Колдун Вълхвъв

Сойдем же и смешаем там язык их, так чтобы один не понимал речи другого.
Иоанн златоуст.


Опершись на златую трость, Василий пристально посмотрел на гостей.
Обе девы были уже не молоды, но и к старухам их не отнести, а в сравнении с преклонными летами хозяина избы женщины были ещё девицами.
— С какой бедой пожаловали? — спросил хозяин, хмуря кустистые седые брови.
— Почему сразу бедой? — спросила та, что стояла, ровно выпрямив спину.
Вторая же гостья избы колдуна склонила голову вперёд, ссутулилась будто совсем ей было худо.
— А ко мне не ходят поделиться благостными вестями. Не приходят за так, проведать деда Васю. Не заглядывают на чарочку мёда, чтобы поболтать о жизни, пахоте, урожае, сенокосе или о жатве. — он тряхнул седыми длинными вьющимися волосами, перехваченные очелью с руной чура на лбу, — Ко мне приходят с вопросами и ждут ответы на то, как им жить дальше.
Гостьи будто устыдившись того, что они как все остальные пришли к колдуну с вопросами, молча стояли и смотрели в пол.
— Полно, не кручиньтесь. Чего уж там? Ты, — он указал на ту, что сгорблена, — пришла про мужа спросить.
Обе женщины открыли рты от изумления.
— Да перестаньте, дурёхи дивиться. Ко мне все бабы приходят спрашивают про мужьёв иховых. Не было случая, чтобы хотя бы одна пришла о здоровье государя императора справиться, — он улыбнулся в косматую бороду, но улыбка не возымела эффект на женщин. Они так и продолжали стоять разинув рот.
Василий раздражённо выдохнул, дескать и этих господь умом обделил. Случись чего они как безголовые курицы бегают по знахаркам, цыганка, гадалкам и колдунам в попытке найти ответ на вопрос о верности супружника.
Василий, кряхтя присел на табурет, постучал трость о деревянный пол в горнице, устало выдохнул и спросил:
— Зовут тебя как?
— Меня? — спросила та, что стояла ровно.
— Да не тебя дурёха, а ту, что приволокла ко мне! — раздражённо бросил колдун, — Не своим же умом она докумекала к колдуну прийти. Тебя Аглаей звать, я ещё в состоянии упомнить. Каждый месяц ко мне бегаешь с вопросами. В прошлый раз про скудный удой говорили. Спрашивала, как тебе быть? А я почём знаю?! Выдал тебе камушек заговорённый, который ты должна была положить на дно ведра. Видать помогло, а деду Васе так молока и не принесла. Помощи просишь, а благодарности шиш.
Аглая надулась, скрестила руки на груди и посмотрела на спутницу.
— Агриппиной величают, — подала слабый голос сгорбленная женщина.
Василий задумчиво почесал седую бороду.
— Чего знать изволишь, Агриппина?
— Супруг мой стал поздно домой возвращаться, на все вопросы отмахивается, разговоры не терпит. Уж не девицей ли молодой увлёкся? Извелася я вся, помощи прошу.
— А тебе прямо знать надо, чем муж твой занимается?
— Надо, — дрожащим голосом произнесла Агриппина.
— Она вся не своя стала, как он загуливает. Ничего по хозяйству делать не может, только плачет. — молвила Аглая.
— Аглая, помолчи! Прошу по-хорошему. Иначе за дверью ждать заставлю. Ещё раз в разговор встрянешь, в миг метлой тебя вымету. — пригрозил колдун.
Женщина надулась пуще прежнего, но ничего не сказала.
— Значица, всё то знать тебе надо? — повторил Василий.
Сгорбленная Агриппина зарыдала и произнесла:
— Надо.
— Воля твоя, но буду говорить всё, что увижу и как бы тебе не было больно, расскажу без утайки, но успокаивать не стану. Можешь Аглаю просить о поддержке. А я предлагал тебе не делать этого. Поняла?
Зажимая рот, женщина покачала головой.
— Ну, тогда иди ко мне поближе.
Колдун указал на табурет пред собой, со стола взял глиняную кружку, из которой торчали тонкие свечки из пчелиного воска.
Василий достал одну свечку, сложил губы трубочкой и коротко дунул. Фитилёк коснулся и вспыхнул.
Агриппина от неожиданности охнула, отклонилась и чуть было не завалилась.
— Эх, бабы. — кисло заключил колдун, — Всего-то вы боитесь. Боитесь, что муж уйдёт, боитесь сами уйти, боитесь остаться, а всё равно приходите ко мне и ждёте правды, которая ещё боле вас стращает. Ну, ладно, давай поглядим, кудой твой Инок по вечерам захаживает.
Колдун поднёс свечу к лицу Агриппины и пристально смотрел на неё через огонь.
Внутри огонька свечи плыли облака, дым выписывал вензеля, после побежали образы. Широкоплечий, высокий крестьянин Игорь сидел допоздна у станционного смотрителя и предлагал каждому залётному перекинуться в карты. Ставку делал минимальную, какую и самому проиграть не столь боязно, да Агриппина осерчает, а выиграть приятно. Увидел Василий, что до того ловко Игорь обыгрывал всех в карты, что стали почтовые зуб на него точить.
Огонёк свечи дрогнул.
Бум!
Прогремело на краю сознания Колдуна.
— Вот, что я тебе скажу, Груша. Идика ты домой и приголубь своего Игорька как следует. Увлекающийся он у тебя.
Бум!
Груша запричитала:
— Я так и знала! К Софе наверняка шастает, гадёныш! — от прежней сгорбленной женщины не осталось и следа. Перед колдуном Василием предстал разъярённая куница.
— Вот же ж, глупая баба. Не договорил, а она уже всё сама придумала. Не буйствуй, дай слово молвлю.
Бум!
— Ходит твой Игорёк к станционному смотрителю, да проезжающих в карты обыгрывает. Выигрывает не всегда честно, смотритель ему помогает тем, кто побогаче облегчать карманы, выигрыш они с Игорем пополам делят. Вот только смотри, мужу твоему может не повезти, на нож, не ровен час, напорется. Поняла?
Агриппина молча кивнула.
— Тогда, ступай.
Бум!
Послышался громкий треск половой доски. К потолку взмыл тканый коврик, прикрывающий вход в подпол.
Дверь в подвал разлетелась в щепки. Из недр выскочило существо с длинными конечностями, на голове ветвистые рога усыпанные красными цветочками, глаза раскосые, руки длинные как ветви ивы. Свеча в руках колдуна в миг истлела, огонь острыми зубами вцепился в палец, боль проникла под кожу и заскользил к сердцу.
Прежде, чем потерять сознание Василий услышал слова проклятия:
— Род твой на прапраправнуке перевернётся, и судьба его согнётся. Он увидит то, что видишь ты, а тебя запрём туды. Поменяю вас местами, закую между мирами.
Яркая вспышка ослепила колдуна, и он упал на мягкий пол.
Вокруг него послышался топот, визг испуганных баб.
***
Старые колеса телеги противно поскрипывали, покуда путники проезжали по витиеватым дорогам Калужской губернии.
Косматый извозчик Гриша, мужик средних лет, богатырского вида, неопрятно остриженной копной посеребрённых кучерявых волос, седоватой бородой, по форме напоминающей лопату, шлёпнул поводьями единственную запряжённую гнедую кобылу и обратился к молодому барину:
— Андрюша, а чаво енто стряслось в калужском уезде, что вам с маркизом вздумалось облачаться в столь скромные роли?
