Сашка. Роман

        Перед большой войной в городе шахтёрском красавица Ксения сына родила. Дала имя ему Саша. Большие страдания судьба приготовила мальчику.  Но всё по порядку.

        Горожане работали на угольных шахтах. Ещё в огороде сажали картошку, и в дремучей тайге, окраина которой проглядывалась и из центра города, продуктами лесными промышляли. На шахтах  ручной труд преобладал.  И внедрялось «стахановское» движенье. О рекордах забойщиков газеты писали, фотографии передовиков красовались на Доске почёта. Иным бригадам предоставляли условия с прицелом на рекорд, с помощью которого после  корректировался месячный план добычи угля.

       Ежедневно в городе шумел базар. Сельчане снабжали горожан доморощенными продуктами – растительными, мясными, молочными. Как-то солнечным днём пожилая, но энергичная баба ходила вдоль тесных рядов рынка.
        - Васёк! – позвала кого-то, подойди!
        Плюясь ореховой скорлупой, подошёл к ней высокий парень:
        -  Мам, копеек дай, конфеток куплю сёстрам.
        - Отец разве не дал тебе на конфетки?
        - Нет.
        - Жадный... - Баба потащила парня за рукав  холщёвой рубахи. – У меня лишних денег нету. Жмыху купим.
        Подойдя к кособокой телеге, заваленной мешками,  она купила у деревенского мужика полпуда жмыха. Сын закинул  мешок на плечо.
        - Погоди, Вася! – остановил его белобрысый парень. – Твоя сестра уроки пропустила. Не заболела?
        - Нет. Тебя ждала, у окна сидела, выглядывала… – улыбнулся Васька.
        - А если я перестану заходить к вам, учиться бросит?
        - Смешно... 
        Плюнув под ноги, парень догнал мать.
        - Мам, Ерёмин про Ксюшу спросил.  Видел бы, как ты её поленом… 

        Васька оставил мешок на крыльце. Стукнуло в сарае ведро: это баба уже села под корову. В горнице  отмытый пол ловил лучи солнца. А в кухне девочка, с косичками, передвигала чугун на плите. Возмутилась:
        - Чего на крыльце мешок твой делает?
        - Ань, в школу опоздаешь, – отмахнулся от неё брат.
        Девочка сунула тетрадку и книгу под мышку и выбежала на крыльцо.
        - Пойду, мам! – пропищала.
        Услышала:
        - Иди, дочь, иди.
                2
               
        Солнце коснулось горизонта. Парни и девушки в городском парке весело разговаривали, собравшись у танцплощадки. Ветер раскачивал стволы берёз, их ветви  как будто дирижировали музыкантам. Одиноко стоял блондин среднего роста.
        - Скучаешь, Витя? – окликнул его парень чубатый, прогуливающий с рыжей девушкой.
        - Ждёт Ксюшку, - засмеялась рыжая. – Только  зря: мать не выпустит её погулять. 
 
 
        "Не выпустит, точно..." – загрустил Ерёмин. Он вышел из парка, закуривая на ходу. Направился к избе, где жила его девушка; в скрипучую вошёл калитку. Всё ему знакомо здесь – лавка у окна, камень для засолки капусты, лежащий у бочки. «Погожу, вдруг на минуту выскочит. Пожениться б нам, школу брошу, работать стану  –  и так куском попрекают» - подумал.

        А в соседнем дому, где жил блондин, плыл  запах борща, заправленного грибами. Тускло горела лампочка в кухне. На стене висели вязки жёлтые лука, их щупал с табурета старик Ефим Ерёмин. У духовки грела зад Еремеиха. Её седые волосы колыхались на морщинистой шее, брови наплывали низко на веки.
        - Пора ужинать,  – повернулась она к мужу.
        - Маньки и Витьки нет...
        - Маньку я к Рязанчихе послала за брагой, да вон   уже топает...
        - От Рязанчихи? – спросил Ефим появившуюся дочь, сойдя с табурета.
        - От неё, - писклявый голос. Нос девушки   сморщился, унюхав запах грибов.
        - Рассказывай, что у них? - обратилась к дочери Еремеиха, покосившись на банку. - Дома сам?
        - Нету. А другие дома. Ксюша ревёт. 
        - Ревёт? – удивился Ефим.
       - Из дома не выпустили, - отвечала, хихикнув Манька.
        - Из-за Витьки мать гложет её, - сказала Еремеиха, покачав головой.
        - И никого не гложет тётя Агата, а стирается, - засмеялась Манька.
        - Пора жрать, хватит языки чесать! - призвал Ефим.
        Манька наполнила миски; Ефим негнущимися пальцами подтянул миску к себе:
        - Вкусно! А Витька горячего не похлебает, где  носит...
        - Известно где, - сказала Еремеиха, хмыкнув. – Рубаху новую надел, у её дома крутится.
        - А  парочка ничего! - Ефим высказался. – И тебе она, знаю, по нраву; может, поженим. Признайся, сама о том же думаешь…
         - Не знаю… Наш гол, как сокол, голу возьмет, с голоду и подохнут.
         - Болтай… - возмутился Ефим. – Витька не калека у нас,  и работящий.
         Запахло картошкой, тушённой  с говядиной.
        - Старая, бражки налей. Забыла? - встрепенулся Ефим.
        - Заболталась, забыла. Мань, разлей бражку, а я огурчиков положу малосольных.
      
