Честь имею или демократия по-советски

Борис Майнаев


ЧЕСТЬ ИМЕЮ
или
ДЕМОКРАТИЯ ПО-СОВЕТСКИ
Мы сидим с Николаем Ивановичем Давыдовым в моем служебном кабинете и пьем прекрасный кофе. Сегодня мы оба в хорошем настроении. Мне кажется, что он даже забыл, что я его начальник, хотя и на тридцать лет моложе. Давыдов прошел длинный жизненный путь и на пенсию вышел командиром роты спецназа МВД в звании майора.
А за моей спиной действительная служба в армии, вторая чеченская, медаль «За боевые заслуги». А научная степень по истории, это не пропаганда нашей системы или столетний путь первой пожарной команды города. Я специализировался на экономике и рыночных отношениях в Азии и странах Магриба восемнадцатого столетия. Одновременно я веду курс в институте экономики и местной консерватории. Так что мне было чем гордиться и что представить отборочной комиссии, решавшей кому отдать кресло начальника школы международных отношений.
Мой собеседник прекрасно знает все мои плюсы, да и, как я подозреваю, минусы. Ведь в его руках весь или почти весь ресурс справочных и аналитических возможностей МВД. И под моим началом не только он, но и еще двадцать человек, среди которых два молодых пенсионера в больших званиях. Один бывший комдив, полковник. Другой был заместителем командующего армии и тоже носил на погонах три звезды. Оба пришли к нам через объявление в газетах, и теперь с удовольствием читают лекции о международном положении и ездят в командировки по республике. Они, я в этом уверен, совершенно не думают о моем возрасте и степени своего подчинения.
Не то, что Давыдов.
Вот и сейчас. Мы рассуждаем абстрактно о жизни и стараемся не касаться работы. Он, прихлебывая терпкий напиток, вдруг говорит:
- Начальник, хочу тебе сказать, что на удивление ты человек везучий,. Жизнь, по-настоящему тебя не била и не учила. Ты идеалист, а таким труднее всего в нашей реальности. Бывают времена, когда приходится решать: жизнь или идеалы. В этом выборе ты, нынешний, проиграешь. Перестраивайся, пока не поздно, иначе тебе сломают хребет.
Я удивленно поднимаю брови. Во-первых, я не первый день живу на этом свете. Во-вторых, кроме истории я изучал психологии, собираясь защититься и по этой дисциплине. В-третьих, не знаю от Бога или родителей, но мне дано свойство заранее чувствовать опасность и уходить от нее. Меня можно назвать кем угодно, но не идеалистом, только спорить с моим собеседником бессмысленно. Бывший спецназовец быстро заводится и обижается. К тому же, в этот раз я понимаю, что он желает мне добра. Поэтому я молчу и вопросительно смотрю на Давыдова.
- Вчера, - кивает он в сторону окна, - когда мы ехали на совещание в Совмин, помнишь?
Я согласно киваю.
- Нас остановила милиция.
Я снова киваю.
- Что ты сделал? – Он, почему-то, смотрит в окно и продолжает, уже не глядя мне в глаза. - Ты постучал ногтем по стеклу машины, указывая старшему наряда на пропуск.
Ароматный кофе заставляет меня снова отхлебнуть крохотный глоточек, и я, не выдержав борьбы с наслаждением, прикрываю глаза, некоторое время смакую напиток и только потом говорю:
- У меня на машине пропуск «Везде» и кто, как ни милиция, должна знать, что это дает мне право ездить и парковаться везде, под любым знаком, вплоть до московского Кремля.
Давыдов продолжает смотреть в окно.
- Сержант был настырным и потребовал от тебя документы. Ты вместо того, чтобы выйти из машины, предъявить ему свои бумаги и объяснить цель приезда в особо охраняемую зону, небрежно сунул ему в нос свое удостоверение. И, не дожидаясь его реакции, скомандовал шоферу: «Едем»!
Я поставил почти пустую чашечку на стол:
- А с чего это я должен объяснять каждому постовому цель своего приезда в правительство?! Пропуск на машину он видел, мои документы – тоже. Чего ему было надо?
