Приписанная Пушкину Гавриилиада. Приложение 4. 1

Оглавление и полный текст книги «Приписанная Пушкину поэма «Гавриилиада» – в одноимённой папке.


Приписанная Пушкину поэма «Гавриилиада»
Приложение № 4.1. Из творчества Горчакова Д.П.


Выписки сделаны по источнику: «Поэты-сатирики конца XVIII – начала XIX в.» («Советский писатель», Л., 1959 год).


                СВЯТКИ

               В России лишь узнали
               Рождение Христа,
               Отвсюду поспешали
               В священные места
Писателей толпы Христу на поклоненье.
     Иные, чтоб дитя узреть,
     Другие, чтоб с ослом иметь
               Приязнь и обхожденье.
               Учёного собранья
               Директор первый влез,
               Достойную вниманья
               Он речь Христу принес,
               Подбористым письмом
               На беленькой бумажке,
     Однако прочитать всего
     Не мог затем, что у него
     Случилось ......................................
               За оным приближался
               С посланием Хвостов,
               Младенец испужался
               Его обиняков –
Вскричал: «Не тронь меня! тебя я не замаю!»
     – «Небось, – сказал ему Хвостов, –
     Я только лишь одних скотов
               В стихах моих караю».
               Но только лишь ввалился
               Фон Визин, вздёрнув нос, –
               Тотчас отворотился,
               Заплакавши, Христос
И ангелам сказал: «Зачем его впустили?
               Моим писаньем он шутил,
               Так вы б его, лишь он вступил,
               К ослу и проводили».*
               Потом стихотворитель
               Микулин прибежал,
               Крича: «Тебе, Спаситель,
               Я оду написал.**
Вели, чтоб к оной все вниманье приложили».
     Но ах! лишь начал он читать,
     Осёл так сильно стал визжать,
               Что их не различили.
               На визг осла святого
               Капнист во хлев спешил,
               За брата он родного
               Осла давно уж чтил,
И тут хотел отдать поклон ему усердный.
     «Прочь, прочь! – сказал ему осёл, –
     Визжаньем ты вредить хотел,
               А я осёл безвредный».***
               За ним Арсеньев следом,
               Прославиться хотя,
               С украденным обедом
               Пришёл перед дитя.
Христос ему сказал: «Хоть ты имеешь пару
     Мидасовых, мой друг, ушей,
     Однако рук его, ей-ей,
               Иметь не можешь дару».****
               Арсеньев осердился,
               Ему смеялся всяк...
               Но младший появился
               Хвостов, вещая так:
«Я басенку скажу дитяти в утешенье».
     Христос был слушать басни рад,
     Он знал творца хороший склад
               И их употребленье.
               Спокойно все сидели,
               Читать хотел Хвостов,
               Вдруг двери заскрипели,
               И входит Калычов.
Кричит: «Давно прочесть я драму вам старался!»
     Но только молвил: «Адельсон...» ,*****
     На всех напал ужасный сон,
               И он с ослом остался.

1781 (?)

     * Ф. В. имеет привычку шутить в своих комедиях насчёт стиля священного писания.
     ** Мик., неизвестный почти стихокропатель, пишущий изо всех сил оды во роде, который французы называют <неразб.>, а он почитает родом Ломоносова.
     *** Капнист начал тем, что написал сатиру, в коей он разругал всех современных ему наших авторов, кроме себя; из чего мы заключили, что, кроме его, никто писать не умеет, но осёл, как видно здесь, не нашего мнения.
     **** Мидасовы руки имели дар превращать в золото всё, до чего бы они не коснулись, но речи Ар. .. не озолотили украденного им у Боало обеда.
     ***** «Адельсон и Сальвиний» – смертоносная трагедия, не знаю почему названная гражданскою.
(стр. 91-93)


     <Письмо к Г.И. ШИПОВУ>
Ахти, любезный мой Шипов!
Куда деваться нам с тобою?
Грозят нам лютою судьбою
По истечении веков.
Стращают огненной рекою,
И бесконечною тоскою,
И растоплённою смолою,
И, словом, страшной той тюрьмою,
Где черти в виде палачей
В кипящий стащат нас ручей
И в чудной бане станут парить,
Иль, посадя на вертел, жарить.
От этих преужасных слов
Мои все члены содрогают!
Боюсь я адских драгунов,
К которым нас препровождают
И пустосвяты, и попы,
И старых набожниц толпы,
И четконосцы-лицемеры,
И псалмопевцы-суеверы,
И весь оклобучённый люд,
Кричащий нам про страшный суд.

Но дверь небесна отворилась,
И тьма лучей распространилась,
Подобно огненной реке,
Средь коих женщина прелестна,
Ханжам нимало не известна,
Имуща зеркало в руке,
В другой держа весы златые,
Оставила места святые
И на земной спустилась круг.

