Отрывки из книги

- А начинается рассказ примерно с таких слов: «Вы устали от одиночества и гнетущей тишины? Наши специалисты разработали уникальное вещество, дающее возможность обрести особый дар: выразить сожаление или донести признание. И слова эти будут подобраны к каждому типу сознания индивидуально: в зависимости от субъективных глубинных желаний клиента услышать то или иное», - Адель смотрела прямо перед собой и роговицы ее темно-серых глаз были словно покрыты пеленой отсвета предзакатного солнца. Она продолжила:
- Когда черное стекло-перегородка сместилось влево и показалось исхудалое утомленное лицо молодого мужчины, Андреа на его веселое «Привет» ответила:
- Ты все еще жив?
Улыбка с его лица сошла и недоумение проскользнуло в глазах.
- Как проходят твои жалкие бессмысленные дни?
Эм Эй, как выяснилось в дальнейшем, опешил.
- Ладно. Давай начнем, - решительно произнесла она, удобнее устраиваясь в глубоком кресле. Парень достал лиловую таблетку и выпил ее.
Девушка тихо продолжила, глядя на него расслабленно, безучастно.
- При мысли о том, что меня впереди ожидает мучительно долгая череда дней и ночей, наполненных одними и теми же действиями, меня одолевает ужас. Отчаяние захлестывает все мое сознание. Смешно считать себя смелым, беспристрастным, волевым…
- У тебя нет смысла для того, чтобы жить?
- Смысл дается не для стимуляции продолжения жизни, а для осознанности человеческого бытия. Даже обретя смысл, я не желаю более жить.
- Тогда зачем ты пришла сюда?
- Другое дело, если бы я все еще находилась в поиске смыслов и целей. Подниматься с колен вновь и вновь, устремляться навстречу невзгодам и трудностям. Или как это еще называют? Вызовы? Хм, - она расхохоталась нервным, неровным, едким смехом. - Это смешно. Не стану перечислять все те вещи, которые на протяжении веков люди приписывали себе в качестве смысла жизни.
- Так почему же ты здесь?
- Я не могу быть абсолютным совершенством, моя слабость - потребность в любви. Я хочу получить все сегодня.
- Что именно ты хочешь получить?
- Томление. Сладость ощущения того, что меня любят. Услышать.
Парень медленно прикрыл глаза. И вскоре произнес: «Тонкие, с нанизанными хрустальными бусинами, каплями-слезами нити ведут меня к тебе, драгоценная моя госпожа. Девочка моя ненаглядная. Эти хрупные сферы переливаются бледно-розовыми и сероватыми гранями. Все поля устланы бархатистыми изящными магнолиями в обрамлении влажных, великолепных, но равнодушных пионов. Манящие искрящиеся прозрачные лепестки и их свечение на таинственных мшистых топях. На глади молчаливых прудов глядят на меня твои печальные глаза.
Сияющая  великолепная гардения, ослепительный венец всех моих грез…
Я вижу тебя в лиловом тумане жасминовых кустов и в тенистых ветвях амброзии, гиацинтов и нарциссов.
Эта чаша до краев наполнена моими слезами и кровавыми следами и сейчас стоит в сиянии и томлении.
Позволь мне ступать за твоими шагами в темных зарослях и по пепельным холмам. На фасадах домов, объятых нежными солнечными бликами я вглядываюсь и вижу черты твоего прекрасного лица. Мои ладони и сердце горят. О, позволь мне припасть к твоим сладким маленьким грудям. Хочу обхватить твой тонкий стан. И руки мои будут дрожать в волнении и трепете. И будет слышен ошеломительный звон. Я скучал по тебе»
- Превосходно! - с тяжелым стоном выдохнула Андреа.
Адель повернулась к Диару:
- Затем Эм Эй поместил девушку в огромную клетку и мучил несколько часов. Она умерла у него на руках.

Говорит мужчина другой сидящей за столом женщине:
- Нью-Йорк 30 лет назад. Петербург. Эти улицы, здания. Ушла исключительная эпоха. Адель вскинула глаза на говорящего:
- Не говорите ерунды. Нет никаких эпох, роскошных ресторанов с лоском 19 века. Есть лишь обманчивые воспоминания и убогость квартир и домов любого времени. Замшелые малоэтажные засранные или более-менее чистые тесные квартирки, все новые вещи, что рано или поздно износятся, превратившись в использованные поколениями людей жалкие, покосившиеся шкафы, истрепанные ковры и обшарпанные стены. Поколениями никчемных, пустых людей, чьи жизни прошли вхолостую, мимо.

- Моя боль принадлежит лишь мне. Никто другой не услышит вымученных криков моего тела и сознания. Утомленные глаза, устремленные вверх, уже угасают, вглядись в них. Теперь уже неважно, какие стены вдоль косяков и проемов дверей. И глотка безучастного солнца уже не нужно. Необратимость всегда жестока, и оглушает она неистово, похлеще, чем самая большая волна.


- Все прекрасные глаза, волосы, слова, ароматы, цветы, блики, сияние, отблески света, оттенки, души, духовное созерцание, расцвет, пламя, размышления, волны, трепет, ореол, объятия, одеяния воздушного эфира, вибрации, полеты, фантазии, сладость, мерцание, упоение, экстаз… Все это ничто.
- Ты не упомянула любовь.
- Думаешь, я не вижу ее в твоих томных взглядах?