— А это, мон шери Гришенька, всё шутки нашего графа Андрея Белодухова. Видишь ли, не пожелал туда явиться во всём нашем великолепии, а решил вызнать всё, стоя на равных с помещиком Витебским. — ответил за графа маркиз Жак де Санкас.
Жак был того же возраста, что граф, но высокий, стройный, длинные тёмные волосы завязаны чёрной лентой, лицо гладковыбритое светлое. Де Санкас пользовался поразительной популярностью у дам, на которых падал взор его пленительных карих глаз.
— Рассчитывать на то, что нам по простодушию выложат всё на блюдце, не приходится. Жак, вот сам рассуди, коли приедет проверка с печатью имперской канцелярии, так о нашем визите узнают ещё до того, как Гриша впервые потрёт свой натруженный круп, а до перемещений каких-то купцов никому дела нет. Выслуживаться никто не станет и утайкой подноготной заниматься не будет.
— А почему бы нам просто на лошадях не прискакать? — поинтересовался Гриша.
— В этом случае могут возникнуть вопросы. Зачем трём наездникам подорожная карта купцов? Тем более, что мы без товара.
Жак де Санкас, покосившись через плечо поморщился.
— Вот, Гришенька поэтому мы и трясёмся на козлах телеги, которая доверху завалена капустой, оная, между прочим, начала подгнивать.
Андрей ухмыльнулся:
— Стало быть с неё надо начинать продавать товар. Гриша, цену не задирай, но и задарма не отпускай. Надо опустошить телегу, и мы с маркизом на обратном пути уютно разляжемся вместо кочанов.
— Ложись туда сам, я тут посижу. — де Санкас скривился сильнее от перспективы улечься на грязные и подгнившие доски старой телеги.
Четверть часа путники ехали в молчании.
Андрей извлёк из недр капустных кочанов мутную бутыль и протянул Жаку.
— Вот тебе заграничный купец де Санкас и, аперитив, — проговорил Белодухов, а следом выдал луковицу, — И обязательно закуски. Дух наш должен соответствовать образу.
Маркиз вновь скривил гримасу.
— Граф, а у нас нет менее омерзительных напитков? Я предпочитаю Ришар Делила всему остальному. А ежели отправлюсь, то кому от этого будет хорошо?
— Не отравишься, не бойся, маркиз. Сей благодатный напиток Гриша готовил.
Жак закатил глаза:
— Ну, конечно. Как я сразу не подумал, что обошлось без участия Григория?! Это же очевидно, если травить французов, то только на Смоленском тракте и если такая возможность имеется, то наиболее изысканным способом. Гриша, у тебя случаем фамилия не Голенищев? — ехидно поинтересовался де Санкас и отпил добрый глоток заключил, — Спасибо на том, что сейчас лето и до трескучих морозов ещё далече.
Он недовольно откусил луковицу, утёр рот рукавом и тихо отрекомендовал:
— Мерде!
— Жак, ты теперь можешь считать себя французом не более, чем Григорий Фомич, — проговорил Андрей, перехватил бутыль, пригубил и последовал примеру компаньона откусил от луковицы, — Вот и я теперь надушен не хуже Гриши.
— Теперяче ваши светлости, будут внушать больше доверия честному люду и с вами будут говорить как на духу, — хохотнул Гриша.
Проглотив ещё кусок лука, Жак откашлялся и произнёс:
— Что-то больно много духа, ты не находишь, Андрей?
Граф протянул бутыль, но маркиз остановил его жестом:
— Мне хватит. Иначе помещица со мной не сможет говорить, не заткнув при этом нос. Кстати, расскажи про жену помещика. Ты же не забыл справиться о ней?
— Да, спросил, спросил я про неё! — ответил Андрей и сделал ещё глоток, — В докладе сказано, что на вид приятна. Буржуазным манерам не сказать, что обучена, но для мелкой помещицы вполне.
— А по формам? — спросил маркиз и активно задышал ртом, стараясь избавиться от луково-самогонного амбре.
— Наш наблюдатель, человек простой, он был несколько резок в подборе выражений и поделился так: пахать на такой бабе не стал бы, на вид слишком тощая.
— Оля-ля! — повеселев произнёс Жак.
На горизонте показались дома, а табличка возле тракта гласила, что они въезжают в село Тарутино.
— Господа, принимаем наши сценические амплуа, — произнёс граф, — Напоминаю нам наказано найти и изловить лешачиху. Помочь нам сможет местный колдун Василий. Как сказано, мужик он строгий, но людям завсегда помогает. — Андрей обратился к извозчику, — Гриша, ты узнаешь у соседей на базарной площади, где обитает колдун. Жак, ты, как всегда, склони помещицу к душевному разговору о всех странностях округи.
— Шарман, — согласно закивал Жак.
— Ну, а я узнаю у помещика чем живёт округа и куда стал народ пропадать, что в лес забредает.
***
Старая телега заскрипела колёсами и остановилась перед воротами помещицкой усадьбы.
Деревянный дом в два этажа, украшали луковицы маленьких башен. Расписные вензеля под крышей и вокруг окон притягивали внимание.
На встречу купцам вышел помещик Семён Витябский со своей супругой Анной.
Андрей и Жак ловко соскользнули на землю, Белодухов коротко бросил Грише, чтобы тот отправлялся на место базара и размещался. Гриша молча кивнул, шлёпнул кобылу поводьями и поскрипывая всеми четырьмя колесами, отправился на место торговли.
Семён и Анна Витябские тепло поприветствовали гостей.
Помещик пожал руки купцам и радушно пригласил обоих в дом на рюмочку с дороги. Он хотел дополнительно обсудить с ними цену, за его щедрое благословение и возможность получения места на базаре. Добрую долю купцы Андрей и Жак обязывались внести после окончания ярмарочных дней.
Де Санкас с нескрываемым интересом отметил, что Аннет Витябская была барышней привлекательной наружности.
Русые волосы собраны в толстый пучок на затылке. Крупные черты по отдельности нельзя было назвать утончёнными и благородными, но в ней был шарм русской красоты. Широкие, яркие брови, голубые ясные глаза, от улыбки на румяных щеках появлялись ямочки.
Жака решительно привлекали её изыскано пухлые губы, будто были созданные для поцелуев.
Он принял протянутою руку помещицы, прижался к ней горячими губами, в тоже время пальцами провёл ей по ладони.
По мозолям чувствовалось, что Аннет с детства была приучена к физическому труду, шероховатость не ушла даже через годы, после того как резко возросшее состояние мужа избавило её от необходимости утруждать себя.
Нежно васильковый сарафан Аннет аппетитно облегал стройную фигуру и спускался до элегантных ножек. С жаром в груди маркиз отметил, что она носила кожаные сандали на босые ноги.
Жак отстранился от руки помещицы и поднял пылающий взгляд вверх, где встретимся с её страстным взором и шёпотом произнёс:
— Оля-ля, жё тэм мон амур.
***
Гриша разместил телегу с капустой на базарной площади. Всем купцам было предписано выставлять товары на прилавках или повозках, в которых были доставлены.
Кобылу извозчик определил в постоялый двор при трактире, где снял комнату. В дни ежегодной губернской ярмарки дешёвых комнат было не сыскать, но граф Белодухов щедро отсчитывал билеты различных номиналов для комфортного пребывания своего доверенного.
