Глава 16

       На завтрак я почти опоздал – со столов уже начали убирать подносы со снедью. К счастью, кофе еще не унесли, и после второй чашки черного крепкого остатки дурного сна улетучились, а голова – прояснилась. В зале стояла неразбериха, словно на биллиардном столе после первого удара по пирамидке. Энтропия возрастала. За окном тоже непогодилось. С утра прошёл дождь, которого я не услышал. Мокрые кусты туи, потемневший сырой пляж. На террасе образовались маленькие лужицы. Зеркальные пуццли – в каждом осколке кусочек неба, мелкие подробности туч. Разводы синего на сером. «Небо цвета пули», - так, наверное, сказал бы товарищ Че.
        - Здесь уже не кормят? – раздался голос Полковника. Как всегда, над ухом.
        - Доброе утро, - обернулся я к нему.
        - Да-да, утро, оно самое. Только насчет его доброты я сильно сомневаюсь, – Полковник говорил в несвойственной для себя манере – непривычно быстро.
        - Что-нибудь случилось?
        - Пока непонятно, но может случиться. Вернее, не случиться. Ну, да тебя это, в общем-то, не должно волновать.
        - А где дамы?
        - Застряли в бутике.  Впрочем, вот они, легки на помине.
        Симона вплыла в зал, сразу сделав его переполненным. Марцела возникла следом. Она была бледна, как обычно, даже, пожалуй, больше, чем обычно. Посмотрев внимательней на Симону, я понял причину этой бледности.  Русалочка, наверняка, потратила всё раннее утро на то, чтобы сотворить чудо макияжа. Подруга Полковника преобразилась – смоляные волосы уложены в высокую, словно корона, прическу, глаза сияют и стали ещё больше, вот-вот прольются, природный румянец уступил место изысканной матовости, в линии рта появилось что-то обольстительное и строгое одновременно. Она даже двигаться стала иначе. Лукреция Борджиа, сошедшая с полотна, только красивее.
       - Говорят, мы припоздали. Останетесь голодными до обеда.
       - Без десяти одиннадцать, - королевским голосом произнесла Симона. – У нас ещё есть время, чтобы выпить хотя бы чаю.
       - Ну, так скажи, чтобы подали чай и какие-нибудь объедки. А мне – кофе с молоком.
       Симона глянула на Полковника исподлобья. «Всё я да я, - читалось в этом взгляде, - скажи, закажи, позвони, принеси, договорись...».
       Тем не менее, она подозвала одну из официанток и распорядилась насчет завтрака.
       «Бунт не состоялся, - подумал я, - но он зреет. Видимо, утреннее рандеву Симоны с кем-то-кого-я-не-знаю не было удачным».
       За кофе и чаем почти не разговаривали. Симона только однажды попросила Полковника передать ей соль, да Марцела на мой вопрос о том, как спалось, ответила привычным «нормальне». Правда, нога её под столом заявила нечто иное. Лицо при этом осталось вполне безучастным.
       - Ну, поели-попили – пора и честь знать, – речь Полковника снова замедлилась, видно, кофе  вернул ему  обычное состояние ленивого достоинства и всеведения. – Мы с Симоной едем в гольф-клуб – размяться малость, а то я чувствую некоторый застой в области малого таза. Ха-ха-ха, как говорил мой друг Фантомас… Ну, а вы, господа, снова свободны, как ветер. Причем не до сегодняшнего вечера, а до завтрашнего утра. Так сказать, от завтрака до завтрака. А вам, месье, кажется, пора собираться в гости к прелестной миллиардерше?
       В ту же секунду мой мобильный заиграл «Турецкое рондо»…