Диар: я понимаю тебя. То есть, чувствую.
Адель: Сможешь ли ты описать то, что что я прочувствовала при просмотре фильма?  Какие слова вызовут боль именно у тебя? Что способно ранить или обрадовать тебя? В какой именно точке, в каком именно моменте сойдутся наши восприятия и ощущения, мысли? Ты никогда не прочувствуешь какую-либо фразу именно так же, как и я… Мне бы так хотелось погрузиться в океан твоих мыслей, образов, эмоций. Но у меня больше нет ни сил, ни желания…десятки, сотни подкрадывающихся, цепляющихся мыслей-паучков вызывают у меня умиление. В своих мечтах или снах я бы даже хотела немного поковыряться  в твоем мозгу. Попрепарировать ход твоих мыслей.
…

Адель: Мои боль и одиночество принадлежат лишь мне. Никто другой никогда не услышит вымученных криков моего тела и сознания… когда я лежала там, на полу кухни…стояла девушка на пересечении улиц Толе би-Баумана. Взгляд ее был отрешенным, вдумчивым, расслабленным. Необратимость всегда жестока. Она оглушает неистово, похлеще, чем самая мощная волна. Нет воздуха, чтобы вдохнуть. Утомленные глаза, вскинутые вверх. Теперь уже не важно, какие стены вдоль косяков и проемов дверей. И глотка безучастного солнца уже не нужно. Люди, цепляющиеся за эту жизнь, бегущие за чем-то. Девушка оставалась никем не замеченной, стояла так на протяжении шести часов. Она думала о своем ушедшем дяде. О чем он грустил? Чего желал? По какой именно причине в комнате его была грязь и беспорядок? Она больше никогда его не увидит. - Адель резко разворачивается к парню и спрашивает, глядя на него в упор. - Какими волнами на тебя накатывает тоска по безвозвратно ушедшему? Тягучей, как черная крепкая смола? Неумолимая боль сладко растекается по моему нутру. Как ты думаешь, кто-нибудь бы подошел ко мне, упади я посередине тех улиц? Люди неважны. Никто не подойдет. Никто и не подошёл.


…Какие именно слова тронут именно твою душу? Что обличит твою уязвимость? Какие фразы послужат тем самым заветным ключиком? Лишь одна мелодия, лишь одно  мимолетное воспоминание, которое ты и сам не в силах до конца осознать и запечатлеть. Пепельна Роза.
На взгорьях холмов.
Для меня все уныло не оттого, что я хочу уехать в яркую страну. Унылы абсолютно все вещи вокруг. Неизбывно, неизбежно. Необратимо. Необъятна тоска. Я останусь одна. Никто другой никогда не поймёт сути моей сущности, не прочувствует тончайшие переходы мелодий, исходный код моих мыслей , взрыв моих чувств и желаний, и не прощупает дна моей тоски. Даже если ты останешься со мной, мое бесконечное одиночество никогда не отпустит меня. И я буду упиваться им. Ведь после принятия следует сладкое упоение. Блаженство и успокоение.

Диар: Ты стучалась в двери, но тебе не открывали?
Адель: Нет. Нет никаких дверей.

Адель: Саван-покрывало, саван-одеяло, цвета жженой соломы, на ощупь, как мешковина, плавно накрывает меня сверху навесом, сквозь прожилки швов которого пробивается игривый солнечный свет. Все вещи теперь для меня покрыты налетом грусти, тончайшей сеточкой печали. Эти пронзительные предательские сумерки уже не имеют для меня никакого значения. Я уже все знаю.


Диар: О чем ты размышляешь чаще всего?
Адель: О том, что все мы одиноки.

Она отказывается жить с тетей в особняке и снимает затхлую комнату внизу города, в турксибском районе. Он однажды заходит и видит, что в холодильнике у нее стоит лишь упаковка молока. Она одевает лишь два платья поочередно.

- Залитые солнцем оглушенные улочки. Безучастные, наполненные унынием и безрадостным томлением.

- Закат зимой с туманной синевой, холодный, равнодушный. А картины летнего вечернего сквера, укромного тенистого уголка темно-изумрудной зелени, душистых и душащих своим тягучим ароматом цветов…

- Дымка. Неуловимые ароматы. Струящийся серый смог. Туман рассеяния печали. Черных улиц с волнительными взглядами и прикосновениями…
Омут. Тихий ночной пруд с зеленоватой теплой водой.

- Красный ошеломляющий шар Солнца на черном небе, над мглой ночной почвы, его последние его багровые усмехающиеся лучи над верхушками травы на холме…

Адель: Я предлагаю тебе одно занятие.
Диар: Какое?
- Мы поочередно называем слово-вопрос и отвечаем.
- Давай, - с улыбкой отвечает он сразу же.
- Могу я начать первой?
- Конечно.
- Мой первый вопрос-слово: нехватка.
Диар опешил. Затем он не смог ответить ни на один из вопросов девушки и слова ее лились, струились из уст. Убогость. Изнанка. Отчуждение. Вера. Ущерб. Успех. Радость. Червоточина. Душа. Сознание. Уязвимость. Свет и тень. Мысль? Красота? Смерть. Сырость и влага. Нега? Покой? Смирение? Жажда? Страх? Ужас? Мечта. Решимость. Бесстрашие. Воля. Имплицит и абсолют. Полный восторг и блаженство. Пробуждение. И падение. Освобождение.


- Я дорог тебе?
- Очень.
- Но… Ведь мои рассуждения и записи нелепы и глупы.
- Отнюдь. Твои вопросы правильны.
Диар улыбнулся. Он едва сдерживал себя в порыве обнять девушку.
- Я настолько люблю и ценю тебя, что пожелания мои тебе самые искренние, самые добрые,- продолжила она. 
- И чего же ты мне желаешь?
- Смерти.