Индийские джинсы. Треть потерял

ГРИБ, ДЕД, МЕНТ

Тихое вечернее метро.
Чекушка водки в кармане под кобурой.
В старом дедовском пальто, отовсюду залатанном,
волшебный гриб мухомор.

Получил отходные, отмечу выход на пенсию.
Сумка сползает с заплаты.
Пальто деда спасло от разрыва гранаты.
Осколок достал брюхо, другой зацепил плечо.

Пришел домой. Съел гриб.
Комната позеленела в ламповом свете.
На столе бардак, что с вчера не заметил.
Бычки в пепельнице, чодни чок, чандполе, мансаровар…
откуда взялись слова? Вивек нагар, махал, хавалИ, намаскар...
Махадев? Какой к чертям махадев?
Мухомор не останавливался, рассудок скакал,
то вниз, то к карнизу и выше, вверх.

Дед в проходе стоял.
Залатанное на плече пальто.
Из брюха карри цвета груди синицы.
Спрашивает: надо ли чего?
Мухомор отвечает: субратри дада!
Шляпка грибная крепчает крепчает в чашке масала-чая.
Укачивает в зеленом. Выйти бы!
Да дед расселся, не собирается покидать дома.

Думаю: ну как отпустит! Иначе табурет из окна!
Отпил из чекушки, отмерив раз-два-три глотка.
Нащупал фуражки форменной козырька,
щупальцем синхронизированным с симбиотической системой гриба.
Споры разрослись как в театральную кассу публика
перед новым годом на балет Целкунчик,
где трехглавая крыса щекочет
деревянное тело мальчишки железным прутиком.

Дед вдвойне появился, красивый, с бородой, в усах —
настоящий кшатрий-раджпут. Намасте!
Достает саблю, посвящает меня
в средневековые рыцари Мухомора Гриба.
Шляпка летит к праотцам выстрелом пушечным.
За нею фуражка форменная с кокардой.
В динамической круговерти преображений,
забыв перебежать на зелёный, стою
на красном, бледнею, и выпадаю в пенсионный осадок
водо-не-растворимых сновидений.



***

В тридцать седьмом году мне стукнет пятьдесят шесть.
Перекину через ногу кочергу,
выйду в сад листву граблями сгребу,
в прошлое загляну, что брыкается по ночам
в пыльном платяном шкафу.
Среди штанов-пиджаков-свитеров и носков
откопаю прежнюю жизнь, что прошла в удивительных снах.

Тогда-то работал, когда-то учился, бездельничал,
проживал в темных и светлых углах.
Ночевал на скамейках, в пионерлагерях,
в общежитие ползал по веревкам, как в небо.
И пройдусь бывало километров двадцать
в поисках ароматного поздне-советского хлеба.

А стоит ли в пятьдесят шесть в тридцать седьмом прошлое ворошить?
Стоит, ведь это то, без чего русскому не прожить:
абстрактное, бесчеловечное, грамматическое полотно времени.
Когда еще не прожил, но соскучился по в черно-белом
растворяющемся
кино.



***

Розовый туман ложится под сумеречную песнь муэдзина.
День отходит, оставляет привкус бананов, специй, бензина.
Вода составляет девяносто процентов организма.
Продается по двадцать, наливается автоматическим механизмом.
Берешь, опрокидываешь стакан, жар и мгла рассеивается.
Не верится, что счастье скрывается за той корявой маленькой дверцей.
Ведет лестница вверх, по полу разбрызгано злато заката.
Падаешь в розовое, муэдзин привечает с минарета брата.
Я смотрю вдаль и вижу янтарную вершину.
И перспектива границей разделена на равные две половины.
Так природа, говорят, задумала и воспроизводит надвое.
Мы выбираем борьбу или как постоянное выбираем попятную.
Принять единое, значит соединить половины.
Над природой возвысится до янтарной вершины.
Наблюдатель не мучается, ибо привык
что воля Господня располагает.
Отреченный же борется и заведомо знает,
что устанет загодя соединять половины треснувшей чашки.
Допустимое может статься ошибкой, а может промашкой?



***



По вторникам о стену горохом отскакиваю в толпу.
Там принимают за своего: кричи, сукабля, жуй, перетирай!
Нам землю вместе топтать! Закрыт для нас рай!