Если бы Григорий разместился в просторной комнате один, то это непременно привлекло бы внимание, пересуды и подозрения, посему было решено, что оба купца разделят с ним комнату.
— Ба..., да тебе брат повезло. Последняя комната осталась. — проговорил худощавый трактирщик средних лет.
По его облысевшей голове скользнула капля пота, оставившая за собой светлый след.
— Воистину удача, — хрипло подтвердил Гриша, — На силу успели к началу ярмарки добраться. Барин мой хорошо переносит тряски русских дорог, а с ним его французский компаньон увязался, так мусьё постоянно требовал останавливать телегу и бегал по малой нужде. Слаб и не сдержан, впрочем, как все французы.
— А твой муусьё нам перины не угваздает своей несдержанностью? — недовольно полюбопытствовал трактирщик.
— Нет, за перины будь покоен. Его лишь дороги вынуждают бегать, — извозчик хохотнул про себя и пожалел, что Жак де Санкас не слышал выпад в свой адрес, — Не переживай на твердой поверхности купец сдюжит донестись до отхожего места.
— Ну смотри, а то насчитаю баринам твоим за порчу имущества.
Гриша, взял ключ от комнаты и сделал вид, что удаляется, но как будто вспомнил что-то и задал вопрос:
— А ты не знаешь, где тут обитает Василий, который, как говорят, ворожбой занимается? Авось он барина французского сдюжит заговорить от недержания в дороге?! Ведь нам ещё обратно воротаться надобно будет.
— Ба…, так это, Василия то, как не знать?! Знаю.
— А правду ли о нем молва идёт, что людя;м помогает? — Гриша развернулся и с самым важным видом внимал трактирщику.
— То правда, но порой больше какая-то кривда.
— Енто как же? — удивился извозчик.
— Нрав у колдуна больно не покладистый. Если не захочет, чтобы кто нашёл его, так не даст до его дома добраться?
— Как же это так? — Григорий Фомич подивился взаправду.
— А вот так. Заколдует дорогу и путник тю-тю, — произнёс трактирщик и присвистнул, — Повезёт если бедолага в лес не уйдёт, а то в последнее время народ у нас оттуда частенько не возвращается. Вон, у нашего Николашки как вышло.
— Как?
— А пущай сам тебе расскажет, — произнёс трактирщик и позвал долговязого выпивоху с красным носом.
Николашка неуверенно подошёл к трактирщику и Грише.
— Чего надобно? — спросил он, глядя на трактирщика, но обращался к Грише.
— Николаш, расскажи сударю о том случае, когда ты к Ваське колдуну за помощью пошёл.
— А даст ли мне, добрейший горло промочить, а то от разговоров шибко пересыхает.
— Даст! — обрадовался Гриша, — И налью сверху, коли байка твоя будет правдоподобной.
Гриша выложил перед Трактирщиком пару монет и попросил сразу две кружки медовухи.
— Вот тебе на рассказ, а ещё пару после.
— Давай три после.
— Уговор. Будет тебе три после. Но помни, басня должна быть правдоподобной.
Николашка отпил, утёр рукавом пену с усов и заговорил:
— Только то не басня, а былина, — он сделал добрый глоток и с одобрительным возгласом поставил кружку, — Дело было так: захворал я как-то душой. Грустно мне стало от жизни, а хмельное перестало радовать. Думаю, как же я это буду без браги жить то дальше?! Разве это жиснь вообще?! Нет! Говорю, я без браги не хочу. Решил к Ваське нашему наведаться на чарочку другую, потолковать, пожаловаться на горе свое. Взял кусок окорока на закуску, соленья своей старушки и отправился в путь.
Николашка отпил ещё глоток и закончил кружку.
— Вышел на лесную тропу, иду песни сочиняю, и строчка такая приставучая попалась, колдун Василий, да колдун Василий. Глядь, а берёзу одну я уже третий раз мимо прохожу. Притих, стал песню тише петь, а берёза как назойливая муха тут как тут, и не спрятаться, не скрыться. Куда не пойду везде она возвышается. Я совсем примолк, закручинился. Ночь как-то быстро опустилась и стемнело. Под той берёзой пень стоял. Сел я на пень, снял котомку, распустил завязки, достал окорок, соленья. Кусты позади меня зашумели, затряслись, птицы сорвались с мест, полетели во все стороны. Из кустов вырвался разъярённый кабан и бегом ко мне. Клычища во! — Николашка развёл руки в стороны, — сверкают в свете луны, а он их на меня и правит. Всё ближе, ближе ко мне и во весь опор мчится бес лесной, — рассказчик трясущейся рукой поднял вторую кружку и уверенно отпил.
— «Для храбрости», — подумал Гриша.
— За дюжину шагов до меня кабан обернулся Василием. Колдун брёл в мою сторону, размахивая золотой тростью. Он ей отодвигал лопухи, да ветки, заглядывал под них, наклонялся, срывал грибы и преспокойно шагал в мою сторону. Когда приблизился, корзинка в другой руке была доверху наполнена красными сыроежками.
— Ну, что Николашка, — проговорил он, — Гляжу паршиво у тебя на душе сделалось. Раздели со мной трапезу.
— Василий, я же за тем и забрёл в твои владения, — ответил ему.
— На том и сойдёмся с тобой, — проговорил колдун и извлёк из корзинки мутную бутыль, пару деревянных рюмок, которые без устали наполнял до того, как рассвет окропил розовыми искрами небо.
Я рассказывал Ваське о переживаниях, злоключениях, делился мыслями, хмурными думами и тревогой. Колдун слушал, кивал головой, пополнял рюмку, да сыроежкой давал закусить.
Веки мои всё тяжелели, язык становился всё более неповоротливым, и я уснул.
Задремал я буквально на миг, а когда открыл глаза, то обнаружил, что в одиночестве сижу на опушке, а вместо чарки в руке еловая шишка возле рта. Вся поляна вокруг меня была изрыта клыками и следами ночёвки кабана, — Николашка печально вздохнул и закончил, — Стало быть поглумился надо мной чародей. Посмеялся, да исчез. Разве так можно? Чёрт под пьяный глаз мне реальность подменил. Тьфу на него.
— Брешешь? — спросил Гриша.
— Вот тебе святая пятница! — ответил Николашка, покрестился и прикончил вторую кружку.
— Но ведь он помог тебе твой недуг перебороть? — задал новый вопрос извозчик.
— После того случая любовь к хмельному вернулась, а вот чувств к колдуну не шибко прибавилось.
— Суровый у вас чаровник Василий, — с успешной произнёс Гриша и многозначительно взглянул на трактирщика.
Тот выставил перед Николашкой причитающуюся награду. Пьяница поблагодарил любителя хороших историй и удалился на прежнее место.
— А недавно, — трактирщик решил усилить мнение относительно Василия, — Перед тем как с колдуном беда приключилась к нему бабы нашинские зашли, так он обложил их на чём свет стоит и такое представление устроил, что не каждый менестрель на такое способен. Бабы перепужались подобрали полы сарафанов и текать.
— А с колдуном что?
—  А Василий после того визита умом тронулся, начал нести околесицу, бегал по дворам и вопил на странном языке.
— Енто на каком же?
Трактирщик наклонился вперёд, поманил к себе извозчика и проговорил в половину голоса:
— Дэк, вроде на нашинском глаголил, а понять никто ничего не могёт. Слова какие-то странные. Помещик у нас человек терпеливый, даже за толмачом посылал, да тот тоже разуметь не смог, что Васька ему втолковал.
— А где же он теперь?