                3               

        Виктор околачивался возле её дома. А в дому бабка, та, что покупала жмых – соседки за рассудительность обращались к ней по имени-отчеству – младшую дочь отправляла в ограду развесить бельё; но старшая дочь её сумела подслушать.
        - Бельё я могла бы развесить, - ломая пальцы, сказала она, войдя в кухню.
        - К белобрысому намылилась? Не пущу! Сиди   дома.
        - Мама, я не ребёнок. Когда перестанешь   поперёк дороги вставать?
        - Школу закончи, шалава! Рвётся…. Пришибу!
        Старуха выхватила полено из поленницы. Ксения выскользнула за дверь. 

        Виктор увидел её. 
        - Ксения!
        - Пошли отсюда…
        Парень поднял на руки девушку и пошёл с ней к калитке. Ксения обняла его. Почувствовав девичье тело, он задрожал.
        - Пусти… – она поняла дрожь парня.
        - Из-за меня поругались? – спросил её.
        - Догадливый…
        - Ксюша, успокойся. Посидим на сеновале? Стихи почитаю. Не бойся, тебя пальцем не трону...
        Покосившись насмешливо на него, девушка подалась за ним. Сверху пахнуло запахом сена. Поднявшись по лестнице, он подал ей руку. Пройдя вглубь чердака, пара села на широкий топчан.
        - Много насочинял? –  спросила она.
        - Сейчас прочту... Найду тетрадку, и зажгу  керосинку...
        - Глупый, огонь увидят, ты наизусть, - она прошептала, приблизившись к нему…
        - Милая... – он шепнул.
        - Это стихи?
        - Нет…
        Почувствовал вдруг её губы. Мгновение – и окунулся в сладкое.

                4

        - Еремеиха –  пьяница, - сказала тётя Соня  своей соседке. –  Где один стакан у неё, там и второй.
        - Попивает... – кивнула соседка.- Ефим вчера тоже, думаю я, надрался: время позднее, а он ни разу не стукнул по колодкам.
        - Может,  пошил всё...
        Скрипнула дверь, выкатилась на крыльцо Еремеиха.
        - Здрасте, бабы! – заметила тёток... – Думали в церковь идти, да мой спит.
        - Поднеси браги  – проснётся, - съехидничала тётя Соня.
        - Нету, вчерась выжрали, - призналась Еремеиха. – Поставлю двухведерный бачок...
        - Поставь, соседка, поставь. Двухведерного на неделю, может, хватит, - сказала тётя Соня.
        - Пойду, -  простонала Василиса, – печь затоплю.
        Качаясь, она зашла в дом; её повело.
        - Старик, - обратилась к супругу, - сходи на базар, купи шерсти и чекушку, опохмелиться надо... 
        - Браги нет? – спросил, встав с постели, Ефим.
        - Может, нацедишь.
       В кухне Ефим слил в стакан муть.
        - Чекушку брать не на что, – буркнул он, вытирая рукавом рот.
        - Сапоги пошил, продай.
        - Полдня простою. Ладно… Сумка где?
        - На сеновале. Витю, схожу, разбужу, поди, дрыхнет.  –  Она засеменила к лестнице. Забравшись наверх, увидела голую пару. Вниз скатившись, она потрясла лестницу, и заорала:
        - Скинь, Вить, сумку! Довольно дрыхнуть! 
        Витька, проснувшись, вскочил, как ошпаренный, нашёл сумку и швырнул её вниз. Василиса, шваркнув сумку мужу, понеслась к соседке.  Окликнула:
        - Выйди, Агаша, спросить тебя хочу.         
        Не причёсанная, выплыла на крыльцо Агафья Кирилловна:
        - Чего рано, дело есть?
        - Где краля твоя ночку пробыла? – въедлив голос у Василисы.
        - К Полине убралась. А тебе что? 
        - Хм, к Полине…  Глянь, где голубки пробыли. Только не расскажи никому... -  сказала, раззявив рот в улыбке, Еремеиха: от сарая,  держась за руки, шли молодые.
        Агафья Кирилловна процедила:
        - Запорю суку!
        - Лучше глянь, какая пара, - сказала, продолжая  улыбаться, Еремеиха.
        - Где была? – спросила у дочери Агафья Кирилловна.
        -Задачки решали… - отвечала Ксения. Василиса хмыкнула.
        - Мы поженимся…- взглядом ясным Виктор   озарил матерей.
        - Батюшки, поженятся, – всхлипнула Агафья Кирилловна. – Тебе восемнадцати нет, как жить будете?
        - Как все,  – заупрямился Виктор.
        - Бесовы дети... – проговорила, смахнув слезу, Агафья Кирилловна.- Только до свадьбы  по сеновалам  не шаландайтесь.   
        - Ясно…-  ответила дочь, склонив голову. - Мам, а тятя  дома?
        - Не бойся, сказала, что к Польке ты ночевать  пошла.

