Не звонить! Окончание

Мои старики были еще бодры и, как и всегда, пребывали в непоколебимой уверенности правильности своего существования. А я почему-то разозлился, увидев их спокойствие.
- Почему вы мне не сказали, что Витька погиб? - все свое горе, всю боль я вложил в свой крик и словно сделал своих родителей виновными в этой глупой смерти. Мама ахнула, отец побледнел, а я взъярился еще больше:
- Вы как в вакууме живете! Ничего не знаете, ничем не интересуетесь!
Я еще что-то вопил, срываясь в истерику, вкладывая в нее горечь всех своих разочарований, несчастий и несбывшихся мечтаний. Родители, конечно же, все поняли. Мама побежала заваривать чай, а отец принес полстакана горькой настойки и заставил ее выпить. Я поперхнулся этой гадостью, из глаз брызнули слезы, и мне стало легче.
Как я и думал, мы с батей сходили на рыбалку (улов, как и всегда, купили в гастрономе около дома, и мама, притворно ахая, восхищалась "добытчиками"), я погулял по городу, все-таки дозвонился до жены и поклялся загладить вину сногсшибательным отпуском. Мне надо было уезжать, но родной город превратился в омут. Он затягивал меня в прошлое, дурил голову воспоминаниями, не хотел отпускать, поэтому каждый день у меня находились причины, чтобы погостить у родителей еще немного.
Дни тянулись жаркие, вязкие. В голове почему-то постоянно звучало "Болеро" Равеля, и я чувствовал, как ритм моей жизни становится похож на его размеренное звучание, а вся моя жизнь мне казалась лишь повторением одной и той же мелодии в ожидании финального аккорда. Эта слышимая только моими мыслями музыка сначала меня забавляла, затем надоела, а еще через пару дней я почувствовал, что потихоньку начинаю сходить с ума.
В таком, можно сказать пограничном (только что это была за граница или границы?) состоянии, я и нашел нашу с Витькой поделку, а вместе с ней и его послание. С того света?
Мама попросила меня навести порядок в моем столе (сердце застучало скорее, я впервые осознал, как сильно меня любят и лелеют родители, ведь все эти годы они не трогали мои вещи, уважая мои чувства и секреты), и я провел несколько занимательных часов, пролистывая старые тетради, дневники и вслух читал маме черновики любовных записок, которые так и не решился написать набело и отправить одноклассницам. А потом я увидел краешек знакомой рамки, сердце забилось тоскливо, тревожно, а оркестр в голове мощным крещендо вывел "Болеро" на новый уровень.
- Помнишь? - спросил я маму и осторожно вытащил из ящика стола поделку, которую мы с Витькой смастерили в третьем классе, для школьной выставки: на плотном листе картона, покрашенным ярко-голубой краской - пластилиновые цветы: яркие, сочные, радостные, какие-то солнечные и абсолютно прекрасные. Помню сосредоточенное Витькино лицо, когда он почти колдовал над бесформенным куском пластилина, творя крохотные лепестки и листики. Мне эта поделка казалась квинтэссенцией (нет, я не знал тогда это слово, но чувства в словах не нуждаются) радости и счастья, и я даже не мог подумать, что Витькино творчество вызовет буйный, ехидный восторг наших одноклассников. Как над нами тогда смеялся весь класс! Лишь поддержка моих родителей и вечное Витькино прекрасное настроение спасли наш "шедевр" от немедленного уничтожения (я уже совсем было хотел растоптать наше творение, так меня вывели из себя насмешливые и злобные комментарии). "Мальчишки, а вылепили какие-то девчачьи цветочки! Фу!" Цветочки были Витькиной идеей, я-то предлагал ему сотворить что-нибудь военное, мужественное: танк или самолет. Но Витька почему-то уперся и настоял на этом гербарии. Я бы еще мог поспорить, но последнее слово все равно оставалось за другом, так как диковинный, яркий пластилин где-то раздобыл, конечно же, Витькин отец, да и художественными талантами я не обладал. Мне поручили сделать деревянную рамку. Витька и сам бы ее смастерил, но ему хотелось, чтобы эта поделка была бы плодом нашего совместного творчества. Я был не против, как я уже сказал, вылепленные цветы настолько пришлись мне по вкусу, что, выбросив из головы оскорбления одноклассников, я даже выпросил поделку якобы для своей мамы, а на самом деле, поставил ее на свой письменный стол, чтобы любоваться и искать в ней непонятную мне самому поддержку.
