются, не скрывают, что совокупность невысоких человеческих жилищ по периметру схвачена трехметровым забором, за которым слева на востоке густой мрачный ельник, до крайности буреломный, справа поле, давно непаханое, нехоженое... Шоссе, связующее с цивилизацией, то есть с полуцивилизацией или с недоцивилизацией в виде подмосковного города на тридцать, сорок тысяч жителей, в вечерние и ночные часы почти не дает выхлопа. Тишина, темнота, скука.

Как проходит в таком местечке вечер, когда ипотека не выплачена, дети спят, а по телевизору в восьмисотый раз показывают «Иван Васильевич меняет профессию»? Долгий, утомительный вечер, отравленный неизбежностью такого же завтрашнего, заставляющий вдруг различать среди стихающих звуков один, заунывный, странный, и думать, что в неспокойное время хорошо бы водрузить колючую проволоку на крышу забора и пустить по ней ток? Как убить время? Чем развеять тоску? Пересчитывать на калькуляторе сумму непогашенных процентов? Спрашивать у спины супруга или супруги, не пора ли менять резину? Жевать? Выглядывать в окно? На противоположной стороне улицы, за невысокими остроконечными туями за окном такого же малоэтажного строения маячит неприкаянная фигура соседа, мелкого лавочника или менеджера чуть выше средней руки. Сосед делает тебе приятельский кивок и набрасывает на окно жалюзи: «не зырь, везде, как у тебя, одно и то же».

«Почисть зубы и в кровать» - говорит родитель в твоей голове. Чистишь зубы, хватаешь супругу или супруга за мягкое место и в кровать.
Постковидный синдром сжимающегося пространства, домашний арест, разрыв внешних связей, совершенно ненужных, но таких необходимых для осознания себя полноценной личностью. Ничего не хочется, особенно на холоде под дождем в темноте. В соседней Калужской области обезумевшие с автоматами напали на деревню. Барыш выгребли небольшой, но выпили, съели, что смогли. А потом ушли, ушли себе безнаказанно. Их и ловить никто не стал.

В полнолуние отчего то не спиться, даже если небо затянуто мглой. Лежишь на спине, прислушиваешься:  за капитальной стеной, в смежной квартире пожилой пары, перебравшейся из города доживать, тикают часы. И, вдруг, ни с того, ни с сего, различаешь тревожный, протяжный,  ни на что не похожий звук.

Наутро встречаешь соседа, и он предлагает пропустить по стаканчику, если ты – мужчина, или говорит, что вот уже пятые сутки мечтает разлохматить твою суперскую прическу где-нибудь, ну, где-нибудь на гипотетическом сеновале, если ты – женщина.

Представьте себе существ в тройном капкане: у одних из них ипотека, у других удаленка, у третьих невыезд за территорию по всяческим непреодолимым причинам. И у всех трехметровый забор и долгий период «до следующий весны».

Надо сразу сказать, что событие произошло ночью, и той ночью, и предшествующим вечером бушевал ледяной северный ветер, порывисто накрывая наше поселение косым бьющим в стекла снегом с дождем. Ветер завывал и гудел в каминных трубах. А в доме Полины как раз был огромный камин в гостиной и небольшой очаг на кухне, так что ветер проникал на первый этаж по трубам, оставляя несимметричный звуковой след, больше похожий на эхо в ущелье. Помню еще, при каждом порыве ветра где-то в доме скрипела и бухала то ли дверь, то ли ставня.

Мы много раз пили за здоровье хозяйки и за присутствующих дам, за встречу, за хороший вечер, за чудесный ужин и кулинарные способности милых соседушек, весь день помогавших Полине у плиты. Пили за благополучие всех собравшихся, за наш коттеджно-таунхаусный кооператив и даже за то, чтобы быстрее настал новый год с его новым счастьем. Немного потанцевали, каждый со своей второй половиной, неуклюже, с одышкой, так как за годы затворничества отяжелели и разучились двигаться. Мы перепробовали все известные и дозволенные игры, такие, как «телеграф», «шарады», «мафия».

