Левая нога

Вступление от автора:

Почтенные читатели мои, уж не вспомню, участвовал ли я в этих событиях лично, или же наслышан из доверенных мне уст, однако, пред Вами присные свидетельства, солёные байки и тёплые воспоминания экипажа и поныне непокорного четырёхмачтового барка «Глашатай», собранные на ваш справедливый суд в один презабавный рассказ.

- В горе и радости, страхе и трепете - Старейший Летописный Баснописец- Йом Боузель


“ЛЕВАЯ” Нога

Ах! долго я забыть не мог Две ножки…
Бойкий, загорелый, я всё их помню,
и во сне они тревожат сердце мне.
(частично А.С. Пушкин)

Нога первая

(с которой Карболио становится частью древнего ритуала пришельцев)

Вот уже вторые сутки, как штормовое танго не унимая пыл, понапрасну будоражит морские веси, сынок!

Легендарный, иссиня-четырёхмачтовый, и пока ещё трижды курчатый барк «Глашатай», доселе не раз терзаемый порывами ураганных штормов, вновь терялся крохотной ведомою точкой на бескрайних просторах уходящего за горизонт океана. Под вспышки молний, и рёв вольного ветра, покатые бёдра величественных волн невпопад вторили аккомпанементу громовых литавров, то и дело, как пушинку подбрасывая бывалую исследовательскую посудину, но только лишь для того, чтобы вновь стремительно низвергнуть ея в пучину ненастных сороковых широт.

В разверзнутом зёве мира, под сводами передвижной плавучей мастерской кипит оживлённейшая работа. Видно, как в перемежаемых арками, залитых янтарным светом просторных галереях, дрожат стройные силуэты богатырей-амазонок в холщовых передниках на распашку. “Поварихи” то были, али “Повара”, того было не видно, но натужно отдуваясь, их упрямая фантомная когорта тянула вслед за собою на маленьком канатике за нос грузную тушу «Гоголевской» наковальни. Красные колёсики гужевой тележеньки суетливо виляли и повизгивая проседали под бременем сатирических метафор серебряного века.

Даже в трюмах корабля было слышно, как летучие панцирные моллюски и диковинные океанские нематоды, свойственные только этим параллелям, издали с причудливым морским хрюком, глухо и ошалело бились о переборки продольных лееров и распорок бак бюйсов.

Нет, уже ничто не могло остановить тайное действо на крытой палубе линкора! В шипенье раздуваемой муфты, во влажной утробе махровых мехов угадывался знойный трепет напряжения, сипящего с хрипотцою тембра саксофона.

Чу! - То здесь, то там слышен звучный «тыцс» напильника о формовку станковины, подгоняемый редким гуканьем, да лихим посвистом шустрых подмастерий.

А?! То-то! Знай наших!

Скрипела станина, в воздухе же витал едва уловимый аромат терпких тропических ягод. Знай же, мирянин: плоды эти были собраны в благоговейных садах Марокко и Занзибара! 

Узрей же главного героя в калейдоскопе хитросплетений событий, ибо его картонный, отточенный силуэт уже возник пред взором верного читателя:
В вязком мареве каюты, среди червлёных золотом херувимов и портретов Жана-Клода Трабердье, близ массивного верстака, поправ деревянною ногою чучело совы, а крюком-рукой фарфоровый глобус, стоит он - седовласый, и никогда не унывающий азартный моряк. Он не дурён собой. Годы оставили на нём свои отметины, лишь обострив благородство происхождения. Под этим углом видно, как пальцы его левой руки трепетно ходят по клавишам морского абакуса, словно исполняя хорал «РадовАние девы Амброзии».

- Фельдфебель, гром вас дери, правьте кнэхтмэссер, ну же, жИво! -  щёлки острых глаз стали ещё немногим уже, а плюмаж треуголки покорно покачнулся, вторя сосредоточенным жестам морского волка.

Рябой буканьер заговорщически кивнул, и золотая стружка, извиваясь и струясь, тонкою лентою брызнула из-под лобзика прямо на кальсоны и парик!

- Капитан, гляньте как вышло! Плотность падает!

Но тот лишь только зыркул в сторону цыкнув: - Не густо, юнга, кислых вадо тебе в трюм! Трави по малой и слить кадку на левый бо-о-о-рт! Боцман, Штромкнехтпиксель на 50 УЭ !

- Есть, только на 50 УЭ, ваше преосвященс-тво! – рапортовал боцман.

Капитан ухмыльнулся - Сделайте одолжение, предупредите об этом повара, боцман, и ради всего святого, сосредоточьтесь наконец!

