Военная игра

- Да я тут всю жизнь живу. В Подсоборовке. Как в пятьдесят втором родители переехали с хутора, так и живу. Мне тогда три года было. А так целую жизнь здесь.

Сергей Николаевич достал пачку папирос, вытащил одну, размял пальцами, постучал концом о картон коробки и положил рядом с собой. Убрал пачку в карман фуфайки и хлопнул пару раз ладонями по груди и бёдрам в поисках спичек.

- Ещё я в Понырях жил. Долго. Года три. Не понравилось: людей много, а места мало. Потом к себе в дом вернулся.

Я взял ветку из костра, пошевелил угли, подняв сноп искр, и протянул её собеседнику. На конце, заугленном докрасна, трепетал огонёк. Сергей Николаевич прикурил, несколькими вдохами растянул папиросу и бросил палку обратно в огонь. Бликами осветило руки, неожиданно большие для его малого роста, с плохо гнущимися пальцами, иссохшей кожей и множеством мелких морщин и ссадин.

- А так всю жизнь здесь. Здесь народился, здесь и помру.

Лагерь поисковой вахты расположился между двумя посадками на краю Соборовского поля. Развернувшиеся здесь в июле 1943 года события разрушили миф о несокрушимости немецких самоходок «Фердинанд» и стали частью победного наступления на Орёл. Тридцать три красноармейца вышли из того пятидневного сражения героями Советского союза. Спустя семьдесят лет мы ищем тех, кто в сорок третьем из этих мест не вернулся.

- И много тут лежит. Войны той. Копать не перекопать. Когда колхоз был, каждую весну на пахоте земля снаряды выталкивала. Да и сейчас такое нередко случается. Однажды трактор подорвался. Тракторист жив, только месяц не слышал ничего и заикался.

Знобящая темнота полезла из оврагов, гася зарю. Туман размыл, растворил и сделал блеклой цепочку фонарей на деревенской улице. А костры в лагере поисковиков уже вовсю манили ароматом каши и другой походной еды. Откуда-то переборами заиграла гитара.

- В детстве в школу в Соборовку ходил. А на каникулах летом дома помогал. Всего и было тогда развлечений: или за скотиной ходи, или в огороде работай. Вот и лазили с пацанвой после дел засыпанные блиндажи искать. Окопы на полях тогда уже сровняло, а по оврагам и низинам нет. Всякое там находили.

В костре с треском лопнуло подсыревшее полено. Свет на мгновение стал неверным, но огонь тут же разгорелся с новой силой. Я подвесил к треноге котел с водой.

- Всюду войну в детстве было видно, хоть я и родился позже. И игры про неё же были. Казаки-разбойники всякие. А одна игра ну странная была. Я несколько раз видел, как старшие дети ей забавлялись. Называлась «Могила солдатика». В неё только в Снаве играли. Там тётка жила, меня к ней погостить летом возили. Так вот, если идти из деревни по дороге через овраг, в сторону Битюга, то есть там на склоне ровная площадка. Вот там ребятня сооружала холм из земли, украшала его цветами и выкладывала на нём крест из палок. А иногда звезду. И присказка такая была: «Вот поп, вот кадило, вот солдатика могила». А рядом ни погоста, ни церкви. Зачем на горе могила? Потом эта игра надоела и её забыли. Стали во что попроще гонять: в чижа да лапту.

Сергей Николаевич бросил окурок под ноги и затушил носком сапога.

- Поздно стало, я до дома пойду. Утром буду здесь. Покажу, где госпитальные палатки стояли. Мне о том мать рассказывала. Но там копали, правда, давно. Может, в девяностые, а может, и раньше. Не вспомню уже.

Он сноровисто поднялся с колоды, откашлялся, стряхнул опилки с брюк и шагнул мимо костра. Еще несколько метров, и темнота растворила худую сутулую фигуру.

Николай Васильевич помогал нам, локализуя районы поисков на картах. Выезжал с нами для закладки шурфов. Показывал по знакомым ему с детства оврагам места, где могли лежать красноармейцы. Мы не платили ему за помощь. Им двигал живой интерес к нашей работе и справедливое желание, чтобы каждый солдат, пропавший здесь без вести, был найден.

***
Нива завелась с трудом. Подсевший аккумулятор кое-как прокрутил стартер. Выезжать из лагеря до рассвета в туманную сырость не хотелось. Но группы поисковиков плотно распределены на оставшиеся дни вахты по участкам возможных захоронений. Поэтому проверять детскую игру про «могилу солдатика» поехали я и Толик Сергеев.