       С этой мелодией у меня накрепко связался один трагикомичный случай. На гражданской панихиде отца моего чешского приятеля было много народу. Стоял в толпе и я. Цветы, венки, печальные и бесполезные слова. Всё, как водится. И в самый горький момент, когда открылись где-то внизу створки лифта и темный гроб плавно начал опускаться в вечность, в тишине раздалась полифония: тара-тара-там, тара-тара-там, тара-тара-тара-тара-тара-тара-таа-ра… Все оцепенели – слишком уж мотив… оживленный.
       А незадачливый абонент тщетно хлопал себя по карманам в надежде найти телефон и прикончить гнусное моцартовское веселье… Но великую тему остановить было не так просто. Наконец-то гроб опустился, телефонный звонок оборвался, а толпа зашевелилась, задышала.      Образовались две цепочки людей: одна тянулась к сыну с соболезнованиями, другая от него –  к выходу из зала на улицу, в свет.
       Когда я подошел к Иржику, тот уже пришел в себя, жал чьи-то руки, скорбно кивал головой и виновато улыбался – «вот ведь как вышло…». Ну что мог сказать ему я в свое оправдание? Ведь это в моем кармане прозвучала бессмертная моцартовская шутка!
      - Не расстраивайся, - успокоил меня Иржи. – Знаешь, это даже здорово, что так получилось. Папа был добрый и очень веселый человек – не мог же он уйти из этой жизни просто так.
               
       - Hello, Edward! Rosita Lugari speaking. How are you?
       - Hello, Rosita. I’am fine. How are you?
       - O.K. Edward, may I pick you up now? Signora Marisa is waiting for you.
       - Yes, I’ll be in lobby in half an hour. O.K? *

-------------
    * - Привет, Эдуард! Это Розита Лугари. Как   
      поживаете?
       - Привет, Розита. Я в порядке. Как вы?
       - О.К. Эдуард, могу я заехать за вами? Синьора Мариза   
       ждет.
       - Хорошо. Я буду в вестибюле через полчаса. О.К.?   
       (англ.)


       - Видишь, - назидательно сказал Полковник, - сон в руку. Позволь только один совет – не надевай свой смокинг цвета белых ночей, в каком был вчера. Или пиджачок цвета брусники, мочёной в «Шато Марго», как позавчера.
        - Это отчего же?
        - Видишь ли, ты в них производишь впечатление богатого человека. Слишком богатого, чтобы  предложили гонорар за твоё пение. Ведь петь-то, наверное, будешь? Ну, конечно, будешь. Иначе зачем бы приглашали? Ах, я совсем забыл – она ведь в тебя влюбилась, да. Тогда тем более хорошо одеваться не стоит – иначе она  просто не выпустит. Живи, скажет, у меня всегда. Здесь, на авеню Принцессы Грейс. На двадцать третьем этаже. С видом на залив.
       - Откуда ты знаешь, что Мариза живет на двадцать третьем этаже?
       - Воробушек начирикал. Я всё про всех знаю. Почти про всех. Да не обижайся, я ведь правду говорю. Впрочем, носи, что хочешь – дело твоё. Всё равно на стесненного в средствах артиста ты не похож, что бы ни надел. Адью, друзья!

                *  *  *

        Но мне и в самом деле нужно было переодеться. Мы с Марцелой поднялись в наш suite. Наш? Наш…  Love me tender, love me…  sweet…
       …Я тебя так ждал… всю ночь… ты… постой… только раз… красавица моя… бывает в жизни… дай мне наглядеться… кружится… радость…  роняет сердце… ласку… только раз… встреча… судьбою… тебя… а сам уходишь… рвется нить… она… м-м-м… сумасшедшая… хочется любить… ты… ты… зачем… ты…  тоже… тоже сумасшедший… любить… тебя… только раз… кружится голова…  ещё… а… ещё… нет… всё…  ну всё же… только раз… не уходи… не уходи… побудь… со мною… только… раз… постой… красавица моя… всю ночь… побудь со мною…  всю ночь… день и ночь… тебя…       а… а… ты… я… да… всю …жизнь… всю… ночь… всю… всю… всю… всё.

       - Я не задержусь там долго, спою пару песен и вернусь к тебе.
       - Правда?
       - Да. Мы поедем в Ниццу.
       - Зачем?
       - Поищем моего прадедушку.
       - Он в Ницце живет?
       - Нет. Он там не живет. Жил когда-то. В двадцатые годы. Двадцатого века.
       - Как это?
       - Я тебе всё объясню потом. Поспи.
       - Нет, мне нужно уложить парик шефа и подшить платье Симоне – для завтрашнего бала. Если он состоится завтра.
       - Что значит «если состоится»?
       - Я тебе тоже всё объясню. Потом. Ну, иди же… м-м-м… опозда… м-м-м… ешь.