- Ух! - бравые столовые матросы по команде дружно, как один завертели гуттаперчевые рукояти колёс тесла-машины, оживив соленоиды.

- Ах! –дробно дрогнув завибрировали шестерни, набрав максимально возможную для испытаний скорость.

Из глубин трюма эхом донёсся звонкий хлопок, и юркая кастелянша с ведром эссенции ойкнув, спешно покинула дебаркадер через иллюминатор - то был истинный пример отсутствия мужества в робкой и трогательной женщине.

Катализ начался! По хрустальным патрубкам урча и змеясь, осторожно крался густой аметистовый газ, отчего опытные крысы беспокойно заводили носами в тревожном ожидании неминуемого эксперимента.

В этот раз цикл пошёл на удивление плавно и даже портовый шут Тилибонька, зубоскал и проныра, доселе неуёмно болтливый, смолк в непривычном для всех восхищении. Он важно смотрелся в астролябию, неумело скрывая собственное непонимание происходящего.

С трудом сдерживая собственный восторг капитан хрипло пролаял: - «Так держать, портовые скворцы!! Переменчивая госпожа Фортуна наконец удостоила нас своих вниманием!» – а потом ещё громче грянул: - «Ё-хо-хо! Сарынь на кичку! Всем шампанского!»

Дважды говорить не пришлось. Здесь каждый понимал с полуслова, точно выполняя директивы морского братства.
Приветственные выкрики и ликование команды ещё более усилились, когда после поданного капитаном знака консьерж разлил Шабли в натруженные ладони.

- Реакция стабилизировалась, о, Монсеньёр! – стеснительно промямлил неприметный лаборант.

Довольный успехом и покровительственно улыбаясь, как нежный отец, Его преосвященство Карболлио Косматос взметнул плащ и воздел кубок к сводам, представ перед своими вассалами во всём величии. Знаки отличия и аксельбанты на пурпурном камзоле выдавали в нём как минимум магистра-фармазона.

- О, Господа флибустьеры, и мои очаровательнейшие гранд фрейлины - камер-юнкера! Да, да, сынки и не только! Говорю я вам, чрез тернии и волчцы, ведомые лишь верой в провидение, мы долгие годы шли к этому поистине захватывающему финалу эпопеи. Эй вы, трудяги, не молчите, но скажите мне: кто знал, что ветхий пергамент суфийского апологета Казуара Аль Эстэрхази таит в себе ключи к сакральным алхимическим познаниям, сравнимым по своей глубине разве что с извлечением философского камня и поисками священного Грааля?

- Я, капитан! – бонтонно лебезя пискнул Тилибонька, звеня бубенцами на крохотной тальяночке.

По каюте прокатился неровный смешок.

- Увы, мой потешный Тиль, капитан – это я! – и Карболио задористо подмигнул, хитро обводя быстрым и опытным взглядом развеселившуюся публику, - Ну же, браты, пред ликом истины возблагодарим священного ящера и вспомним какими ёмкими усилиями нам дались археологическая экспедиция, строительство четырёхмерного корабля и постижение рецептов забытого ритуала!  Что задумался, пилястры тебе в крафт-муфту, а, Тиль?!

- У! Э! О! – тихо, но отчётливо произнёс шут и вдруг, глаза его радостно засияли, пока толпа всё громче и одобрительнее скандировала «УЭО-УЭО» становясь всё громче, сливаясь в единый сонм.

Капитан всё ещё мог перекричать гул толпы: - «Пред вами вот-вот явит себя плод наших совместных усилий, возрождение тела творца. Мы начинаем ритуал, в котором каждый из вас знает свою роль! Ведите же, да не подведите!  Хвала Создателю!» - остатки фразы потонули в хвалебном гимне, хотя едва ли возможно было предположить, что ожидает членов экипажа «Глашатай» последующие 5 минут.

– УЭ! О! – и карибские белозубые дервиши завертелись в разбитном трансе ударяя в бубны.

– У- ЭО! – и цыганствующая жрица-сомнамбула Манижа, покачивая бахромой цветастых юбок направилась неровной, пружинящей поступью мимо капитана прямиком к постаменту с подносом жертвенного сыра «ДРУЖБА» исступлённо шепча – «Мессир, это успех!».

Капитан, будто дожидаясь именно этого мгновения что есть сил во всю глотку гаркнул: КУА! КУА!

И шум тотчас стих, а счёт времени пошёл на секунды. Толпа подчинённых, все, как один, приподняла левую ногу, сотворив знак Марабу перстами правой руки – сие означало готовность к свершениям и приверженность идеалам!