— Кто, толмач?
— Да, не. Колдун вашинский.
— Видел при базаре балаган стоит? — отрешённо произнёс трактирщик.
— Ну!
— Помещик приказал его туда отправить, чтобы остыл Василий.
— А было из-за чего горячиться?
— Дэк, среди непонятных слов он Витябскому стал говорить, что империи скоро не станет, что государя батюшку убьют, да страна наша другая будет. Эвано как, — трактирщик скривил гримасу и выпучил глаза.
— Что же получается, его за это на балагане держать решили? — изумился извозчик.
— Помещик осерчал и рассудил так, что коли колдун Васька предсказания такие даёт, так пускай честной народ развлекает покуда не одумается.
Гриша фыркнул в усы.
— Я так мыслю, — продолжил трактирщик, — Васька на колдовстве своём белены объелся, да брагой обожрался, вот и увидел разное, а от кривды отличить не смог.
— А когда же это было?
— Так вчера его скрутили, и на потеху определили, а до этого пару дней в чувства привести старались.
— Сильна та брага, что так долго покоя душе не даёт. — произнёс извозчик.
— Умом повредился, толкую тебе. Не веришь сходи сам погляди на него.
— А отчего бы не сходить, схожу. Поклажу барскую занесу и проведаю вашего предсказателя, — проговорил извозчик и занялся переносом сундука с барскими вещами.
***
В углу торговой площади, где повозки с товарами располагались полумесяцем, располагался шатёр балагана.
Гриша с праздным видом осмотрел повозку с капустой и столь же отрешённо побрёл к белому шатру.
Извозчик широкой рукой откинул шторки входа и зашёл внутрь.
Неприятная женщина с тёмными усами и не менее светлой бородой преградила ему путь, протянула руку и сощурила глаз.
Гриша без слов вложил ей в раскрытую ладонь медяк и пошёл обходить клетки с диковинными провинившимся.
Возле клетки с низким горбуном извозчик остановился.
Горбун сидел на полу, закинул короткие ноги на табурет, склонил голову к груди и тихо напевал унылую песню.
— За что тебя? — хриплым голосом спросил извозчик.
Горбун прервал стон, что песней звался и поднял глаза на извозчика.
На табличке была надпись Иоган.
Гриша произнёс имя горбуна и задал другой вопрос:
— Иоган? А по-нашему это как?
— Иван, — коротко бросил горбун, — А тебя как звать, величать?
— Меня-то, — извозчик расплылся в добродушной улыбке, — Гришей.
— А ты любезный Гриша решил на юродивых поглядеть?! Так, ты по адресу, — гневливо проговорил горбун.
— Так, за что? — спокойно повторил вопрос Григорий.
Горбун выдохнул и произнёс:
— К женщине одной приставал, неподобающе себя вёл.
— Это как же?
— Хрюкал как баран и бодался как кабан.
— Может наоборот?
— Может и наоборот, шутки она не разумела, а меня сюда определили, чтобы угомонился маленько.
Гриша понимающе покивал.
— Ваня, а не знаешь ли ты колдуна Василия?
— Про то, какой он там колдун я не знаю, а вот Ваську болтуна, да. Вот тот баламут на иноплеменном разговоры ведёт, — горбун указал не менее кривым пальцем в сторону старика, который сидел в углу клетки, опустив голову между колен.
Гриша поблагодарил Ивана и пошел к колдуну.
— Здравствуй, добрый человек, — обратился извозчик к старику.
Старик поднял красные, усталые глаза на Гришу.
— Верно ли о тебе толкуют, что ты колдовством владеешь? Или енто враки?
Старик почесал затылок, стараясь понять, что от него хотят, посмотрел на стариковские руки, поморщился и произнёс:
— Это рили кринж, вообще не секу, что ты плетёшь.
Гриша нахмурился, стараясь понять, что услышал.
— Ты на нашинском разумеешь? — снова спросил извозчик.
— Сорян, чел я тебя не понимаю, — ответил старик.
— Ничего разобрать не могу. Глаголишь ты шибко мудрёно, а на нашем могёшь?
— Как олды, что-ли? Ну могу, — с недоверием бросил старик.
— Тебя звать, то как?
— Уэс.
Гриша неудачно повторил имя и снова спросил:
— Это как?
— В паспорте Васей записан, — ответил колдун, — Но это не кул так называться.
— Ей богу едва соображаю, что ты говоришь! — с некоторой долей раздражения ответил извозчик.
— Зи сэйм, амиго.
Гриша, как всегда, в таких ситуациях успокаивая себя выдохнул. Когда, в доме графьёв Белодуховых ему было велено присматривать за неугомонным Андрюшей, мальчик частенько вытворял такое, от чего Грише приходилось взывать к дополнительному ресурсу терпения и дыхание ему в этом помогало.
— Ты, стало быть, Василий, — произнёс косматый мужик, пристально разглядывая старика.
Что-то в виде колдуна настораживало извозчика.
«Что-то не то. Не так выглядят старики. Не так двигаются.»
— Да, — коротко бросил дед.
«Хоть на этом спасибо, — подумал Гриша, — Так его понять можно.»
— Так в паспортном столе записали, — добавил Василий.
— А паспорт енто что?
— Чел, ты рили не врубаешься или стебёшь меня?
— Не понимаю, — помотал головой Гриша.
Старик закатил глаза и постарался объяснить:
— Паспорт – это документ, где имя и фамилия написаны.
— И как тебя там вписали?
Косматый извозчик надеялся, что верно понял колдуна.
— Василий Георгиевич Волхвов.
Извозчик хмыкнул.
«Отседа Андрюше будет проще его понять.»
— Вот уже что-то.
С довольным видом извозчик через прутья протянул огромную ладонь.
— А я Григорий Фомич Овражкин, — произнёс он, — Так при рождении в барских книгах записали, как крепостного. Ты, Василий каких кровей будешь то?
— Да, что ты с ним разговариваешь, будто разумеешь его? Видишь дед головой повредился. Безумие как шутки над горбатыми заразны. Вот я шутил над бабкой с горбом, гляди что таскать приходится! — донёсся оклик от клетки с Иоганном.
— Интересно же, — ответил Овражкин, — Не каждый день колдуны щебечут так дивно, — он пристально вгляделся в молодые глаза старика, — Тем более ему тоже хотелось бы быть понятым.
В надежде на спасение старик некоторым образом просиял.
***
Вечер, освободил небосвод в пользу сумерек и удалился до своего часа.
Короткая летняя ночь нехотя зажигала звёздочки и тянула прохладой.
В большой комнате трактира служащие тайной канцелярии его высочества государя собрались для обсуждения.
— А где Гришу черти носят? — спросил Жак.
Маркиз расхаживал по комнате. Его синий кафтан был расстегнут, чтобы охладить разгорячённого де Санкаса.
— Откуда мне знать, — сонно ответил граф, — Я весь день провёл с помещиком Витябским. Тьфу, и до чего болтливый мужик оказался.
— Аннет не менее словоохотлива, — лукаво проговорил Жак. Он подошёл к сундуку, который ранее втащил извозчик, откинул крышку, извлёк бутылку Делиля и напомнил бокал.
— И о чём помещица тебе поведала? — без интереса спросил Андрей.
— Большая часть была о том, как устроен их быт с Витябским, о том, сём.
— И ни слова о пропавших жителях?
— Она вскользь упомянула, о том, что волнуется как бы к ним проверка не заявилась. Приедут же, — говорит, — Канцелярские собаки, а им с помещиком их развлекать, да прибирать после.
