Глава 25

        Зима шла, растягивалась ночью, мелькала днем. Однажды, незадолго до Рождества, в моей квартире раздался телефонный звонок. Было рано, разговаривать с утра не хотелось. Но звонок был настойчивым, и я поднял трубку.
        - Я же сказал: только первый класс, да, три места, лучше слушайте, что вам говорят, - звонивший явно беседовал не со мной, а с кем-то другим. Явно было и то, что голос принадлежал Полковнику.
        - Извини, мне тут по другой линии позвонили. Здравствуй.
- Привет, Юра, как ты, как здоровье?
        - Здоровье нормальное, а про себя мне думать некогда – не дают думать. Не мог бы ты прийти ко мне в офис, нужно кое-что тебе передать?
- Могу, конечно, но когда?
- Да прямо сейчас и приходи. Бери такси и приезжай.

                *  *  *

       Офис Полковника выглядел по-прежнему, только на месте знакомой секретарши сидел молодой человек атлетического телосложения с твердым, как солдатская пуговица, взглядом. Но тон его голоса, в противоположность взгляду, был мягким:
       - Юрий Сергеевич ждут вас. Прошу.
       Я вошел в кабинет. Полковник встал ко мне навстречу из-за стола, обнял, похлопал по спине. Я не рискнул ответить тем же проявлением дружелюбия – не дай Бог задеть больное место!
       - Рад видеть. Тебе, говорят, все-таки удалось попасть на бал-маскарад, правда, на другой, но это неважно.
       - Хорошо выглядишь, - сказал я, немного покривив душой: Полковник похудел и слегка обмяк.
       - Да полно, полно. Я знаю, как выгляжу. Главное – то, что внутри. А там у меня всё в порядке. Бывали в нашей жизни горы повыше Приморских Альп и калибр чуть покрупнее, чем у «беретты».
       Он подошел к бару, достал любимый коньяк «Луи XIII».
        - Тебе можно пить?.. – засомневался я.
- Можно, можно. По рюмочке в час.
        Он сел в свое кресло, я – напротив. Все те же лошади, ждущие повода, чтобы кивнуть головами. Какой-то гламурный журнал на столе. Занавешенная прежде часть стены открыта. Там, на карте мира, шкуры континентов пестрели многоцветными заплатами стран, и голубой океан растягивал авоську параллелей и меридианов.
        - За встречу.
        - За встречу.
        Мы выпили, потом без перерыва повторили. Мир на карте начал оживать.
        - Я обещал тебе кое-что передать, – Полковник направился к сейфу.
        Я поставил свою рюмку на стол, скосил глаза на журнал. Это был прошлогодний номер ежемесячника «Блеск», нечто вроде местного «Пентхауса» - новые машины, модные аксессуары, светская хроника и жизнь звёзд. С обложки улыбалась счастливая пара – Полковник и меццо-сопрано. Он был в смокинге и серой атласной бабочке на белоснежном жабо – в тон своей ранней седине. Она – в золотом облегающем платье с зеленой розой у плеча и изумрудном колье. Мерилин Монро московского разлива. Надпись гласила: «Красота – это тоже благотворительность!».
         Полковник вернулся к столу, положил пачку денег:
          - Твой гонорар. Не надо жестов – ты свое дело выполнил. Всё остальное зависело уже не от тебя.
         Он взял журнал, посмотрел на него, потом на меня и развел руками, как бы говоря: «Ничего не поделаешь, что было – то было».
 Мы выпили еще по глотку, помолчали.

         - Ну, ладно, не будем тянуть время. Ты знаешь, где  встречаешь Новый год?
 - Да пока нет.
 - А я знаю. Ты встречаешь его в Париже.
 - Почему в Париже?
         - Потому что там у меня новый офис, – речь его привычно замедлилась. – Небольшой, правда. Всего две тысячи квадратных метров. Зато в правильном месте. В Лувре.
         Я молчал, поцеживая коньяк имени одного из старых обитателей нового офиса Полковника.
 - Условия прежние. Повторить?
 - Я помню.
 - Прекрасно. Завтра вылетаем в Рим.
 - Куда?
         - На Кудыкину гору. Никогда не спрашивай «куда?», надо говорить «далеко ли?». В Рим, куда же ещё! Надо кое-кого навестить. А уж потом – вместе в Париж.
        Он ещё раз посмотрел на обложку журнала.
 - Ты всё понял?
 - Да.
         - Тогда до завтра. В аэропорту в девять.
         Уже у двери я услышал:
         - Постой! Не забудь захватить свой белый смокинг – ты все-таки должен выглядеть как богатый человек.
 - Почему?
         - Да у меня отчего-то есть предчувствие, что скоро ты им станешь.
               