Было нас пять пар и Полина. Наша скованность и дозволенность игр происходила от того, что встречались в кампании мы впервые, и хотя лица собравшихся не единожды мелькали, имена некоторых гостей стали известны лишь тем вечером в процессе общения. Кроме того, была среди нас сильно взрослая чета, отличавшаяся от остальных лет на десять. Как и Полина, пара имела отдельный коттедж, но внушительных размеров и построенный по индивидуальному проекту, с настоящей черепицей на крыше, а также парк машин, каждая из которых подчеркивала их состоятельность. Что до хозяйки дома, то появилась она в наших местах недавно, вела себя шустро, чем и привлекла внимание, имела красную спортивную Тойоту, сумбурно-бойкие манеры и двухэтажную жилую постройку, в которой нас и собрала. Пожалуй,  скажу, что ее коттедж, сплошь увитый по восточной стороне диким виноградом, появился на стройплощадке первым, несколько раз менял владельцев, и по мере формирования кооператива, оказался как-то на отшибе, как-то ближе к лесу, чем к другим строениям и как-то сам по себе, словно и не собирался вписываться в общий кооперативный ландшафт.

Приглашению Полины мы удивились и не удивились одновременно. «Девушка, ищущая приключения» подходило ей, как нельзя кстати. Каждого из нас будоражили и любопытство, и тонкий аромат вседозволенности, исходивший от нее и проникавший и в ноздри, и под одежду. Словом, нас одолевали фантазии, смелость которых была обусловлена монотонностью нашей повседневной жизни.

Мы понимали, что позвала она не просто так, а с некоторыми дальнеидущими планами на позднюю осень и последующие времена. И надо было, чтобы кампания срослась, спелась, чтобы  момент перехода к недозволенным играм воспринялся всеми одинаково позитивно, чтобы никто не фыркнул, не изобразил ущемленную нравственность и, главное, не принялся болтать направо налево. Однако, следуя правилам большой игры, в первый вечер требовалось сдерживать желания, быть только остроумным и открытым, и, главное, не напиваться в хлам.

Каждый из нас старался быть оригинальным и красноречивым… И все-таки взрослая пара нас смущала. Они говорили меньше всех. Пили меньше всех. Он выбрал кресло, до которого едва доставал свет от настенных бра (верхнее освещение в доме было погашено) и отпускал высоким голосом, почти фальцетом, пикантные шуточки. Она же облюбовала место рядом с хозяйкой и за целый вечер не проронила ни слова. Не берусь сказать, что они сканировали нас. В гостиной Полины все сканировали друг друга: «не первый год мы были замужем» и не первый год переживали оглушительную скуку. Но неопределенный холодок, шедший от них, как и неожиданно-резкий звук непогоды, сковывал нас, не давая пьянеть.

После очередной игры в шарады воцарилось молчание, и вновь стало слышно завывание ветра. Помню, в этот момент я подумал, что даже изнасилованная природа Подмосковья оказывается сильнее небольшого числа людей, и способна окружить их и пронзить тоской и осознанием собственной ничтожности.

Перевалило за полночь.

В дверь позвонили.

Не то, чтобы я вздрогнул от внезапных ударов молоточков, скорее в голове моей вздрогнула мысль, что пора бы собираться в сторону дома. Полина привела за собой владельца кирпичного дуплекса и редкого по нынешним временам джипа Cherokee. Промокшего, продрогшего мужика, к тому же пьяного. Владелец джипа завалился на диван, потеснив всех, кто до него облюбовал это место, включая меня. Он несколько секунд разглядывал мутными глазами бутылки на столе, а потом положил мне голову на плечо.

- Мне всучили повестку, - еле внятно произнес он.

Я совершенно не был готов ни к такому разговору, ни к сочувствию, и инстинктивно отстранил лицо. Теперь во мне не осталось ни капли сомнения в целесообразности убраться восвояси.

Но тут пришедший последним вскочил, загреб пальцами ветчину с соседней тарелки, и, пережевывая, предложил давнишнюю, детскую игру в прятки. Предложение вызвало восторг и воодушевление.  Мне выпал жребий водить. Не без раздражения я вновь подумал о том, что упускаю возможность распрощаться с кампанией, зато имею шансы потерять жену.

Мне велели встать лицом в угол, недалеко от входной двери, и громко считать до двадцати пяти, а потом добавить «я иду искать»… Свет сократили до одной настенной лампы, так что дом погрузился во мрак.

- Кто не спрятался, - крикнул я максимально громко, - тому икать!

Конечно, первым я нашел пришедшего последним. Он спал на диване, поджав ноги и прикрыв спину не чем-нибудь, а ярко-оранжевой толстовкой моей жены. Дальше света становилось все меньше. Мне приходилось осторожно продвигаться, выставив вперед руки, сильно вглядываться в темные громады мебели и прислушиваться к каждому шороху. А шорохов было немало, и долетали они со всех сторон: приглушенный смех, покашливание, скрипы, охи, вскрики. Покачиваясь, я принялся ощупывать стоящие вдоль стен предметы, призвав на помощь пальцы.