Я осторожно взял в руки Витькино творение. Цветы потеряли свой цвет, поблекли и потрескались, поделка почему-то утратила свое очарование, от нее веяло холодом и мраком. Я понял, что держу в руках тень своей памяти, тень моего лучшего друга, которого больше нет. Была ли эта тень важна? Нужно ли хранить ее? Ведь воспоминания мои ярки и светлы, они не нуждаются в предметном подкреплении.
- Хочешь ее выбросить? - настороженно спросила мама. Я видел, что ей очень хочется дать мне совет, но она сдерживалась, зная, что решать нужно мне и только мне.
- Еще не знаю.
Мама грустно улыбнулась и пошла готовить обед, а я задумался. Выбросить? Но все-таки это память, хоть и рассыпающаяся.
Словно в подтверждении моих слов, поделка развалилась у меня в руках, и я увидел, что между картоном на котором были цветы и картоном-основой спрятан сложенный лист бумаги. И снова оркестр в голове выдал судьбоносное крещендо, а я медленно развернул листок. Стихотворение. Почерк был Витькин. Не детский, неуверенный, а почти взрослый, так он писал в старших классах. Значит, однажды он был у меня в гостях и, улучив момент, спрятал это послание, надеясь, что когда-нибудь я его найду? Зачем? Я глубоко вздохнул и прочел следующее:

След оставит тоска,
И в расцвете мазка
Дней холсты обретут своё "Жаль!"
У дверного глазка
Жизнь в дырявых носках,
Словно молью побитая шаль.

Каждый примет свой срок,
И плита парой строк
В числах выразит опыт души.
Ненадёжный урок,
Нам навязанный впрок,
Оборвётся, звонком оглушив.

Мне б, открыв эту дверь,
Разделившую твердь,
Потянуться усталым лицом.
Как натуженный нерв,
Чтоб на цыпочках вверх...
Насладиться концом.*

Витька никогда не писал стихи. Чье же это творение, настолько мрачное, что сердце у меня сжалось от дурного предчувствия. Подписи не было, а ниже была приписка (тоже Витькиным почерком): "Позвони мне!" и номер телефона. Странный номер. Цифр было одиннадцать, но когда Витька писал это, мы еще даже не подозревали о грядущей эре мобильных телефонов. Как интересно. Одиннадцать цифр, первая двойка. "Какая же эта страна?" - подумал я и тут же чертыхнулся. Какая, к дьяволу, страна! Витька погиб до распространения сотовых! Наверняка, это просто его глупая шутка, просто набор цифр.  Или же они что-то означают? Я всмотрелся в номер, пытаясь понять, не зашифровано ли в нем некое послание. А если эти цифры написать задом наперед? Что получится? 891974... я похолодел. Это был мой номер телефона! Я не менял его лет десять, а то и больше! Но сотовый у меня появился уже после Витькиной смерти! Как он мог узнать? И почему номер написан именно так?
Не давая себе времени на раздумья, я быстро набрал "Витькин" номер, уверенный, что сейчас услышу либо "набранный вами номер не существует", либо "на счете недостаточно средств для звонка на тот свет". К моему ужасу и удивлению в трубке раздались длинные гудки, а потом я услышал голос. Да, это был голос моего друга, без сомнения!
- Серега, ты? Как же я рад, что ты наконец-то позвонил! Мне столько тебе надо рассказать! - Витькин голос был взволнованно-радостным, а мне стало тяжело дышать.
- Витька?
- Я, я! Не узнал, что ли? - он засмеялся и замолчал.
