Я, то есть друг подруги. 2 часть

Наконец-то я закончил свой рассказ. Давно из меня не вылетало столько существительных, прилагательных, наречий и, конечно же, глаголов. Я рассказывал резко и живо, хоть и сумбурно и как какой-то дилетант. Как дилетант любовных дел. Как интересно получилось — аллитерация из «л» — но что за ноты? Звук — фальшивый, при этом чистый. Что же с ним?

Дилетант любовных дел. Не про постель, хотя возможно...  Что же я сказать хотел? Ди-ле-тант любовных дел. Вспомнил. Жизнь для нас для всех в новинку — все мы -- дилетанты в ней.

Снова сумбурно, но это не важно. Самое главное -- я говорил. Конечно, я знал до встречи с Аллой больше, чем семь слов, но тогда все собеседники иссякли. Достойные собеседники. Другие говорили об одном и том же. Всё хорошо, Саша, всё будет хорошо. Ты справишься. Особенно этими словами старались говорить Миша и Вика. После все этих поддерживающих фраз я говорил: «Спасибо». И всё. Либо был ещё один сценарий. Некоторые дарили мне пустые слова, но взгляд, специальный взгляд, взгляд для поддержки был причиной для: «Спасибо».

Алла разговорила меня, и как разговорила! Выдал полноценный рассказ. Целую новеллу. Как у неё получилось? Друзьям одно лишь слово, а ей поток из рваных слов. Возможно, взгляд. Возможно, нет. Не знаю, может позже сам пойму.

После моего рассказа на набережной резко высохла вода. Рядом под нами целыми днями бежала река, но почему-то казалось, что воздух высох. Острый ветер рассыпал мой язык. Солнце почернело — в моих глазах — на парочку минут, и всё стало хорошо.

— От третьего лица? — спросила Алла вся в чёрном — топик и брюки — вся в улыбке надо мной.

Под белый вечер мы сидели на скамейке, но почему же вечер, если всё белым бело? Тогда я видел, как любовь бежала до метро. Несовершеннолетняя любовь, сбиваясь с ритма — поцелуи, — бежала расставаться навсегда. Как долог срок? До завтрашнего дня. Мы фон для них: я, Алла, белый вечер и скамейка — всего лишь фон для миленькой любви.

Когда влюблённые пробежали мимо нас, мы почему-то говорили о любви. Откуда это почему-то? Спокойно говорили о любви. Не верю. Как спокойно о любви, особенно в начале отношений?

Её обычный взгляд смотрел на меня, когда звучал, как будто безразличное ля-ля, наш разговор о самом важном -- о любви. В моей любви — поэты, писатели и простые люди, которыми я рискну назвать друзьями, а ещё в моей любви есть жизнь. Я рассказал, как красил садовыми цветами скучные книжки на лето, из-за чего меня нежно пороли. Я был ребёнком. Бежал по посёлку, где мои бабушка и дедушка между молитвой и поливкой огорода ждали мелкого меня, и ломал  хрупкими рукопожатиями крепкие пальцы берёз.

Алла о своей жизни рассказала, что в 18 лет переехала в «...» и сейчас работает от 10:00 до 23:00. Больше жизни у неё не было. Не мои слова, так Алла сказала.

Говорили много, что даже не заметил, что я второй раз по кругу в детстве бегал по посёлку.

— Я тебе уже говорил, что сам мало, что помню, — сказал я, — Мне всё рассказал Миша, поэтому я решил побаловаться. Какая разница?  Дед всегда, когда ловил меня на преступлении, качал головой и говорил...

— Им же от этого плохо будет, а ты как будто назло. И уходил, — сказала Алла, — Ты решил побаловаться, а зачем?

— Просто захотелось. Но, как понимаю, не очень получилось.

—Не важно. Ты нервничал. Не важно. Пьяным намного легче говорить.

— Значит, помнишь? — спросил я.

— Только то, как мы выпили, и ты рассказал, что тебя бросили.

— И это тебя беспокоит? Только честно.

Мы замолчали, и всё подозрительно звучало тишиной, а тишина — вопросом в головах у двух как будто бы влюблённых.

