Усиление

В феврале 1997 года наша усиленная группа вышла на рутинное многодневное патрулирование горной территории заповедника. Усиление представляло собой одного из провинившихся чем-то работников, которого в качестве наказания директор придал нашей группе. Снега было достаточно, поэтому пошли на лыжах.

Выйдя из вагона «бичевоза», наше "усиление" сразу достает из своего рюкзака типа "мешок с лямками" бутылку водки, открывает, судорожно делает несколько глотков, а так как крышка на бутылке была одноразовая (так называемая Бескозырка), то он, после того, как мы отказались сделать по глоточку, затыкает ее просто кусочком ветки и ставит в боковой карман рюкзака, прихватив ремешком, чтобы не вывалилась.

Одеваем лыжи и пошли. Двое впереди, потом "усиление", последним я. Через какое-то время залезли мы на сопку и стали спускаться по обратному, довольно крутому склону. Причем, до середины склон довольно чистый, а дальше идет стена очень густого и толстого орешника, плотного, как живая изгородь. Первый из нас съезжает до кустов, перед ними выворачивает вбок и дальше вниз по прогалу до подошвы склона. Затем второй так же (причем, новой лыжней, чтобы не разгоняться). Настает очередь "усиления". Он прихватывает, под моим недоуменным взглядом, ноги к лыжам пяточным ремнем и с криком "Эх, Вспомню молодость !" лихо бросается вниз по склону. По уже пробитой лыжне.
Ну и конечно, так как лыжи он, как и положено редко ходящему на них по лесу человеку, натер парафином для хорошего скольжения, то скорость его начинает увеличиваться так стремительно, что позавидовали бы даже бобслеисты.

Я наблюдаю сверху захватывающую дух картину скоростного прямолинейного спуска по склону. Разогнавшись, наш горнолыжник конечно же не может вырулить в сторону и с криком и хрустом вламывается в заросли орешника. Дальше мне уже не видно, что происходит, но слышно отчетливое "Бок!", изданное ударным воздействием тела на мёрзлую землю. И через пару секунд раздается истошный крик. Такой, что мороз по коже.

Быстро съезжаю вниз, второпях пару раз кувыркнувшись. Мозг рисует картину человека, трепещущего на остром суку поваленного дерева.
Юрич и Федорыч, спустившиеся раньше, развернулись и лезут опять на сопку, на крик. Первый подбегаю я. «Усиление» лежит в орешнике, как бабочка в коробке энтомолога. Плашмя на животе, в позе распятого на земле: руки раскинуты широко в стороны и надежно удерживаются кустами, повернутая вбок голова прочно зафиксирована лежащим на ней примерно 20-кг рюкзаком и все это сверху, для пущей надежности, прижато лыжами, которые благодаря пяточной веревке не сбросились и не улетели, а закинулись на спину и прижимают все это сооружение, как рычагом, к родимой земле.

В общем, клиент зафиксирован так, что железная дева инквизиции плачет в сторонке. И продолжает исходить страшным криком, причем как-то умудряясь не прерываться на вдох. Я в легкой панике – понятно же, что человек что-то порвал или сломал. Он, увидев меня, умоляет скорее его поднять. Я, разумеется, не тороплюсь, понимая, что у человека шок и он пока просто не чувствует адской боли, которая вот-вот его накроет стремительным домкратом. Пытаюсь его утешить и говорю, чтобы он не шевелился, а лежал спокойно. Мало ли чего он сломал? А вдруг позвоночник, начнёт крутиться туда-сюда и только всё ухудшит. Начинаю обходить его вокруг, дабы попытаться определить, что делать дальше - бежать в ближайшую деревню за снегоходом с фельдшером, или оказать первую (и судя по истерике пострадавшего - последнюю) помощь.

Прибежали ранее спустившиеся товарищи. «Усиление», как я думаю, уже совсем свихнулось от боли и начинает ерзать, пытаясь встать, но орет при этом еще громче и  клянет нас фашистами за неоказание срочной помощи. Мы, опасаясь, как бы не произошло смещение явно переломанных костей и порванных внутренних органов, втроем аккуратно, но надёжно прижимаем его к земле, пресекая попытку встать. Надо сказать, что пишется это долго, но происходило быстро. И тут, прижимая его руку и голову к земле, я вдруг четко ощущаю запах этанола и слышу звук льющейся жидкости.

Когда «усиление» упало, голова его оказалась повернута и зафиксирована рюкзаком как раз в ту сторону, где в кармане рюкзака стояла початая бутылка водки. Временная пробка от падения выскочила и эта святая роса, слегка загустевшая на крепком морозе, медленно так, как глицерин, льется тонким ручейком бульк-бульк, уходя в снег в каких-то десяти сантиметрах от наполненных немым укором глаз нашего страдальца. Он на это смотрит, орет, тянется к струйке языком как муравьед к термитам, но всё тщетно – жизнь протекает мимо. А любую попытку сблизить голову с Граалем заботливо пресекают три сердобольных амиго.

От увиденного меня пробивает истеричный хохот, катаюсь по снегу, ничего другим объяснить не могу и только тычу пальцем в сторону святого сосуда, из которого исчезают последние бесценные капли. Двое добровольных эскулапов пару секунд смотрят по направлению моей руки, долго оценивают ситуацию и тоже валятся в истерике в снег.

«Усиление», увидев, что Грааль опустел, сразу сникает и лежит молча, отдавшись в руки судьбе-злодейки.
Нахохотавшись, приступили к извлечению "тела". Пока пяточные ремни лыжных креплений не отрезали, ничего сделать не смогли. Будучи вызволенным из лыжно-кустового плена, "Усиление" принялось горстями запихивать в рот напитанный огненной водой снег. А у нас была такая истерика,  что далеко в этот день уйти не смогли – обессилили от смеха.

Ни одного повреждения на теле «усиления» обнаружено не было.