Андрей громко зевнул и заключил:
— Баба как в воду глядела. Приехали, вот они, — он исправился, — Мы, встречайте, развлекайте.
— Правды ради, стоит признать, что развлекать она умеет. Не каждый канцелярит справится с пламенем её страсти, — Жак вновь наполнил бокал и добавил, — Но об этом я расскажу, когда мон шери Гришенька воротится.
Андрей устало поморщился от перспективы услышать очередную байку о сердечных похождениях маркиза.
— Значит у тебя не густо.
— Это смотря, что мы возьмём за измерение.
— Работу, Жак. Работу мы берём.
— Тогда увы, Андре, Аннет мало ведает о пропавших. Может не так их много было?!
— Вполне прилично, чтобы не замечать убыль населения. Витябский упомянул, что с начала весны двадцать человек в лесу сгинуло. Даже колдуна просил помочь.
— Это того, которого Гриша должен был разыскать?
Белодухов утвердительно кивнул и продолжил:
— Беда в том, что с колдуном хворь приключилась. Пока он нашу нечисть вылавливал, умом тронулся. Понёс околесицу, разозлил помещика и Витябский его для острастки на ярмарочный балаган отправил.
За дверью послышались торопливые шаги. В комнату вбежал пуще обычного растрёпанный извозчик:
— Братцы скородья, торопиться надо!
— Куда? — хором спросили псевдокупцы.
— На балаган, там колдун Василий заперт, — Гриша задумался над тем, как объяснить всё, что он узнал, — Вернее тело колдуна заперто в клетке, а в теле дух его потомка.
Жак громко проглотил ещё рюмку коньяка.
— А дух колдуна заперт в духе потомка, — повторил Григорий, — Василий, ну тот, что колдун, мне рассказал, что запер Лешачиху в избе, но нужно торопиться.
— Куда? — вновь хором спросили компаньоны.
— На балаган, говорю же, лешачиха вот-вот уйдёт!
***
В кромешной тьме трио, выбивая дробь каблуками, торопливо шагало к ярморочной площади.
 — Гриша, голубчик, расскажи толком, что там приключилось у тебя? — попросил Андрей.
Извозчик, приглаживая волосы, провёл широкой ладонью по макушке.
— Ты же знаешь, Андрюша, что мне сложно так ловко слова составлять, расскажу, как понял, а вы с маркизом уж мне вопросы зададите.
— Але (Фр. пойдёт), — сказал Жак.
Гриша начал сбивчивое повествование:
— Значится, заселился я в трактир, поговорил с одним, другим, о том, сём. Трактирщик, то мне и поведал, дескать, говорит, что колдун искомый на балаган отправлен был. Поговаривают, что на колдовстве своём умом повредился. Нёс какой-то бред, будто добрых мыслей нет. На языке чудном общаться начал.
— Гриша, прошу к делу, — попросил Белодухов, — Это мы уже знаем.
— Да, да, родненький уже перехожу, — извозчик постарался сфокусироваться, — На балагане нашел клетку с колдуном нашинским. А он по-нашему не говорит. Вернее говорит, но будто слова верные позабыл. Я кое как постарался его разговорить, понял, что зовут Колдуна Василий Волхвов, но на большее не сподобился. Думал, сиятельство сможет на французском его понять, хотел было за вами поспешать, как старику дурно стало, будто дух его местами с кем-то поменялся. Он усталый взгляд на меня поднял и говорит уже на понятном. Так, мол и так, изловил он лешачиху в лесу, запер в подвале, колдовством связал, а она возьми да вырвись наружу. Выскочила чертовка, говорит и заклятием в него как даст. А волшебство хитрое оказалось. Колдун защиту поставить не успел и начал заваливаться. Стеганула лешачиха по нему чем-то скверным и притянуло дух потомка Василия, тоже Василия. 
— Стоп! Осади, — попросил Жак,. — Ты же говорил, что не понимал его.
— О том и толкую, что дух колдуна, заперт внутри духа потомка, что заперт в теле колдуна.
— Чего? — громко и хором спросили компаньоны.
— Сам не разумею до конца, — извозчик пожал плечами и развёл руки в стороны.
— Гриша, ты сам часом здоров? — спросил де Санкас.
 — Пересказываю как колдун наказал запомнить. Отвори, говорит, клетку, поспешать мне надобно, а иначе бесятина убежит и не расколдуюсь без неё. Запер её в избе своей, да заклятие выветривается. К сегодняшнему утру до того ослабнет, что не удержит её. Коли, ты меня отпустить не можешь, так найди тех, кто сможет. Торопись.
Дробь от шагов более не прерывалась разговорами.
***
Шторы, отделяющие вход в балаган, шумно отодвинулись и впустили трио внутрь.
— Добрый ночи, бояре! — провозгласил Иоган, — Вы либо утра дождитесь и дайте артистам поспать, либо не шумите так.
— Ваня, мы к колдуну, — ответил Гриша, — Ты же сам слышал, что дело то срочное.
— Слыхал, только в глупости колдовские не верю. Застращал шарлатан вас и гоняет по чём зря.
Не обращая внимания на болтливого горбуна, компания подступила к клетке Василия.
— О! Нарисовались. Ну, что поможете мне ливнуть из этого бэдтрипа? — спросил заключённый.
Андрей и Жак вытаращились на столь странного старика.
— Парле ву франсе? — спросил Жак.
— Или по-русски можешь говорит? — добавил Андрей.
— Я говорю на имбовом, вы олды не врубаетесь вообще?
— Жак, ты что-нибудь понимаешь?
— Но, камарад Андре. Лишь отдельные слова, но он будто говорит на нереальном языке или если хочешь на языке пещерных людей.
— Слышь, абобус, сам ты пещерный человек. Я сам на вашем олдовом больше половины не секу. Ну так, что сэйванёте меня?! Поможете ливнуть отсюда?!
Белодухов изогнул бровь и недовольно обратился к де Санкасу:
— Я решительно ничего не понимаю из того, что он говорит.
— Андрюша, у меня как-то получилось достучаться до Василия, что заперт внутри, а он ведь нормально способен изъясняться.
Горбун Иван прижимался к прутьям клетки и во все глаза наблюдал за невероятным представлением.
— Господа высокородные, если я правильно понял его басню, то в этом старикане спрятан дух его потомка, который заместил дух старика, который спрятан внутри духа потомка.
Гриша в задумчивости начал чесать затылок, так ему было легче думать, а вопрос оказался на редкость непростой.
— Ты всё верно рассудил, — ответил де Санкас, посмотрел на табличку клетки и добавил, — Иоган.
— Зато, я ни во что не врубаюсь, — произнёс молодой Василий.
Но стоило ему это произнести, как его сковала острая боль, жгут внутри затянулся в узел. Боль сковывала старика, и он в отчаянии бросился на прутья. Звон от удара головой взлетел под купол шатра маленького балагана.
Колдун приложил руки к ушибу, а когда поглядел на троицу во взгляде его, что-то изменилось. На Андрея, Жака и Гришу глядел хмурый колдун Василий.
— Братцы высокородные, дайте мне свободу, — безотлагательно произнёс он, — Поспешать мне надобно, чтобы лешачиху угомонить, иначе с рассветом уйдёт.
Андрей протянул мычащий звук, запустил руку во внутренний карман и достал набор отмычек.