- У него инструкция, - теперь мой собеседник в упор смотрел на меня, - он имеет право стрелять в любого нарушителя.
Я, честно говоря, не понимал ярости, с которой Давыдов, почему-то, сейчас отстаивал права милиционера и возразил ему:
- Я имею право ездить в любые места страны и посещать любые объекты, кроме особо секретных предприятий. И это право дано мне решением правительства державы, а не собранием пьяни на пикник.
- Сержант тебе попался молодой. А был бы кто старше, да злее, он бы вытащил тебя из машины, избил бы, как собаку.
Его голос зазвенел и наполнился злобой. Я так и не понял ни того, для чего он затеял этот разговор, как и силы эмоций, кореживших лицо бывшего майора.
- Не понимаю, за что им бить меня и, тем самым, нарушать закон?! Ведь это закончится, в лучшем случае, их увольнением, а в худшем – тюрьмой?!
Он вскочил, едва не отбросив в сторону стул, на котором сидел:
- Они, милиция, сила власти на их стороне. Пара сержантов отобьет тебе почки и печень, сделают тебя инвалидом, а потом извинятся. Мол, вел ты себя подозрительно, а на пропуске печать была нечеткой и на удостоверении подпись смазана. А те, кто попроще, деревенских в нашей милиции много, вообще скажут, что твоя физиономия напомнила им опасного преступника, которого взять живым не удалось. Они и извинятся, и венок на могилку пришлют, и звезду с погона кого надо сбросят. А ты?!..
Я осторожно отхлебнул кофе. Он был холодным и неприятно горчил:
- Извини, но они боятся моих документов и всегда становятся по стойке «Смирно», видя мои корочки.
Давыдов взмахнул рукой:
- Запомни, там другая школа, там проповедуют другие принципы. Они сильно отличаются от того, что ты видишь в кино или читаешь в книжках. Поднял милиционер руку – остановись. Никаких резких движений, никаких намеков на твое превосходство. Прикажут: «Лечь» - ляг, «Сесть» - сядь. Думай о себе, своем здоровье, а не показывай им свой характер. Понял?!
Теперь встал я.
- Ты издеваешься?! Мы живем не на Гаити или в Конго. Это Россия и тут снова существует закон!
Его горящие глаза вдруг потухли. Давыдов замолчал и, опустив голову, сел на стул:
- Я расскажу тебе одну историю, воспоминания о которой временами грызут мне душу. Было это лет пятнадцать назад. Я только перешел в опергруппу при МВД и рыл землю, желая выполнить любой приказ своего начальства.
Давыдов замолчал, и только грудь, тяжело поднимавшаяся и медленно опускавшаяся, говорила о его переживаниях.
- Ты знаешь, где пятая автобаза?
Я кивнул, вспоминая веселые кирпичные пятиэтажки, утопающие в зелени молодых тополей и дубков.
- Так вот, тогда там не было этих кирпичных кубиков, а стояли облезлые строительные бараки. Было решено, эти лачуги снести, а жителей переселить. В одном из бараков, построенных еще в сорок первом для беженцев, жила старушка – пенсионерка. Муж у нее умер, детьми она не обзавелась. Единственное, что у женщины было, это уютная двухкомнатная квартира. Она была так ухожена и вылизана, что и на барачный отсек не походила. Одним словом, ей предложили комнату в коммуналке с другой, такой же одинокой, старухой. Женщина встала на дыбы, отказалась от переезда и потребовала отдельное жилье. Сначала она говорила о двухкомнатной квартире, но потом согласилась на однокомнатное, но отдельное жилье.
Бывший оперативник встал, медленно прошел к окну, открыл его и глубоко вздохнул:
- Сам знаешь, как у нас сложно квартиру получить. Оперативники МВД, которые каждый день ходят под пули, по десять-пятнадцать лет стоят в очереди, ожидая хоть какую-нибудь комнатку. А тут выжившая из ума старуха городской власти условия диктует. Ну, послали ее куда подальше и пригрозили, мол, не выйдешь сама, насильно переселим.