        Ксения раскрыла книгу. Стонал в спальне отец - Семён.
        - Ксеня, как там Полечка?
        - Нормально, привет передала.
        - Спасибо ей, а я хвораю.
        Ксения смолчала: положив голову на стол, она  спала.

                5

        Тишина у Рязанцевых: Семён лёг в больницу, Васька в Одессе учится на механика корабля, Агафья у Полины, а Ксюшу увезли после схваток в роддом; Анюта одна хозяйничала дома.
        Виктор бросил школу и прошёл на фабрике курс электриков. Зарабатывать стал свой кусок. А вечерами крутился у роддома. Фабричный комитет обещал молодым квартиру. Узнав о том, Агафья Кирилловна высказала: «Сынок, ходи к ней, успокаивай, но вы если убежите на другую квартиру, не мать я вам».
 
        Он снова у роддома. Женщина-медик из окошка поманила его пальцем.
        - С карапузом поздравляю! - торжественно объявила, когда вошёл он.
        - Спасибо… – прошептал Виктор, словно боялся сыночка разбудить. Домой летел, как на крыльях! Попутно купил бутылку водки.
        - Мам, сын! Позабыл число? Нужно в альбом записать!
        - Двадцать второе, - глядя на  бутылку, промурлыкала Еремеиха.
        - Запишу  число, год.
        - Сколько весит, не спросил? - поинтересовалась Еремеиха.
        - Не узнал, ничего, вырастит, будет тяжёлым.

        Все думы его были о жене и сыне. Из больницы приехала она бледная, как будто слеплена из воска. Однако нежно смотрела она на мужа.

        Время не любит однообразия, если новое что-то   появится, старается вмешаться. Вот и Ксения   изменилась –  уже не льнула к Виктору, порою и грубила. Устроившись  кассиром на фабрику, домой  часто поздно стала приходить, отмалчивалась, думая о своём. Виктор забеспокоился.
        - Терпи, сынок, - заметив настроение зятя, обронила Агафья Кирилловна, - со вторым ходит, потому такая. Разродится, опять лизаться будете.
        - Терплю, мам, но чую что-то.
        - Пойдём, - предложила старуха, руки вытерев о передник,- раскину карты.
        Рассыпала карты на столе.
        - Плохо легли... – сказала, качнув головой.- Ксюша  с пиковым королём... Это будет, это было, это ждёт. Казенный дом выпал. – Она нервно собрала карты. – Осторожнее будь на работе.
        - Ничего не случится, скорей бы родила...        Поднял сына на руки, подкинул вверх.
        - К сватье сходим? - предложила Агафья Кирилловна.
        Неся сына, Виктор ему целовал щёки, видя в нём Ксюшу. «Неужели влюбилась в кого? Если так, не буду жить…» - ударила мысль. Остановился у родительского дома.
        - Витя, - в форточку голос Василисы, –  вноси внука, я гостинчик ему припасла.