Счастье уже было

В пору моего поросячьего детства главным словом на селе было не Родина, не победа, и даже не мама,
Главным словом на селе было картошка, Потому что, как бы не был вписан в социум человек, он понимал - при всех перипетиях судьбы,и даже в атомной войне, спасти его может не начальство, не армия и не чекисты, а только картошка. Вернее - её запас на зиму,
И потому вся крестьянская жизнь в колхозной деревне вертелась вокруг картошки, Таким же спасительным словом на Руси оставалось, разве что, слово "корова"
Во-о-т.
Картошку холили и лелеяли. На семена откладывали лучшие клубни. Всю зиму в погребе проверяли : не подмерзла, ли, не проросла ли она раньше времени,
По весне картошку извлекали на белый свет, и она грелась и обсыхала на солнце. Как только клубни проявляли внутренне тепло - их сажали в благодатную, унавоженную от личной скотины , землю,
И начиналась битва за урожай. Внимательно следили, чтобы картошка показала роски именно на двадцать первый день после посадки. Если так происходило - ждали хорошего урожая.
Но хороший урожай не приходил сам. Картошку за лето несколько раз пропалывали. Иногда поливали. И боролись с вредителями. Побеждали очень часто вредители, но основная часть урожая доставалась, все-таки, людям,
Я еще помню время, когда в нашей местности не было колорадского жука. А главным врагом клубней была медведка. У нас, на хуторе, её звали " крет". Это такое чудовищное насекомое, размером с воробья, которое устраивало гнезда по всему огороду. Клубни вредитель выедал изнутри. Борьба с кретом была известна: норы в её гнезда заливали керосином,
А потом прилетел колорадский жук. Господи...Чем только его не травили? Дихлофос, раствор йода, какие-то сомнинительные порошки, травившие больше ветеринаров, чем жука...
...но не будем о грустном. Будем о картошке,
Картошка вызревала к концу лета. Если учесть, что крестьянское подворье занимало двадцать пять сотых гектара, то на огород, без построек, приходилось около двадцати сотых. И почти девяносто процентов площади занимала картошка. Хотя для семьи на сезон, до нового урожая, хватило бы и десятой части накопанного.
Зачем же сажали так много?
Отвечу позже,
А пока возвращаюсь в собственное картофельное детство. Вот начался сентябрь. Ещё тепло, дни стоят погожие, все пронизанные тонкими паутинками. Утром отец говорит мне и браться:
-Сегодня начинаем копать картошку. После школы - сразу домой,
И после школы мы уже дома. Оказывается - пока мы отсутствовали - отец поднял на лопату огромную делянку, в четверть огорода. А мать, почти на коленях, уже выбрала с её части большую кучу клубней. Мы тоже впрягаемся в дело. Старший брат Алексей берет лопату, чтобы помочь отцу, я с Павлом помогаем маме.
Дело спорится, хоть и выматывает монотонностью. Особенно неприятно, копаясь в земле, натыкаться на гнездо крета.
Посередине выкопанной площади растет бурт клубней. И скоро измученная мама говорит:
-На сегодня хватит.
Мы забрасываем бурт сухой ботвой, но с огорода уходит не спешим/Впереди нас ждет самое главное, за что мы любим картошку,
Мы начинаем её печь,
Тогда ещё не было дураков, запрещавших сжигать пожнивные остатки.
Брат Алексей накладывает высокую кучу картофельных стеблей и поджигает её...
....неповторимый запах горящей огородной ботвы! Он и нынче преследует меня даже во сне. Я так и вижу хуторские огороды с высокими сизыми дымами. Картошку под вечер пекли все. Это было не от недоедания. Это входило в обычай. Слева от нашего огорода распалили костёр Куприяновы, справа -Шаверневы. Дымы столбами уходили вверх, создавая над селением подобие крыши.
Легкой щепкой, из буро-красного жара сгоревшей ботвы, я выталкиваю среднего размера клубень. Чтобы остудить , перекидываю его с ладони на ладонь, дую на него. Чуть погодя, разламываю...
...где мои двенадцать лет? Куда исчезло волшебство того неповторимого вечера?
Картошка изнутри зерниста, словно сахарная. Корка на картофелине твердая, с привкусом пепла. Скоро губы и пальцы у всех нас становятся черными. Взрослые с тем же аппетитом, что и мы, едят картошку, присыпая её нутро крупной солью.
После отец приносит ведро воды и заливает кострище. Сказка кончается,
Но она повторится завтра, потому что выкопана только часть огорода. Впереди работа на несколько дней,
И каждый будет завершаться костром,
Да, вы спрашиваете - зачем нам лишняя картошка?
Она не лишняя . Чуть погодя, перебрав и отсортировав, отец сдавал её на консервный завод или в заготконтору. Разницы не было, потому что килограмм клубней в ту пору стоил 6 копеек. А буханка черного хлеба - 13. Если о ком и говорят - горбатились за копейки - так это о нас. Вот на эти деньги родители покупали нам и одежду, и книги,
Можно было попридержать картошку и дождаться удачи. Удача появлялась с виде грузовиков с Донбасса, груженых углем антрацитом. Меняли по сути, килограмм на килограмм. Если учесть, что топились крестьяне в ту пору соломой или будылками от подсолнечника, то уголь обеспечивал тепло в хате на долги е зимние месяцы,
А еще донбасские купцы привозили арбузы. И тоже меняли по равному весу. Арбузы были огромные и вкусные, , как ждущие нас впереди счастье и коммунизме.
А вы спрашиваете - зачем так много сажали?
Но лучше меня на ваш вопрос о картошке ответил поэт Виктор Белов. Он сумел в малые строки ужать всю мою прозаическую вязь. Вот его стихотворение "картошка". Умри, Денис - лучше не скажешь.

"Я очень люблю картошку.
Картошку жёлтую,
Картошку красную,
Картошку чёрную, из костра...
И как о радости неожиданной,
И как о радости ожидаемой,
Могу рассказывать о ней
С вечера до утра.
Я в земле копал
И в снегу копал,
Под дождём копал
И в мороз
Со жмыхом я ел,
С отрубями ел,
Со слезами ел
И без слёз.
Я помню сорок шестой.
Голодный сорок шестой.
А было мне восемь лет,
А в доме ни крошки нет,
А в доме лишь я и дед...
А впрочем, ешьте, друзья,
Я отвлёкся немножко,
Я только хотел сказать,
Что очень люблю картошку".

1960
.

.