Садовской Борис Пушкин в 1929

(из серии Эпитомы пушкинистики)

Ты рассыпаешься на тысячи мгновений,
Созвучий, слов и дум.
Душе младенческой твой африканский гений
Опасен как самум.
Понятно, чьим огнем твой освящен треножник,
Когда в его дыму
Козлиным голосом хвалы поет безбожник
Кумиру твоему.

***

Расшифровка:

Африканский гений – не русский …
Саму;м — сухой горячий шквальный ветер, обычно западных и юго-западных направлений, в пустынях Северной Африки (Сахара) и Аравийского полуострова.
Безбожник, владелец козлиного голоса = ?
Кумир – кто и чей?  Сатана?

У  П. Рыбкина есть помета: анализ стихов есть в ст Шеметовой Т. «Пушкин в русской литературе ХХ века. От Ахматовой до Бродского» (2017). А сама он написал следующее:

«Принципиально важно, что Садовской здесь не просто обвиняет Пушкина, в том, что его треножник горит неправедным, вакхическим и даже откровенно дьявольским огнем. Он не перестает видеть себя прежнего, поющего хвалы любимому поэту. Лирический герой цикла «Аврелия» (название публикатора) признается: «Во мне козлиные ухватки и черты, / Я верный твой сатир…» Сатир – это еще не бес, как и лирический герой – не сам поэт, но признание в высшей степени характерное. Садовского, который в 1929 году писал своего «Пушкина», безбожником никак не назовешь.  Не назовешь «душой младенческой» и Пастернака, который тоже связал (очень опосредованно, не прямо) Пушкина с самумом в «Теме с вариациями»:

Море тронул ветерок с Марокко.
Шел самум. Храпел в снегах Архангельск.
Плыли свечи. Черновик «Пророка»
Просыхал, и брезжил день на Ганге.

Образ самума – то есть ветра в пустыне, поднимающего столбы песка, – у Садовского очень показателен. Эта такая тайная оговорка, потому что и сам этот текст рассыпается, как поднятый ветром песок. Сначала нам как будто бы пытаются внушить мысль об отсутствие цельности в Пушкине (хотя, возможно, и о его многоликости тоже). Потом, никак не следующая из этой дробности, возникает мысль об опасности Пушкина для младенческой души.

Каким бы самум ни был, он прежде всего губителен.  Пушкин тут в самом деле погружен в вихревой поток мигов, словно заправский символист. При таком прочтении текст, конечно, собирается в некое целое, но оно противоречиво …»