                *  *  *
               
        Я вышел из тепла в промозглый предрождественский декабрь. Небо серое, низкое. Но по Вацлавской площади, как всегда, текла разноцветная и разноязыкая толпа. Она всосала меня и потащила вместе с собой по скользкой брусчатке.
        На другой  стороне шевелилась точно такая же масса людей, только её прорезал оранжевый ручеек. Доносились звуки бубна, барабанчика и хоровые выкрики:
       - Харе-харе, Кришна, харе-харе, Рама!

       Внезапно, словно в ответ кришнаитам, резко зазвонил моё старый добрый «Сименс»:
        - Алло?
        - Привет, Эдик!
        Я сразу узнал голос директора родного мне когда-то Казанского оперного театра. Впрочем, почему «когда-то» - родство, как и дружба, они на всю жизнь, иначе, какой в них смысл…
        - Алло! Слышишь меня? Ты в Праге?
        - Да, пока в Праге.
        - Слушай, вот какое дело. У нас тут кое-какие кадровые перестановки. Есть предложение – на должность режиссёра пойдёшь? К Новому году нужно придумать такой Гала-концерт, чтобы все ахнули!
        Я почти задохнулся от этих слов.
        - Харе-харе, Кришна! – вопил оранжевый хор.
        Звук долетал слабо, словно всю Вацлавскую площадь накрыли толстым ватным одеялом.
        - Ты скажи, согласен в принципе? Условия обговорим, сделаю всё, что в моих возможностях.
        - Да, - сказал я, слегка осипшим голосом.
        Откашлялся и повторил:
        - Да.
        - Отлично, - сказал директор. – Я сейчас уезжаю в Министерство культуры на совещание, а завтра позвоню с утра. Какая у нас разница во времени?
        - Два часа, -сказал я.
        - Значит, в 10 утра по Праге. До связи! Пока!
        - Пока, - ответил я.
        «Нет, не зря, не зря оранжевый хор пел свою нескончаемую песню», - думал я, шагая по серой брусчатке и поражаясь не столько повороту судьбы, сколько скорости, с которой он произошёл. Скорости и почти что будничной простоте.
 
        Вскоре площадь распалась на дельту улочек и переулков. Здесь стояли киоски, где продавали глинтвейн, пиво и жареные колбаски. Чуть поодаль расположилась переносная кузница – вокруг собрались зеваки.
        Высокий молодой кузнец звенел молотком по наковальне. Низко стлался угольный дым, в горле першило, в горне красновато светилось железо. Кузнец доставал щипцами заготовку и брякал на наковальню. Каждый заказывал, что хотел – колокольчик для двери, старинный герб или подкову.
         Кудри падали на лоб кузнеца, перетянутый черной лентой. Он встряхивал головой, залихватски отбрасывал волосы назад и продолжал работу.
         Сейчас он ковал подкову для русского туриста, стоящего рядом. Да, для русского – сразу видно. Мы с Полковником легко распознаём своих.
         Подкова была тяжелая, похожая на греческую букву «омега». Выглядела она замечательно – дзинь-дон, дзинь-дон! – от неё пыхало жаром. Дзинь-дон! Почти настоящая. Только, пожалуй, слишком большая. Хотя это-то и понятно. Дзинь-дон! Земляк мой, как и все земляки в мире, очень хотел, чтобы счастье было большим.
          Я окинул взглядом людей, толпившихся вокруг кузнеца. И пошел прочь. Они стали мне неинтересны. Ибо, в отличие от них, я знал – в жизни есть немало прекрасных вещей и помимо счастья.

                К о н е ц

Повесть опубликована в журнале "Пражский Парнас" и в ПраЖском Издательстве ОК вышла книга "Насморк Майкла Джексона".