— Барины, коли вы освобождаете умолишённого колдуна, будьте любезны мне тоже калиточку отворите, — подал голос горбун.
На его реплику обернулись Жак с Гришей и одарили его строгим молчанием.
Белодухов поднёс к замочной скважине две спицы и ловким движением отворил дверь.
На звук звонко лязгнувших механизмов прибежала усатая женщина.
— Что это вы тут устроили! — завопила она, — Кто вам позволил отворят артиста?
— Жак, это по твоей части. Успокой её как ты умеешь, — произнёс Андрей, помогая колдуну выбраться из клетки заточения.
— Андре! Увы, с ней я бессилен, она больше нашему бородатому извозчику понраву будет, — ответил де Санкас.
— Андрюша, голубчик уволь, не смогу я так ловко как Маркиз охмурять разъярённых дам, — взмолился Гриша.
— Я сейчас же доложу помещику о ваших проделках! — закричала женщина, развернулась и пошла в сторону выхода.
— Пускай ступает, — сказал Белодухов, — Кто захочет принять распорядителя балагана в такой час?!
Колдун выбрался из клетки и шаркая подошёл к горбатому соседу.
— Ты говоришь, что я шарлатан да? — произнёс он.
— Я кумекаю, что твоя вторая личность пытается кого-то одурачить, — ответил горбун, стыдливо отводя глаза в сторону.
Василий цокнул языком и произнёс:
— Нет, брат, тому, что сейчас внутри меня не сладко. Ему до ужаса страшно. Он попал непонятно куда, его заперли в клетку, насмехались и хотели выставлять ради потехи. Разве ты сам не понимаешь, что он ощущает?
Иван горбун молча кивал.
Колдун внимательно разглядывал соседа и обратился к графу:
— Высокопревосходительство, а сможешь освободить несчастного? Он пойдёт с нами и возможно, сыграет важную роль. Без лучины я не так ясно вижу его судьбу, но чувствую, что Иван должен нам помочь.
***
Колдун Василий, опираясь на подобранную корягу, возглавлял шествие путников, которые брели через лес в направлении избы с пленной лешачихой.
— Добрый человек, а как ты ощущаешь то, что к тебе подселили какого юродивого? — спросил горбун у колдуна.
— Почему юродивого? — не понял Василий.
— Когда ты, вернее он, разговаривает кажется, что это несвязные глупости, кои словами, то назвать не получается.
Колдун, кряхтя перебрался через поваленный ствол дерева.
— Будьте осторожны господа бояре и иже с ними, — он строго зыркнул на горбуна, — Тропы тут непростые. Ибо, коли каждый захочет вопросы мне позадавать, то отбоя от страждущих не сыщу, а так хотя бы какая, никакая преграда, — Василий перевёл дух, — Иван, я в нём, как ты сказал, в юродивом, ощущаю потомка своего. Васька мой прапраправнук, а они там, у себя так глаголить будут.
— И тебе не тошно от его речей? — спросил Жак.
— Отнюдь, прекрасно понимаю, что он говорит, но понимаю не слухом, а на ощущениях, не как обычное словах.
Гриша вдруг опомнился от глубоких дум и неожиданно обратился к графу Белодухову:
— Андрюшенька, я же балбес вам с маркизом собраться не дал. Как же енто мы сейчас будем нечистую силу изводить? Неужели голыми руками брать будем?
Андрей добро улыбнулся и похлопал себя по груди.
— Не переживай Гришенька, мисьё Лепаж всегда при мне и маркизе. Верно Жак?
Де Санкас сделал тот же жест указывая на потайной карман с пистолетом.
— Самое главное при нас, а остальное как случай рассудит. Тем паче, что в этот раз с нами добрая компания, — сказал маркиз указывая на колдуна в авангарде продвижения и горбуна Ивана в арьергарде.
Путники приблизились к опушке, которую луна щедро одаривала ночным светом. Ночная роса добро осыпала высокую траву и как мириады светлячков, преломляя холодные лучи подсвечивала путь к дому Василия.
— Ох! Что же это бесовская баба с моей избушкой родненькой наделала! — с отчаянной злостью произнёс колдун.
Некогда чистый светлый дом колдуна представлял из себя печальное зрелище. Каждая стена была оплетена лианами колючего хмеля, повсюду возвышались пики борщевика, норовившие ошпарить незваного гостя, крышу покрывали сухие острые ветки. Они будто иглы чудища торчали во все стороны, отпугивая врагов одним видом.
— Лешачиха явно готовится держать оборон,. — выразил мысль де Санкас.
— И как видно, так просто она сдаваться не планирует, — произнёс Андрей, — Василий, а есть ли у тебя вход с обратной стороны? —  спросил граф.
— Имеется, — ответил колдун, — Но на правах хозяина хотел бы зайти через дверь как полагается.
Белодухов кивну и тихо произнёс:
 — Жак, Иван, Гриша обойдите дом и зайдите оттуда.
— Я всё в толк взять не могу, а за каким лядом я вам там понадобился? — спросил горбун.
— Увидел я помощь, которую ты сможешь оказать, — ответил колдун.
— Ага, чтобы бесонутая мне ещё больше спину согнула?!
— Авось в обратную сторону выгнет и ты ровно ходить начнёшь, да подобреешь, — ответил Гриша.
— Тебе хорошо говорить, эвона какой здоровый вымахал.
— Потому что зла о людях не говорю, да добрые дела делаю.
— А я по твоему разумению злодей, каких поискать?
— Заканчивайте! — попросил Андрей, — Иван, коли желания нет помогать ступай своей дорогой, не нужно рисковать тебе.
Горбун хмуро посмотрел во мрак лесов, что окружали светлую поляну и заключил:
— Я вас братцы благородные тута обожду, — произнёс горбун и отступил в тень ветвей на границе с опушкой.
— Как изволишь, — сказал Андрей и приобнял за плечи маркиза и извозчика, — обходите дом, увидимся внутри други, будьте осторожны.
— Андрюша, не бровадствуй без меня, прошу тебя, пожалей своего ... — он чуть было не сказал слугу.
Гриша давно уже был свободным человеком, но привычкам поколений сложно изменить.
— Всё, как всегда, Гришенька. Ступай и следи, чтобы у Жака был шанс на славный выстрел. По обыкновению ему одного будет достаточно, чтобы угомонить бесявую.
Шагая по траве и обходя стволы борщевика, первая пара двигались к задней двери.
Граф Белодухов проводил бессменных компаньонов прощальным взглядом. В их работе никогда нельзя знать наверняка какая беседа станет последней, посему расставались они всегда тепло.
Василий пристально изучал как Белодухов провожал друзей. Опираясь на корягу вместо свой трости, колдун взирал из-под кустистых бровей на спутника. Морщины от прожитых лет слегка разгладились, а седые усы изогнулись показывая, что старик улыбается.
— Когда мы закончим с этой бестией, позволь вам с сиятельством Маркизом оберег нанести. Гляжу у вас работа прелюбопытная, частенько со злыми колдунами, да бесами имеете дело, а о защите не думаете.
— Тебе Василий, кто такое про меня с де Санкасом наболтал? — усмехнувшись спросил Белодухов.
— Мне ваше сиятельство, пустой трёп слушать не нужно, чтобы ясно видеть людей.
Андрей лукаво усмехнулся:
— Потому-то канцелярия нас к тебе направила, высоко там, — он посмотрел наверх, — Ценят как ты людям помогаешь. Светлых оберегаем, нечисть прогоняем, — Андрей глянул на избушку, — Думаю они обошли, пойдём Василий, вернём твой дом.