Манижа переливаясь шелками и ритмично пританцовывая, со всей степенностью надкусила сыр и в поклоне протянула кусочек опытной крысе.

Грызун, сверкнув разумными глазками, втянул воздух и поправив запотевшее пенсне доверительно сказал, тщательно пробуя мысли на вкус: - Как ваш личный адвокат, я настоятельно рекомендую ввериться мне в решении вашего вопроса и, тогда мы точно выиграем этот кейс, друзья! А сейчас сверим часы.

Тем временем, как и предрекал ритуал, жерло стручка внутри гигантской алхимической колбы неспешно разверзло створки бутона, обнажив торчащую в нём ногу!

Жрец и весталка коротко удивлённо переглянулись и утвердительно кивнули друг-другу.

Немедленно завывшая сирена и мелькание проблескового маяка-газоанализатора пробудили строптивого старого попугая. Выпорхнув из золотой клети он забил крыльями неистово вопя.

- О, Соломон-Везувий! – только и успелось подуматься опьяневшему капитану. – Чёртов какаду! – пророчество сбывается.

Происходящее напоминало куртуазную дискотеку, где в лучах колеблющегося света, всё пыжилось и замирало в предчувствии грандиозной развязки.
В тот же миг неразумная птица вероломно сорвалась с места и подлетев как можно выше, спикировала с диким воплем обрушившись на колбу, оставив после себя лишь пёстрый пук разлетевшихся по сторонам перьев. Едва видимая паутинка трещин, поползла по сосуду выпуская устремившиеся наружу струйки перламутрового пряного газа.

– Проклятье, мы потеряли Мигеля! Колба лопается, бейте склянку, братцы! Полундра! Свистать всех в рот-дышло! – вразнобой кричали сорванцы, кинувшиеся кто-куда с палубы.

Но было поздно. Прогремел взрыв, и бриллиантовая россыпь осколков, как в замедленном кино разлетелась брызгами по сторонам, окатив команду волною густого сиреневого мрака-поволоки.

В образовавшейся сутолоке, сквозь шум помех, крики и хохот, чрез треск динамиков некоторое время спустя стал слышен звучный и глубокий баритон, также ощущаемый всеми на чрезвычайной гипноволне:

- ШиминИзл смОкша -  арУй сдобн. Пш! ШминИзл смОкша -  арУй! Вуп-вуп? БыткАчь, рапУн сиралИмус, ксо псо урр ля-лЯ? – так было сказано.

- Сдобн, минижмАн! АрУя У-Э-О! – осторожно и сбивчиво, моргая и краснея словно второклашка, Карболио выговорил в раструб астрофона – а потом несколько увереннее: -  Ксо – альфа бУбба. Пси - БЭ-Э-Э. Урр, это, как там его – Ы, во! Вуп-вуп. Ух-ахА;! Пш!

- Ух-ахА;, амУга, уЭо! РапУн сиралИмус! ЦыцУй шавидлЫ, мУппа? Шышь манА Бндай пло, МыргвафЫн, сыс! -  потребовал скороговоркой незнакомый голос.

Капитан понимающе покивал и бережно собрав в ладони всё, что осталось от бедного прнатого, протянул новоявленной ноге из лопнувшей склянки. Та едва коснулась кучки перьев и из неё, как ни в чём небывало воспарил горделивый какаду.

- КуАк! ГитЯй шалабУздра, амУга! –с вызовом в голосе весело заорала глупая птица, вдруг с любопытством вылупившись на капитана.
Его Преосвященство с всепрощающей улыбкой вздохнул поглубже и сверился с газохронометром на запястье.

Показатели «Вразумительного газа» плавали, но оставались по-прежнему высокими. Судя по всему, градус неадекватности достиг своего пика. Следовало действовать решительно. Манижа скоренько подозвала подручного карлика портняжку и велела стабилизировать реактивы.

- Миссир, напоминаю, по старшинству вам следует слиться воедино с сущностью творца – её голос звучал мягко и нежно.
Капитан смиренно оглянулся по сторонам, оценивая размеры хаоса, и сотворив знак Марабу крюком, ослабил привязь на клифте. Штифты вышли сами и деревянная нога глухо грохнулась о дубовый пол. Забывшись Карболио рухнул в трон-кресло.

Тем временем образовавшийся гомункул ноги, не без помощи боцмана и корабельного шута в зелёном буффонском колпачке был аккуратно вынут из стручка и с кропотливой обходительностью заведён в пустующие одежды его преосвященства.
Культя блаженно погрузилась в мякоть плоти, разбудив давно забытые ощущения.

(Конец первой главы)