Старик

     Олег жил на окраине города, в небольшом деревянном доме, поделённом на двоих хозяев. Дом разделяла тонкая пустотелая перегородка. Слышимость была колоссальной. Во второй половине жил одинокий полуглухой старик, звали его Иван Палыч. У него было пять дочерей, которые по очереди заботились о нем. За восемь лет проживания в этом доме Олег видел старика всего лишь один раз: в самом начале, когда поселился в нём.
 
     В тот день дочки купали старика на огороде. Это был маленький, худой, безбородый старик. Больше Олег его никогда не видел, но слышал каждый день, на протяжении всех этих лет. Старик разговаривал сам с собой и три раза в день молился Богу. Олег так привык к его разговорам и ежедневным молитвам, что не обращал на это никакого внимания, как на радио.

     «Господи, прости меня грешного, что дикалон пил!» — тонким, тихим, певучим голосом молил старик Бога. Дикалоном он называл одеколон. «Прости, Господи, что бабку гонял!» Эти два прощения он вымаливал чаще других. Церковных молитв старик не знал. Все его молитвы начинались с «Прости, Господи!» Изо дня в день, на протяжении восьми лет, Олег слышал одно и то же и наизусть знал, о чём будет молить старик. Он знал все его грехи наизусть, отчего иногда становилось даже неловко.

     Старик вставал рано и сразу начинал молиться. Молился он по очереди в каждой комнате, затем выходил во двор и продолжал там, а заканчивал в сарае, где была сложена поленница. В промежутках между молитвами было слышно, как он ходил по комнатам и тяжело дышал. «Ох… ох...».

     Как и все старики, он был жадным на деньги. «Давай я тебе курицу куплю, супу сварю наваристого», — говорила дочка. «Не хочу я куриного супа», — строго говорил дед, — «деньги тратить на курицу мне еще не хватало». – «На молоко хоть дай денег... жадина, кашу сварю тебе!» Каждый раз повторялось одно и то же: дочки долгими уговорами заставляли его раскошелиться. Старого человека понять можно: когда ты немощен, деньги — это твои возможности. Всю пенсию, старик откладывал в чемодан, который, елозя по полу, часто вытаскивал из-под кровати и пересчитывал.

     Считал он долго, на это занятие у него уходило иногда по несколько часов. Постоянно сбиваясь и пересчитывая, он упорно вёл счёт, смысл которого был непонятен: «раз, два, три…» И, досчитав до десяти, начинал счёт заново... «раз, два, три… десять». По всей видимости, считать он мог только до десяти, а что он считал: пачки или купюры, за восемь лет Олег так и не смог понять. Инфляция в те годы была невероятно высокой. Цены в магазинах росли как на дрожжах, а зарплата исчислялась миллионами.

     Собирать деньги в то непростое время было равносильно тому, если бы ты их просто кидал в печь: через месяц они превращались в бесполезную бумагу. По сути, за весь чемодан денег можно было купить всего лишь несколько килограммов сливочного масла. Но старик этого не понимал, сколько ни старались объяснить ему это дочери.
Шли годы, старик всё чаще стал вздыхать и охать. Он уже не выходил на улицу из боязни упасть на ступеньках крыльца, но всё так же продолжал молиться и считать деньги.

     Это был воскресный день. Старик встал позже обычного, с большим трудом. Читая молитвы, он часто прерывался на отдых: одышка душила его. Голос в этот день у него был тихим и неразборчивым. «Приболел Палыч», — подумал тогда Олег. Занимаясь во дворе делами, Олег иногда заходил в дом и сразу начинал прислушиваться: за восемь лет он настолько привык к старику, что невольно переживал за него. Поздним вечером Олег выключил телевизор и лёг спать. Было слышно, как за стенкой в своей кровати ворочался и тяжело вздыхал старик. Обычно он засыпал быстро, но не в эту ночь.

     Ворочаясь, он часто ударялся о стенку. Так продолжалось до пяти часов утра. Не успев мало-мальски уснуть от стука в стенку, Олег вздрагивал и просыпался. Голова раскалывалась и гудела. Он не винил старика; подсознательно Олег понимал, что происходит что-то сакральное. В шестом часу старик глубоко вздохнул и замолк. «Уснул», — подумал Олег, и задумался. Он всё понял, но отказывался верить в свои догадки, уж слишком пугающей была перспектива. Через несколько минут Олег уже спал крепким сном, а в полуметре от него, через стенку, лежало бездыханное тело Палыча. Его душа была уже далеко: освободившись от бренного тела, она взвилась вверх к небу и парила где-то над облаками, резвясь и радуясь, как маленькое дитя.

     Ред. 15.05.25