И смех и грех

Был обычный воскресный летний день, наполненный деревенским бытом. Утром Илья Мартынов накормил собаку, почистил вольер, распилил обрезки досок на дрова, сложил их в поленницу, выпилил по размеру и заменил две сломанных доски на тротуаре. За делами незаметно подкралось время обеда. После обеда предстояло налить воду в бочки для полива и в баню, заклеить камеру спустившего колеса на «Москвиче», проверить масло в двигателе и коробке, затопить баню для помывки и ещё множество других дел. Наливая воду в бочки и обдумывая, где заняться ремонтом колеса, Илья Мартынов услышал стук калитки и голос старшего брата Афанасия:
- Здорово, братуха, чем занимаешься?
- Здорово. Ты же на рыбалку уходил, что так быстро вернулся? - Илья удивлённо посмотрел на брата и добавил:
- Мне говорили, что ты вчера ушёл на Чёрную.
- Вчера и вернулся, только поздно вечером, - подошедший Афанасий, поздоровавшись за руку, сел на чурку, закурил и, пустив облако сизого дыма, вдруг произнёс:
- Знаешь, Ильюха, я ведь пить бросил, завязал, насовсем.
Илью нисколько не удивили такие слова потому, что слышал их много раз. Улыбаясь, спросил:
- До получки? Ты же вот только из запоя вышел. Рыбы- то хоть поймал?
- Какая рыба? После такой рыбалки любой пить бросит, рассказать -  не поверишь, - махнул брат рукой и отвернулся, обидевшись.
Илье даже интересно стало, что могло произойти такое необычное на рыбалке.
- Ну расскажи, сейчас только колесо принесу и инструмент.
Принёс из гаража спустившее колесо, монтажки, вулканизатор, заплаты, присел напротив Афанасия и приготовился слушать.
- Ты же знаешь, загулял я маленько, утром встал, хреново мне. Голова трещит, с работы хоть и отпросился, неудобно перед мужиками.  Жена Капа пилит. Пойду, думаю, на рыбалку, отойду, да и рыбы поймаю.
Афоня бросил докуренную папиросу:
- Мне собраться, минутное дело. Бросил в рюкзак снасти, котелок, банку тушёнки, хлеб, папиросы и готов. Собрался, выхожу, а Капа мне вслед говорит:
- Чтоб тебя там медведи съели на этой рыбалке, раз пить не можешь бросить.
Сплюнул от злости под ноги, хлопнул калиткой и пошёл в сторону леса.
- От посёлка отошёл километров семь и там, на пригорке, где тропа дорогу старую пересекает, присел на коряжину. Перекурю, думаю, да и отдохну чуток, а то аж дыхание спёрло.
- Сетку поднял, прикурил папиросу и гляжу по сторонам. Погода хорошая, тепло, мошка гудит, да листья шелестят над головой. Красота! Глянул в низину, помнишь, где лес горел, место там чистое и молодняк редкий. А внизу, как бы со стороны посёлка медведица с пестуном медленно так идут и морды в землю уткнули, будто ищут чего. Через минуту из ельника выскочил малый и к ним присоединился. Метров триста от меня.
Афанасий достал папиросу, помял её, чиркнул спичку и, прикурив, продолжил:
- Я папиросу затушил, встать хочу, а не могу, ноги не слушаются. Матуха морду подняла, в мою сторону смотрит и воздух нюхает, пестун тоже стал башкой крутить, один малый за ними бегает из стороны в сторону, играется.
- Ну, думаю, не зря мне Капа в дорогу пожелала. Вот он, пришёл час расплаты. И так жалко себя стало! Так захотелось прощения попросить у Капитолины, у детей своих. Брат закашлялся, бросил папиросу на землю:
- Решил для себя, если вернусь домой живым, пить брошу, даже по праздникам и в получку. По-другому жить буду, Капитолину Трофимовну хоть порадую, а то намаялась она со мной.