— И отправим дух моего потомка обратно, — дополнил колдун.
***
Дверь в избу плавно отворилась.
— Тук, тук, тук! — произнёс Белодухов заглядывая внутрь, — Есть тут кто? — спросил он.
Скрип половиц, мышиный шорох подвала был ответом.
Андрей с заряженным пистолетом от оружейника мисьё Лепажа, ступил внутрь.
На троне будто высеченном из ствола векового дуба сидело существо, отдалённо напоминающее деву.
Высокие древесного вида рога возвышались под потолок, растрёпанные волосы больше походили на болотные водоросли спускались от рогов до плеч, тонкая, бледная кожа была натянута на угловатом лице, раскосые глаза презрительно сощурены, пальцы как вериги оплетали голову совы – деревянного идола, за которым следил и ухаживал колдун.
— Припёрся-таки! — трескучи обратилась лешачиха к Василию, который стоял позади графа, — Знаешь, что время удерживающего заклятия на исходе и пришёл свои старческие силы испытать?
— Я пришёл тебя угомонить, чтобы ты больше душегубством не занималась! — выкрикнул колдун, — Нечего людей в леса да чащи заманивать, хватит, накуражилась.
— Мне же надо питаться кем-то, а такой меня создала природа. Против натуры своей не пойдёшь.
— Разве мало тебе было моих подношений? Сколько я тебя уговаривал не делать этого, не грешить, не манить их?
— А толку то? Твои подношения не еда, так затравка. Я же сяк устроена, что мне нужно чем-то себя тешить, чтобы цвести.
На мелких веточках её рогов появились маленькие листья, от них отошли жгутики и распустились белые цветочки.
— Остановись и сдайся, я помогу тебе, найду дом, где ты сможешь примериться с собой и природой, — умоляюще произнёс Василий.
— Я бы и рада тебе поверить, да вот спутник твой уже про мою душу пришёл, теперяче по своей воле я никому не сдамся.
Прогрохотал выстрел.
Пуля ударила лешачихе в затылок и застряла в нём как в мокром стволе дерева.
Существо резко обернулось.
Клубы порохового дыма окутали маркиза и частично прикрыли извозчика.
Белые цветочки на рогах-ветвях сменили цвет на красный и сущность сорвалась с места. Она быстро передвигая ногами-корнями, помчалась на Гришу как разъярённый секач.
Жак успел оттолкнуть Гришу с пути лешачихи, выхватил второй пистолет и нажал на спусковой крючок.
Грохот вновь заполнил избу. На этот раз пуля врезалась сущности в глаз и с прежним звуком утонула в тканях, как в мокрой древесине.
Третий выстрел уже был со стороны входа.
Белодухов, как на дуэли, держал пистолет на вытянутой руке, вторя была заведена за спину.
Пуля Андрея угодила сущности в спину выбила сноп трухлявой древесины, но не урезонила бестию. Единственное, чего добился стрелок, того, что лешачиха развернулась и помчалась на них.
Колдун выскочил перед графом. Бестия встала перед ним, протянула длинные лианообразные руки и отдернула их. Старик, дунув как на огонёк свечи поджог сухие листья папоротника и начал вращаться, окутывая себя дымом, который закручивался спиралью, как ураган. Дым выстрелов смешался с дымом горящего папоротника, закручивался кольцами разного оттенка серого. Как спираль из гадюк вращался колдун перед бестией.
— Боишься огня? — крикнул Василий, — Бойся и уходи! Беги, коли сможешь убежать, скрывайся если сможешь спрятаться, но тут ты уже никому не сможешь навре...
Громадная плеть ударила колдуна по голове.
Василий потерял равновесие и упал без сознания, но в тот же миг открыл глаза и завопил:
— Вашу ж мать, что у вас тут происходит?! Что это за криповая маза фака. Холли фак, где я?
Лешачиха взвизгнула и приложила руки к тем местам, где у неё могли быть уши. Красные цветы на древесных рогах изменили цвет на нежно-голубой.
Потомок колдуна в теле прапрапрадеда старался отползти в сторону. Седые волосы на голове от рассечения приобрели багряный оттенок.
На тёмное порождение леса со спины накинулся Гриша. Он попытался связать веревкой ей ветвистые руки, но древесная дева сбросила с себя богатыря извозчика как слепого котёнка.
Лешачина вновь обратила уничтожающий взор на старика и побежала на него рогами, вновь осыпаных красными цветами.
Потомок в ужасе закричал:
— Какой у вас тут стрёмеый движ! Уберите от меня эту криповую тянку.
Лешачиха вновь схватилась за голову и стала кружиться на месте. Цветы вновь приобрели васильковый окрас.
— Глаголь, Василий, глаголь что есть силы, — крикнул Андрей.
— Чего? — переспросил Уэс.
— Говори на своём!
— Камон, что говорить?
— Что хочешь, то и говори! Узри, она не любит твою речь.
— Изи катка! — ответил пленник старческого тела, — Есть варик тебя тут забуллить, но я не хочу та кринжовок шеймить тебя, лучше движ устроим сасный и заставим тебя ливнуть в лес подальше. О, да ты ангришься да? Нет уж, падра, так легко тебе не будет. Размотаю тебя трабл-гёрл, ятут бэнгер!
Лешачиха упала на пол. Её била мелкая дрожь.
— Прошу прекрати. Остановись! Молю. — гулко завоила она.
— А! Не нравится такой дэб?! Я тебе сейчас такую лютую катку устрою, в жизни не затащишь. Агришся, горишь, а толку то никакого, только бомбит тебя со слов мох. Вон, зырь как тебя скрутило, вся из себя была возвышенная, статная, смелая, а теперяче, погляди. Распласталась ниц перед нашими очами и скулишь, как собака.
Жак помог подняться Грише и произнёс:
— Я с ума сошёл или понимать его начал?
— Боюсь я тоже осознаю, что он говорит! Похоже потомок контроль утерял.
На последних словах Уэса первый солнечный свет пробился через ночную дымку.
Нечистая поднялась и помчалась к выходу, который больше не был ей преградой.
В этот момент дверь избы осторожно заглянул горбун:
— Ну, как у ва...
Договорить он не успел. Лешачиха пустилась галопом и столкнулась с Иваном в дверях, покатилась кубарем.
Андрей, Гриша, Жак прыгнули на бесонутую сверху.
Веревка оплела ветвистые руки, устремилась через ноги, обвязала колени и намертво зафиксировала порождение древесной нечисти.
Колдун Василий по-стариковски устало, опёрся о свою золотой трость и спешно подступал к извивающейся бестии.
Старик грозно взглянул на неё, медленно опустился на колени, молитвенно сложил руки и зашептал:
В самых глубинах своего существа увидь же свет, что есть во всех.
Обрети покой в пении птиц, что в гнездах сидят.
Улови шелест листьев для гармонии леса, что тянется вечные дали.
В молчании рощи услышь зов травы.
Я разделяю твой покой.
Принимаю, твою боль.
Отпускаю гнева устой.
Преисполнившись мощью поднимайся к солнцу, цвети, благоухай, мирских обид более не знай.
В природном круге излучать покой,
А в знойный день даруй прохладу в тени от кроны густой.
Покуда колдун шептал молитву, лешачиха осунулась, уменьшилась в размерах. Под крепкими руками мракоборцев из императорской канцелярии она истаяла до ростка.