Давыдов вернулся к столу и одним глотком опрокинул в рот остатки своего кофе.
- Это сейчас я тебе все рассказываю, потому что об этой канители я узнал позже, из уст самого министра. Оказалось, что старушка, когда поняла суть происходящего, то взяла и позвонила самому Косыгину.
Теперь удивился я:
- Кому?!
Мой собеседник улыбнулся одной половиной рта:
- Ты не ослышался. Она позвонила самому председателю Совмина Косыгину. Тем более, у нее в бараке, представляешь, свой телефон был. Оказалось, что она его дальняя родственница и знает прямые номера телефонов премьера.
Тот тут же перезвонил главе нашей администрации. Наш-то, мужик простой, а тут, почему-то, взбеленился и приказал нашим правоохранителям приказ: за час переселить старушку туда, куда наметил горсовет.
- Не может быть, - искренне удивился я,- наш посмел ослушаться самого Косыгина?!
Мой собеседник удовлетворенно хмыкнул:
- И такое у нас бывает. Ты забыл, что глава нашего кабинета воевал в артиллерии и командовал батареей противотанковых орудий. А это, начальник, по сто раз на дню в глаза смерти заглядывать. Короче, меня вызвали по инстанции и приказали срочно переселить непослушную женщину в коммуналку. «Косыгин дал нашему шефу два часа для улаживания дела. Полчаса уже прошли. Так что бери своих орлов и вперед».
Я по тревоге поднял свою группу и, под вой сирен, мы понеслись к дому этой несчастной старухи. Дверь вышибли без разговоров. Я, с одним своим подчиненным, подхватил стул с хозяйкой, которая от страха и неожиданности, только глазами вертела, и бегом перенес в автобус. Вещи, срывая со стен коврики, а с окон занавески, вынесли из квартиры за считанные минуты. Кто-то из бойцов споткнулся о порожек и разбил ее телевизор, но никто даже не обратил на это внимания. Снова завыли сирены, и наша колонна понеслась в третий микрорайон, где этой женщине была выделена комната в коммунальной двушке. Я сам придерживал ее во время этого броска через весь город. Тут, главное, чтобы она ни царапины, ни синяка не получила. Старуха, как мне казалось, не дышала и не понимала происходящего.
Горькая усмешка тронула губы бывшего милиционера, и я не стал его спрашивать о том, мог ли он не выполнить этого приказа.
- В этот раз дверь мы не выбивали. Полчаса ушло на то, чтобы заставить восемнадцатиметровую комнатку ее вещами и мебелью. Карнизы вешать времени не было, так шторы просто забили гвоздями в стены. Я помню, что еще обратил внимание на угловую тумбочку, с которой на меня выбитым глазом смотрел телевизор без кинескопа. На мой рык один из бойцов просто пожал плечами. Переселение завершилось тем, что в комнату внесли стул со старушкой и торжественно установили посреди этого бардака.
Давыдов тяжело вздохнул:
- Мне до сих пор стыдно, что я, выходя последним из комнаты, козырнул и попрощался: «Честь имею»! Какая тут, на хер, честь: опергруппа МВД против одинокой старушки?! Стыдно,- повторил мой собеседник и, опустив глаза, закончил,- Снизу я связался со своим начальством и гордо доложил об исполнении приказа. Он похвалил меня: «Молодец, управился на десять минут раньше срока»!
Потом я узнал, что Косыгин, как обещал, ровно через два часа позвонил нашему главе. Тот бойко отрапортовал, мол, все выполнено, и ваша родственница пребывает в своей новой квартире.
- И что – старушка? – Не глядя на своего подчиненного, спросил я.
- Откуда я знаю, - ответил Давыдов,- но раз Косыгин больше не звонил, то, точно, больше не бунтовала.
- Н-да, - подытожил я, - демократия у нас на высоте.
- А вот этого, - сверкнул глазами бывший майор, - я не слышал.

Борис Майнаев