Неожиданно я почувствовал, как чьи-то тонкие руки порывисто обвились вокруг моей талии. Затем мягкие горячие губы дважды быстро прильнули к шейному позвонку, пронзив током все мое тело. Я застыл в порыве восхищения и даже не предпринял ничего, чтоб удержать поцеловавшую меня. Объятья стремительно раскрылись, и неизвестная растворилась в темноте. А я, признаться, настолько ошалел от нахлынувших эмоций, что некоторое время просто блуждал и тыкался в разные стороны, позабыв о своей роли.

Между тем, игра затягивалась. Из одиннадцати человек я нашел только храпящего на диване. И это, несмотря на то, что всеми фибрами чувствовал присутствие рядом целой толпы, и даже ощущал в непосредственной близости аромат духов и выпитого алкоголя. Затоптавшись на месте, я наткнулся и со скрежетом сдвинул, не пойми откуда взявшийся стул. Мгновенно прекратилась всякая возня, словно все разом приостановили дыхание. В нахлынувшей тишине отчетливо был слышен только ветер и хлопающая где-то ставня или дверь. Мое приподнятое состояние внезапно сменилось неописуемым смятением. Я был совершенно один, в темноте, в чужом доме, стоящем на отшибе у самого леса. Меня обволакивали холодные тени. Через секунду с другого конца гостиной послышался крик, а затем грохот падающего на пол тяжелого предмета.

Почти в тот же миг зажегся верхний свет.

Все ненайденные мною поспешили на шум из разных уголков гостиной. Те, кто подбежали раньше меня, уже помогали подняться одному из наших соседей - управляющему небольшой автомойкой. Он тяжело дышал, и на лице его читались замешательство и испуг. Одна из женщин тут же предложила ему крепкого чая, а мужчины помогли добраться до кресла. К счастью, физиономию он не разбил и ребра оказались целы, не смотря на то, что упал он со всего размаха, зацепившись за… Это «за» никак не давало ему успокоиться.

Подоспевшие последними взрослая чета, объявила, что отправляется домой, пока ветер не превратился в ураган, и снегом не засыпало подъездные пути к коттеджу.  Они единственные приехали к Полине на четырех колесах, поэтому мадам выпила лишь бокал шампанского вначале вечера.

Я обрадовался, что они подали отличный пример, но, будь оно неладно, вежливое участие вынудило меня притормозить у падавшего соседа и осведомиться о его самочувствии.

- Да, видишь ли, - сказал сосед, вцепившись обеими руками в кружку. Кто-то еще более сострадательный уже долил в чай успокоительного горячительного, - я бы никогда, никогда... Я отлично все видел, и тебя, как ты выплясывал кренделя по гостиной, вместо того, что делом заниматься! И… Видел все, а споткнулся обо что-то больно странное. Вначале наступил, а потом… - он посмотрел на меня, потом на место своего падения, дал мне знак, чтобы я наклонил голову поближе, - В общем, наступил я на какую-то часть тела, на ладонь что ли? Скорее всего… А затем споткнулся о туловище.

Я машинально перевел взгляд на зону происшествия. Хорошо отполированный дубовый паркет представлялся без единого изъяна, и, естественно, без каких бы то ни было посторонних предметов. Я похлопал соседа по плечу и направился вылавливать и одевать жену для отчаливания в сторону дома.

- А где Полина? – крикнул кто-то с балюстрады второго этажа.

- А и, правда, где Полина? Куда она запропастилась?

Все мы уже собрались у стола и, стоя, доедали и допивали оставшееся от ужина. На диване по-прежнему спал пришедший последним.

- Полина! The game is over!

- Полинька, выходи! – какая-то из женщин глупо засмеялась.

- Бери свою куртку и пошли домой! Второй час ночи! – раздраженно сказал я жене, мотнув головой в сторону спящего на диване.

- Это не моя куртка, - обиженно хмыкнула жена, - я, к твоему сведению, в домашней одежде по гостям не хожу.

И, слава богу, ринулась в холл, одеваться.

- Где же Полинька? ХэЗэ!

- Кончай вопить, может, человек в туалете. Давайте на посошок лучше! И баиньки! Кто на посошок будет?!

