ЗЛОЙ. Глава 3. Непослушная девочка

Мое знакомство с буквами случилось, когда мне еще не исполнилось и трех лет, а к неполным четырем годам я уже вполне хорошо читала самостоятельно. Я отлично помню этот возраст. Это была средняя группа в детском саду, и воспитатели довольно быстро приспособились извлекать пользу из моих способностей. Они рассаживали моих сверстников полукругом, меня – в центре, перед детьми, в руки мне давали хрестоматию с детскими сказками, а сами отправлялись заниматься своими делами. Я читала, дети слушали. В группе в такие моменты стояла абсолютная тишина, в которой звучал только мой голос. Я была невероятно горда собой. И мама мной гордилась тоже.

Отец не считал нужным меня хвалить. Он был уверен, что похвалы портят детей и мешают воспитательному процессу.

В пятилетнем возрасте я уже самостоятельно прочитала детские рассказы Толстого, Пришвина, Тютчева, Паустовского, Бианки. Читать я вообще очень любила. Мама выписывала мне популярный в то время журнал «Веселые картинки», каждый номер которого я в первый же вечер проглатывала от корки до корки. Когда читать было больше нечего, я принималась за газеты, которые получали родители. Как сейчас помню, это были «Труд», «Комсомольская правда» и «Советский спорт». Забавно, но иногда, смотря телевизор, я даже понимала, о чем говорится в новостях: ведь некоторые предшествовавшие тому события мне уже были известны из того, о чем я уже читала.

Помню, однажды, когда отец лежал в больнице с радикулитом, мы с мамой пошли его навестить. Один из мужчин обмахивался газетой. Отцу отчего-то захотелось похвастать моими способностями, и он сказал, что я умею читать. Надо пояснить, что я всегда выглядела немного младше своего возраста, была маленького роста и со стороны больше походила на обычного  карапуза, который если что и умеет, так это считать пальчики на своей руке. Куда уж там – читать «взрослую» газету.

Отцу, конечно, никто не поверил. Все стали шутить и смеяться, говоря, что это просто невозможно. Я смутилась, потому что знала, что хвастать не хорошо, и потому что понимала, что им будет стыдно, когда они поймут, как ошибались. Один добродушный толстяк даже принялся меня подначивать и дразнить, дескать, молчу и улыбаюсь, а на самом деле даже название газеты прочитать не могу. Другой же решил подшутить надо мной и выбрал для этого самый распространенный в общении с детьми способ – пойти от противного. Он поцокал языком, погрозил мне пальцем и на манер Мойдодыра, растягивая слова, сказал: «Ой, ка-кааа-я не-по-слуууш-ная деее-воч-ка. Все ее просят почитать. А она не хочет». Все засмеялись, и я тоже. Мне понравился его мультяшный голос, и я уже практически готова была уступить уговорам и всех поразить, но не успела произнести и звука.

Отец воспринял шутку слишком буквально, он оскорбился и разозлился одновременно, соскочил с кровати (и куда только в этот момент девался радикулит?), схватил меня за шею и с размаху ткнул лицом в ненавистную газету. Мне было больно и стыдно. Причем, стыд жёг меня гораздо сильнее, чем ощущение сжатых отцовских пальцев на затылке. Я  молчала, сосредоточившись на том, чтобы не заплакать, но вдруг услышала, как он заскрежетал зубами. Это было очень плохо. Он сжал кулаки и прерывающимся от гнева голосом прошипел, что не позволит мне позорить его перед людьми. Мама стояла, боясь сказать ему хоть слово: силу отцовских кулаков она знала не хуже моего. Она наклонилась ко мне и сказала только одно слово: «Прочитай». В ее глазах были страх и мольба.

-  Как называется газета? - снова раздалось над моим ухом и пальцы на затылке сжались сильнее.
 
-  «Известия»! - резко, с вызовом, крикнула  я, посмотрев на того, в чьих руках был этот треклятый кусок бумаги. Я ненавидела этих людей за то, что они стали свидетелями унижений, которым мы с мамой ежедневно подвергались в стенах нашего дома. Я ненавидела отца за то, что он позволил им это увидеть.

В палате повисла тишина. Никто уже не шутил и не смеялся. Мужчина стал сворачивать газету, чтобы замять инцидент, кто-то уже протягивал мне яблоко и задавал какие-то ничего не значащие вопросы. Никто не догадался меня похвалить или выразить отцу одобрение по поводу его смышленой малышки (ведь именно этого, судя по всему, он ждал).  Но мы этого уже не замечали. Я смотрела на отца. Он смотрел на меня. В его взгляде читалось только одно чувство – ненависть. Оно, впрочем, к тому времени уже было очень взаимным.