Вот и Снава. Две улицы с каждой стороны русла Сосны. Ракиты вдоль дороги. Под колесами хрустит гравий. Есть заросшие бурьяном участки, но в целом деревня не выглядит брошенной.

Выехали на спуск к реке, и вот она - ровная площадка у дороги, почти на вершине склона. Я глушу двигатель, гашу фары и замираю, застигнутый первыми лучами солнца. Оно бьет сквозь кроны деревьев на противоположном берегу и высвечивает каждую каплю росы на траве, покрывая изгибы рельефа ковром из алмазов.

Толик снаряжает и настраивает металлоискатель, надевает наушники. Я скручиваю колена поискового щупа и готовлю короткую лопату. Поиск начинается. Мой напарник становится в центре площадки и, водя перед собой прибором слева направо, двигается по окружности, удаляясь от центра. Я стою у капота машины: моё время ещё не пришло. Я жду команды.

На очередном кругу, гораздо правее центра площадки, Сергеев останавливается, делает пару шагов назад и начинает точнее обследовать участок. Движения металлоискателя становятся короткими, пока не замирают над ничем не приметным местом.
Толик жестом показывает, что работать нужно лопатой и артефакт лежит неглубоко. Опытный поисковик по данным прибора может предположить глубину залегания и форму предмета. Я подхожу к Сергееву и в указанном месте вынимаю полштыка земли с белыми корешками и сочной майской травой. Аккуратно откладываю её в сторону. Толик отключает наушники: четыре слушающих уха лучше двух. Он проверяет поверхность вокруг свежей ямы. Прибор потрескивает, но это не тот сигнал, который мы ждем. Мы возвращаемся к извлечённому дерну. Я разламываю кусок жирного чернозёма и проверяю рамкой металлоискателя каждую часть. Датчик несколько раз молчит, но вдруг разрывает рассветную тишину высокой нотой сигнала. На садовой перчатке, надетой на мою руку, влажная земля, и я быстро крошу её пальцами, пронося под рамкой каждый отщип. Из очередного вываливается чёрный металлический кругляш. Снимаю с пояса питьевую флягу, открываю крышку и лью воду, оттирая пальцем поверхность находки. Сквозь грязь проступает реверс монеты: пять копеек в окружении колосьев хлеба и дата чеканки «1941». На аверсе буквы СССР и герб великой страны.

- Как это странно, монета лежала почти на поверхности.
- Давай искать дальше, здесь явно не так всё просто, как рассказал Николаич.

Сергеев приладил наушники к прибору и перед тем, как надеть их, добавил:

- Пройди лунку еще на штык. Кажется, что-то слышал на дне.
Берусь за лопату, вынимаю грунт и отхожу в сторону. Толик погружает прибор и начинает водить им по дну и стенкам ямы. Его лицо сосредоточенно. Секунды уходят на проверку услышанного в наушниках. Не произнося ни звука, одними губами мой товарищ даёт команду «Щуп».

В земле, которую никогда не копали, щуп вязнет примерно на одном и том же уровне. А здесь телескопическая трубка уходит всякий раз на новую глубину: то на полметра, то на метр, а то и по горизонтальную ручку. Заостренный конец иногда встречает в толще грунта препятствие, проходимое усилием рук. Это тоже характерный признак.

Решаем с Сергеевым закладывать шурф, включив в него свежевыкопанную лунку, в которой нашли монету. Расширяю её и прохожу ещё на штык вниз. Вынимаю землю, ставлю лопату на дно, упираюсь в неё ногой. Короткое движение – и скрежет металла ломает тишину. Я откладываю лопату, встаю на колени и руками расчищаю ржавый край солдатской каски. Из-под неё сквозь майское небо надо мной, кипельно-белые облака, деревья в юной листве смотрят глазницы безымянного солдата. Смотрят прямо мне в сердце.

***
Ветер октября поднимает листья клена над мемориальным захоронением. Несёт их, словно золотые и красные звёзды, к свежим холмикам, под которыми лежат красноармейцы. Бойцы, найденные прошлой весной по оврагам и низинам, в заросших воронках и запаханных окопах Соборовского поля. И среди них семнадцать героев из артиллерийского дворика на высоком берегу оврага, где в мирные пятидесятые годы двадцатого века дети играли в военную игру со странным названием «Могила солдатика».