В горле пересохло, сердце колотилось в бешеном танце, я смотрел на лист бумаги, зачем-то перечитывал стихотворение и все "цеплялся" за одни и те же слова: "дверной глазок" , "звонок", а в тот момент, когда Витька вдруг изменившимся, механическим голосом сказал:
- А теперь слушай меня внимательно!
я вдруг ясно увидел перед собой ту самую дверь Витькиной квартиры и строгий приказ: "Не звонить!"
Словно очнувшись от дурного сна, я изо всей силы швырнул телефон на пол. Потом, вроде бы, я еще и потоптался на нем, я плохо помню. Голова внезапно разболелась, я лег на диван и, наверное, потерял сознание. Родители сказали, что у меня был жар, я бредил, просил остановить музыку и боялся, что с последними звуками "Болеро" меня тоже не станет. Приезжала "скорая", мне что-то вкололи и даже хотели забрать в больницу, но мама сказала, что не отдаст меня. Нелогичное, неправильное решение, как ей объяснили врачи, но мамина уверенность, ее интуиция настояли на своем, и я остался дома.
Я проболел всего лишь одну ночь, а на следующий день я проснулся бодрым и таким счастливым, словно накануне я на "отлично" сдал важный экзамен. Родители тревожно наблюдали за мной (конечно же я не стал рассказывать им о звонке на тот свет и о его последствиях), а я вмиг скинул все оковы, вязкость исчезла из города, воздуха и моей головы, "Болеро" наконец-то освободило меня от своего присутствия, и мне страшно захотелось домой, к жене, к привычному ритму жизни, к самому себе. Я попрощался с родителями, дал им самое честное и искренне слово не забывать их и приезжать хотя бы раз в пару лет но, вместо того, чтобы прямиком ехать в аэропорт, я снова пошел к Витькиному дому. Я был уверен: история, начавшаяся у той двери должна там же и закончиться, я чувствовал, что мне еще что-то нужно сделать. Но что именно? Что я собирался предпринять? Рваться в бывшую Витькину квартиру и искать там какие-то доказательства или послание? Нет, это было бы глупо. Я решил, что рок, который привел меня в город, позаботится о красивом финале. Что ж, я не ошибся.
Тетя Зина сидела на лавочке перед подъездом и строго отчитывала какого-то пацаненка. Насколько я понял, наглец осмелился нарвать букет даме сердца на дворовой клумбе.
"Романтика Ремарка", - подумалось мне, я подошел и поздоровался. Пацаненок тут же убежал, а тетя Зина хмуро посмотрела на меня.
- Не дал мне договорить! В эту клумбу столько труда было вложено! А семена, а рассада, а он...
- Вы потом его доругаете. Кое-что случилось, я хотел вам рассказать.
Ах, это прекрасное чувство - любопытство! Оно, как и любовь, горы может свернуть! Тетя Зина, почуяв флер тайны, умолкла и сказала, что очень внимательно меня слушает.
Подробно, не упуская ни одной детали, я рассказал, как нашел записку, прочитал стихотворение и позвонил по указанному номеру. Как я перемолвился с "Витькой" парой фраз, испугался, бросил трубку, а потом мне стало плохо.
- Я надеюсь, ты больше не пытался позвонить по этому номеру? - тетя Зина покраснела то ли от волнения, то ли от ужаса. Я фыркнул.
- Конечно же пытался! Да, глупо, знаю, но неизвестность еще хуже! Как только я купил новый телефон, я тут же позвонил по своему номеру наоборот.
- И что?
- "Вами неправильно набран номер". Предсказуемо, не правда ли.
Мне показалось, или тетя Зина слегка разочаровалась? Наверняка ей бы хотелось кому-нибудь позвонить, тому, кто уже там, кто уже знает, каково это, плыть по реке в одной лодке с Хароном.
- Как странно...
- Я бы употребил другое слово, но не хочу ругаться при старших.
- Хм... так ты говорил, вы с Виктором поссорились?
- Не было ничего подобного! Он просто сказал, что нам не нужно больше общаться. Ума не приложу, что тогда произошло! И уже никогда не узнаю.