- Смотрю в низинку, а мишки улеглись в тенёчке пихтача и на меня внимания не обращают. Встал потихоньку, сетку опустил на лицо, а то мошка заела, и осторожно пошёл по дороге. Старался ступать осторожно, но в сапогах это плохо получается: то на ветку наступлю, то запнусь о камень. Несколько раз оборачивался назад - никого. Дорога среди соснового бора прямым участком пошла на подъём, пока поднялся, устал. Сетку поднял, закурил, обернулся и обомлел. Метров двести от меня та троица стоит и на меня смотрит!
Афоня достал папиросу, размял табак, не спеша смял мундштук, закурил, пустив струю дыма.
- Веришь, нет, так страшно стало, что ноги, руки затряслись. Стою, смотрю на них, а они на меня. Сколько простоял, не знаю, только думаю, что идти надо, как шёл, к реке. Харюзишко сейчас хорошо берёт, значит рыбаки на речке есть, может кто-то навстречу попадётся. Прикурил потухшую папиросу и потихоньку стал двигаться по дороге. А сам глаз не спускаю с медведей, гляжу украдкой. И что ты думаешь!? Прошёл метров десять, и эти трое за мной пошли. Мамка первая, воздух носом ловит, за ней малыш семенит, последним пестун плетётся.
- Прошёл так с километр, дальше с дороги надо на тропу уходить. А там до самой речки тропка узкая и ельник сплошной. В любом месте словить могут. Остановился перед поворотом, думаю, что делать, и эти трое остановились. Стоят все, воздух нюхают, но дальше не идут.
- Думаю, будь что будет, захотят – сожрут, не подавятся. Пошёл по тропе быстрым шагом, а у самого душа трепещет. Два километра шёл, даже разу не обернулся. Остановился, прислушался, тишина. Только ветерок листьями играет да птицы трещат. Покурил, успокоился и дальше пошёл. Пока до речки дошёл, раз пять останавливался, слушал.
Илья встал, надеясь заняться колесом, похлопал брата по плечу.
- Афанасий, если ты бросишь пить, это будет очень хорошо для всех.
Пошёл к колесу, но не удержался и, улыбаясь, спросил:
- Братуха, скажи честно, штаны мокрые были?
Афанасий обиженно посмотрел на брата:
- Дурак ты, Ильюха! Я, можно сказать, чуть с жизнью не расстался, а тебе лишь бы лыбиться. Садись, это ещё не всё.
Пришлось отложить ремонт колеса, а старший брат прикурил потухшую папиросу и продолжил.
- На речке развёл костерок, сварганил чай. Пора бы и пообедать, но от пережитого аппетит пропал, кусок в горло не лезет. Попил чай, удилище вырезал, снасти прицепил.
- Раз двадцать бросал, ни одной поклёвки, пару приманок сменил, бесполезно, не берёт и всё. К тому же настроение никакое.
- Посидел, покурил и думаю, далась мне эта рыбалка. Снасти смотал, рюкзак на плечо и в сторону дома двинул. Только пошёл по другой тропе, что крюк делает мимо покосов. Ну, помнишь, где изба стоит? Оно хоть дальше идти, но там и тропа шире, и люди часто ходят.
- Шёл хорошо, ходко. Миновал поляны, избу «покосчиков» и решил немного срезать по старой заросшей тропе: скоро вечереть будет. Метров триста осталось до выхода на основную тропу, смотрю: там медведь. Здоровенный такой, шерсть чёрная, сидит на тропе и меня поджидает. Я боком, боком, осторожненько назад и в избушку. В окно смотрю: нет медведя. Посидел, две папиросы выкурил - никого. Что делать? Надо идти.
- Пошёл, крадучись, по тропе, выглядываю осторожно из-за деревьев: сидит на том же месте. Я по-тихому назад в избушку. Посидел, подумал. Вечереет уже. Вышел на улицу, нашёл палку, бересты надрал и сделал факел. Думаю, если что, будет хоть чем отпугнуть.
- В этот раз пошёл не прямиком, а по основной тропе. Иду осторожно, по сторонам поглядываю, весь в напряжении. В одной руке факел, в другой -  спички. Так дошёл до самого места, где медведь сидел и меня поджидал. Смотрю, нет его нигде. Лежит только сосна с вывороченными корнями, которые я за медведя принял.
Тут уж братья вместе посмеялись от души. Надо же, и смех и грех!
Вот только пить Афанасий так и не бросил.