Я, чаю, ты видал, мой друг,
Как луч блистающего Феба,
Раскрася часть восточну неба
И позлатя вершины гор,
Слепит мышей летучих взор
И гонит в щели, дупла, норы
Врагов румяныя Авроры.
Так сей жены небесной взгляд
Рассеял тотчас весь отряд
Свирепых этих людоедов,
И я избавился их бредов.
«Не бойсь, – она сказала мне,
С умильностью подавши руку. –
Забудь чертей, и ад, и муку,
Как будто видел их во сне.
Не мни, что четки и вериги
Любила я когда-нибудь;
Что спряталась в священны книги,
Стараясь смертных обмануть;
Что милы постные мне хари,
Обманщики и дураки;
И эти ползающи твари,
Носящи черны клобуки;
Что я загадку загадала,
Которой смысл прямой на смех
Скрывая тщательно от всех,
Лишь этим гадинам сказала,
И что одних нелепых врак
Умы людские тмящий мрак
Для всех единственное средство
Достать небесное наследство.
Сии природные кроты,
Своей стыдяся слепоты,
Ругают тех, кто может видеть,
И вздумали творца любить
Затем, чтоб право получить
Его творенье ненавидеть.
Мой свет – источник всех утех,
И доступ всяк к нему имеет.
Он взор слепит лишь только тех,
Кто им питаться не умеет.
Заметь великих всех мужей:
Они, к прямой идущи цели,
Меня во всем сияньи зрели,
Отнюдь не жмуривши очей;
Тогда как гнусные уроды,
Позор и срам всея природы,
Охрипли, уверяя свет,
Что луч мой тьму наносит бед
И тот погибнет непременно,
Который, мысля дерзновенно,
Узрит меня не в их очки:
А их и трусят дурачки.

Не верь безумным их рассказам,
Ни их умышленным проказам;
Не верь умильным их речам,
Ни потуплённым их очам.
Не хуже древния Цирцеи
Проворны эти чародеи
Готовят людям хитрый ков;
И те, кто их питьё вкушают,
Свой прежний образ оставляют
И превращаются в скотов.
Тогда они, прибрав их в руки,
Кладут на них тяжелы вьюки
И, сидя на иных верхом,
Упрямых потчуют кнутом.

Как, ведая, что вышня сила,
Произведя на свете яд,
Для общей пользы, с ним же в ряд,
Лечебны травы насадила, –
Ты мог так худо мнить об ней,
Чтоб, видя страждущих людей
Болезньми, горестьми, бедами,
Она лютейшими огнями
Казнила слабый перевес
Их лютых мук и горьких слез?
Чтоб миг обманчивой забавы,
За коей тотчас вслед спешат
Неложных горестей отравы,
Имел у ней наградой ад?
О смертный! в промежутках бедства,
Когда к тому имеешь средства,
Спеши, спеши вкусить утех.
Не их невинно наслажденье,
Но сумасбродно пресыщение
В глазах рассудка – смертный грех».

Вот что мне Истина сказала,
Чтоб мой рассеять страх пустой,
И, скрывшись в облак золотой,
Тотчас из глаз моих пропала.
Однако пламенной стезёй,
Светлейшей тысячей огней,
Вселенну долго озаряла.

Теперь, любезный мой Шипов,
Из сказанных тебе стихов
Мы можем сделать заключенье,
Что нам пустое поученье
Нередко в пышных врут словах
И что учители благие,
Пути казавши нам кривые,
Стараются нагнать лишь страх.
А для чего они стращают
И, осуждая век страдать,
Так худо с нами поступают, –
Тебе нетрудно отгадать.

Итак, уверяся неложно,
Что веселиться в свете можно,
Живу и смело веселюсь,
Смеюсь всегда над дураками,
Но редко знаюсь с клобуками,
И возле их не очень трус.
А как придёт мне срочно время
Сложить приятно жизни бремя,
Мой дух смущать не будет ад.
Я, злом не заслужи геенну,
Оставлю милую вселенну,
Как в заговенье маскарад.
Поверь, мой друг, что нас пугали
Всегда химерою одной!
Мы слишком в жизни сей страдали,
Чтоб мучить нас ещё в другой.

Май 1783
(стр. 93-97)


                СВЯТКИ

               Как в Питере узнали
               Рождение Христа,
               Все зреть его бежали
               В священные места.
Царица лишь рекла, имея разум здравый:
          «Зачем к нему я поплыву?
          И так с богами я живу,
               С Эротом и со славой».

               Однако же с поклоном
               Спешат вельможи в хлев.
               Потёмкин фараоном
               Приходит, горд, как лев,
Трусами окружён, шутами, дураками,
          Что зря, ослу промолвил бык:
          «К беседе нашей он привык,
               Так пусть побудет с нами».

               За ним спешат толпою
               Племянницы его
               И в дар несут с собою
               Лишь масла одного.
«Не брезгай, – все кричат, – Христос, дарами сими;
          Живём мы так, как в старину,
          И то не чтим себе в вину,
               Что вместе спим с родными».

               Потом с титулом новым
               Приходит чупский граф,
               Чтоб, канцлерство Христовым
               Предстательством достав,
Способней управлять мог внешними делами.
          «Постой, – сказал ему Христос, –
          Припомни прежде, где ты взрос,
               И правь пойди волами».

               За ним тотчас ввалился
               К..., главный прокурор.
               Христос отворотился,
               Сказав, потупя взор:
«Меня волос его цвет сильно беспокоит:
          Мой также будет рыж злодей».
          Иосиф отвечал: «Ей-ей,
               Один другого стоит».

               Спокойно все сидели,
               Как вдруг Шешковский вшел.
               Все с страху побледнели,
               Христос один был смел,
Спросил: «Зачем пришёл?» – и ждал его ответу.
          Шешковский тут ему шепнул:
          «Вас всех забрать под караул
               Я прислан по секрету».

               И, вышед из почтенья,
               Он к делу приступил,
               Но силой Провиденья
               В ад душу испустил.
Мария тут рекла: «Конец ему таковский,
          Но ты словам моим внемли:
          Уйдём скорей из той земли,
               В которой есть Шешковский».

1780-е годы
(стр. 105-107)


          Эпиграммы

    (ПОДРАЖАНИЕ ФРАНЦУЗСКОЙ)
    
Попам заграждена всегда во ад дорога,
Боятся дьяволы великих их затей
И мнят, когда в живых они едали бога,
То здесь немудрено поесть им всех чертей.
(стр. 167)