Тетя Зина задумалась, повертела в руках Витькину записку, перечитала стихотворение и аккуратно, медленно, выверяя каждое слово, сказала:
- Мне кажется, я догадалась, в чем было дело. Видимо, Виктор понял, что он тебя предаст, поэтому и решил сломать вашу дружбу, в надежде, что это что-то изменит.
- Предаст? Что за глупости? Когда он меня предал? - мне показалось, что тетя Зина святила.
- Сережа, ты что, не понял?
- Да скажите вы ясно! Что я должен был понять?
- Этот звонок. К счастью, ты расколотил телефон, прервал связь, иначе... Я, конечно же, не знаю, что именно планировалось сделать. То ли просто тебя утащить на тот свет, то ли произвести обмен душ. Представь, сейчас бы в твоем теле жила другая душа, да и душа ли? Возможно, это была бы дьявольская сущность, разбойник, крадущий человеческие жизни? Виктор, с одной стороны, предал тебя. Он согласился на эту роль. Но, с другой, он тебя и предупредил, понимаешь? Этим стихотворением предупредил и той запиской на двери.
- Но она была делом рук тети Кати!
- И теперь представь, насколько все события были связаны и точно выверены во времени и пространстве! - тетя Зина вскочила с лавочки, подошла к подпорченной клумбе и продолжила разрушительное дело юного кавалера - стала задумчиво срывать мальвы. - Получается, с Виктором что-то произошло незадолго до смерти, видимо, он изменился, как принято говорить, продал душу и погиб потому, что согласился тебя предать! Его наказали за еще не совершенное предательство!
- Да как он согласился? Договор на подпись ему принесли? Что за бредни? Наказание авансом?
- Я не знаю, как это происходит, Сережа, я просто думаю, как все могло быть. Наш мир - огромная картина, а мы видим лишь фрагменты, вот я и пытаюсь их как-то объяснить.
- У вас очень плохо получается, - буркнул я, - какое-то завихрение времени, абсолютное отсутствие логики и ужасающая безжалостность ко всем людям.
Тетя Зина пожала плечами.
У меня снова заболела голова, я попытался понять, где начало всей этой истории, где отправная точка, которая дала бы намек на один простой вопрос: зачем это все? В чем смысл и цель происходящего?
- Ты не опоздаешь? - неожиданно спросила тетя Зина.
- Куда?
- Ты же уезжаешь, верно? Или просто ходишь по городу с чемоданом? Что там у тебя?
- Да, уезжаю, вы правы. Мне действительно пора в аэропорт, - я потряс головой. Была бы моя воля, вытряс бы из нее все воспоминания. Я чувствовал себя, как перед экзаменом, когда накануне, всю ночь напролет зубрил, запутался, и в голове образовалась жиденькая каша знаний.
-  И знаешь, не пытайся звонить по тому номеру! Однажды, тебе снова могут ответить! И тогда...
Я не успел соврать ей и сказать "нет, конечно не буду!", откуда-то сверху, из открытого окна раздался оглушающий рык:
- Сергей, ты что, имбецил? Я тебе миллион раз повторял: не звонить!
Тетя Зина многозначительно хмыкнула и внимательно посмотрела на меня. Я тоже хмыкнул и тут же понял: не буду звонить. Никогда! И выброшу поделку и записку. Наверное, это решение было правильным. Голова перестала болеть, мне захотелось съесть бутерброд с колбасой и запить его сладким чаем, и банальная мысль вдруг протиснулась между желанием поесть и необходимостью вызвать такси:
- Иногда нужно просто забыть что-то, когда-то бывшее важным, и просто жить дальше.
- Элементарно, правда? - откликнулась тетя Зина, удивленно посмотрела на сорванные, уже увядающие мальвы и снова спросила:
- Ты на самолет не опоздаешь?
- Успею.
Мы обнялись и попрощались. Навсегда.
*автор стихотворения пожелал остаться неизвестным
©Оксана Нарейко