Искали мы Бога в еде, одежде, драгоценностях,
искусство сгребали удобное,
что для нас рисовали художники сонные
слоновьими хоботами.
В мастерских роли играли в ожидании почестей.

Безбожники всегда в чести у сильных,
громогласных пророков отечества.
Плодили творчеству творчество,
выводили из тени человеческое
в стесненную сутолокой судорожную
скрипящую на одном языке массу.

Вон волшебный портал к небесам!
Билетами торгует у входа старик,
из наших, из народа.
С билетом оттолкнись, подпрыгни насколько хватит сил
и увидишь — ей-богу увидишь! — за пределом
лик Господа Бога недоступный,
как черная икра для простого народа.

У входа в портал судорожная толпа.
Крадут друг у друга внимание, топчут ноги,
локтями упираются, толкаются животами,
фарфоровые головы лопаются со звоном,
трещина дает трещину.
Каково желать увидеть за грош,
что сам своей волей никогда не достигнешь,
а за деньги — предашь и вовек не найдешь?

Ведь ленивая вошь человечество гложет,
к человечеству липнет, человечество глохнет
в жировой оболочке. И фальшивый портал,
указует на линию, что ведет к недосягаемой точке
Ничто.



***

"Надежность" от "надежда".
Одежду, надетую на в надежности, не упрекнешь.

Встаю. Продрог. На пороге поздняя осень.
Листвы след простыл. Хлорофилл не надежное соединение.
Один осенний поцелуй разрушает до того прочную связь.
Скребут в окно голые ветки. Землю покрывает глазурь.
Я по скользкому в канцелярский за глиной.
Надежность контроля температуры обеспечат автоматы тела.
Догоним до критической, а там дело за малым.
Элементам свойственно распадаться, а мы их поженим.
В паре надежнее! Семья воспроизводит семью,
связи крепче, чем хлорофилл.
Хлорофилл не родит семя.

Ближе к зиме температура за окнами ниже
градусов на двадцать. Глина набирает в подвале массу.
Множатся надежные как зимнее термобелье элементы.
Совокупляются, нарабатывают новые связи.
В связи с этим к Новому Году решено
открыть бутылку шампанского,
и к Рождеству запустить в тираж новую модель стабильности.

Ветром расшибло окно.
Ворвалась метель. Занесло снегом подоконник.
Снег стремительно сполз на пол, в лужу.
Та растекалась по комнате, пока ветер все наносил снега.
Достигла новообразований глинистых.
Вмешательство в процесс ледяной воды
с просыпающимися в ней паразитами
пластику глины тут же преобразило.

Голые куски обрастали грибком.
Плесень распространялась по пространству,
захватывая потолок, пол, мебель и стены.
Никакой надежды на положительный исход.

Знал ли Он? Предусматривал ли побочные эффекты?
Неужели человек в делении на "за и против"
всегда выбирает скоропостижно?

Лошадь щелкала копытами.
Мы заменим копыта на шины,
и лошадей оставим, и масса на массу даст свалку.
Надежды, что свалка когда-нибудь будет стерта с Земли нет.



***

Разлука с мечтой, как с девушкой. Но
та еще снится, а мечта свернулась пергаментом
и на дальнюю полку.

В символах с годами все меньше понятного потомкам.
И то вряд ли случится отыскать ключ к сознанию
прошлых поколений. Пропасти так или иначе не избежать.
Как с девушкой, чьи отношения, ею вымечтаны.

Вот вы скачете по доске, чтобы однажды достигнуть
общей мечты, стать хотя бы кем-то из тех,
о ком вспомнят последующие поколения.

Мать заботится, отец раскладывает карты,
в первом случае выживешь с риском не вылупиться в мир,
во втором вылупишься в рисковую фигуру.
Все равно кем родишься: забота отца о дочери —
та же раскладка карт, но с приключениями.

Мать топорщится от зависти к молодости,
но как ни крути, дает нужные практические наставления.
И мечтам предпочтет ставить конкретные цели:
полки протирать раз в неделю,
чтобы плесенью не заросли и так далее...

И разницы воспитания в племенах собирателей нету.
А мечтатели все равно населяют планету.