Не дожидаясь посошка, мы вышли с женой на воздух и открыли зонты. Отчего-то я подумал, что богатенькие «старички» не удосужились даже предложить кого-нибудь подбросить по дороге. Мы двигались, молча, пригибаясь, защищаясь от ветра зонтами по совершенно безлюдному скользкому тротуару, от которого опасно было отводить взгляд.  Каждая мышца была напряжена до предела. И только в непосредственной близости к нашему подъезду я аккуратно выдохнул и стал мысленно прокручивать последний час в гостиной у Полины. Вот я считаю в углу до двадцати пяти, поворачиваюсь, прохожу то места, где завалился автомойщик, останавливаюсь около храпящего на диване. Свет от единственной зажженной лампы хорошо фокусируется на его спине, на ярко-оранжевой толстовке, на подошве ботинок, на одном из которых пластом налипла земля… Иду дальше, погружаясь в беспросветную темноту. Вокруг меня нарастают звуки и запахи. Запахи и звуки…

В полушаге от дома, я с ужасом осознал, что там, в гостиной, одновременно со скрежетом ножек стула по паркету был еще один звук, глухой, отдаленный и, безусловно, неприятный.

Мороз пробежал у меня по коже.

***
Полину не нашли.

Тревогу забили ее сослуживцы. Затем приехали родственники, открыли гараж, обнаружили красную Тойту, вызвали полицию. Полиция обшарила каждый метр в коттедже, каждый клочок участка и даже прочесала примыкающий к забору лес. Но никаких следов грабежа или насилия они, ясно дело, не обнаружили. Камеры наружного наблюдения оказались муляжами. Опрошенные соседи, естественно, ничего не заметили. Некоторые из них и не догадывались о существовании Полины. «А был ли мальчик?» - как-то съязвила моя жена.
 
Что касается участников сабантуя, то никто из нас с чистосердечным признанием не явился. По спасительной случайности невероятно любезной жене автомойщика пришло в голову загрузить тарелки и бокалы в посудомоечную машину и смахнуть со стола и диванов следы постороннего присутствия. Кроме того, она приказала мужу для достижения душевного равновесия выбросить бутылки и прочий мусор в общественный контейнер. Наверное, она ожидала от вечера чего-то большего...

Мы внимательно следили за расследованием (насколько это представлялось возможным) и за тем, чтобы никто не нарушил молчания. И только женщины, изредка встречаясь в пределах нашего кооператива, приглушенно обменивались мнениями.

Эта история держала нас в напряжении целый месяц и наложила несмываемый отпечаток: мы все невольно строили догадки, подозревая друг друга. Потом наступила зима.

Родственники забрали красную Тойоту и закрыли ставни на окнах коттеджа. Любители паранормальных теорий болтали о скверной репутации дома, о деревне и кладбище, предшествовавших современному поселению, о возможном нашествии людей с автоматами.

Той ночью оставшиеся в доме женщины все же осмотрели и туалеты, и комнаты. Но никому не хотелось напрягать психику. Поэтому решили, что Полина пошла нас провожать, или отправилась в местный круглосуточный супермаркет за подкреплением, или свинтила на соседнюю улицу к жене пришедшего последним, чтобы та забрала из гостиной своего муженька. Кстати, разбудить его тогда не смогли и оставили на диване. А на следующий день он подался в бега и даже, как говорили, пересек границу с Грузией.

Могла ли «девушка, ищущая приключения» устремиться в Грузию в кампании дезертира и  без своей сумочки? Не знаю… Что-то подсказывает мне, что вряд ли.

Не знаю, почему, но и ярко-оранжевой куртки жены я больше не видел, во всяком случае, жена ни разу ее не надела.

И еще… Звук, совпавший с моим столкновением со стулом, до сих пор не дает мне покоя. При воспоминаниях о нем у меня сжимается сердце, и ледяная волна проходит по загривку. Я стараюсь срочно отогнать его прочь. Но, несмотря на все старания, мне требуется время, чтобы прийти в себя и восстановить душевное равновесие. К сожалению, мне совершенно не с кем поделиться своими слуховыми воспоминаниями. Расспрашивать о чем-либо кого-либо из нашей  кампании равносильно запуску нового витка терзаний и взаимных подозрений. Поэтому и тревожить жену я пока не вижу смысла. В конце концов, нам еще выплачивать ипотеку, а потом, вероятно, подыскивать новое жилье...