Андрей, Жак, Гриша отступили и с любопытством взирали на происходящие метаморфозы с нечистой силой.
Василий поднял на них взор и молвил:
— Больше она не сможет никому навредить. Теперь её путь к небу и яркому солнцу.
Он осторожно поднял росток дуба, оставшийся от некогда грозного порождения. Опираясь на трость, шаркая от усталости ногами побрёл на центр поляны. Колдун руками вырыл лунку и присадил молодую поросль.
— Я разделяю твой покой. Принимаю, твою боль. Отпускаю гнева устой. Теперь ты свободна. Живи в лучах света и шёпоте мира.
— Андрюша, как ты думаешь, почуму ей так плохо от речей потомка было? — тяжело дыша спросил Гриша.
Белодухов на миг задумался и ответил:
— Порой слово разит страшнее пули, даже если она была выпущена из мисьё Лепажа.
— Честное слово, балаган может и стоит на ярмарке, но главные артисты все тут, — произнёс Иван, стараясь растереть ушибленной горб, — Такого представления и не вообразить. Ведь так, высокородные?
— Так, то оно так, да порой такое видим, что и удивляться устаём, — ответил ему маркиз, — Меня теперь удивить может только, если Гриша управлять повозкой обучится, а то каждый раз трясёт так, что ни одно вино в желудке усидеть не может.
Гриша раскатисто посмеялся.
— Коли ты мой любезный Жак будешь выпивать меньше бутылки в дороге, то и трясти будет нечего,. — сказал граф Белодухов, — А Григорий Фомич правит сносно. Не он такой, дороги таковы.
— Твоя истина, Андре, дураков среди нас нет, равно как и ровных дорог, — заключил де Санкас.
— Бояре, а вы уважите старика, разопьёте со мной чай с медом? — спросил усталый колдун, — А то, чуть солнце встанет, так ко мне поплетутся страждущие.
— А как же потомок твой? Неужели вернулся? —  спросил Гриша?
— Все силы бедняга отдал, покуда сражался с лешачихой, сколько он по ней слов срамных выдал и от обессилия уступил мне место, а когда я молитву на покой читал, так и его с помощью нового дуба назад отправил. Негоже Васе тут моё место занимать, своё пущай обустраивает.
***
Пока Василий наводили порядок в избе, Гриша починил пару сломанных стульев, а Иван следил за огнём в самоваре, колдун пристально всматривался в Андрея и Жака.   — Бояре, а позвольте я на вас через огонь взгляну, — пробормотал Василий.
Граф с Маркизом с любопытством подступили к колдуну.
Старик что-то неразборчиво пробормотал, задумчиво почесал бороду и жестом пригласил за стол.
— Мои травяные сборы от многих хворей выручают, — увещевал колдун, — Но вижу на вас обереги начертать надобно, позволите оставить на вас защитные обереги от прикосновения тёмных заклятий.
— И мне? — подивился Иван.
— Нет, голубчик, тебе не нужно. Только речи твои выстирать в проруби нужно, а об остальном можешь быть спокоен.
— И что же ты видишь? — задал вопрос Белодухов оторвавшись от чашки.
Василий долго всматривался в ясные очи Андрея и пространно ответил:
— Разное. Вы добры молодцы, работу опасную ведёте, дополнительный светлый знак никому не повредит.
Андрей, Жак и Гриша переглянулись.
— Это как? — спросил де Санкас.
Нанесу на вас знак добрый, который потерять не сможете, а колдовство всякой тёмной в;дьмы не коснётся.
— Что же, колдун Василий, отказываться от щедрого подарка не стану, — сказал граф.
— Я солидарен с мои камарадом, — ответил за себя маркиз.
***
Солнце ярко сияло в утреннем голубом небе, когда колдун закончил наносить иглой ежа и чернилами оберег на грудь Жака.
Маркиз приподнялся с лавки, хотел растереть наколотое место.
— Не стоит пару дней чесать и прикасаться. Дайте знаку впитаться в вас, построиться и укрыть, — произнёс Василий, — Теперяче заклятия тёмных сил касаться не будут. Вы для них, как гусиным жиром намазаны. Правда это будет относиться и к исцелению, — колдун развёл руки. Усы колдуна растянулись в добродушной улыбке, — Но где это видано, чтобы тёмные, да нечистые, целительством промышляли?!
Старик поманил Гришу рукой.
— Эн, нет брат! — хрипло протянул извозчик, — Я человек богобоязненный, на теле языческие символы носить не хочу.
— Как скажешь, богатырь. На всё воля богов и твой личный выбор, — произнёс колдун.
Жак последовал примеру Андрея, осторожно прикрыл на груди нанесённый оберег и застегнул все пуговицы на сорочке.
— Ну, Василий, пришло время проститься. Береги себя и род людской, чудного в нашем мире полно, того и гляди свидимся с тобой, да чай снова попьём, — произнёс Андрей и протянул колдуну руку.
Добро простившись, трио и горбун спешили по тропе в сторону трактира.
— Гриша, подготовь лошадь и повозку, пожалуйста. Отбывать пора, — распорядился Белодухов.
— Енто как же ж, Андрюша, вам передохнуть надобно, — произнёс извозчик.
— Гриша, мы в дороге отдохнём, тем паче, что путь не близкий.
Маркиз закатил глаза:
— Куда на этот раз?
— Не думал, что мы так скоро управимся, но поручений было два.
— Мерде! — недовольно выругался Жак.
— У станционного смотрителя лошадей возьмём, да там и отчёт для канцелярии отправим, а сами верхом на туманные топи должны мчаться. В тех краях болотник больно свирепствует. Мавкой мужиков в болота заманивает, там то они и пропадают.
Жак де Санкас недовольно состроил гримасу.
— Вань, ты с нами путь держать будешь? — спросил горбуна извозчик.
— Э, нет, братец. У вас дела шибко синяки оставляют, а мне за здоровьем ухаживать надо, вон видал какая поклажа на мне! — он указал на скрюченную спину, — То-то же.
— Значит обратно в село?
— Туда мне тоже не следует соваться, ведь с балагана, то я убёг. Староста в миг меня скрутит и обратно определит. Побреду к родне. Давненько не навещал их. К тому же живут они не далече, авось к вечеру доберусь.
На развилке трио душевно распрощались с Иваном.
***
Телега, будучи налегке, противно поскрипывая колёсами, катилась в сторону станционного смотрителя.
— Всё-таки здорово, что капусту раздали беднякам, — произнёс Андрей, — И ехать легче, и доброе дело сделали.
Хранивший долгое молчание Жак, будто вспомнил важное дело, хлопнул себя по колену и произнёс:
— Я же совсем забыл рассказать про помещицу Аннет.
Извозчик расплылся в улыбке и был готов слушать.
Де Санкас углядел недовольство во взгляде компаньона.
— А, что Андрей?! Нам же всё равно надо как-то себя развлекать, хоть история поможет скоротает скучный путь.
— А я, то что?! — удивился граф, — Изволишь глаголить, так давай, но убеждён чести тебе эта история не сделает.
— Полно тебе чистоплюйничать, тут все свои, — произнёс маркиз, перебрался с козлов в повозку, сел сверху на сундук с вещами и начал вещать, — Сперва Аннет всё отшучивалась, да отнекивалась, а после повела меня в обход усадьбы...



Из сборника рассказов
«Приключения графа и маркиза.»
Авдотья Белодухова, Кель-Баши, 1887.










Москва 27.07.2024