— Только поцелуй или ? — вопрос оборвался, — Я пойму всё. Всё хорошо.

Как после слов спокойно жить? Слегка соврать, и расцветёт цветок. Хорош цветок бы получился, но только лямку спрятать и — ура — цветочек станет совершенством, но нет. Ни хмыканья, ни мои советы поглядеть на плечи, -- ничего не помогло исправить этот образ. Одна деталь всё портит. Портит будущее, которое могло бы состоять из попыток открыть свою квартиру и утреннего прощанья навсегда.

Алла строго ждала. Я рискнул и чихнул, высморкался в платок, так старательно-долго высмаркивался, но так растягивать молчанье неприлично.

 Надо подобрать уверенные губы и вылепить из них какие-то слова: какое-то раскаянье, либо лёгкого обмана, после которого последует признанье. Только зачем? Скажите, почему ей, как и другим, важно так услышать в словах — простое трепетанье сердца? Чтобы убедиться в чувствах? Или это как-то доказало, что я ей доверял? Если это так, то да, я ей доверял. Конечно, я ей доверял. Конечно, после первой встречи, поцелуя, пару бокалов приторного вина и прогулки на такси от клуба до почитать какую-то книжку у меня дома и неожиданно вырубиться. Конечно, я ей доверял.

В уже тёмный вечер похолодало для объятий , но мы из-за меня застряли на допросе. В отличии от нас, девушки, поглядывая на прыжки по-детски озорных волн, укрывались руками своих парней. Мы на скамейке друг от друга. Даже руки, даже губы, даже мои джинсы и её брюки -- всё друг от друга.

Ее голые плечи вздрагивали. Алла съёжилась, сгорбилась, скомкалась, как белый лист. Я натирал свои руки до красноты и дышал на кисти. Согревшись, кое-как сказал:

— Да, люблю, но нет. Ты — не замена.

— Большое сердце. У меня есть две подружки, прелестные простушки. Для них бы место отыскать.

— Как сестру...

— Дела семей...
— Хватит, — сказал я, — Как сестру и друга.

— Как дочь ещё...

—Пока.

— Постой, прости, — сказала Алла, — Перегнула.

Напряжение нашего диалога дошло до кульминации. Скоро будет выстрел. Алла склонила свою головку. Девочка провинилась и теперь играла провинившуюся дуру, которая скажет в своё оправдание, что она — дура. По сценарию дальше слова Саши Синицына.

Он, то есть я, должен был сказать об уже остывшем сердце. Увы, затасканный обман приятно слушать и привычно, особенно для наших дам.

Любовь прошла давно, где-то четыре дня назад, когда её жить дальше провожал закат. Пошёл затасканный обман.

—Я только расстался и тут сразу ты, — актёр выучил текст, — Но ты не подумай. Я всё пережил. Даже не помню, кем она была: то ли блондинкой, толи брюнеткой.

Лампа рядом вовремя сыграла. Все краски из акварели влетели в мои глаза, и после карнавала бешеных цветов я поглядел на Аллу. Коснуться бы волос, то рыжих, а то бы красных -- глазах ещё остались краски от бунта всех цветов.  А волосы её, наверно, наверняка, а как иначе, пахли хоть какими-то цветами. Скорее всего, поломанными.

— Не веришь? — спросил я.

— А ты бы?

— И я бы не поверил.

— Вот, вот.

—Но дай я расскажу, — так, стоп! После её слов он, Саша Синицын, то есть я, по задумке должен был сказать, что верь, не верь, но давай сначала по-дружески узнаем друг о друге, а там посмотрим, и на это я должен был поставить точку. Поработать над текстом и всё. Рассказ готов, — Расскажу про подругу, благодаря которой я пережил это.

— Хорошая идея рассказывать девушке, — сказала Алла, — о другой девушке, которой поныли о третьей девушке. Супер история.

— Она даже слушать не стала. Заткнула и начала рассказывать про своего друга. Пошли в клуб. Нам пора. А я по пути расскажу, как в баре моя подруга рассказала мне про друга, которого она пыталась убедить в том, что его год с той, с бывшей — это была не любовь. Настенные деревянные часы с кукушкой неумолимо пробили двенадцать раз.